ольшой и
красивый, согласен.

Только ты с нами себя не равняй. Потому что мы - мы и есть, лучше не
скажешь. Вот мы однажды строили, двадцать лет назад... Лабиринт я строил
этими руками, понял? Камни клал и стены выводил. И нет другого такого
здания во всем мире, даже у атлантов в Посейдонии нет. Пирамиды, говоришь?
Тоже мне достижение - натесал кучу камня и громозди до небес. Нет, не то,
не то... Не вытягивает, клянусь священным дельфином, священным быком и
священным петухом! Тройной нашей клятвой клянусь!

Вот Лабиринт, братцы вы мои, собутыльнички тупые! Лабиринт, шантрапа вы
кносская! Год по этим ходам бродить можно, поседеешь, а дороги не отыщешь.
Знал свое дело великий мастер Дедал, его здоровье! Что? А, ну конечно, те,
кому следует, дорогу всегда найдут, а уж как это делается, мне думать не
полагалось и не полагается. Мы этого не знаем, потому и живы, потому и
платят нам до сих пор заботами царя Миноса, его здоровье! Десять лет, как я
работу бросил, - к чему, коли денежки и так плывут? Зачем мне работать,
если я тот, кто Лабиринт строил? Уяснили, шантрапа? Прониклись?

Что? А наплевать мне на Минотавра, Аид его забери, и слушать о нем не хочу.
Его дело, кого он там жрет. Кого нужно, того и чавкает, Миносу виднее. Мне
не за то платят, чтобы я думал, для чего и кому строил. Лабиринт я строил,
понятно, молокососы? И все. Проживи вы еще по сто лет, не построить вам
такого!

Давне, рядовой стражи Лабиринта

- Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре... Так и идет - секиру на плечо,
четыре шага туда, четыре обратно. Солдатское дело, оно известное - стой,
где поставили, сторожи, что поручено, пропускай тех, про кого ведено, а
всех прочих хватай и представляй, куда положено. Об остальном начальство
думает, у него бляхи золотые, а наше дело десятое. Правда, судари мои, вы
уж нас не равняйте со всякой серой пехтурой! Клянусь священным петухом, мы
хоть и простые солдаты, морда булыжником, да охраняем-то мы что? Мы -
особая стража, охраняем Лабиринт и подчиняемся только нашему Горгию, а он -
только царю нашему, высокому Миносу, внуку бога Солнца. Так-то вот. А на
остальных начальников чихал я со стены, будь он хоть тысячник. Сто раз нам
было говорено, что мы вроде как совсем особые - больно уж важное дело нам
поручено, и чтоб мы прониклись и осознали. Говорил это сам Горгий, а уж за
него мы в огонь и в воду, потому как помним его по разным прошлым войнам.
Исключительной храбрости человек, нашего брата всегда понимал и в обиду не
давал.

Вовнутрь я ни разу не ходил. На то другие есть - наши же ребята, из стражи.
Они туда еду чудищу, Минотавру то есть, носят, а мое дело - стоять у
главного входа и смотреть, чтобы никто чужой поблизости не отирался, а
подозрительных хватать, и занимается такими сам Горгий.

Так что служба нетрудная: ходи себе да ходи, а надоест - сядь. У входа
скамейка есть, и сидеть не возбраняется, лишь бы смотрел зорко. Вот так
времечко и бежит - походишь да постоишь, посидишь да подумаешь. У солдата,
известно, мыслей особых не водится - что на ужин дадут, да не будет ли вино
кислое, как на прошлой неделе ключник утворил (ну, да мы его головой в тот
кувшин макнули и держали, пока половину не выхлебал), да как оно будет,
когда сменишься и к девкам пойдешь. Нам-то с девками всегда везет, любая
привечает, узнают ведь по одежде, где мы служим, и каждая добивается -
расскажи да расскажи про Минотавра. А как расскажешь? Если бы что и знал,
за длинный язык голову снимут. Да и не знаю я ничего, если честно - откуда?
Ребята, бывает, наврут девкам с три короба по пьяному делу. А я молчу. Это
даже сильнее действует, когда молчишь многозначительно так.

Болтают про Минотавра все, что на ум взбредет. Оно и понятно, коли никто
ничего толком не знает, только и остается, что болтать. А правда... Вы что
же думаете - мы тут совсем ничего не знаем? Рев я, к примеру, по десять раз
в день слышу - жуть, который год слышу, а привыкнуть до сих пор не могу. И
то, что никто из тех, кто драться с ним ходил, не вернулся, - святая
правда, доподлинная истина. Сорок три их было, мы считали. Идут они туда
по-разному. Кто прет грудь колесом, будто не то что людей, богов и тех не
боится, - молодежь больше. Кто идет сторожко, как охотник на зверя, сразу
чувствуется, что бывалый, - те посолиднее, мужики битые и хваткие. А иной
идет, будто сам себя за шиворот тащит, сразу видно, что ему, бедолаге, до
смерти хочется драпануть отсюда, да уж отступать поздно, стыдно трусом
домой вернуться. Да что там, по-всякому они туда входили, да только ни
одного мы больше не видели. Сорок три их было...

А вот про дань эту самую живую - совсем наоборот дело обстоит. Ну да,
присылают нам другие страны регулярно по семь девушек и семь юношей
Минотавру на съедение. Только никто из них в Лабиринт так и не попал - всех
их при дворе оставляют, это точно известно, да разглашать запрещено.
Слугами делают. Или там на скотный двор, кого куда. Я сам с одной девчонкой
из Коринфа второй год знаком, женюсь, наверное, уж больно ладная, да и
надоело по девкам шататься, правду говоря. Мужчине в мои годы дом нужен,
семья, хозяйство.

Говорят про Минотавра всякое, и потому, как знаешь, что этим сплетням
никакой веры нет - уж если мы не в курсе, откуда эти городские болтуны
знают? - поневоле же сам начнешь задумываться. Оно солдату вроде бы и ни к
чему, да ведь скучно на посту. С одной стороны, Минотавр, конечно, чудище и
людоед, - и рев все слышим, и те сорок три в Лабиринте сгинули. А с другой
стороны - эта самая живая дань, про которую говорят, что она для него,
получается, и не для него вовсе. Ну, тут какое-то хитрое государственное
дело, не по нашему уму...

А вчера я снова злодея изловил. Стою себе, вдруг подходит скользкий такой
человечишка, одет неприметно, глазками блудливыми по сторонам юркает. И
давай мне шепотом: я, мол, знаю, что в деньгах у тебя нехватка вечная, у
тебя, служба, в них нуждишка, так я тебе дам столько, что внукам останется,
а ты меня за это так пустяково отблагодаришь, что говорить совестно. Когда
ваши Минотавру еду понесут, когда они засовы отпирать станут и отвернутся,
ты же свой - подкинь в корзину вот это яблочко, его совсем незаметно будет.
И показывает мне, гнусь, яблоко - такое, что и у статуи слюнки потекут. Ну,
как в таких случаях поступать, давно приказ есть, этот тип у нас и не
двадцатый даже. Свищу в два пальца ребят, наши его сгребают и волокут в
подвал, а там уже все приготовлено, чтобы он говорил не запинаясь.

Только ничего там от него не добились - кто послал, не признался. Закопали
его там, где и всех прочих. Но все равно, пусть он и слова не сказал, мы ж
как-никак дворцовые, знаем, кто его послал. Высокая наша царица Пасифая.
Тс-с! Насчет этого и родной матери не проговорись, а то и тебя самого...
там, где всех закапывают.

Вот тут я нашего высокого царя Миноса решительно не понимаю, клянусь
священным дельфином. Прижила его собственная жена, высокая наша царица
Пасифая, урода, то бишь Минотавра, от быка. Бык у нас, конечно, вместе с
петухом и дельфином животное священное, может, там и бог какой-нибудь был
под видом быка, случалось же такое, однако все ж как-то оно не того...
Царица все же, не какая-нибудь прачка. Самое лучшее было бы тут же
придушить это чудовище, потолковали бы об этом год-другой, а там и забыли.
Или вообще бы не узнали - если все с умом обернуть. А что Минос сделал?
Отгрохал этот самый Лабиринт - уймищу ведь денег вбухал! - посадил туда
Минотавра и растрезвонил по всему свету, какое у него диво имеется. Ну а
откуда это диво произошло, народ постепенно узнал за двадцать-то лет. Это ж
позор на весь белый свет, последнему водоносу со стыда сгореть можно, не то
что царю...

А он терпит... Минотавра приказано оберегать пуще собственной жизни. Но вот
тогда на кой эти, что драться с ним приезжали? Мы бережем, а им идти
убивать можно? Снова государственное что-то, не для нашего ума. Ну, ладно,
наше Дело десятое, начнешь думать - башка лопнет. Может, сегодня на ужин
телятину дадут! Обещали вроде...

Рино с острова Крит, толкователь снов

- День начался паршиво. Сначала ввалился пьянехонький купец и стал
добиваться, чтобы я объяснил: что значит, если во сне ему привиделась
танцующая на ветке голубая рыба? Пить нужно меньше, иначе наяву голубых рыб
видеть начнет... Идиотский сон требует идиотского же толкования, и я сказал
ему таинственным голосом: "Когтистая лапа занесена над блюдом, но ястреб
взмахнул крылом". Он ничего не понял и оттого заплатил больше, чем я обычно
назначаю.

Потом пришел понурый соседушка Гикесий, выложил на стол монеты и стал
рассказывать свой утренний сон. Оказывается, корова с увесистым поленом
гонялась за ним по всему дому, и он проснулся в самый трагический момент,
оказавшись зажатым в угол, и теперь хочет знать, не является ли сон
пророческим, не прознала ли дражайшая супруга о той мельничихе, которой он
всю эту ночь помогал чинить жернова?

Я вынужден был огорчить его, сказав, что, к моему большому сожалению, сон
его является насквозь пророческим, и любезная Нира ждет не дождется, когда
он переступит порог, и рядом с ней пребывает, ожидая своего часа, суковатая
палка. Видят боги, я ничего не мог поделать. Он недооценил свою половину -
та еще позавчера наняла ловкого человека, набившего руку на слежке за
неверными мужьями и женами, и тот за умеренную плату превратился во вторую
тень Гикесия, выведав все подробности. Я это узнал на заре - когда-то этот
тип прирабатывал на моих самых несложных поручениях и по старой памяти
заглядывал с новостями. Так и работаем - в нашем деле никак нельзя
полагаться на одних богов, тот, кто не уяснил этого золотого правила,
кончит в самой грязной канаве.

После Гикесия, ушедшего с плачем и стенаниями, наступило долгое затишье. Я
знал, что это означает. Вернее, кто в этом виноват - косой лидиец,
обосновавшийся на нашей улице через пять домов от моего. На потолке у него
болтается мерзкое чучело крокодила - ненавижу этих тварей, в углу
многозначительно скалится череп, пряно пахнут пучки заморских трав, блестят
хрустальные шары, а в углу звенит цепью выученная двум-трем нехитрым штукам
облезлая обезьяна, ужасно похожая на своего хозяина. Словом, полное
снаряжение шарлатана, неотразимо завлекательное для простодушных дураков,
не понимающих, в чем разница между пышным блеском замаскированного
ничтожества и аскетической сухостью истинного ума и таланта. И дураки не
понимали - достаточно было взглянуть на очередь, растянувшуюся к дому этого
мошенника на три квартала...

Будь это хотя бы два месяца назад... Священный бык, священный петух и
священный дельфин, не люблю упоминать вас, считаю это глупым суеверием, но
что поделать, если поневоле срывается с языка... Поневоле приходится с
болью и тоской вспоминать, что Каро Быстрый Нож схвачен и умер, скалясь в
лицо всей этой своре, столпившейся вокруг со своим раскаленным железом; что
его люди (шайка, по-моему, слишком пошлое слово) частью казнены, частью
покинули в панике Крит. Каро ничего не сказал, ни слова, он был настоящим
мужчиной и не предавал друзей, но все мои теплые мысли о нем не воскресят
его и его людей. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь отыскать еще одного
такого друга, великолепно умевшего презирать предрассудки и абстрактные
понятия, выдуманные нищими мудрецами и якобы Ведущие к созданию на земле
Золотого века, царства добра.

А теперь Каро нет, и мир стал беднее, и я лишен моих верных помощников. И
полицейский сотник, что раньше кланялся, завидев меня за квартал, вошел
вчера ко мне в дом едва ли не как хозяин, лучась самодовольством и
важностью. Оперируя деликатными намеками, он рассказал мне о лидийце и
вежливо, но достаточно грозно предупредил, что в случае каких-либо
осложнений, случись с лидийцем что плохое, он уж мне... Проглотив это, я с
видом оскорбленной невинности прикинул, сколько же ему перепало от лидийца.
Довольно много, если он так держался, забыв свои прошлые страхи...

Вот и результат десятилетних трудов на поприще толкования снов. То, что мы
с Каро называли между собой "исцелением души", теперь, с его смертью,
невозможно, и мне пришлось отослать ни с чем трех набитых золотом клиентов.
Обыкновенное гадание, толкование примитивных снов мелких людишек до того
бесперспективно и малодоходно, что я бросил бы его, не объявись даже
лидиец. Для человека моих способностей это - неразумное разбазаривание по
мелочам своего таланта. Итак?

Можно обратить в звонкую монету все написанные неосторожными людьми письма
- мою коллекцию, долго и кропотливо собиравшуюся по крупицам. Коллекцию,
открывающую мир слабостей, необдуманных влечений, скотской
невоздержанности, предательства, жалких потуг на незаслуженную славу. Она
стоит немалых денег, если торговать письмами в розницу, но как целое она
еще дороже - материал для моего будущего труда "Что есть человек". Труд
этот должен неопровержимо доказать скотскую сущность человека - в
противовес потугам бродячих философов, прочащих человеку божественное
величие духа.

Эти глупцы смеют уверять, что человек станет лучше бога, но что такое бог?
Я хорошо знаю богов, мне приходилось иметь с ними дело. Боги - не более чем
уставшие актеры, которых ведет роль, жалкие куклы, обреченные разыгрывать
До бесконечности одни и те же приевшиеся сцены - до бесконечности, потому
что боги бессмертны. Люди мечтают о бессмертии, но я давно понял, о чем
мечтают бессмертные боги, - о смерти...

Никак нельзя продавать письма - иначе погибнет ненаписанный труд "Что есть
человек". Так что же, достать из тайника тяжелый мешок - и прочь с Крита?
Мир велик, в нем достаточно мест, где может найти себе приют толкователь
снов, но мне надоело быть толкователем. В силу своего таланта я хочу
управлять событиями и людьми, ибо познал все людские слабости, и это ставит
меня неизмеримо выше толпы. Но кто предоставит мне возможность властвовать
там, в чужих землях, если не удалось достичь этого на родине после
десятилетних трудов? Места вокруг сладкого пирога давно заняты, опоздавших
прогоняют взашей, и стоит ли сердиться, если сам поступал бы точно так же,
покусись на твою долю затесавшийся с улицы нахал? Сердиться нужно на самого
себя.

Так ничего и не решив, я отправился прогуляться, и город, надоевший Кносс,
показался мне еще более пыльным, грязным и скучным. Возле дома лидийца
ждали своей очереди человек двадцать, я спокойно прошел мимо, старательно
изображая полнейшее равнодушие, спиной чувствуя, что они смотрят вслед с
насмешкой и разочарованием. Конечно, им хотелось бы поглазеть на нашу
драку, растрепанные бороды и набежавших полицейских, но такого удовольствия
я этому сброду не доставлю...

Возле заведения Валеда, где останавливаются заезжие торговцы, чтобы
получить за свои деньги все удовольствия, было шумно, как всегда. Свистели
флейты, кружились и выгибались танцовщицы, едва прикрытые прозрачной
тканью, изображая чувственность и веселье, звенели дутые браслеты, падали с
плеч покрывала, а на широкой галерее гомонили купцы, наслаждаясь короткой
свободой, - дома не разгуляешься, там разжиревшие жены будут лупить их
метлами при закрытых дверях.

Я прошел бы мимо, но ко мне бросился одноглазый бактриец, верный Валедов
слуга, изгнанный из родных мест и лишенный уха наверняка не за
благочестивую жизнь. Оказывается, Валед ждал меня и велел доложить, как
только я буду замечен поблизости. Пренебрегать предложением не следовало.
Правда, я не знал, как он примет меня теперешнего, после смерти Каро многие
стали меня избегать, считая, что мои золотые дни позади.

Хотел бы я видеть честного содержателя дома для приезжих. Само это занятие
и честность - вещи несовместимые.

Разумеется, в любом таком заведении купец может беспрепятственно
предаваться всем порокам, какие только существуют, а если он захочет, ему
выдумают новые, но хитрый Ваяед, решив быть оригинальным, устроил еще
тайные закутки - там могли развлекаться женатые и замужние из почтенных
семейств, там продавали, покупали и выменивали ценные сведения полицейские
у воров, воры у полицейских, шпионы разных стран - друг у друга. Платой
Валеду служили не только деньги, но и львиная доля этих сведений, поэтому
Валед прямо-таки необходим многим, в том числе, разумеется, и мне.

Он сидел в своей комнатушке, толстый, огромный, похожий на старого
обрюзгшего борца. Никто не знал о нем ничего. Словно стена раскрылась
двадцать лет назад, и Валед вышел из трещины. Единственный человек, о
прошлом которого не смог ничего узнать даже я...

Тут же пребывал какой-то тип, по виду грек из портового города. Между ними
стояла девушка, и было ясно - грек расхваливает Валеду ее достоинства, а
Валед по своей всегдашней привычке напустил на рожу раздумье, но сам давно
уже все решил и думает только, как облапошить грека. Грек, по всему видно,
тоже парень не промах. Впрочем, особого ума для этого не требуется - в
отличие от моего ремесла законы торговли разработаны в незапамятные времена
и не меняются с начальной поры.

- О, вот и Рино! - заорал Валед с таким радостным видом, словно я пришел
вернуть ему крупный долг. - Мой многомудрый друг, что ты думаешь об этой
девчонке? Боюсь прогадать по своей непрактичности.

- Откуда? - спросил я грека.

- С Оловянных островов, - сказал грек. - Покупай, не сомневайся.

Я посмотрел на нее внимательно, она стояла, опустив руки, и покорно ждала -
а что ей еще оставалось? Женщина создана, чтобы быть игрушкой и вещью.
Белокурая и синеглазая, как все северянки, тоненькая, обыкновенная. Но было
в ней какое-то отличие, которого я не понял, потому что не стоило
задумываться над такими пустяками.

- Товар лицом, грек, - сказал я, сел рядом с Валедом и налил себе
прекрасного вина, за которое, разумеется, пошлины не платили сроду.

Грек привычно сдернул с девушки покрывало, она покраснела - как все они,
когда их впервые раздевают перед покупателем. Через месяц будет плясать в
кисее и искусно услаждать стряхнувших семейные и деловые заботы купцов.
Даже удовлетворения не чувствуешь, зная все наперед.

- Что ты посоветуешь? - спросил меня Валед.

- Ничего особенного, - решил я подыграть. - Да и вообще эти, с Оловянных
островов, плохо переносят наш климат.

Поторговавшись, сошлись на семидесяти драхмах.

- Понимаешь, Рино, у меня сейчас свободных денег нет... - сказал Валед.

Я прекрасно знал, что это означает, - деньги у него, разумеется, есть, но
он раздобыл для меня что-то интересное, и семьдесят драхм - цена тому.
Поэтому я беспрекословно заплатил греку, он выкатился, кланяясь, покупку
отвели в то крыло, где дрессируют новеньких, и я повернулся к Валеду.

- Вчера стража Лабиринта схватила еще одного отравителя. От него ничего не
добились.

- Ну, милый мой, - сказал я. - И за это я платил?

- Кто-то этой ночью пустил стрелу в Горгия. Промахнулся, и охрана сгоряча
его зарубила.

- Уже интереснее, но...

- И наконец, - сказал Валед. - Люди Пасифаи тайно подкупают солдат и
войсковых начальников в Фесте и Амнисе.

- Только солдат?

- Да, - сказал он. - Умная баба, но логика типично женская - что она
добьется с помощью нескольких подкупленных полков?

- Что ж, я платил не зря, - сказал я. - Игра переходит в новое качество...

Мы немного поговорили о Пасифае и ее яростном желании уничтожить Минотавра
- свой вечный позор. Мы говорили, называя вещи своими именами и не выбирая
выражений, так что наш разговор по сути являлся государственной изменой, за
которую по закону раздирают лошадьми на площади. Но подслушать нас здесь
никто не мог, а доносить друг на друга мы никогда не стали бы. Донос -
пошлое оружие слабого. Люди вроде нас с ним, даже став врагами, сражаться
будут лишь с помощью сложной и отточенной до бритвенной остроты интриги.

Пасифае не удастся уничтожить Минотавра с помощью подкупленных солдат -
потому что противостоят ей Минос и Горгий, их отборные войска и мощь
дворцовых стен. Тайну Минотавра, кроме богов,