ультаты этой деятельности известны.
     Гучков поступал как прагматик. Он считал, что  формирование белых войск
на  северо-западном  направлении  должно  происходить  вне  зависимости   от
внешнеполитической ориентации,  лишь  бы  оно было успешным. Базой для  этих
формирований  могла  стать  Прибалтика:  отсюда  лежал  путь  для  нанесения
"стремительного  удара"  по Петербургу,  и  эта  территория,  в  отличие  от
Украины, не находилась под советским контролем. Однако политическая ситуация
в  Прибалтийском  регионе  к концу 1918  --  началу 1919  г. была невероятно
сложной. Переплелись по крайней мере шесть взаимодействующих факторов.
     Первый фактор --  германская оккупация Прибалтики, начавшаяся в феврале
1918 г. и продолжавшаяся и после подписания  Брестского мира (демаркационная
линия с  Советской республикой была установлена лишь в  конце лета 1918 г.).
Германские  войска оставались в Прибалтике и  после  капитуляции  Германии в
ноябре 1918 г. Попытка Москвы оказать давление на новую власть в Германии, с
тем  чтобы  она  убрала  свои  войска   из  Прибалтики,   не  удалась,   ибо
послекайзеровская  Германия предпочла  "слушаться"  Антанту. По Версальскому
мирному  договору  они  должны  были   находиться  там  до  тех   пор,  пока
страны-победительницы   будут  считать   это   целесообразным.   Цель  этого
"оставления"  была  ясна:  германские  войска   должны  были  препятствовать
продвижению большевизма.
     Второй фактор  --  функционирование  национальных  правительств  Литвы,
Латвии и Эстонии, созданных под  покровительством германских  оккупантов, но
после  поражения  Германии вынужденных, с одной стороны,  ориентироваться на
Антанту, а  с другой --  учитывать  присутствие на своей территории немецких
войск.
     Третий фактор -- военное (флот), политическое и дипломатическое влияние
Антанты, стремившейся  контролировать всю  ситуацию в  Прибалтике:  действия
остававшихся там германских войск, политику национальных правительств Литвы,
Латвии  и  Эстонии,  созданных  ими вооруженных  сил,  деятельность  русских
белогвардейцев.
     Четвертый   фактор  --   присутствие   в   Прибалтике   некоторых   уже
сформированных  русских   белогвардейских  частей   и   политических  групп,
смотревших на Прибалтику как на неотъемлемую часть Российской империи и лишь
вынужденных  в  силу  конъюнктурных обстоятельств  не  демонстрировать  свои
истинные  намерения (положение еще больше  осложнялось претензией Польши  на
некоторые территории Литвы).
     Пятый фактор  -- давление Советской  России и вторжение Красной армии в
Прибалтику с целью установления там большевистского режима.
     Наконец, шестой фактор -- позиция лидеров основных сил белого движения,
генералов Деникина и особенно Колчака, который летом  1919  г.  был  признан
всеми другими "белыми" вооруженными силами в качестве Верховного правителя и
главнокомандующего. Твердо придерживаясь  антантофильской линии, эти  лидеры
не были склонны открыто поддерживать  те формирования и группировки, которые
ориентировались на Германию.
     Между  тем для германофильских белых  (Бермонт-Авалов и др.) важно было
добиться  признания  их Верховным правителем Колчаком. Поэтому многие  белые
генералы  и  высшие офицеры  в  Прибалтике  (Юденич,  Родзянко, Ливен и др.)
оказывались  в противоречивом положении.  С одной стороны,  манила возможная
помощь  со стороны  Германии, от которой трудно было отказаться, с другой --
необходимо было "вписаться"  в общую политическую линию белого движения,  по
преимуществу  антантофильского.  При  том,  каким запутанным узлом различных
интересов являлась  Прибалтика,  от  германофильских  антибольшевистских сил
требовалось особенное искусство лавирования.
     Публикуемые интересны,  между прочим, и тем, что раскрывают, показывают
кулисы  белого  движения, что позволяет  понять  его реальное состояние, без
идеологической окраски как со стороны пропаганды красных, так и самих белых.
     Белые  лидеры,  идеологи  и  историки в  эмиграции  много размышляли  о
причинах  неудачи белого дела. Высказывались различные точки зрения, несущие
на   себе,  как  правило,  отпечаток  либо  самооправдания,  либо  обвинения
"инокомысляших".   И   все-таки   общую   причину   крушения   белого   дела
"белоэмигрантская"   мысль  обнаруживала,   если   так   можно  сказать,   в
политической сфере.  В предисловии к книге Деникина "Путь русского  офицера"
проф. Н.С. Тимашев писал: "Цель белого движения была в сущности та же, что и
у Столыпина  в 1905--1911  гг... Но  осуществление ее  было неимоверно более
трудным, чем тогда. Тогда еще общественная  ткань не была  разорвана, и надо
было  предупредить  ее  разрыв.  Во  время  гражданской   войны  нужно  было
восстановить разорванную  ткань, но,  конечно, не по-старому, а по какому-то
новому образцу.  Но какому? На этот вопрос ответа у белого движения не было,
потому что оно  было  идеологически раздробленным и  к разрешению задачи  не
подготовленным...  Революционные взрывы  приводят к  стихийным  распадам,  а
новые формы кристаллизации даются нелегко" 10.
     Но ведь сумели красные  из "разорванной ткани"  создать абсолютно новые
"формы кристаллизации",  а это,  пожалуй,  не менее трудным делом. Почему же
им,  красным, это удалось, а  белым -- нет? Сама  постановка такого вопроса,
как  это ни  парадоксально,  приводит  к мысли, что "белоэмигрантская" (да и
западная)  историография   в   сущности   разделяла  "советскую   концепцию"
гражданской войны, согласно которой большевики одержали верх  потому, что их
политика так или иначе выражала интересы "широких народных масс".
     Но неужели интересы "масс" состояли в развале промышленных предприятий,
сельскохозяйственной продразверстке, насильственных мобилизациях, чекистском
терроре  и  т.   п.?  Нелепость  постановленного   вопроса  очевидна.  Можно
возразить,  что от  многого из  перечисленного,  характерного  для  красного
лагеря, не был свободен и белый. Это так, и признаний самих белых немало. Но
именно  это  и свидетельствует:  коренную причину победы  одних (красных)  и
поражения других (белых) надо, по-видимому, искать  не столько, так сказать,
в объективных, сколько в субъективных факторах.
     В 1929  г.  генерал Д.  Филатов,  воевавший  в  Сибири,  а в  эмиграции
писавший мемуары,  обратился к Гучкову с  просьбой  высказать свое мнение  о
Верховном  правителе. Ответ  Гучкова  представляет  большой интерес.  По его
словам,  когда  Колчак  стал  Верховным  правителем,  ему   (Гучкову)  порой
казалось:  "да тот  ли это  Колчак,  которого  я знал,  не подменен ли  он?"
Видимо,  его  "организм, и физиологический,  и  духовный, вконец  износился,
сгорбился. Разбитым, надломленным, потерявшим самообладание, забрался он  на
ту высоту, на которой как раз и требовались  те  высокие качества, какими он
обладал в предшествующий период  (Гучков имеет в виду дореволюционный период
и  17-й  год.  --  Авт.).  Сохранилось,  правда,  многое  --  его  пламенный
патриотизм,  кристаллическая  чистота  его  побуждений,  его  рыцарство, его
героизм.  Но эти  качества...  далеко недостаточны, чтобы  творить  историю,
особенно в наше смутное время". В результате в окружении Колчака оказывались
в основном мелкие люди, а подчас и просто проходимцы, умевшие использовать в
корыстных интересах некоторые благородные качества "надломенного" Верховного
правителя.  Гучков считал,  что именно это и является "одной из центральлных
причин  крушения  белого  дела  в  Сибири,  а  следовательно,  и  в  России"
11.
     Другие вожди  белого  движения?  Деникин,  по  широко распространенному
мнению, был  весьма  способным  во  всех  отношениях  человеком,  но  в  его
характере было много  "уступчивости, покладистости", то есть, говоря прямее,
не  хватало воли и решительности. Тут его превосходил Врангель,  но ему были
свойственны  излишнее  честолюбие, властолюбие, даже  тщеславие,  что  также
"сужало"  его личность -- по масштабам, как писал Гучков,  "нашего  смутного
времени".
     О других белых вождях -- Юдениче, Е.К. Миллере и др. -- с  точки зрения
этих масштабов не  приходится  и говорить. На минуту  представим себе  такую
невероятную трасформацию: Ленин (и Троцкий) --  этот, по словам М. Алданова,
"заряд  бешеной энергии" -- оказываются во главе белого  лагеря,  а  Колчак,
Деникин и др. "переходят" в красный. Каков был бы ее итог?
     Но если  даже  лидерам  главной, антантофильской ориентации  не хватало
"масштабности", то  мелкотравчатость германофильских белых,  как  это хорошо
показывают  "аваловские  документы", просто бьет в глаза.  Интриги  и грызня
политических и общественных  "деятелей", выражавшаяся  в создании  различных
"правительств",   "советов",  "комитетов"   и  т.  д.,  вели  к   расколу  и
неспособности создать даже видимость единства и  централизации. Не отставали
и  военные  вожди.  Почти  каждый из  них  лелеял  свои  амбиции,  не  желал
подчиняться   другому,   вследствие  чего  создать  сколько-нибудь  значимый
Северо-Западный  или Западный  фронт,  нацеленный  на  Петроград,  оказалось
невозможным.  Реально   ли  было  русским  германофилам   в  такой  ситуации
рассчитывать на серьезную поддержку германских правящих кругов? Что касается
правительств независимых  прибалтийских государств, то  они,  естественно, с
полным  основанием, питали неприязнь к российским политикам и военным,  даже
не слишком скрывавшим своих реваншистских  --  монархических  и имперских --
побуждений, желания использовать помощь прибалтов для достижения собственных
целей.
     Тут   не  могли  помочь  никакие  объединяющие  заседания  и  совещания
(подобные, например, совещанию в Риге 26  августа 1919 г.). Как правило, они
заканчивались  широковещательными декларациями,  но  ничего, в сущности,  не
изменяли.
     Летом   1919   г.   особенно   обострились  отношения  между  Аваловым,
командовавшим Западной Добровольческой армией, и командующим Северо-Западной
армией  генералом  Юденичем. Юденич был  антантофилом и  отвергал германскую
помощь,  считая, что немцы виновны перед  Россией,  так как  "насадили в ней
большевизм", да и  неспособны  обеспечить ту  поддержку,  которая необходима
белому  движению.  Юденич   требовал,  чтобы   аваловское  русско-германское
воинство перешло из района  Митавы под Нарву для совместного  наступления на
Петроград. Но Авалов не торопился, явно саботируя  приказы Юденича.  Он имел
собственную цель: выйти под Двинск, где, как он считал, его войска (около 55
тыс.,  в  том числе почти  40  тыс.  германских  солдат  и офицеров) сыграют
"решающую роль в борьбе  с  большевизмом". Самомнение  Авалова  было велико.
Позднее он договорился до того, что если бы  его армии не помешали союзники,
он бы  смог  захватить  Петроград и, возможно, Москву,  чем  и  обеспечил бы
победу всему белому движению 12.  В антантовских союзников он  не
верил. Если бы они действительно хотели помочь белым,  -- считал он,  -- они
бы это  сделали.  Как писал  он  позднее,  одного только  слова их  было  бы
"достаточно,  чтобы  положить  конец  гражданской войне  в России". Но этого
слова они не хотели произносить в силу  сугубо корыстных интересов, в жертву
которым они и приносили интересы России.
     Свою точку зрения Авалов  разными путями доводил до  сведения Колчака и
Деникина,  на что  всегда следовал ответ, суть которого изложена в одной  из
резолюций  Деникина: "К черту Авалова  с его немцами". Авалову категорически
предлагали  подчиниться  Юденичу.  Но  он  уже прочно  вошел в роль, которую
играл.  В октябре  1919 г. его войска нанесли удар по  латышским и эстонским
войскам, обстреляли Ригу и ее предместье.  Авалов  фактически начал  войну с
Латвией, поддержанной союзниками. Юденич  объявил Авалова изменником России.
Мотивы  были очевидными: Авалов -- ставленник  недавнего  противника России,
Германии, ныне,  вопреки  Версальскому договору,  стремящийся  закрепиться в
прибалтике. Своими  действиями Авалов резко ухудшает взаимоотношения "белой"
России с  "окраинами", в  данном случае  прежде всего с Латвией,  но также с
Эстонией и Литвой, и в сильнейшей мере осложняет борьбу с большевизмом.
     Как и  следовало  ожидать, Авалов  потерпел  поражение.  В 20-х  числах
ноября 1919 г. его  войска начали отход  к германской границе. В декабре они
были   уже  на  территории  Германии  (г.  Нейссе),  где  их  под  названием
"Avaloff-Truppen" интернировали.
     Авалов заявлял, что его "Truppen"  отныне должны присоединиться к силам
Деникин. Но было поздно. Войска Деникина стремительно откатывались на юг,  к
Черному  морю.  Не лучше обстояло дело и  на восточном  направлении:  войска
Колчака в середине ноября оставили Омск  и  под  ударами  5-й красной  армии
откатывались все дальше на восток. Белое дело было проиграно.
     Авалов поселился в Берлине, затем в  Гарце, поносимый как левой,  так и
правой  эмигрантской прессой. Даже возникший в 1921 г. так называемый Высший
монархический  совет  во  главе  с  Марковым,  дипломатично,  но  решительно
отклонил   сотрудничество  с  Аваловым  и   остатками   его  "армии".  Да  и
послевоенной  Германии  не  нужны были  "вчерашние люди"  бывшей  Российской
империи. Шла перестройка всей системы внешнеполитических отношений в Европе.
     История   "аваловщины"   проливает   свет   на   довольно    запутанный
внешнеполитический аспект гражданской войны в России и раскрывает содержание
так называемой реальной политики  --  "нет ни врагов, ни друзей; есть только
интересы". Как Антанта,  так и  Германия  с  ее союзниками выстраивали  свою
позицию, отнюдь не руководствуясь своей приверженностью к белым или красным.
перед  ними  была  страна,  ввергнутая  в  смуту  и  распад,  и  их политика
преследовала собственные  интересы в  данный текущий момент, и,  может быть,
главным   их   интересом   было   ослабление   России  как   государства   в
общеевропейской системе. Красные понимали  это  лучше  белых, ко  многим  из
которых прозрение пришло позднее, уже в эмиграции.
     Журнал  "Современные  записки"  писал  по этому  поводу:  "Что касается
русского  общественного мнения, то под влиянием событий  последних  лет  оно
утратило  первоначальную  свою  страстность и в  озлоблении против немцев --
виновников  войны  и  творцов  Брестского  мира,  и  в  крайней  идеализации
союзников.  Германию  покарала  историческая  Немезида,  а  наивной  вере  в
бескорыстие и доброжелательство союзников нанесли ряд жестоких ударов прежде
всего сами  же  союзники.  Русскому национальному самосознанию, созревшему и
обогащенному горьким опытом, равно чужды  как одностороннее антантофильство,
так и беспричинное германофильство" 13.
     Сознание старых ошибок пришло тогда, когда  уже не  было возможности их
исправлять.

     Фельштинский  Юрий Георгиевич -- доктор исторических наук; Иоффе Генрих
Зиновьевич  --  доктор   исторических  наук  (Канада);   Чернявский  Георгий
Иосифович -- доктор исторических наук (Балтимор, США).

     Примечания
     1.  Князь Павел Рафаилович (Михайлович) Бермонт-Авалов родился 17 марта
1884  г. в Тифлисе.  В первую мировую войну  служил казачьим офицером. После
окончания гражданской войны эмигрировал  в Германию,  где позднее стал одним
из руководителей небольшой группы  русских фашистов.  В  годы второй мировой
войны русские фашистские организации в Германии были  запрещены гестапо, что
позволило Бермонту-Авалову после войны перебраться в США, где  он и  умер 27
декабря 1973  года.  Публикуемые документы  хранятся  в архиве  Гуверовского
института  при   Стенфордском  университете   (США)  в  фондах   Гольдера  и
Николаевского.  Документы штаба Бермонта-Авалова была взяты в  виде  трофеев
правительством Латвии и до передачи в  Гуверовский архив хранились в  архиве
Министерства иностранных дел Латвии в  Риге. Публикуются впервые с любезного
разрешения администрации Гуверовского архива. -- Прим. Ю.Ф.
     2. В воспоминаниях  князя  Г.Н.  Трубецкого  есть  любопытный  рассказ.
Трубецкой,  прочитав  переписку  деникинского   командования  и  французских
представителей на  Юге  России, был неприятно удивлен  ее  резким тоном.  Он
сказал Деникину, что не в интересах белого движения  "давать волю чувствам".
Деникин ответил: "Да если бы я  только дал волю  своему чувству, так я давно
приказал  бы генералу  Тимановскому выбросить  их  (французов.  --  Г.З.)  в
море... Впрочем, их  скоро выбросят  из Одессы  большевики".  Ответ  поразил
Трубецкого: "Неужели вы можете этого желать?" -- спросил  он Деникина. "Нет,
мне жаль  имущества, находящегося  в Одессе", -- ответил тот (ТРУБЕЦКОЙ  Гр.
Годы смут и надежд. Монреаль. 1981, с. 169).
     3. См. Папакин  Г.В.  Павел Петрович Скоропадский. -- Вопросы  истории,
1997, No 9.
     4.  "Германский грех" дорого обошелся  Милюкову.  Его  авторитет  после
этого оказался значительно подорванным как в "верхах" Антанты, так и в среде
антантофильски настроенного добровольчества.
     5. См. ?? Семен Васильевич Петлюра. -- Вопросы истории, ??
     6. См. Александр Иванович Гучков рассказывает... М. 1993, с. 68.
     7. БЕРМОНТ-АВАЛОВ П. В борьбе с большевизмом. Гамбург, 1925, с. 421.
     8. См. Белый архив. Т. 1. Париж. 1926, с. 103-105.
     9. БЕРМОНТ-АВАЛОВ П. Ук. соч., с. 51.
     10. Цит. по: Грани, 1953, No 20, с. 155.
     11. См. там же, 1983, No 6 (130), с. 2--14.
     12. БЕРМОНТ-АВАЛОВ П. Ук. соч., с. 216.
     13. Современные записки, 1921, т. 3, с. 266.

     I. Документы
1. Бермонт-Авалов -- Президенту Литвы
     8 августа 1919 года
     Копия
     Командир  Западного добровольческого  имени  гр.  Келлера  1
корпуса.
     Г. Митава 2
     Господину президенту Литовской народной республики 3
     Одухотворенный   желанием   всеми   средствами   вести   борьбу  против
большевизма,  я,  в  согласии  с   уполномоченными  представителями  России,
предпринял формирование корпуса.
     По дошедшим до меня сведениям, литовское правительство также убеждено в
необходимости  окончательно   побороть  большевизм,  ввиду  чего  я   считаю
возможным надеяться на поддержку литовским правительством моих стремлений.
     Принимая во внимание, что политические цели Литвы и России одинаковы, я
полагаю, что это осуществимо, тем более что Россия после своего освобождения
от большевизма  будет всеми  способами  поддерживать  Литву, главным образом
против необоснованных притязаний ее соседей, вместе с тем дав ей уверенность
в признании автономии литовского государства.
     К моему великому огорчению  я  узнал, что между литовскими  войсками  и
расположенными в  настоящее время в  Куршанах  русскими  отрядами  будто  бы
произошли трения и что благодаря этому было вызвано  недовольство литовского
правительства и населения. Я приму все  меры,  чтобы не допустить  в будущем
такие трения, ибо  они, несомненно, противоречат намерениям всех русских  --
жить в дружбе и преследовать взаимные цели.
     Чтобы   выяснить  способы  наилучшего  приведения  в  исполнение  плана
совместных наступательных действий -- литовцев и русских --  в борьбе против
большевизма, я прошу литовское правительство о  назначении уполномоченных на
общее совещание.
     Я  считаю  это  дело неотложным,  так как  ввиду предстоящей  эвакуации
немецких войск увеличивается опасность вторичного наступления большевиков.
     По  моему мнению, больше всего соответствовало бы общей задаче, если бы
я  с  моим  корпусом,  присоединяясь к литовским  войскам,  взял бы на  себя
оборону  одного  из участков фронта в Литве, при условии  ведения операции в
теснейшем согласии литовской армии с моими войсками.
     Мой  корпус  мог  бы поддержать  наступление  литовских войск на Двинск
4  и  дальнейшим  наступлением  помог бы  защитить  Литву  против
большевиков -- нашего общего врага.
     В том случае, если предлагаемое мною совещание, которое я считаю весьма
важным  для  устранения