П.Бермонт-Авалов.
   Документы и воспоминания

---------------------------------------------------------------
     Составитель Юрий Георгиевич Фельштинский (y.felshtinsky@verizon.net)
     Date: 24 Dec 2003
---------------------------------------------------------------



     Политический архив ХХ века
     Вопросы истории, Москва, 2003, NoNo 1, 2, 5, 6, 7
     Полковник П.Р. Бермонт-Авалов. Документы и воспоминания

     Публикацию  подготовили:  доктор исторических наук  Ю.Г.  Фельштинский,
доктор исторических наук Г.З. Иоффе (предисловие),  доктор исторических наук
Г.И. Чернявский (примечания).


     Авалов: "Единственное спасение России в союзе с Германией".
     Деникин: "К черту Авалова с его немцами".

     Эти  документы  никогда раньше не  публиковались 1.  Сами по
себе они освещают локальное  событие, не получившее к тому же сколько-нибудь
существенного развития. Но взятые в контексте всей  истории белого движения,
они проливают свет на его все еще малоизученные стороны.  С точки зрения как
географической,  так  и военно-политической, белое  движение в  основе своей
имело  антантофильский  характер.  Оно  возникло и развивалось как борьба  с
большевистской властью,  которую,  по убеждению белых,  "насадила"  в России
Германия.  Вследствие  этого война с  большевиками во многом рассматривалась
белыми как продолжение войны против Германии совместно с  союзниками  России
-- странами Антанты. По существу, и "верхи" стран Антанты -- Англии, Франции
и  примкнувших к  ним США --  также  склонны были  видеть  в белом  движении
продолжение войны "национальной" России с общим врагом  -- Германией и  всем
Четверным  союзом.  В  этом прежде  всего и  заключалась для Антанты главная
ценность белого движения. Именно  в этом  мотивы так называемой антантовской
военной  интервенции  в  Россию (если  не  считать восстания  Чехословацкого
корпуса  весной 1918 г.; масштабы этой  интервенции были малы, и вряд ли она
существенно повлияла на ход военных действий) и военно-экономической помощи,
оказанной белым  на севере  (генерал  Е.К. Миллер), на востоке (адмирал А.В.
Колчак) и  юге (генерал А.И. Деникин),  значение  которой было действительно
существенно.
     Если красные, а впоследствии и советская  историография изображали свою
борьбу с белыми чуть ли  не как войну со всем "международным империализмом",
то  белые (и особенно белоэмигрантская  историография) считали, что союзники
России  --  страны   Антанты,  руководствуясь  своекорыстными  политическими
соображениями, не оказали белому  движению необходимой помощи  и  поддержки,
что во многом и объясняет его неуспех.
     Такого рода оценки более громко зазвучали к концу гражданской войны, но
и в  ходе  ее  они особенно  не  засекречивались  в  белогвардейском  лагере
2. Эти  оценки  порождали у белых разочарование  в  союзниках,  и
антиантантовские настроения нарастали.  Верховный правитель Колчак  в  узком
кругу  говорил, что союзники (особенно после поражения Германии  осенью 1918
г.) не стремятся  к быстрой и решительной  победе  белых  над  большевиками,
потому что в  их  интересах ослабление России в ходе  гражданской войны. Это
был взгляд, вероятно, не лишенный оснований.
     Но и сами белые давали немало поводов для "осторожного" отношения к ним
союзников.  Отпугивали и  отталкивали  их тенденции  реакционности  в  белом
движении, проявление в  нем реваншизма, неспособность объединить  свои силы,
амбиции "полевых командиров"  и т.д. Политические  руководящие "сферы" стран
Антанты  не  могли  не   учитывать  давление  левого  общественного  мнения,
подозревавшего белых в желании восстановить царизм.
     Вопрос о действительных целях политики  Антанты  --  вопрос особый. Ему
посвящено  немало  исторической литературы. Здесь  важно  констатировать  ту
политическую и психологическую основу, на которой в белом движении возникало
недовольство бывшими союзниками России  (Антантой) и стремление  найти новую
опору  для борьбы с  большевиками во вчерашнем противнике -- Германии. Такие
настроения  особенно  нарастали  после  подписания  большевиками сепаратного
Брестского мира в марте 1918 года.
     Этот  мир  спас большевистскую власть.  Вместе  с  тем  Брестский  мир,
передав  Германии  и ее  союзникам  огромную  территорию  на  западе  бывшей
Российской империи  (Прибалтику,  часть  Белоруссии, Польшу, Украину,  часть
Закавказья),  создавал  для  большевиков  и  потенциальную угрозу. В  случае
падения  большевиков Германия  могла  оказаться  перед  лицом  такой власти,
которая  (если бы  она была составлена из  представителей антантофильских --
демократических  и  либеральных  --  партий) восстановила  бы антигерманский
Восточный   фронт.   Учитывая   такую  возможность,  германское   военное  и
политическое руководство на подконтрольных ему бывших российских территориях
стало  оказывать  поддержку тем  антибольшевистским  силам  (преимущественно
правым,  монархическим  организациям и  группировкам),  которые готовы  были
создать лояльную по отношению к Германии власть. "Русская политика" Германии
после Бреста  была двойственной. Поддержание мирных отношений с большевиками
позволяло  немцам  избавиться  от  кошмара  войны  на  два  фронта,  с  этим
сочеталась  помощь  антибольшевикам  из   правого  (монархического)  лагеря,
консолидировавшим  свои  силы   на   оккупированной   немцами  территории  и
придерживавшимся германской ориентации.
     Центром   осуществления  второго  направления  политики  стал  Киев  --
настоящая "Мекка" русских монархистов в 1918 году.
     В Бресте Германия подписала  с  украинской  Центральной радой отдельный
мирный договор и ввела на Украину свои войска. Но уже в конце апреля 1918 г.
немцы, расценив деятельность Рады как  недостаточно прогерманскую, устранили
ее. На Украине  была установлена власть гетмана - быывшего царского генерала
П.П. Скоропадского, зависевшего от германских властей 3.
     "Украинская  модель"  всколыхнула  в  сердцах  и  умах  многих  русских
монархистов радужные надежды: почему бы немцам со временем не реализовать ее
в общероссийском  масштабе? Многое, конечно,  зависело от позиции гетмана  и
его окружения. Кто он: "щирый  украинец", сепаратист, отрывающий  Украину от
России, или  скрытый  "великодержавник",  вынашивающий планы  восстановления
Российской империи  с опорой на  Украину?  Вокруг  гетмана  шла  напряженная
политическая  борьбе.  В  Киеве побывал даже  признанный  антантофил,  лидер
кадетской партии П.Н. Милюков, который  вел  здесь переговоры  с  некоторыми
гетманскими  министрами  и германскими представителями о  совместном  походе
немцев и белогвардейцев на Москву 4.
     Однако  наибольшими силами располагала тогда Добровольческая армия М.В.
Алексеева и Деникина, базировавшаяся на  Дону и Северном Кавказе и, несмотря
на определенное недовольство  союзниками, твердо проводившая антантофильскую
линию.  Склонить  Алексеева   и   Деникина  к   перемене  внешнеполитической
ориентации   Милюкову   не   удалось.   Несмотря   на   многочисленность   в
Добровольческой   армии  офицеров-монархистов,   ее  командование  следовало
лозунгу непредрешения государственного строя России до разгрома большевиков.
Считалось,   что   этот  лозунг  позволит  сплотить  вокруг  армии   широкие
антибольшевистские силы. По этой причине на  совещании общественных деятелей
в Яссах (декабрь 1918 г.) была отклонена кандидатура  великого князя Николая
Николевича на роль главы белого движения.
     Между  тем  германские  правящие  круги  еще  не   пришли  к  выводу  о
необходимости  отказаться  и  от   расчета   на  большевиков:   "завоевания"
Брестского договора еще представляли для них пока  большую ценность, чем  не
вполне  ясные   прожекты  "похода"  на  Москву.   Однако   и   от  поддержки
косолидирующихся на "их" территории монархических  сил они не считали нужным
отказаться.  Те  русские  правые организации и группы,  которые появлялись в
сфере их воздействия и влияния, получали помощь.
     Значительную  активность в Киеве и вообще на  Украине развил союз "Наша
Родина", возглавленный  герцогом Г.  Лейхтенбергским.  Если  добровольческие
вожди  отвергали содействие  Германии и тех русских белых,  которые искали у
нее  покровительства,  то  донской  атаман  П.Н.  Краснов,  получивший  свое
"атаманство"  весной  1918  г.  не без  поддержки немцев,  вел прогерманскую
линию.  Благодаря ему  на территории  Богучарского и  Новохоперского  уездов
Воронежской губернии, захваченных у большевистской России донскими казаками,
"Наша  Родина"  начала  формировать  так  называемую  Южную  армию.  Краснов
рассматривал ее  как возможное  прикрытие  своих  северных рубежей, а  немцы
видели   в  ней  противовес   антантофильской  Добровольческой  армии  и  не
отказывали Южной армии в снабжении оружием и деньгами. Помимо Южной армии, в
этом  регионе  под  германским   покровительством  формировались   еще   два
соединения  --  Астраханский  и Саратовский  корпуса.  Существовали планы их
слияния  с Южной  армией, а в  качестве командующего намечался кавалерийский
генерал граф Ф.А. Келлер.
     Одновременно с созданием "германофильского" войска в Донском  районе (а
по некоторым данным --  раньше) такие  же войска  начали  формироваться  под
Витебском и Псковом, на северной оконечности германской оккупационной линии,
на русской территории, примыкавшей к Прибалтике.  Здесь русские  монархисты,
возглавляемые  такими деятелями,  как  бывший  премьер-министр  А.Ф. Трепов,
правый  думский депутат Н.Е.  Марков и  др., добились  германской  поддержки
формированию   белогвардейской   Северной  армии.   В   командующие   армией
проектировались генералы В.И. Гурко, Н.Н. Юденич или Келлер.
     Кандидатура Келлера котировалась высоко. Он был одним из двух известных
генералов (другой --  Хан-Нахичеванский),  в  первые  мартовские дни 1917 г.
выразивший  отрекшемуся от престола Николаю II  свою поддержку  и готовность
"постоять за престол". Поскольку формировавшиеся в зоне германской оккупации
белогвардейские войска открыто провозглашали себя монархическими, Келлер как
один из очень немногих  оказавшихся верными престолу монархистов пользовался
здесь большим авторитетом. Играли роль, конечно, и его боевые заслуги.
     На  германофильского  направления в белом  движении  повлияло ухудшение
военного  положения и,  наконец, капитуляция  Германии  в ноябре  1918 года.
Германские войска  начали эвакуацию из Украины.  Зашатался  и в  декабре пал
"трон" гетмана  Скоропадского. На Украину двинулись красноармейские части из
России.   Резко   активизировались   "самостийные"   войска   С.В.   Петлюры
5.  Ушел  (февраль  1919  г.)   с  донского  атаманства  Краснов,
связанный со Скоропадским.
     Вместе с германскими  и австро-венгерскими войсками Украину  покидали и
многие  русские офицеры, служившие  либо в  армии Скоропадского, либо  через
специальные вербовочные пункты вступившие или готовившиеся  вступить в Южную
или  Северную  армию.  Часть   из  них  уходила  к  Деникину,  часть   немцы
предусмотрительно перебрасывали в Германию. Вот среди этой части и находился
ротмистр  П.Р.  Бермонт-Авалов. Он был участником  русско-японской  войны, в
мировую войну воевал в  казачьих  (уссурийских) частях Юго-Западного фронта.
Вскоре  после  Февраля  оказался в Петрограде  и,  что  очень любопытно, был
участником  какой-то  заговорщической  группы  (или   групп),   связанных  с
Колчаком, который после ухода с поста командующего Черноморским флотом (июнь
1917  г.)  прибыл  в  Петроград  и  находился  здесь  до начала  августа.  О
деятельности  этой группы  известно,  к  сожалению,  мало,  но, по некоторым
данным,  можно  предположить,  что  за  ней  стоял  бывший  военный  министр
Временного  правительства А.И.  Гучков (он ушел  из  правительства в  начале
мая).  В одном из писем, написанных уже в эмиграции, Гучков слегка приподнял
завесу над своей деятельностью  до и сразу после ухода в отставку.  Для него
было ясно, писал  он,  что переворот, скорее  всего,  военный, неизбежен,  и
потому он  старался  "стянуть" в  столицу  наиболее  способных и  энергичных
генералов. Особенно рассчитывал он на Колчака,  однако не решился  "оголять"
Черноморский  флот,   где   Колчак   "держал"   матросскую   массу  в  руках
6. Когда Колчак приехал в Петроград, Гучкова уже не было на посту
военного  министра,  но  своей  деятельности  по  сбору  сил   для  будущего
переворота  он   не  прекращал.   Возможно,   это  он   связал   Колчака   с
"Республиканским центром" -- организацией,  готовившей  не только ликвидацию
Советов, но и "перестройку" правительства.
     В  августе Колчак  убыл в  США,  откуда  выехал в  день большевистского
переворота;  в Японии он узнал о  подписании  Брестского перемирия и решил в
Россию  не возвращаться. А Бермонт-Авалов? Как сообщал  он Колчаку в письме,
написанном,  когда адмирал  уже был "верховным  правителем" в Сибири, первое
время он "работал" в столице, затем  "перенес свою  деятельность  в Киев"  и
помогал "группировать  офицеров бывшей российской  армии  под  флагом  Южной
армии".
     Герцог Лейхтенбергский  в своих воспоминаниях характеризует Авалова как
"человека мелкого", к  тому же германского агента. Авалов в  своих мемуарах,
естественно,  не  прошел мимо  этого последнего  утверждения.  "Будь  это  в
обстановке незыблемых  традиций,  на территории  России,  я  не  замедлил бы
предложить герцогу дать мне объяснение у барьера", -- писал он 7.
     Когда  пал гетман  Скоропадский  и Киев  занял  "самостийный"  Петлюра,
Авалов  за  свою "работу по воссозданию единой и неделимой России" угодил  в
тюрьму.  Впереди  была  еще  худшая перспектива --  к  Киеву  уже  подходили
большевики, и  тогда распоряжением немецкого командования как  разоруженные,
так и арестованные офицеры, в том числе и Авалов, были  вывезены с эшелонами
германских войск, возвращавшихся на родину.
     В  письме  Колчаку  Бермонт-Авалов  утверждал,  что  еще  в  Киеве  его
деятельность  снискала  ему  большой авторитет  в  среде  офицерства. Но это
сомнительно.   Имеются  свидетельства  8,   что  в  эшелоне,  где
находились русские  офицеры, Бермонта фактически никто не знал. Тем не менее
он  "сделался" комендантом  эшелона,  ходил в форме полковника, заявлял, что
является  представителем  генерала  Деникина.  По  прибытии  в  лагерь   для
военнопленных Зальцведель Бермонт  объявил себя  его  комендантом, "бегал  и
наводил  порядки".  Однако  когда  у  офицеров  стали  проверять  документы,
"Бермонт в 24 минуты скрылся из лагеря".
     Он,  по всем  данным,  был  близок к  тому типу  авантюристов,  которых
выбрасывали на поверхность волны анархии  революционной эпохи  и чьи  головы
туманили  мечты о  наполеоновских  лаврах. Этих  людей было  немало  в обоих
противоборствующих лагерях.  Были такие  авантюристы  и у зеленых, здесь они
чаще всего становились разбитными атаманскими батьками.
     Об  аваловском  "наполеоновском  синдроме"   и  непомерном   тщеславии,
пожалуй, лучше  всего говорят его  мемуары "В  борьбе с  большевизмом". Этот
прекрасно изданный в Гамбурге в 1925 г. пухлый том, нашпигованный множеством
иллюстраций, должен  был создавать представление об  авторе как о чуть ли не
одном  из  главных борцов с  большевиками. Больше написали только Деникин и,
может быть, Врангель. Но они  несопоставимы  с Аваловым по той роли, которую
действительно играли  в борьбе  с  большевиками,  да и  писали они (особенно
Деникин) не  о  себе  и своей борьбе, а  о революции  и гражданской войне  в
России вообще и на юге ее, в частности.
     Довольно  подробно Авалов рассказал о своей деятельности в Зальцведеле.
Еще в  Киеве он познакомился с несколькими германскими офицерами, от которых
узнал,  что  "на   севере,  близ  Петербурга,  германцы  тоже  приступили  к
совместной работе  с русскими  монархистами  и  намерены  в  ближайшее время
свергнуть общими усилиями большевистскую власть" 9.
     Планы  эти,  видимо, увлекли  Бермонта.  Там  же, в Киеве,  он, по  его
выражению,  "столкнулся"  с группой общественных  и  политических  деятелей,
которая называла себя "Советом обороны  Северо-Западной области".  Это  были
отнюдь  не  первые  "номера"  российского  антибольшевизма:   те   отвергали
германофильство.  Из  них  лишь  Гучков  активно  проводил идею  привлечения
Германии  на  помощь  для  борьбы  с  большевизмом.  К   сожалению,  о   его
деятельности после ухода в отставку с поста военного министра в мае  1917 г.
известно очень немного.  Между тем ее  масштаб был  немалый, и это относится
также к его попыткам мобилизовать антибольшевистские силы на Северо-Западе.
     В отличие от Милюкова Гучков даже  на время не  менял своей ориентации,
оставаясь твердым антантофилом, но как реальный политик считал, что в борьбе
с большевиками  нужно объединить  все возможные  силы. Одна  из особенностей
Гучкова заключалась  в  стремлении (и умении) действовать "за сценой". Он не
очень верил в успех "массовых действий", на  которой так или иначе надеялись
многие либералы (особенно левого крыла), и полагал, что "настоящая" политика
делается за кулисами.  Не случайно еще в канун революции Гучков был одним из
тех, кто готовил дворцовый переворот  с  целью  устранения Николая II. Таким
путем  он  рассчитывал предотвратить социальный взрыв. Оказавшись  на  посту
военного министра, он тоже  исподволь  готовил  переворот,  который, как  он
думал,  позволит  остановить  революционную  анархию  и  сползание  страны к
большевизму. Правда, ни первое, ни  второе Гучкову не  удалось,  но взглядов
его это не изменило.
     Как  и некоторые  другие деятели,  пришедшие к власти после Февральской
революции,   Гучков   рассчитывал   примкнуть   к   Добровольческой   армии,
действовавшей на Юге России. Однако прибыв в ее расположение весной 1918 г.,
он встретил не только холодное, но и откровенно враждебное отношение к себе.
Были  случаи,  когда  офицеры нападали  на  Гучкова,  и  дело  заканчивалось
рукоприкладством  и оскорблениями. Причина  была ясна: Гучкова считали лично
ответственным  за отречение Николая П. Действительно, 2 марта  он и  Шульгин
прибыли  во  Псков,  где  находился  царь,  и   фактически  убедили   его  в
необходимости  отречения от престола. Этого монархически настроенные офицеры
Гучкову не могли забыть.
     Работать в  Добровольческой  армии Гучков, по-видимому,  не смог. Но он
нашел   иной  путь   борьбы  --  стал   одним   из  инициаторов  организации
антибольшевистских сил  на Северо-Западе России  с целью нанесения удара  по
большевистскому Петрограду. Две наиболее мощные белые армии  --  деникинская
на юге и колчаковская на востоке -- были нацелены  на Москву. Гучков считал,
что необходимо нанести  "быстрый  и смертельный удар в направлении Москвы  и
Петербурга".   Для  этого,  однако,  необходимы  были  значительные  людские
резервы,  причем  такие, которые  не  ослабили бы  приток военной "массы"  в
Добровольческую  армию. Гучков видел  эти  резервы  в  лагерях  для  русских
военнопленных, находившихся в Германии. Было очевидно, однако,  что вербовка
русских  пленных в белые  войска  будет  зависеть  не  только от  германских
властей, но и от властей стран-победительниц, прежде всего Англии и Франции.
В  январе  1919 г. Деникин направил Гучкова  в  Западную Европу. Его  миссия
имела обшую цель  --  активизировать помощь Антанты  белому  движению и цель
более конкретную -- решить вопрос о развертывании вербовки солдат и офицеров
в  германских  лагерях  для  военнопленных.  Так  пути  Гучкова  должны были
пересечься с путем Бермонта-Авалова.
     Деятельность  Гучкова  и  других  русских   политиков  (преимущественно
правого  лагеря),  стремившихся  организовать белое  движение не  только при
поддержке  стран  Антанты,  но  и  с  покровительством  Германии,  еще  мало
освещена. Однако некоторые рез