ешь, Денна, и, наверное, не будет для тебя
секретом, что мир этот  находится  в вечном движении, и основой
его бытия служит вечное равновесие Света и Тьмы, Добра и Зла. И
если  нарушится  оно,   мир   неуклонно  покатится  в  хаос,  в
безвременье и гибель.  Добро и Зло вечно меняются местами, одно
перетекает в другое, и одного  без  другого нет. И мир идет  по
тонкой грани,  и нельзя дать  ему накрениться в одну из сторон,
рухнуть в бездну. И главная  беда  сейчас в том, что Тьму  ныне
назвали Злом, не желая понять, что это опора мира, такая же как
Свет, и встает против нас сейчас огромная сила...

     -- Ты -- из Тьмы? Но ты -- Посланник Солнца?

     -- Тьма не есть темнота. И Солнце не  всегда служит свету.
Ты верно  сказал -- Я Посланник. Но в  этом мире Темная сторона
бытия --  на мне. Я почти один. Союзников,  таких, чтобы шли за
мной  сознательно,  понимая законы  Миров,  а  не  ради  личной
власти, у меня очень мало.

     -- Посланник,  -- внезапно осипшим голосом спросил Денна,-
-осмелюсь ли я просить  тебя...принять  меня в свои союзники? Я
знаю мало  и мало могу,  но я  хотел бы помочь  тебе. Ты  много
сделал доброго  для  нас.  Может,  когда  труд твой закончится,
Ханатта вновь обретет мир и свободу?

     -- Знаешь ли ты, что ты просишь, Денна, сын короля?  Да, я
могу взять тебя в союзники. И тогда ты сможешь то, что не могут
другие.  Ты  будешь видеть,  знать  и уметь  многое  -- но  это
наполнит болью твое сердце, потому что  ты  не  сможешь  помочь
всем.  Ты  не   сможешь  пройти  спокойно  мимо  того,  на  что
равнодушно   смотришь   теперь.   Ты  станешь  гораздо   больше
человеком,  чем  теперь. Ты сможешь видеть в  сердцах  людей  и
направлять их, проникать  в  иные миры и становиться невидимым,
целить недуги и постигать древнюю  мудрость.  Ты  будешь  почти
бессмертным,  но  жизнь станет в тягость тебе,  и  ты  захочешь
смерти, но не сможешь умереть.

     -- Ты сказал -- почти бессмертным.

     Вместо ответа Посланник спросил:

     -- Сколько тебе лет, сын короля?

     -- Мне исполнилось двадцать два, и уже год, как я считаюсь
полноправным воином.

     -- Ты еще слишком молод, Денна,  чтобы  от  радости  жизни
повернуться к ее горестям. Я не отговариваю тебя. Подумай.

     Денна вздохнул.

     -- Я хочу идти с  тобой.  Но  я  боюсь, что это мне не под
силу. Я слишком  мало  могу и знаю. Что  я  должен знать, укажи
мне!

     -- Делай то, что можешь. Делай то, что  считаешь нужным. Я
вижу  твое сердце  и  верю  в  тебя. Пока  ты в  этой  жизни --
действуй сам.

     -- Пока я в этом мире.

     -- Да,  Денна.  Выслушай  меня.  Настанет  время, когда ты
будешь  мне  нужен,  и  ты  не  сможешь больше быть  хранителем
Харада. Потому  я говорю тебе -- если ты  изберешь мой путь, ты
ненадолго задержишься среди живых. Я не даю тебе страшного дара
бессмертия. И тогда ты придешь ко мне навсегда, и от тебя будет
зависеть не только судьба Харада, но и всего Средиземья. Решай.


     -- Ты укажешь мне мой путь?

     -- Нет. Ты сам найдешь  его.  Но ты придешь ко мне.  Юноша
опустил голову. Он боялся себя,  боялся,  что  ошибется, что не
сделает все как надо.

     -- Я хочу идти с тобой,-- наконец сказал он.

     -- Подними руку, Денна, сын короля.

     Денна медленно поднял левую руку, и Посланник коснулся ее,
и на мгновение леденящий холод сжал сердце юноши.

     -- Носи  его всегда, и ты будешь слышать  меня, и других и
можешь просить помощи и ответа.  Теперь  прощай,  Денна!  Юноша
посмотрел  на  свою  левую  руку -- на ней  светилось  стальное
кольцо с  полированным  плоским  черным  камнем с металлическим
отблеском и красной искрой. Камень крови. Камень воинов.

     И много крови тогда лилось  на  границах  Харада и морских
побережьях, ибо  нуменорцы стремились завоевать власть на море.
И больше всего  жаждали они захватить большой порт, который они
называли  Умбар.  Он контролировал  Северное  побережье  Харада
вплоть  до  устья  Андуина.  В городе была большая  верфь,  где
строили  корабли,   и  был  он  столицей  большого  вассального
княжества. Туда  и  отправился  король  своего  младшего сына с
войском,  ибо  готовилось  большое  наступление  --   множество
нуменорских  кораблей  высадили  войска  к северу от  Умбара  и
большой флот блокировал город с моря.

     И  младший  сын хорошо оправдал надежды своего отца.  Хотя
страшен был нуменорский флот  и  велико было их воинство, Умбар
держался  почти  два года, и нуменорцам ни  разу  не  удавалось
закрепиться на земле княжества. И стали  называть младшего сына
короля хранителем Ханатты.

     Но Нуменор лишь  показывал пока зубы. В середине 2279 года
был нанесен  решающий  удар.  Одновременно  был высажен большой
десант  на  юге и  на  севере; затем  от  Нуменора прибыли  еще
войска,  и  Умбар  был  отрезан  от   Харада.  Кольцо  медленно
сжималось,  и  прибывавшие в город беженцы и раненые  приносили
страшные вести. Теперь надежда  была  только на корабли. И день
за днем  они уходили из  гавани, увозя людей, почти без надежды
прорваться сквозь  нуменорскую  морскую  блокаду. Но здесь дело
спасала флотилия северного порта, которой удавалось  оттягивать
на себя нуменорские силы, позволила уйти  умбарским беженцам. И
никто не знал,  что сила Кольца  Денны, сила души  его  спасает
корабли беженцев, незримо ограждая их от атак нуменорцев.

     Людей выводили до последнего дня.  Не  все  добирались  до
Харадских берегов, но все же очень многих удалось спасти.

     Под  конец  в городе остался лишь небольшой отряд  воинов,
зашедших в городской цитадели.  Предводительствовал  ими Денна,
не пожелавший покинуть своих людей. Сопротивление не могло быть
долгим.  Маленький   отряд   был   перебит  весь.  Ненавистного
харадского военачальника пытались  взять  живым, но пока он мог
сопротивляться, к  нему подойти боялись.  А когда он уже не мог
поднять меча, некому было  спасать  ему жизнь. Денна еще дышал,
когда удар нуменорского  клинка  отсек ему голову. Ее выставили
на  воротах  цитадели,  и  все  нуменорское  войско  радостными
криками  приветствовало  победу над врагами. И крики замерли  у
них  в  горле,  когда у них  на  глазах  голова  и тело убитого
истаяли тонким дымом,  словно  и  не было их. Так  не  стало  у
Харада хранителя, и Умбар стал нуменорской крепостью.

     И был  он встречен тем,  кого называл он Посланником в том
же темном  зале. И  тяжело было ему -- он  считал, что не сумел
сделать ничто из того, что мог бы.

     -- Я не оправдал твоих надежд,  Посланник.  Все  силы  мои
ушли на  войну, и не стал я ни  просветителем, ни учителем, как
ты ожидал.

     -- Ты сделал  больше. Ты стал защитником. Отныне ты будешь
так зваться, и это -- твой путь.

     И был он облачен в черные одежды, и стал одним  их Девяти.
И навечно осталась у него красная полоса на  шее.

        Пятый назгул cat: n5.html No such file or directory

        (СЕДЬМОЙ НАЗГУЛ)




     Они  так   нежно   и   изыскано   звенят,   эти  маленькие
колокольчики в хрупких ажурных беседках. Утро -- перламутровое,
неопределенное. Каждый миг мимолетен и неповторим,  и вся жизнь
такова  --   миги,   мгновения,  каждое  --  единственное.  Эта
мимолетность, манящая печаль неопределенности и изменчивости --
во  всем. И девушки  в  ярких  платьях,  что идут  за  водой  к
источнику  --  иные  каждую  минуту.  Странно,   как  при  этой
изменчивости  вещь  остается самой собой? Суть? Что есть  суть?
Все  меняется,  все  хрупко  и  изыскано,  нежно и зыбко.  Одно
повторяется -- эти проклятые видения. Каждую  ночь новолуния --
всегда,  неизбежно  и  страшно.  И это с детства.  Непонятно  и
страшно. Здесь такого нет. Здесь --  гармония  даже  в  смерти.
Печаль неизбежности, но не ужас. Но ночью --  не смерть. Жизнь,
но страшнее смерти. И он ее видит.

     Страшно  жить   двойной  жизнью.  Днем  еще  как-то  можно
отогнать мысли. Поэтому -- нет наездника и охотника, поединщика
и музыканта лучше  его. Ночью -- опять эти страшные, непонятные
видения,  от  которых перехватывает  дыхание.  Сначала  пытался
спрашивать. Затем -- затаился.

     ...-- Пропала, понимаешь, -- плачет.  --  Куда  я без нее?
Как детей-то накормить, а?

     Всадник остановился. Он не знал, о чем речь,  не знал, что
случилось. Но, еще не осознав сам, сказал:

     -- Иди к Еловой горе. Она там, у порубки.

     Оба воззрились на  него  в изумлении. А вечером крестьянин
прибежал, благодаря и кланяясь в землю, говорил:

     -- Нашел, прямо там и была! Да будет вам счастье  и тысяча
лет жизни, молодой господин!

     "Счастье и тысяча лет... Зачем столько...  Если бы понять,
что я вижу..."

     И  началось.   Он  стал  понимать,  что  видит  потаенное.
Особенно  ясно это  стало,  когда он во  сне  увидел, как  мать
обрезала руку. На другой день все произошло в  точности, как во
сне. Он испугался. А потом привык.  Он  видел  всякие  грядущие
мелочи, и даже забавно было иногда подшучивать над друзьями. Но
все было до поры.

     ...Он увидел, как его убили, увидел -- кто.  Он сказал. Не
поверили. Но так и случилось. Тогда стали верить. И бояться его
и  его  видений. Его глаз. Он  это  видел. Страшно. Все хуже  и
хуже. Теперь он видел события, как бы на развилке: одно событие
и  много  исходов, в зависимости от обстоятельств.  И  в  ужасе
понял, что от  его  слов зависят  судьбы  слишком многих, и  он
должен судить  и  решать.  Страшное бремя. Предотвращая близкое
зло,  он  слишком   часто   давал  жизнь  злу  дальнему,  более
страшному.

     И он ушел, чтобы не быть с людьми, чтобы не судить... Ведь
никто не  давал ему права,  никто! Страшно видеть -- и молчать,
знать и мочь, но не уметь пользоваться, о, боги...

     "Зачем, за  что? Зачем -- я, почему? На  что мне этот дар?
За что наказание, о боги? Я  так молод, я еще ничего дурного не
сделал..."

     Отшельник,  сухой,  словно  ветка  сосны  с   осыпавшимися
иглами, но глаза -- как раскаленные гвозди. Не скроешь ничего.

     -- Тебе дан великий дар, и грех губить его. Говорят, раз в
тысячу лет рождаются такие люди. Видно, ты избран судьбой.

     -- Если бы я знал, что делать с этим даром...

     --  Помнишь  ли --  "Зов,  что  заставляет  покинуть  край
счастливый, это -- моя дорога.  Я  разменял  золото  бездумного
счастья на черствый,  но живой хлеб страданий. Горько мое вино,
но я  пью его, ибо  в нем  -- свершенье. Хочешь  -- возьми  мой
хлеб, испей из  чаши моей  -- я  жду.  Боль приноси  свою --  я
возьму ее, дав взамен знание и мудрость."

     -- Темны эти слова...

     -- Разве не темны твои сны? Ты хочешь знать их значение?

     --  Нет...  Я  не  хочу  больше  этого  видеть,  не  хочу!
Отшельник встал, прямой и строгий, и поднял свой посох. -

     - Вон отсюда... трус... будь ты проклят!

     * * *

     "Я должен измениться. Перестать быть собой. Мудрые говорят
-- не желай  себе  смерти, ибо  жизнь  не повторится. Лучше  уж
умереть, чем это..."

     Он  помнил  сказание:  "Глядящий  в  глаза  белого  тигра,
седого, древнего,  бессмертного  тигра  -- изменится. Познавший
суть  свою  -- изменится. Познание -- убийца покоя,  похититель
счастья для имеющего жалость. Хочешь мудрости -- иди, но оставь
покой. Хочешь покоя -- убей свою жалость, умри." Это был первый
выбор. Он не хотел умирать -- но и жить т а к больше не хотел.

     Глаза зверя  -- светло-зеленые, затягивающие. Воля -- где?
Он не  видел ничего, он шел,  держась рукой за  теплую короткую
шерсть. Тело  зверя  --  мускулистое, упругое, струится, словно
растворяясь. Где я? Что там? Я это видел когда-то... Что это?

     Зверь  несется  гигантскими  прыжками,  почти  не  касаясь
земли. Туман скрывает его тело -- призрачное, как и он, и глаза
его -- как болотные огни... Человек сидит, изо всех сил держась
за жесткую холку...

     * * *

     "Я его видел... Он  был  другой -- моложе, сильнее... Если
это он -- то я знаю, кто это..."

     -- Приветствую тебя,  Идущий  к Закату, -- неуверенно, еще
сомневаясь.

     -- Привет тебе, приехавший на Белом Звере...

     --  Я  тебя откуда-то знаю. Я  тебя  видел? Но ты был  так
давно. Ты мудр -- так говорят. Об®ясни!

     -- Что?

     -- Об®ясни мне меня.

     -- Что с тобой?

     -- Я вижу. Не знаю, не  понимаю -- что? Если понимаю -- то
не могу сказать  другим,  ибо  тогда должен судить, а  я  не  в
силах...

     -- Ты всегда видишь? Как это бывает?

     -- Иногда, теперь  очень часто. Словно как слышишь -- надо
затыкать уши. Но как закрыть душу?

     -- Ты этого хочешь?

     -- Не знаю... Теперь -- не знаю.

     --  Сейчас ты  можешь  видеть? Смотри на  меня  -- что  ты
видишь?   Говори.   И  он  заговорил.  И  не  выдержал   Черный
Повелитель. -- Замолчи!  Замолчи!  -- крикнул он, закрывая лицо
руками. -- Все правда. все так было... Иди за мной.

     Листы книги были потрепанными и ломкими.

     -- Читай.  Здесь все поймешь -- все, что  ты видел. Я буду
ждать.

     * * *

     -- Ты хочешь, чтобы я отнял твой дар?

     -- Нет. Теперь -- нет.

     --  Чего  же  ты  желаешь?  Говори  -- все  будет  как  ты
выберешь. Ведь ты можешь видеть грядущее -- загляни. Реши.

     -- Не хочу.  Мне  это  не нужно, я выбрал.  Нужно  ли  мне
говорить, что я избрал, Повелитель?

     -- Нет. Благодарю тебя. Только знай... впрочем, ты уже это
сам знаешь. Тяжело знать -- предвидеть -- и не сметь сказать.

     -- Да. Я не смогу ничего изменить сам... Молчание.

     --   Нет.    Иначе    это    будет    та    же   проклятая
предопределенность.

     -- Но зачем тогда мой дар!

     -- Тот,  кто стоит на развилке, спросит --  туда ли я иду?
Знающий скажет  -- да или  нет. Но  не скажет --  почему. И  не
скажет -- как дойти, иначе нет смысла дороге.

     -- Я отвечу, Повелитель.

     * * *

     "Сталь кольца  -- оковы на устах  моих, на сердце  моем. Я
знаю. Я вижу. Я молчу. Я не смею менять -- предопределенность и
зло, что я  призову  на  головы других. Я не  смею  судить.  Не
судья, а  слуга... Сталь кольца  -- как печать, как клеймо, как
судьба... Лунный  камень и ночь, и молчанье пути,  я не смею, я
смею... Молчать -- и идти..."

        (ДЕВЯТЫЙ НАЗГУЛ)




     Звали ее Исилхэрин, и была она  в  родстве  с  королевским
домом Нуменора.  Когда шла она --  спокойная и отрешенная  -- в
своем  темно-вишневом  бархатном  платье,  расшитом  по  плечам
черным   стеклярусом,   все   говорили:  "Вот  идет   Исилхэрин
прекрасная, холодная  как  осенняя  луна."  Многие  искали руки
Исилхэрин белолицей, Исилхэрин черноволосой, красавицы с  темно
-синими глазами, но спокойно отвергала всех она, не об®ясняя на
то причин.

     Лишь одного  мимолетного  взгляда хватило им, чтобы искать
друг  друга  потом всю жизнь. Почему они  не  остановились,  не
заговорили тогда? Лишь  несколько  минут спустя поняли они, что
эта короткая встреча  --  их судьба.  Но  оба уже затерялись  в
толпе.

     Через семь лет,  вернувшись из Средиземья, он увидел ее на
пристани,  и,  не  раздумывая,  подошел  к  ней,  едва  сойдя с
корабля. И,  не говоря ни слова, шли они  рядом по улицам белой
гавани. Наконец,  остановились  они  у  заросшей  плющом ограды
дома, и спросил он:

     -- Госпожа  моя, я не знаю  вашего имени, но  мне кажется,
что я  давным-давно знаю вас.  Скажите, могу ли я просить вашей
руки?

     -- Господин мой, только вас  мыслю  я  своим супругом. Но,
боюсь,  нам  не быть вместе. Я  скажу  вам все, хотя это  может
стоить мне жизни. Выслушайте меня.

     -- Я приму все, что  бы  вы не сказали, ибо воистину  наша
встреча дарована Валар.

     Она странно улыбнулась в ответ.

     -- Войдемте, господин мой.

     -- Я доверюсь вам, хотя вы,  возможно, возненавидите меня.
Уже давно  наша семья не  верит в  мощь и милость  Валар. Я  не
знаю, откуда идут предания о творении Арды в нашем роду, но они
не похожи  на те, что поведаны  нам Элдар. Мы  почитаем Древнюю
Тьму, ибо она старше Света, и силы ее -- древнее  Арды. Древнее
Айнур и самого Эру. Мы не  отвергаем Валар, но не они главные в
этом мире. Мы равно чтим Свет и Тьму, но Тьму мы ставим выше.

     Она вздохнула.

     -- Вот  и все. Вы  возненавидите меня -- пусть. Вы можете,
если  захотите,  выдать  меня  --  пусть.  Я полагаюсь на  вашу
совесть. Другого судьи, кроме вас, я не приму. Я в ваших руках.
Решайте.

     Он сидел, низко опустив голову. Затем тихо заговорил:

     -- Мне  трудно понять вас  -- слишком все это непривычно и
неожиданно. Тяжело  мне. Но знайте  -- никогда я не предам вас.
Это мое слово.

     Непростой и нескорой  была их любовь. Много раз покидал он
Нуменор  и,  возвращаясь из смертных земель, становился он  все
суровее и  задумчивее, и, хотя  по счету нуменорских лет был он
еще молод, седина  уже начала пробиваться в его черных волосах,
и все больше боевых шрамов было на теле его.

     -- Я становлюсь другим. Словно Забытые  земли меняют меня,
и нет  мне больше радости здесь.  Мне кажется, я  перестаю быть
воином.  Или  я  стал  трусом?  Не  могу  убивать  их.  Дикари,
жестокие,  злобные...  А мне жаль их.  Как  же не понять --  не
мечом и огнем... Да и почему,  кто дал мне это право -- судить?
Не понимаю... Почему -- низшие? Темные -- да,  грубые. Но разве
мы не были такими в свое  время? И убивать их -- за это? Именем
Валар? Обращать их в рабов?

     Он закашлялся.

     --  Нет,  госпожа моя. Вы можете услышать  обо  мне  много
нелестного. Что я и трус, и не подчиняюсь приказам, и не уважаю
Великих... Верьте или не верьте -- это ваше дело. Но  убийцей я
больше  не  стану.   Я  видел  людей  Харада.  Они  ровня  нам,
нуменорцам, хотя и не Валар их вели. Наверное, я начинаю верить
Тьме...

     И еще восемь лет прошло  --  а он не возвращался. И  вести
были всякие --  что он  убит, что  он  в плену  или, еще  хуже,
сбежал к врагам.

     Но он опять появился -- ночью постучался в  дверь ее дома.
Он был теперь совсем седым, и уродливый шрам пересекал его лицо
через  лоб  и   левую   скулу.  И  впервые  Исилхэрин  потеряла
самообладание   и   плакала  у  него  на  груди.  Когда   утром
расставались они, она  заметила странный перстень на его руке -
- похоже, что  был  он  из стали, с очень  темным  камнем.  Она
ничего  не  спросила, но,  перехватив  ее  взгляд,  он  странно
посмотрел на нее и грустно улыбнулся.

     Утром  он  уехал,  а  через  неделю  Исилхэрин  взошла  на
корабль, что плыл на восток, и в руке держала она  ветку омелы.
Такой  он  увидел ее в гавани куда,  повинуясь  неясному  зову,
пришел он этим утром.  И  все смотрели на прекрасную Исилхэрин,
которую   словно   минули  эти  пятнадцать  лет  --  она   была
по-прежнему свежей и юной.

     Однажды они шли по главной площади и ее привлекло странное
оживление у дверей высокого храма.

     -- Что это? -- спросила она.

     Он угрюмо молчал. А затем сказал -- резко и хрипло:

     -- Жертвоприношение. Всесожжение во славу Валар. Уйди.

     Исилхэрин застыла от  ужаса. Эти слухи доходили до нее, но
она не верила.

     -- Их -- живыми? -- выдохнула она.

     -- Да. Но я помогу им...

     Он накрыл кольцо рукой, и  она  увидела,  как побледнело и
покрылось  потом его  лицо.  И те двое,  что  были прикованы  к
столбу -- спина к спине, вдруг повисли на цепях.

     -- Все. Они мертвы. Им не будет больно. Идем отсюда.

     И вновь была война. И сердце Исилхэрин болело от недоброго
предчувствия. А  потом она узнала,  что он схвачен и под судом,
потому что не дал перебить людей в небольшом харадском городке,
взятом  после  двухдневной  осады.  Раз®яренные  сопротивлением
солдаты  ворвались,  убивая  всех  на своем пути. Слов  они  не
слушали. Тогда он дрался против  своих,  а  потом, когда понял,
что это безнадежно  -- все говорили