мператор приказал поджечь переправу!
  - Поджечь?! - не поверил Гаспар. - А зачем?
  - Не знаю. Но видели бы вы, что там творилось! Девятый корпус поджарили
в самый трескучий мороз. Вот, полюбуйтесь! - И трубач кивнул на умирающего.
  Все молчали. Умирающий,  понимая,  что все смотрят на него, не  стонал.
Гаспар склонился в седле, глянул на обезображенное лицо солдата и, сознавая,
что это- глупо, тем не менее сказал:
  -  От  ожога  хорошо  помогает  березовая  пыль.  Приложить  и  покрыть
полотном.
  - Пыль,- задумчиво повторил трубач.- От наших надежд. Что ж, спасибо  и
на этом.  Ну  а  теперь,- и он отвернулся к костру,- уходите. Нечего славным
солдатам болтать с дезертирами.
  Никто не тронулся с места.
  Тогда трубач схватил горящую головню, вскочил и дико закричал:
  -  Проваливайте прочь! Прочь! Цепные псы, саранча! Лакеи  коронованного
ублюдка!  Я вас всех ненавижу!  -  Трубач  швырнул в  сержанта головней,  но
промахнулся.  Головня  упала  в снег и зашипела, угасая.  Трубач закрыл лицо
руками, стал на колени, потом ничком повалился в сугроб и затих. Было видно,
как судорожно подрагивали его плечи.
  Все  молчали.  Умирающий  что-то прошептал,  и  неразговорчивый  солдат
спросил, обращаясь к сержанту:
  - Ну, что вам еще рассказать?
  Вместо  ответа  Дюваль развернул  лошадь и поехал  прочь  Туда, где  за
ближайшим поворотом он думал встретить императора.
  Копыта утопали  мягко в снегу.  Похрапывали  лошади.  Солдаты о  чем-то
вполголоса спорили.  Сержант молчал. Зимой, конечно,  холодно, но зимний лес
благоприятствует  спокойному течению  мыслей. Воображение  дремлет,  желания
смиряют  свой  пыл.  А может,  мысли просто  замерзают?  Человек  покоряется
холоду,  кровь стынет в жилах  - но не от страха, а  от лени, - и ничего  не
хочется, ни к чему не стремишься. Доедешь - хорошо, а если нет, так и это не
страшно. Да и зачем? Можно т думать, его кто-то ждет. Можно представить, что
император окружении  верных  маршалов  стоит на высоком холме и не отрываясь
смотрит - а где же сержант,  наш верный и  славный, надежда  Франции,  опора
династии?  Ах,  он запаздывает,  гонит  вестовых,  доставьте  его  живым или
мертвым  - нет,  только живым!.. Дюваль улыбнулся и понял, что далеко не все
еще потеряно, если он не разучился смеяться над собой.
  И услышал:
  - Сержант, а  как вы  думаете, что ждет меня в ставке? Дюваль посмотрел
на Мадам, которая ехала  рядом. Лицо Мадам не выражало ничего, кроме едва ли
не праздного любопытства. Дюваль пожал плечами:
  - Не знаю.
  Да и действительно, странный вопрос! На то ведь и война, чтобы никто не
знал, что ждет его в ближайшую минуту.
  - Я тоже не знаю,- призналась Мадам.- А вас?
  Сержант не ответил. Что его ждет? Повышение  в чине или совсем  ничего.
Но это неважно, у него будет чистая совесть. По отношению к себе...
  - Давайте я угадаю,- предложила Мадам,
  - Что? - не понял сержант.
  - Я угадаю, что ждет вас в ставке. Вас восстановят в звании.
  Откуда  ей это известно? Дюваль настороженно посмотрел  на Мадам,  а та
как ни в чем не бывало добавила:
  - Давайте мне вашу руку, и я по линиям ладони объясню подробнее.
  Сержант руки,  конечно, не  подал. Он  еще раз внимательно посмотрел на
Мадам, а после сказал:
  -  Один  из моих солдат говорит, что вы и есть та  самая Белая Дама.  Я
этому не верю, и тем не менее... Вы часто меня удивляете.
  - Вам это в тягость?
  Сержант  не ответил. В тягость, не в  тягость - неважно, он знает одно:
рядом с Мадам он все чаще поступает не так, как должно. Того и гляди...
  - Поверьте,  сержант,  это скоро пройдет, - как можно спокойнее сказала
Мадам.- Очень скоро всем вашим удивлениям будет положен предел.
  - Возможно,- в тон ей согласился Дюваль и мрачно  подумал: да что это?!
он ничего не понимает! проклятая усталость! так отупеть... или замерзнуть?
  - Но я  бы не хотела этого, -  тут в  голосе Мадам  послышался упрек. -
Там, куда мы направляемся, я ничего хорошего не жду.
  - Я  тоже,-  почти  запальчиво ответил  сержант.- И тем не  менее,  как
видите...
  - Сержант, да вы не человек!
  - Да, я солдат!
  Он солдат, черт возьми!  Он делает то, что умеет, он не вертит хвостом,
изъясняется четко и ясно, он прям как шомпол, а она...
  - Я так и думала, - с грустью сказала Мадам и отвернулась.
  Но женские слезы - вода. Никогда не  узнать, что  у Мадам, на душе. Она
страшится  ставки, говорит, что там ее ждут большие неприятности. За что, он
не  знает, а нелишне было  бы и  объяснить,  ведь он,  как-никак... А кто он
.такой?  Он  дотошный  служака,  ему поручили, и  он  выполняет приказ. Вот,
правда,   женщина...   Хитрая,   скрытная,    все   время   говорит   одними
недомолвками... красивая, добрая и, кажется...
  Сержант посмотрел на Мадам. Мадам отвернулась.
  -  Простите  меня,-  неуверенно   начал  сержант.-  Все  так  нескладно
получилось, да и приказ...
  Мадам  устало махнула  рукой, и сержант  замолчал. Шагов  двадцать  они
проехали молча, но более сержант не выдержал и сказал:
  - Но если с вами обойдутся плохо, то я... я не вернусь домой, Мадам!
  Мадам  с  удивлением  посмотрела  на сержанта, словно  хотела  сказать:
зачем, я вас о чем-либо просила? Ах, увольте,  сержант! Однако же сержант не
успокоился.
  - Клянусь честью, Мадам! - сказал он, повышая голос. Подумал и добавил:
- Остатками чести...- но вдруг спохватился, воскликнул: - Но хватит об этом!
- А после дал лошади шпоры и быстро поехал вперед.
  Вскоре лес кончился, и сержант увидел, что Мари вынесла его  на широкую
дорогу, которая была  сплошь  покрыта множеством  совершенно свежих  следов.
Сержант посмотрел по сторонам и увидел, что шагах в двухстах от него  к небу
поднимается с  десяток дымов. Самих костров не было видно, они скрывались за
холмом,  но тем не менее  сомнений  быть не могло - это  колонна! Император!
Франция! Ну, радуйся, сержант, кричи, ликуй! Чего ж ты молчишь?
  Сержант  молчал.  Неторопливо  развернув теперь уже ненужную карту,  он
сверился с местностью, еще раз посмотрел на дымы... и уронил карту в сугроб.
Все, теперь  ему  не  нужно  ни чего.  Вот только немного решимости.  Сейчас
раскроют клетку  и  вытряхнут  его  на  тесный пятачок. Вокруг стеной  стоят
большие незнакомые люди. Они кричат от нетерпения и спорят бьются об заклад,
и голоса хозяина совсем не слышно...
  А  у  него на  тонких  ногах  большие железные  шпоры,  которые  острее
бритвы...
  Сержант  вздохнул и оглянулся, К  нему  подъехала Мадам  , остановилась
несколько поодаль. Солдаты - те еще только выезжали из леса.
  -  Ну, скоро  вы там? -  раздраженно  прикрикнул  сержант Он был зол на
солдат, на Мадам, на  войну, на Россию - и всех, кроме себя. Себя  он просто
ненавидел и  желал лишь одного - чтоб  все, что он  задумал,  свершилось как
можно скорее. Свершится, куда оно денется, главное, не смотреть на Мадам.,
  Подъехали   солдаты,   посмотрели   на  дымы,  переглянулись   Сержант,
откашлявшись, сказал:
  - Ну вот и все, путешествие наше закончено. Там, за холмом, император и
армия. Мы  выполнили свой воинский  долг.. Но не  будем  спешить. -  Сержант
помолчал,  давая  солдата время собраться  с  мыслями, а затем продолжал:  -
Надеюсь никто не забыл, как нас встречали на переправе? Так вот, на этот раз
поеду я один. Посмотрю и вернусь,- и сержант при встал в стременах.
  - А если? - спросил Чико.
  - Считайте,  что Дюваль...  полковник Дюваль подписал  вам отставку!  -
Сержант дал лошади шпоры и поскакал по дороге.
  Оставшиеся некоторое время молчали, а потом Франц удивленно спросил:
  - Какой полковник?
  - Дюваль, он же  ясно  сказал,- ответил Гаспар.- Он  был  полковником в
Тильзите.
  - А ты откуда знаешь? - удивился Чико.
  - Знаю. Сам видел.
  - А почему он сейчас не полковник?
  Гаспар уклончиво пожал плечами. Мадам внимательно посмотрела на бывшего
кучера, но ничего не сказала.
  Ну  а  сержант тем временем  взъехал на  холм и  увидел колонну Великой
Армии,  расположившуюся  на  отдых. Счастливчики,  которым  удалось  перейти
Березину, грелись у чахлых костров.
  (Если, конечно, у них нашлось  по 6 франков за место у огня.- майор Ив.
Скрига).
  Последние крохи  дисциплины и  самолюбия были  утеряны на  переправах у
Студянки.  Рваные салопы,  бабья  платки, обмотки  поверх сапог,  слезящиеся
голодные глаза... А во  главе колонны стояла  карета императора со слетевшим
.колесом.  Тощие  клячи понурили головы,  а офицеров свиты - тех  и вовсе не
было видно.
  Вид  императорской колонны окончательно  убедил сержанта, что война уже
закончена. Однако приказ есть приказ, и  Дюваль  направил лошадь  к  карете.
Проезжая мимо костров, сержант старался не смотреть но сторонам, не замечать
всех этих злых  и жадных взглядов, не слышать дерзких выкриков. Он выполняет
приказ, он спешит к императору, ему и дела нет до этих опустившихся людей...
своих, кстати сказать, соотечественников.
  'Подъехав к карете,  сержант подчеркнуто легко соскочил с седла и, ведя
Мари на поводу, столкнулся с неизвестно откуда взявшимся офицером свиты.
  -  Вашу лошадь, сержант! - властно потребовал офицер, протягивая руку в
ослепительно белой перчатке.
  Сержант  препоручил ему Мари  и, теперь уже налегке, подступил  к самой
карете.  Дверца, увенчанная императорским вензелем, была распахнута. Сержант
сделал еще  один шаг и  замер в невольном почтении: в карете сидел невысокий
человек  в  собольей шубе, покрытой зеленым бархатом  и украшенной  золотыми
шнурами.  Тяжелая  меховая  шапка  была надвинута  до  самых  щек.  Круглых,
упитанных щек....
  - Сир...- неуверенно начал Дюваль.
  Человек в собольей шубе пробудился ото сна, медленно поднял голову...
  И голова эта несказанно удивилась при виде сержанта:
  - Шарль!
  Сержант был не менее удивлен, и все же нашел в себе силы ответить:
  - Добрый день, Оливье,- рад видеть тебя в добром здравии.
  Оливье, а это был именно он, расплылся в доброжелательной улыбке.
  - И  я,  и я, мой друг!  - воскликнул  генерал. Но  сержанту было не до
любезностей.
  - Где император? - спросил он.
  -  Император?  Император  на вершине  славы!  - высокопарно  воскликнул
генерал.- Он всех их перехитрил.
  - Кого?
  -  Русских,  а  кого  же еще!-  Глаза  у  Оливье горели  от  напускного
восторга.-  Мы  навели ложные переправы,  они  бросились  туда,  а мы  сюда!
Чичагов перепугался, Витгенштейн растерялся...
  - А император сжег мосты и погубил армию.
  - Но-но! - И лицо Оливье  стало таким же острым, как и пять лет назад.-
Боеспособные части переправились почти все. А трусы и  мародеры остались  на
том берегу. Стратегия, сержант, стратегия!
  - Ясно,- Дюваль был мрачен как никогда.- Так где же он сейчас?
  Оливье неопределенно махнул рукой на запад.
  - Там! Война окончена, армии, сам  видишь,  больше  нет. А император  в
Тюильри  ведь надо же спасать династию... Э! Да что я! Весной мы вернемся...
  - Понятно. А как же мои солдаты, Мадам?
  -  Мадам?  Какая Мадам? Ах, да...-  Глаза  Оливье  забегали.-  Мадам  -
гадалка  императора,  его  довереннейшее лицо. Я  не знаю,  что  там  у  них
произошло, но... храни ее пуще собственной чести, Шарль. Ступай с богом, мой
друг, и  да  вернутся на  твои плечи  эполеты! - Тут генерал увидел в  руках
сержанта  тот  самый пакет,  с которым отправлял его  к  императору.- А  это
можешь оставить у меня.
  Сержант отрицательно покачал головой.
  -  Оливье, ты обманул не только  меня,-  сказал Дюваль.-  Что  я теперь
скажу своим солдатам?
  - Приказ отменяется,- и генерал протянул руку за пакетом.-  Отпусти их,
пусть  каждый  добирается  домой  как  сумеет.  Сейчас, сам  видишь,  не  до
союзников...
  - Молчи! - перебил его Дюваль и спрятал  пакет под мундир,-  Наполеон,-
тут он впервые за много лет назвал императора по имени - Наполеон бежал. Так
что, Оливье, повторяется каирская история?
  -  Может,  и  так,  может,  и  так.  О,  какой  у  тебя нездоровый вид!
Перекусим? А что, у  меня есть  еда  и выпивка. А у тебя женщина. Мы неплохо
устроились, не так ли?
  - Не смей так говорить о даме! - вспыхнул сержант.
  - О даме?  - рассмеялся Оливье.- Может,  ты еще и веришь ее россказням?
Перевидали мы таких дам  под телегами!... Дюваль  не сдержался и  дал Оливье
пощечину.
  -  Полегче,  полегче!  -  прикрикнул  Оливье.-  Не   забывай,  что   ты
разговариваешь с генералом. А твоя девка...
  И получил еще  одну пощечину. А потом он мог получить и саблей в грудь,
но тут подскочивший офицер стал между сержантом и генералом.
  -  Оч-чень  хорошо! -  обрадовался  сержант.-  Теперь-то  я уверен, что
"император" не откажет мне в чести!
  - Я слушаю вас,- с готовностью сказал офицер.
  - Так вот, я посылаю вызов этой коронованной особе. Сабли, пистолеты?
  - А где Мадам, где солдаты? - в свою очередь спросил Оливье.
  - Тебе их  не достать.  Так что  же: сабли, пистолеты?  На  что  Оливье
улыбнулся и мило ответил:
  - И  сабли, и  пистолеты, мой  друг,  а также просто голыми руками. Вот
полюбуйся! - И он сделал широкий приглашающий жест.
  Дюваль обернулся.  От  ближайшего  костра к нему  поднимались с десятка
полтора солдат, вооруженных чем попало. Всего лишь двое оставались у костра.
Ну  что  ж, вот сержант  и  дождался,  его убьют свои же. Он жил  грешно,  а
умрет... Но перед смертью...
  Сержант, не сводя глаз с Оливье, стал медленно вытаскивать саблю.
  И вдруг за спиной у него засмеялись! Сержант оглянулся...
  Что это? Те  двое,  что остались у костра, со смехом свежевали красотку
Мари!
  (Каннибалы! - майор Ив. Скрига.-Каннибалы!)
  Сержант уронил саблю в ножны, отвернулся... И услышал:
  - Судьба! - печально сказал генерал.-  Если жеребенок родится с зубами,
его обязательно скушают волки.
  Сержант не  ответил,  уткнувшись лицом в стенку кареты. А что говорить?
Кому  говорить? Он только слушал, хоть и  не хотел, но слушал голос  Оливье,
который продолжал:
  -  Я был  плохим кавалеристом, Шарль,  ты  знаешь  это лучше других. Да
разве только кавалеристом?! Но  тем не  менее,  поверь мне,  здесь я ни  при
чем...- И вдруг генерал сорвался на  крик: - Подите прочь, ублюдки! Я вас не
звал! Люсьен, гони их отсюда! Пусть обжираются кониной!
  Сержант, не  оборачиваясь, слышал, как солдаты  глухо  возмущались, как
что-то  доказывал  Люсьен  - должно  быть, тот  самый  офицер,  что принял у
сержанта Мари...  Потом  все  стихло, было  долго тихо... и вновь  заговорил
генерал:
  - Шарль, ты даже не представляешь, что здесь творится.  Не сегодня, так
завтра они  поджарят меня. Уходи. У тебя есть Мадам, есть солдаты. Даст бог,
ты  вернешься во Францию. Я был неправ, я  был несправедлив к  тебе и к этой
женщине. Я не прошу прощения, я просто говорю, что думаю.
  Дюваль отступил на шаг от  кареты и посмотрел на генерала. Вид у Оливье
был растерянный и непривычно виноватый.
  - Ты первый честный человек, которого я встретил, Шарль...
  _Сержант не ответил. Сержант  развернулся и пошел  прочь.  Никто его не
останавливал.
  Подойдя к своим, Дюваль через силу улыбнулся и сказал:
  - Вы все получили отставку, друзья. Наш император был весьма любезен, -
и замолчал. Он более не мог и не желал продолжать.
  А Чико спросил:
  - Где ваша лошадь, сержант?
  Дюваль задумчиво посмотрел в сторону и не сразу ответил:
  - Все дело в том, что я оставлен при армии. Повышен в чине. Обласкан...
  Сержант посмотрел на солдат, на Мадам и спросил:
  - Чего вы ждете? Езжайте домой. Солдаты не тронулись с места. Тогда...
  -  Мадам, -  как можно  уверенней заговорил сержант. - Император весьма
лестно  отозвался о  вас  и  желает вам счастливого  возвращения на  родину.
Прощайте! - И он развернулся...
  - Шарль! Это неправда! Куда вы?!
  - К Мари.
  - Гаспар! - Мадам с надеждой посмотрела на бывшего кучера.
  Гаспар понуро сошел с лошади и сказал:
  - Простите, но я подсматривал за вами, сержант.
  - Ты?!
  - Я. Ординарец Оливье. В то утро, если помните, лейтенант Лабуле...
  - Довольно!
  -  Как прикажете. Но я хотел сказать другое. Я, знаете ли, кучер, и мне
верхом несподручно  другое дело карета. Позвольте мне вернуться к генералу!
  Сержант молчал. Тогда сказал неаполитанец:
  - Если он останется с нами, я его ночью зарежу. Не так ли, Франц?
  Франц растерялся, не зная, что и ответить. Тогда заговорил Гаспар:
  - Мадам,  о  том,  что  вас  интересует,  я,  к сожалению,  не  имею ни
малейшего понятия.
  - О чем вы?
  - Вы знаете, о чем. Прощайте!
  И, видимо, чтоб не расчувствоваться, Гаспар резко развернулся и побежал
к колонне, по колено утопая в снегу.
  Сержант нахмурился и  опустил голову. Чико подвел ему лошадь  Гаспара и
тихо сказал:
  - Пока вас не было, Мадам едва ли не лишилась чувств. Я сам растирал ее
снегом. Простите...
  Сержант улыбнулся. Тогда неаполитанец осмелел и  взял на  душу еще один
грех, заявив еще громче:
  - Гаспар проболтался. Он рассказал, как вы в Тильзите  - в две колоды -
вчистую обыграли русского царя. Тут Оливье, конечно же, неправ, за это нужно
награждать, а не рвать эполеты!
  Сержант рассмеялся, легко вскочил в седло и приказал:
  - За мной!
  А  в  это  время  бывший  кучер   подбежал  к  карете  и,  запыхавшись,
отрапортовал:
  - Жду... дальнейших... приказаний!
  И тут взбешенный Оливье выместил все зло на ординарце.
  - Мерзавец! Все  из-за тебя! - и наотмашь  ударил  женевца  по лицу. Из
разбитой губы у того потекла кровь.
  В подобных случаях Гаспар прежде молчал, а теперь...
  - Снег! Отменное средство снег! - сказал он, боком опустился в сугроб и
принялся прикладывать снег к разбитой губе.- А вам, генерал, я посоветую вот
что: пьявки, пьявки и еще раз пьявки.  За уши, к  вискам и на  спину. Пьявки
помогают от запоя, при ударе и при неспособности к учению...
  - Расстрелять! - закричал Оливье.- Расстрелять негодяя! Вы что, оглохли
все?! Но все молчали.
  Артикул одиннадцатый
  Тайна уходит сквозь пальцы
  Они  проехали вот уже несколько верст  и все молча. Нет больше красотки
Мари,  нет  Гаспара.  Нет армии, нет  императора.  Все рухнуло,  все гибнет
разумные сдаются в плен, а неразумные замерзнут в снегу или будут подняты на
казачьи пики. Гаспар отдал  сержанту лошадь, Гаспар  прекрасно  понимал, что
пешком  ему не выбраться отсюда.  Гаспар  - шпион, доверенная  крыса Оливье,
Гаспара нужно презирать... А вот сержант - он отдал бы Гаспару лошадь?!
  Нет, лучше об этом не думать.  Сержант оглянулся  - Мадам  отвернулась.
Оно  и  понятно:  сержант  ведь  сказал,  что  он все  равно доставит  ее  к
императору,  прямо  во  Францию.   Дорога  предстоит  неблизкая,  они  будут
добираться целый месяц, а то и два. Конечно, это глупо, но  ведь не  сказать
же  ей прямо: Мадам, я вас никуда  не  отпущу, вы будете со мной и только со
мной, меня не интересует, кто вы  -  француженка  или... Но  ладно об  этом,
пусть  обижается, пусть.  Зато как  непривычно легко,  когда  ты  никому  не
подчиняешься. Захочешь - поедешь направо, захочешь - налево...
  Подумав так,  сержант посмотрел  налево и  увидел, как Франц приложил к
губам флейту и затянул бесконечную грустную мелодию. Напрасно он это! Музыка
на марше  должна  быть  бодрой  и  вселять  уверенность,  которой  на  войне
частенько не хватает. Что же касается печальных песен, так они позволительны
лишь людям пресыщенным, уверенным в завтрашнем дне. А посему...
  - Франц! - строго окликнул Дюваль.
  Австриец перестал играть и с сожалением сказал:
  - Я так и думал, что вам не понравится.
  Дрожащими от обиды и холода пальцами австриец стал раскручивать флейту.
Смешно!..  Но если  вспомнить,  так бывший  кучер тоже  был  смешон. Сержант
почувствовал неловкость и попытался оправдаться.
  - Франц, ты не понял. Мне нравится, как ты играешь.
  - Ну  что  вы,  сержант,- отмахнулся Франц.-  Мне с  детства  запрещали
играть, я привык. Мне говорили, зачем тебе это, ты ведь прекрасный повар! Но
что поделаешь,- тут Франц вздохнул и долго молчал, рассматривая флейту, - но
что подела