Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
же разделить на шестерых, то он и вовсе представится сущей
безделицей. Вот почему к вечеру маленький отряд Дюваля вконец устал, замерз
и проголодался. Поля, перелески, овраги и снова поля. Чего уж говорить о
людях, когда к исходу дня привычные кавалерийские лошади, и те шатались от
усталости. Порой солдаты видели вдали дорогу, а однажды они даже вышли к
деревне... но всякий раз отряд поспешно ретировался, и вновь понурые лошади
едва плелись по бесконечной снежной равнине. Сержант то и дело сверялся с
картой, хмурился и говорил:
- Еще немного, ребята, осталось немного, - и замолкал.
Потому что, если честно признаться, он был растерян и не очень-то
представлял, как быть дальше и куда вести отряд. Сержант, конечно, понимал,
что им нужно скрытно пробраться к дороге, ведущей на Вильно, а там... Что,
если он и впрямь настигнет императора? Тогда он честно выполнит приказ,
доставит их в ставку...
Сержант обернулся - Мадам, ехавшая рядом, едва держалась в седле от
усталости. Темнело. Поднимался ветер, начиналась метель. Колючий снег... Но,
главное, солдаты поотстали... Хотя какое ему дело до крепких и битых солдат,
когда рядом с ним одинокая, поникшая женщина, которой он желает добра и
только добра?! Не говоря ни слова, сержант осторожно взял ее под локоть -
Мадам не возражала,- и они поехали дальше. Молчали. Мадам, возможно, и
дремала, ну а сержант...
Вдруг почувствовал, что у него начинается жар. Быть может, виной тому
пронизывающий ветер, а может, голод, а может.,. Но скорее всего, во всем
виновата немалая растерянность сержанта. Дюваль вдруг живо представил, как
они встретят колонну и увидят во главе нее невысокого человека в знаменитой
треуголке, как... его солдатам откажут в отставке, у них отнимут лошадей, ну
а Мадам.,. Господин Дюбуа, шеф личной полиции императора, похлопает сержанта
по плечу и прикажет вернуть герою полковничьи эполеты. Сержант покраснеет и
скажет: "Простите, но я ведь просил о другом.,." На что Дюбуа недовольно
поморщится и ответит: "Нет, государственный преступник есть государственный
преступник. Уведите ее!" Тогда сержант... Опустит голову и промолчит: уж
он-то как никто другой уверен в этом! Наверное, это смешно, но и тогда он ш
сможет изменить присяге, он так привык быть честным солдатом... Тогда зачем
все это? Быть может, лучше сразу бросит!, пистолеты, снять саблю и кивер,
сорвать нашивки, лечь в сугроб - желательно ничком - и притвориться мертвым,
у неге получится!
Сержант вздохнул и посмотрел на Мадам. Мадам не спала: глаза ее были
открыты и, казалось, ничего не выражали, Но это ведь не так! Ведь что-то же
заставило эту красивую женщину бросить дом, тепло, уют... и заблудиться в
метели.
И вдруг сержант словно очнулся ото сна, огляделся...
Так и есть! Темно, метель... и никого и ничего не видно. Ночь, ветер,
снег в лицо, они вдвоем в открытом поле - он и она,-- а больше никого. Все
остальное далеко, все остальное для других - война, сражения, чины, награды,
пули, смерть...
Сержант поежился и мрачно улыбнулся. Он вспомнил четверых солдат,
которые сегодня покорно отказались от обильного угощения лишь потому только,
что так захотелось Шарлю Дювалю. А кто он такой? Сержант в душе обругал себя
последними словами и тихо окликнул:
- Мадам!
Мадам удивленно посмотрела на него и даже не сразу спросила:
- Что с вами?
Сержант, не отвечая, осмотрелся, прислушался. Мела метель, шуршала
жесткая поземка... и все.
- Я... Я потерял своих солдат,- растерянно признался сержант.
Мадам равнодушно пожала плечами, потом опустила глаза и сказала:
- Мне холодно. Сержант смутился.
- Простите,- едва слышно прошептала Мадам и прижалась к сержанту. Тот
осторожно обнял ее и услышал: - Мне ведь действительно холодно.
Многие всерьез предполагают, что стоит лишь обнять красивую женщину,
как сразу становится жарко. Отнюдь. Шуба у Мадам была холодная и колючая.
Замерзнуть, обнимая женщину,- вот, наверное, самая глупая, самая бестолковая
смерть на свете...
- Ну, что я говорил?! - послышалось из темноты.- Я уж говорил, что это
их следы!
И почти сразу же вслед за словами из метели показались четыре всадника.
- Мы чуть не заблудились, сержант! - воскликнул Чико, явно обрадованный
встрече,- Если так и дальше пойдет, так я и не знаю!
- Да, славная метель,- совсем не к месту согласился Дюваль, с
сожалением выпуская из рук холодную шубу Мадам.- Что будем делать?
- Пора прибиться на ночлег,- выразил общее желание Франц,- Мне холодно.
- Тогда,- сержант достал было карту, да передумал и не стал ее
разворачивать,- тогда поищем место поспокойнее и разведем костер. Не
отставать! - И он ослабил поводья, всецело полагаясь на чутье Мари.
Было уже совсем темно, метель не унималась, и маленький отряд в полном
молчании отправился дальше. Глядя на белые от снега спины товарищей, Чико с
грустью подумал, что все они теперь похожи на Белую Даму.
Как Франц вдруг воскликнул:
- Смотрите!
Отряд остановился. И там, куда указывал австриец, все увидели нечто
большое и черное. В едва различимом лунном свете ничего нельзя было
разобрать.
- Что это? - настороженно спросил Гаспар.
Вместо ответа Хосе сошел с лошади и двинулся в метель. Потом...
- Бывший дом,- послышался голос Хосе.- Горел недавно. Мы, наверное, в
деревне... Смотрите, вон там еще!
И точно: неподалеку чернел еще один сгоревший дом. Хосе вернулся к
отряду, и сержант мрачно сказал:
- Ну вот нам и ночлег. Будем надеяться, что Великая Армия...- и
замолчал.
А Чико невесело продолжил:
- Что Великая Армия все сжечь не успела. Выберем дом поприличней, и
станем на зимние квартиры.
Сержант согласно кивнул, и отряд медленно двинулся по разоренной
деревне.
Когда наступаешь и видишь перед собою пепелища чужих городов - это
одно. Там ты говоришь сам себе: неприятель упрям, он один лишь во всем
виноват он должен был сдаться без боя, встретить тебя с белым флагом и
коленопреклоненно вручить ключи от крепости... А здесь, когда с позором
отступаешь и видишь следы бессмысленной жестокости своих же товарищей...
Деревня, к общей досаде, оказалась большой и сгоревшей едва ли не
дотла. Нет, чем здесь останавливаться, им лучше возвратиться в поле и
попытать себе счастья...
- Огонь! - испуганно воскликнул Гаспар.
И вправду огонь - в крайней хате, у самой околицы, мелькнул в окне
огонь. Мелькнул и тут же исчез. Вновь появился - и снова темно.
Быть может, им всем показалось? Солдаты растерянно переглядывались.
Сержант задумался - что делать? Возможно, Е доме прячутся казаки или же
кто-то из бывших своих - дезер тиров не счесть.
Молчание затягивалось. Хосе, замерзший более других, ж выдержал.
- Тебе привиделось, Гаспар! - насмешливо сказал он.-Не было здесь
никакого огня.
- Да что ты, я своими глазами...
- Привиделось! - Хосе решительно сошел с лошади и потащил ее за собой.
Хосе и сам прекрасно понимал, что он неправ, но холод пересилил страх.
Испанец до того продрог, что был готов проситься на ночлег хоть в
преисподнюю. Уверенным шагом он все ближе подходил к загадочному дому.
- Хосе, одумайся! - попытался удержать товарища осмотрительный Франц.
- Вы все законченные трусы! Все до единого! - и с этими словами Хосе
громко и настойчиво постучал в дверь. Никто не ответил и не отворил. Хосе
подергал дверь - закрыто.
- Ну что, убедились?! - весело крикнул Хосе и облегченно вздохнул,
убедившись, что страх его напрасен.- Нет здесь никого. Остаемся,- и он пошел
к дворовым постройкам. Распахнув ближайшую дверь, испанец смело заглянул в
нее и сказал: - Прекрасный хлев! Здесь всем хватит места!
Отряд не без опаски въехал во двор. Солдаты спешились и вместе с
лошадьми один за другим оказались в хлеву. Во дворе остались лишь сержант и
Мадам.
- Мадам,- сказал сержант, помогая ей сойти с лошади,- солдат привык к
лишениям, в хлеву он чувствует себя как дома, однако вы...
Дюваль замолчал и передал подошедшему Гаспару поводья лошадей - своей и
дамы,- подождал, пока услужливый кучер скроется в хлеву, и продолжал:
- Поймите меня правильно, Мадам...
И в это время из дома послышался приглушенный стон. Сержант
насторожился. Стон повторился. Сержант медленно потянулся за саблей...
Однако Мадам приложила палец к губам, крадучись подошла к двери,
прислушалась... потом прошептала что-то на местном наречии...
Дверь приоткрылась...
Сержант в один прыжок оказался рядом с Мадам, рванул дверь в сторону...
И увидел перед собой маленькую перепуганную старуху в теплом платке.
Старуха, пятясь в темные сени, перекрестилась и испытующе посмотрела на
сержанта, потом на Мадам...
Вновь послышался стон - долгий, протяжный...
Мадам улыбнулась и что-то сказала. Старуха вначале с удивлением
посмотрела на Мадам, на ее богатую шубу и лишь потом нехотя ответила. Мадам
спросила еще раз - настойчивее и многословнее,- и на сей раз старуха
ответила ей безо всякой заминки и куда пространнее.
Стон повторился.
- Там кто-то умирает? - спросил сержант.
- Н-нет, совсем наоборот,- смутилась Мадам.- Подождите меня во дворе.
Старуха и Мадам скрылись в доме. Сержант осторожно прикрыл за ними
дверь и осмотрелся.
Ветер утих, метель успокоилась, на небе показалась ущербная луна. В
хлеву было тихо и дверь заперта - солдаты, наверное, уже уснули, ведь день
сегодня выдался нелегкий. Сержант постоял еще немного, пытаясь хоть о
чем-нибудь связно подумать, а потом развернулся...
И увидел в глубине двора, на пороге еще одного дома, босоногого
мальчишку лет десяти. В руках у мальчишки с негромким треском горела лучина.
Сержант улыбнулся ему, однако мальчишка не ответил, он, наверное, проснулся
от шума и вышел глянуть, что случилось, а вот теперь никак не мог взять в
толк, во сне все это или наяву. Сержант развел руками, пожал плечами,
улыбнулся еще приветливей... отчего мальчик окончательно проснулся,
нахмурился и ушел в дом.
Но дверь оставалась открытой, и сержант пошел за мальчиком.
...В том доме было сумрачно догоравший смоляк едва освещал голый,
тщательно выскобленный стол да лавки вокруг него. 'В углу под закопченной
божницей сидел мальчик и настороженно смотрел на сержанта.
Сержант потоптался в двери, снял кивер, слегка поклонился иконам и
вновь посмотрел на мальчика. Тот важно шмыгнул носом и поставил локти на
стол.
Сержант осторожно прикрыл за собой дверь и сказал:
- Добрый вечер.
Ответа не было. Но если ты хочешь понравиться детям, так сделай им
подарок - орехи, миндаль, горсть винограда. Сержант, задумавшись, сделал шаг
вперед, похлопал себя по груди... так, будто у него за пазухой
рождественский сюрприз... но только брякнула медаль... Сержант виновато
глянул на мальчика...
А у того в руках уже был нож - широкий и длинный, должно быть, для
хлеба... и для незваных гостей. Сержант улыбнулся и, не думая про нож, пошел
к столу, снимая на ходу медаль.
Мальчик проворно соскочил с лавки и поднял нож...
- Смотри,- как ни в чем не бывало сказал сержант и протянул ему
медаль,- это редкая вещь, но я дарю ее тебе, ты славный мальчик.
Но тот не шелохнулся, не поверил. Тогда сержант осторожно положил
медаль на стол, поближе к мальчику.
Медаль была большая и блестящая, с красивым ярким бантом... И мальчик
поверил сержанту "он сел к столу и принялся рассматривать подарок.
Сержант сел напротив. Сержанту было хорошо и даже, как ни странно, он
совсем забыл про голод. Да, он подарил чужому мальчику медаль - а что в этом
такого? Он заслужил ее и может делать с нею все, что пожелает,- таков закон
войны. Вот, скажем, маршал, тот может делать со своими солдатами все...
Когда же мальчик решил узнать, что скрыто в середине и принялся царапать
награду острием ножа, сержант слегка поморщился и отвернулся.
Однако дар есть дар, дары не отнимаются. И потому единственное, что
позволил себе сержант, так это вздохнуть, расстегнуть ворот мундира и с
грустью посмотреть на маленького хозяина. Хозяин насупился, и сержант не
решился вступать в разговор.
Итак, сержант забыл про голод. А солдаты...
Едва лишь они вошли в хлев и развели огонь, как Франц радостно
всплеснул руками и молча указал на дальний угол. Там...
Понурив голову, моргал грустными глазами...
...годовалый бычок. А может, был он и значительно постарше, но из-за
своей худобы смотрелся каким-то недомерком. Солдаты растерялись. Гаспар
перекрестился, Хосе покачал головой, а Чико нехорошо рассмеялся и потянулся
за саблей... да передумал. Он подошел к бычку, почесал у него за ухом,
похлопал по тощей спине, заглянул в глаза, покачал головой и сказал:
- Держу пари, что перед нами круглый сирота. Но характер в нем есть.
- А ты его все равно зарежешь,- мрачно добавил Хосе.
- Я? - удивился Чико.- С чего ты взял?! Это у вас в Испании убивают
быков, а нас такому не учили.
- Вот и прекрасно. Не трогай его.
- Как прикажете, сир. Чего еще изволите?
Хосе промолчал, сел на охапку соломы и мрачно задумался.
- Я ничего не понимаю! - признался Франц.- Я голоден. Позвольте,- и он
шагнул к бычку...
Однако же Хосе проворно удержал его за руку. Франц недоуменно посмотрел
на товарища.
- Сядь! - приказал тот, и Франц послушно опустился рядом с Хосе. Франц
явно испугался.
Ну а Чико - тот потрепал бычка по загривку, вернулся к товарищам и сел
поближе к огню, разведенному прямо на земляном полу. Спроси тогда у Чико,
отчего он не зарезал бычка, неаполитанец не ответил бы. Он сам себя не
понимал, он только знал - нельзя, и все. Но если Чико останется жить, он
когда-нибудь вспомнит и скажет: "Я вдруг подумал, что все мы годовалые
бычки. Пляшем, гуляем... А после приходит некто в кожаном фартуке и режет
нам глотки. Нет, лучше сдохнуть с голода, чем съесть товарища!" Но это -
если случится - будет потом, а пока что Чико сидел у огня и считал языки
пламени.
Так что теперь один лишь Гаспар стоял посреди хлева и почему-то
надеялся, что о нем сегодня не вспомнят. Однако Франц нашел в себе силы,
отвернулся от бычка и, обернувшись к кучеру, досадливо спросил:
- Гаспар, да. объясни ты мне, что они задумали?!
Гаспар пожал плечами и сел к огню. Гаспар привык не вмешиваться.
Помолчали.
Франц еще раз внимательно осмотрел товарищей и начал, как ему
показалось, издалека:
- Ах, если б вы только знали, как я умею готовить жаркое! Многое,
конечно, зависит от приправы, и тем не менее...
- Молчи! - прикрикнул на него Хосе.
- Молчи, молчи! - обиделся Франц.- Я замолчу, но прежде объясни мне,
отчего ты обрекаешь меня на голодную смерть.
Хосе раздраженно поморщился и не ответил. Хосе, конечно, мог бы все
объяснить, но не хотел. Есть в нашей памяти такое, о чем просто так, по
заказу, не станешь рассказывать. Вот почему Хосе отвернулся от Франца и
посмотрел на Чико. А тот... Тот решил отшутиться. Он сказал:
- Ты знаешь, Франц, мне кажется, что этот теленок не просто ,теленок, а
нечто...- И он многозначительно посмотрел вверх на потолок и далее, на небо.
- Смеешься надо мной! - обиделся Франц.
- Нет, почему же,- улыбнулся Чико.- Представь себе: идет по дороге
Великая Армия, грабит, сжигает, убивает... Армия ушла, и ничего после нее не
осталось. Ничего земного. А этот нерукотворный теленок...
- Чико!
- Ах, вы желаете проще! Извольте...- И Чико, сам себе удивившись, враз
стал серьезным...- Я не зарежу этого бычка. И тебе не позволю. Я уже
достаточно резал, а теперь устал. Я хочу отдохнуть.
- Так, значит, мы умрем в тяжких муках,- вслух подумал Франц и
сокрушенно покачал головой.
- Не думаю,- многозначительно ответил Чико и покосился на Гаспара.
Кучер вздрогнул и испуганно оглянулся на Хосе. Тот не говоря ни слова
вытащил из-за голенища нож... и протянул его Гаспару...
- Мы не умрем от голода,- сказал Чико.- У нас есть кучер...
Гаспар дрожащей рукой взял нож и упавшим голосом сказал:
- Франц, твои друзья совершенно правы. Мы сделали очень много дурного
на этой земле. Вот и сейчас мы ворвались в чей-то дом и намереваемся убить
бессловесную тварь, единственную, возможно, надежду и опору бедной
крестьянской вдовы...
- Короче! - зло перебил его Хосе.
- Да, короче,- согласился Гаспар, перехватил нож поудобнее и с силой
воткнул его себе в грудь...
Вспорол подкладку и стал вытаскивать спрятанные на груди сухари.
- Я их берег на черный день,- попытался оправдаться кучер.- Я думал...
Но его не слушали. Тогда Гаспар раздал сухари, посмотрел на бычка и
грустно сказал:
- А бедное животное пускай себе живет. Оно нас всех переживет.
Последних слов его не запомнил никто - хруст сухарей на зубах лишает
возможности слышать.
Однако что такое сухари? Они не то что гусь - воробью не товарищи.
Слизав с ладони последние хлебные крошки, Франц грустно прищурился и сказал:
- А помните Москву? Когда мы уходили оттуда, у каждого гвардейца было
по четыре хлеба и по ведру вина.
- По фляжке,- поправил Гаспар...
И горько пожалел об этом: солдаты подозрительно посмотрели на него, а
Хосе еще и спросил:
- Так ты, выходит, тоже из гвардии? То-то повадки не наши!
- Да что вы, господа! - перепугался Гаспар.- Разве я похож на
гвардейца? Я скромный кучер, я охранял Гудона.
- Кого? - не понял Чико.
- Гудона, есть такой мастер. Он вылепил бюст Наполеона. А потом с этого
бюста наделали целую подводу копий и повезли в Москву. Хотели разнести по
всей России.
- А потом?
- А потом ничего,- нехотя ответил Гаспар.
(Если память мне не изменяет, то шесть сих бюстов были отбиты славным
воинством старобыховской инвалидной команды.- майор Ив. Скрига).
Сидели. Молчали. В углу сопел сердитый теленок. Францу было тяжело это
слышать, и потому он поднялся, подошел к своей лошади, достал из
чресседельной сумы разобранную флейту и принялся неторопливо скручивать ее.
Товарищи внимательно следили за Францем, в хлеву было тихо, как в опере
перед концертом великого маэстро. Польщенный вниманием Франц важно вернулся
к костру, сел поудобнее и заиграл.
Играл он плохо, но вдохновенно. Где-то в глубине души Франц сознавал,
что музыкант из него никудышный, а потому он брался за флейту лишь тогда,
когда был чем-либо сильно взволнован. На сей раз он был сильно взволнован и
даже обижен испанцем, а потому, Наверное, и мелодия у него получилась почти
что испанская.
Франц, повторяю, изрядно фальшивил, и тем не менее Хосе заметно
оживился, привстал, глаза его загорелись... А после замкнутый,
неразговорчивый Хосе вдруг сделал замысловатый пасс руками и выкрикнул:
- О-ле! - и замер, словно очнувшись, и с любопытством посмотрел на
товарищей: мол, кто они и откуда, да и сам он как здесь оказался?
- Ты был тореадором? - удивился Гаспар.
- Тореро,- поправил Хосе и сел к костру.- Вот...- И он расстегнул ворот
мундира. На шее у испанца был виден глубокий шрам.
Слушатели в уважением посмотрели на Хосе. А тот добавил:
- Я думал, что это конец.
Наступило молчание. Каждый подумал о смерти, верно/! спутнице солдата.
Теленок и тот притих в своем углу. Однако Францу было любопытно, что же
случилось с Хосе, и он как умел заиграл весьма популярную, знакомую всем
испанцам мелодию. Хосе мрачно посмотрел на Франца, откашлялся и за говорил:
- Ладно... Слушайте. Четыре года прошло... К нам тогда приехали
французы, с ними капитан