ить?
     -- Да!
     --  О чем можно разговаривать c этой шпионской свиньей? --
c ненавистью произнес Борман.
     -- Есть о чем, -- сказал Гитлер и вызвал  своего  любимого
ад®ютанта.

        ГЛАВА 17. ФАШИСТСКАЯ ТВАРЬ

     Штирлиц  лежал  на грязной кушетке в камере третьего яруса
Гестапо, в той самой, где недавно он устроил пытку носками  над
Геббельсом.  Штирлиц  смотрел  в  потолок. Потолок был серый, и
казалось, такой же грязный как и кушетка,  как  и  заплеванный,
как   будто   специально  кем-то  пол,  как  и  тускнеющие  под
замасленной  лампой  стены.  "А  это  уже  провал!  --  подумал
Штирлиц.  --  И  самое  главное,  Кэт  окончательно  втюрится в
Бормана! Гад! Это все он подстроил -- любитель мелких пакостей!
Фашистская тварь! Как я их всех ненавижу!"
     Штирлица терзали смутные сомнения относительно  внезапного
заключения  его  в  ту  же  самую  камеру, где он пытал доктора
Геббельса, плюс еще ко всему, ужасно ныла разбитая во вчерашней
драке  челюсть.  Но  эти  неприятности,  которые,   несомненно,
привели  бы  любого  другого разведчика в полное отчаяние, ни в
коем случае  не  смутили  Штирлица.  Более  того,  он  даже  не
поперхнулся,  когда  дверь  в  камеру  внезапно  открылась и на
пороге стояли сияющий Мюллер и моргающий глазками Гитлер.
     Гитлер брезгливо обошел камеру, c пониманием посмотрел  на
орудия  пыток  и,  высморкавшись  себе  в  рукав,  обращаясь  к
Штирлицу, ехидно спросил:
     -- Что, голубец мой сизокрылый, попался?
     Штирлиц решил идти напролом и вытянув правую руку  вперед,
как на параде заорал:
     -- Хайль Гитлер!
     Мюллер был ошарашен и пробубнил что-то невнятное.
     --  Хватит придуряться, -- не обращая внимания на Штирлица
продолжал Гитлер, -- полковник Исаев, ваша  песенка  спета!  Вы
разоблачены!
     Мюллер повеселел.
     --  Мой  фюрер,  вы  во  власти  грязных сплетен и слухов,
которые преподносятся вам жирными свиньями,  известными  мне  c
детских лет, -- c гордым видом сказал советский разведчик.
     Мюллер побледнел.
     --  Послушайте,  господин  Штирлиц!  --  продолжал любимый
фюрер.  --  Зачем  притворяться?  Признайтесь,  что  комедия  c
Геббельсом  была устроена вами только для того, чтобы опорочить
меня в глазах моей любимой Евочки,  в  то  время  когда  вы,  и
только  вы,  делили  c  ней  постель?  Признайтесь, и вы будете
прощены! Я хочу знать всю правду!
     Глаза Мюллера сначала покраснели, потом побледнели,  стали
коричневыми  и  постепенно  налились оттенком гнойного цвета, в
результате чего лицо группенфюрера приобрело  мертвецки  пьяный
вид, однако это не помешало ему тихо заметить:
     -- Мой фюрер, мы его обвиняем не в этом!
     Гитлер был ошарашен.
     --  Только  я, слышите, только я, знаю в чем его обвиняют!
-- заорал любимый фюрер и смачно плюнул в лицо Мюллера.
     Штирлиц решил не упустить момента понравиться Гитлеру:
     -- Разрешите, мой фюрер?! -- спокойно сказал он, взвешивая
в правой руке свой любимый кастет.
     -- Только не больно!  --  равнодушно  прогнусавил  Гитлер,
махнув рукой на Мюллера.
     "Сейчас  будут  бить!"  -- подумал Мюллер и получил первый
мощный удар в нос.
     За первым ударом последовали второй, третий, потом в  ход,
как  всегда  у  Штирлица,  пошли  ноги.  Штирлиц бил Мюллера со
знанием    дела    и    беззаботно-хладнокровным     выражением
физиономии...
     --  Довольно!  --  сказал  Гитлер, отрывая распоясавшегося
Штирлица от Мюллера. --  Итак,  продолжим!  Вы  спали  c  Евой?
Отвечайте?
     --  Мой  фюрер,  вопрос,  как  вы  сами понимаете, слишком
конфиденциальный. Пусть эта жирная свинья уберется  отсюда!  --
показывая на Мюллера, сказал Штирлиц.
     Мюллер  не заставил себя ждать, а Штирлиц выиграл еще одну
минуту ценного времени и был готов к ответу.
     -- Ну, так как? Будете говорить? -- спросил  Гитлер  прямо
глядя на Штирлица.
     --  Мой  фюрер,  прошу меня простить, но все это -- чистая
правда! Да, я любил и люблю Еву. Кроме того, ночи,  проведенные
c ней, были прекрасны!
     -- Что вы сказа...
     -- Да, мой фюрер, эти ночи мне не забыть никогда!
     Фюрер   расплакался.  Штирлиц  принялся  его  успокаивать.
Мюллер промывал разбитый нос  и  поэтому  не  мог  видеть  этой
трагичной сцены.
     "Ну почему же я импотент?" -- думал Гитлер.
     "Потому  что  ты  придурок!"  -- думал Штирлиц, поглаживая
черный чубчик на голове Гитлера.
     Прошло несколько минут и Гитлер взял себя в руки.  Вытерев
сопливым рукавом пиджака слезы, он спросил:
     -- А что она говорила обо мне?
     -- Вам надо лечиться, мой фюрер!
     --  Да,  она  права!  --  сказал  глава  Третьего  Рейха и
покрасневший вышел вон.
     Дверь тут же, чьей-то подлой рукой была заперта на ключ.
     Штирлиц подошел к двери и попробовал ее толкнуть --  дверь
не  поддавалась. Тогда Штирлиц со всей силы ударил по ней ногой
-- дверь не поддавалась. Но разведчик Исаев был очень упрям  и,
разбежавшись,  попробовал  проломить  дверь  плечом  --  она не
поддавалась. "Закрыто!" -- подумал Штирлиц.
     Прошел час и Штирлицу  послышался  лязг  ключей,  а  через
минуту  в  камеру  вошел  Мюллер,  у которого под правым глазом
красовался синяк бурого цвета.
     -- Штандартенфюрер, вы  свободны!  Я  только  что  получил
приказ фюрера о вашем освобождении!
     -- Скотина, ты мне еще ответишь за все! -- заорал Штирлиц,
ясно понимая, что никто иной как Мюллер запер дверь.
     --  Вы  забываетесь,  Штирлиц! Я старше вас по званию и, в
конце концов, по возрасту!
     -- Да, пошел ты! -- сказал Штирлиц и, дав  пинка  Мюллеру,
вышел  из  камеры,  оставив  бедного  старика  распластанным на
грязном полу.

        ГЛАВА 18. ВОСПОМИНАНИЯ

     Штирлиц  решил  отдохнуть  и  поэтому  направился  в  свой
любимый кабачок "Три поросенка". Заказав, как всегда, три банки
тушенки,  пачку  "Беломора"  и  бутылку  водки,  он сел за свой
столик и принялся c животным аппетитом ухлестывать тушенку, чем
обратил на себя внимание не только посетителей  кабачка,  но  и
фрау  Заурих,  которая  играла  в  покер  со старым, тускнеющим
генералом.
     -- Господин Бользен, можно c вами  посидеть?  --  спросила
фрау Заурих, подсаживаясь к Штирлицу.
     -- Валяйте! -- процедил Штирлиц и выпил стакан водки.
     -- Вы плохо выглядите!
     -- Хорошо, что еще живу!
     -- Трудное время?
     -- Гадкое время!
     -- Родные пишут?
     -- Пишут!
     -- Все хорошо?
     -- Да, ну их! -- махнул рукой Штирлиц.
     --  Зря  вы так, ваша жена очень симпатичная женщина, -- и
фрау Заурих прослезилась. -- Тогда,  в  тридцать  третьем,  она
была  так  добра ко мне. Вы помните, в то время меня бросил мой
неповторимый Герберт.
     -- Успокойтесь, найдете себе другого.
     -- Да, где уж мне!
     -- Не расстраивайтесь! Жизнь прекрасна! -- сказал  Штирлиц
и выпил еще один стакан водки.
     --  Расскажите что-нибудь о себе, господин Бользен. Вы так
интересно рассказываете.
     Штирлиц   недоверчиво   посмотрел   на   Заурих.    Особой
враждебности  он  к  ней  не  испытывал.  Открыв еще одну банку
тушенки, Штирлиц налил водки, выпил, закусил  и  рассказал  вот
такую байку:
     --  В  1922  году,  когда  наша  революция, как вы знаете,
победила, ЧК меня направила на работу в  Кремль  для  выявления
особо  опасных  врагов советской власти среди членов политбюро.
Да, это было в 1922 году. Москва! Эх, фрау  Заурих,  знаете  ли
вы,  что  такое Москва?! Именно тогда я впервые увидел товарища
Ленина. Он был в то время слишком болен,  но  все  же  сохранял
присущую  ему  работоспособность. Когда я вошел в его кабинет в
Кремлевской квартире, Владимир  Ильич  что-то  писал,  сидя  за
своим  рабочим столом. Увидев меня, он встал и, подойдя ко мне,
сердечно,  по-товарищески,   пожал   мне   руку,   --   Штирлиц
облизнулся.  --  И  прямо  глядя  в  мои  честные  глаза, мягко
спросил:
     "Товарищ  Исаев,  вы  к  нам,  как   мне   сказал   Феликс
Эдмундович, присланы для оперативной проверки?"
     "Да, Владимир Ильич!" -- ответил я ему.
     "Ну  что  ж,  батенька,  тогда приступайте к работе! Может
начнете c меня?"
     "Ну что вы, Владимир Ильич..." -- прошептал я краснея.
     "А вы, батенька, не  смущайтесь!  --  засовывая  пальцы  в
жакетку,  сказал  он.  --  Время  сейчас такое! Доверять никому
нельзя! Даже мне! -- И Владимир Ильич улыбнулся.  --  Ах,  фрау
Заурих,  какая это была улыбка! -- Потом он подошел к окну (как
сейчас все это  помню),  посмотрел  вниз  и,  наверное,  ничего
подозрительного  не  заметив,  повернулся  ко мне. -- "Поймите,
Штирлиц Максимович, что революция была совершена не только  для
того,  чтобы  Надежда Константиновна могла спокойно работать не
только в Шушенском, но и в Москве, а для  того,  прежде  всего,
чтобы каждая кухарка могла управлять государством".
     "Я понимаю, Владимир Ильич..."
     "Ничегошеньки   вы,   батенька,  не  понимаете!  Революция
порождает не только своих героев..."
     И Владимир Ильич гордо посмотрел на меня.
     "Революция, милый мой человечище, плодит еще и  бездарных,
глупых  людей,  которые потом перерастают в наших потенциальных
врагов! И задача революции -- сейчас выявить среди подленькой и
гаденькой интеллигенции этих людишек! Если мы этого не  сделаем
сейчас,  то  потом,  в  будущем, c нами сделают тоже самое наши
враги!"
     Он подошел к сейфу, открыл  его,  вытащил  оттуда  графин,
наполненный  какой-то  белой,  прозрачной жидкостью, достал два
граненых стакана, поставил все это  на  свой  рабочий  стол  и,
прямо глядя в мои глаза, спросил:
     "Пить будете?"
     "Пить?" -- переспросил я его.
     "Да,   батенька,   пить!  И  не  что-нибудь,  а  настоящую
воронежскую самогоночку! -- И Владимир Ильич облизнулся. -- Мне
ее вчера прислали из коммуны "Заря коммунизма".
     "Но, у вас же ранение, Владимир Ильич!"
     "Пустяки! Забудем про это!"
     И я, фрау Заурих, даже находясь на работе,  не  сдержался.
Выпить c Лениным! О, для меня, молодого сотрудника ЧК, это было
величайшей  честью!  И  мы,  как  полагается  в  таких случаях,
раздавили на двоих крепенькую  самогоночку.  Когда  мы  осушили
добрую  часть  графина, я заметил, что Ленин как-то повеселел и
мне показалось, что он совершенно не болен.
     "А что, батенька, -- спросил он у меня, -- не  махнуть  ли
нам на рыбалку?! Вот так -- все бросить и на рыбалку! А?"
     "Но революция, Владимир Ильич..."
     "Ах,   да,  да  --  революция!  Да  кому  она  нужна,  эта
революция!" -- Ленин налил мне  еще  стаканчик.  --  "Революция
нужна  прежде  всего  идиотам  и  бюрократам,  вроде  Троцкого.
Кстати, товарищ Исаев, займитесь им!" -- И Ленин что-то черкнул
в  свою  записную  книжку.  --   "Понимаете   ли,   его   нужно
расстрелять, а еще лучше повесить вверх ногами!"
     А глаза -- такие добрые, добрые... Нет, фрау Заурих, Ленин
-- это был человек! Человек c большой буквы!
     --  Я  слышала,  --  проснулась фрау Заурих, -- что он был
импотентом?
     -- У каждого  свои  недостатки...  --  задумчиво  произнес
Штирлиц и выпил последний стакан водки.

        ГЛАВА 19. ГЕРИНГ -- АГЕНТ ШТИРЛИЦА

     Геринг  вызвал  к  себе Штирлица. Правда, сделать это было
делом  нелегким.  Штирлиц  несколько  раз  посылал  Геринга   в
неизвестное  направление,  как  в  письменной  форме,  так и по
телефону,  но  Геринг   настоял   на   своем.   Штандартенфюрер
согласился  встретиться  c  ним  только  после того, как Геринг
пообещал ему достать ящик отличной французской тушенки.  Именно
поэтому полковника Исаева можно было видеть в приемной Геринга.
Когда  Штирлица пригласили, наконец, в кабинет маршала авиации,
он зашел туда c явным намерением набить кому-нибудь морду,  что
ясно  было выражено на лице разведчика и по приготовленному для
этой процедуры любимому кастету.
     -- Здравствуйте, товарищ Исаев! --  дрожащим  голосом,  на
ломаном русском языке произнес Геринг.
     -- Прекратите, господин маршал, издеваться!
     --  А  я,  дорогой мой, и не издеваюсь! Я вам не маршал, а
ваш товарищ по партии! -- сказал  Геринг,  протягивая  дрожащей
рукой  Штирлицу  толстую папку, на которой в углу был изображен
герб Советского Союза.
     -- Что это?
     -- А вы посмотрите!
     Просмотрев содержимое папки, Штирлиц опешил и даже спрятал
свой любимый кастет.
     -- Как? Вы секретарь НКПТ?
     -- Именно!
     -- Поздравляю вас, товарищ Геринг! Давно пора!
     -- Означают ли ваши слова, что я и мои доверенные  офицеры
приняты в ВКП(б)?
     Штирлиц загадочно улыбнулся.
     --  Дорогой  мой!  --  начал  Штирлиц. -- Партия -- это не
сброд психов вроде придурка Рибентропа  или  фаната  Геббельса!
Партия  --  это организация в которой действует единый Закон --
Закон Братской Любви! -- И Штирлиц еще раз вспомнил Ленина.
     -- Я понимаю...
     Партия -- это сила класса и дело класса!  Вот,  что  такое
партия! -- Штирлиц принял особо бюрократическое выражение лица.
--  Я,  конечно,  со  своей  стороны, еще раз просмотрю все эти
бумаги и постараюсь что-нибудь для вас сделать.
     -- Хорошо! Два ящика тушенки! -- начал торговаться  бывший
маршал авиации Германии.
     -- Как! Вы мне пытаетесь всучить взятку?
     -- Ну, что вы, товарищ Исаев...
     -- Именно взятку!
     -- Три ящика!
     -- Дело очень сложное... -- промямлил Штирлиц.
     -- Четыре!
     --  Конечно,  надо  подумать, обмозговать столь щекотливое
дело.
     -- Четыре ящика и триста пачек "Беломора"!
     -- Хорошо!  Но  товар  вперед!  Вы  мне  товар  --  я  вам
партийные билетики! По рукам?
     --  По  рукам! -- сказал сияющий Геринг, провожая Штирлица
до двери.
     -- Да, чуть было не забыл, так как вы теперь наш  человек,
даю вам первое партийное задание.
     -- Я вас внимательно слушаю, товарищ Исаев.
     --  Подготовьте  документы,  раскрывающие всю деятельность
Бормана. Особенно меня интересует вопрос, связанный  c  золотом
партии.   Кроме  этого,  постарайтесь  выяснить  куда  верхушка
собирается смыться, когда здесь будут наши.
     -- Но, штандартенфюрер...
     -- Никаких но!
     -- Я просто хотел сказать, что это задание не  совсем  для
нашего управления... -- уныло пролепетал Геринг.
     -- Вы что, отказываетесь? -- закричал возмущенный Штирлиц.
     --  Товарищ Исаев, мне, как коммунисту, будет стыдно перед
самим собой и перед моими новыми товарищами по партии в случае,
если я не смогу выполнить задание такой важности. Вот  поэтому,
я    обеспокоен    критерием    фрустрационной    талерантности
психологического  воздействия   на   диалектическую   концепцию
влияния на массы в нашей умирающей Германии.
     Штирлиц  опешил  и,  простояв  в  нерешительности двадцать
минут, сказал:
     -- Как понос изо  рта,  господин  фельдмаршал!  Вы  далеко
пойдете  по нашей иерархической лестнице, идите по ней и никуда
не сворачивайте, как завещал великий Ленин!
     -- Слушаюсь, товарищ полковник!
     -- Выполняйте задание! -- четко сказал Штирлиц и вышел  из
кабинета.



        ГЛАВА 20. ПОСЛЕДНЕЕ МГНОВЕНИЕ ВЕСНЫ

     Вольф возвращался из Швейцарии на поезде "Берн -- Берлин",
у которого  был  отцеплен  последний  вагон, а вместо него была
прикреплена цистерна c отличным армянским коньяком -- все, чего
сумел добиться от американцев Вольф. Гиммлер знал это  и  готов
был  сгореть  от стыда. Вольф не знал того, чего знал Гиммлер и
поэтому хоть на что-то еще надеялся.
     Но ни Карл Вольф, ни Генрих Гиммлер, ни Вальтер Шелленберг
даже не могли предположить, что в тот момент, когда поезд "Берн
-- Берлин" прибудет  в  конечный  пункт  своего  назначения,  в
Берлине  уже  будет  громыхать  русская  канонада, а цистерна c
армянским коньяком войдет в историю, так как в  ней  вся  элита
Германии вместе со Штирлицем благополучно переправится на Кубу,
где окончательно наступит разгром Третьего Рейха.

        ЭПИЛОГ. 

     За окном стояла весна, радистка Кэт и рота красноармейцев.
     Товарищ  Сталин  отошел  от  окна,  посмотрел  на  наглого
Жукова, мирно похрапывающего в кресле, разбудил его и спросил:
     -- Простите, не найдется ли папироски, товарищ Жюков?
     Жуков злобно взглянул на Верховного, для  виду  порылся  в
карманах  и  не  найдя  ничего,  кроме  носового платка и рубля
мелочью, ответил:
     -- Папиросы уже того... кончились!
     Сталин протяжно вздохнул, опять  подошел  к  окну,  открыл
ставни и, обращаясь к радистке Кэт, сказал:
     --  Товарищ девюшка, не найдется ли папироски для товарища
Сталина?
     Катюша порылась  в  карманах  и  найдя  пачку  "Беломора",
протянула ее Сталину, заметив при этом:
     -- Я не девюшка! Я Катя Козлова!
     --  Хорошо Катя, товарищ Берия займется вами и выяснит кто
Катя,  а  кто  Козлова!  --  пригрозил  главнокомандующий  и  c
грохотом закрыл окно.
     --  Товарищ  Сталин,  дайте закурить! -- неожиданно сказал
Жуков, увидев у генералиссимуса пачку "Беломора".
     Сталин ухмыльнулся, протянул Жукову папиросу, погрозил ему
пальцем и, прикуривая трубку, поинтересовался:
     -- А как там дела на Западном фронте?
     Вместо ответа Жуков уставился в потолок.
     -- Ах, да... А как там чувствует себя  товарищ  Исаев?  Он
по-прежнему много работает?
     Жуков злобно взглянул на Сталина.
     -- Это харошо. У меня для нэго есть новое задание.
     А   за   окном   стояла   весна,   радистка   Кэт  и  рота
красноармейцев...

        * Книга третья. КОНЕЦ ИМПЕРАТОРА КУКУРУЗЫ * 


        ПРОЛОГ

     За окном шел снег и Юрий Гагарин.
     Никита Сергеевич отошел от окна, посмотрел  на  обрюзгшего
Брежнева,  мирно  похрапывающего в кресле, разбудил его и, тупо
уставившись в глаза будущего генерального  секретаря  ЦК  КПСC,
спросил:
     -- Леонид Ильич, вы все еще спите?
     Брежнев  слегка  приоткрыл  левый глаз и, глядя в пустоту,
сказал:
     -- Спю, Никита Сергеевич! Спю, дорогой мой человек, спю!
     Хрущев хмыкнул, зевнул и, качая головой, тихо прошептал:
     -- Ну, что ж, тогда спите дальше.
     Леонид Ильич открыл оба  глаза,  равнодушно  посмотрел  на
Хрущева  и  через  пару  минут  уснул  легким  детским  сном, c
похрапываниями, охами и вздохами.
     Хрущев  еще  раз  подошел  к  окну,  посмотрел   на   Юрия
Алексеевича  Гагарина,  шагающего  кругами  по Красной площади,
беззвучно открыл ставни и, когда первый космонавт поравнялся  c
ним, великий прародитель кукурузы поинтересовался:
     -- Юрий Алексеевич, лапочка, а вам не надоело?
     -- Чего не надоело? -- удивился космонавт.
     -- Ну, это?
     -- Чего это?
     --  Ну,  в  том  смысле...  шагать! Шагать вам не надоело,
погодка-то холодная?!
     Юрий  Алексеевич  остановился,   посмотрел   на   Хрущева,
ухмыльнулся  и,  сделав злобное лицо, закричал так, что из окон
ГУМа  высунулись  любопытные  физиономии,   в   очередной   раз
посмотреть и послушать первого космонавта:
     --  Нет,  Никита  Сергеевич!  Конечно  же  не надоело! Все
должны знать, что  именно  Советский  Союз,  под  вашим  чутким
руководством, первым выйдет в космос и покорит Вселенную! Слава
КПСC!
     --  Ну,  что ж, тогда шагайте дальше, -- равнодушно сказал
Хрущев и закрыл окно.
     Неожиданно проснулся Брежнев. Глядя в  честные  и  простые
глаза Хрущева, он спросил:
     -- Что случилось, Никита Сергеевич?
     -- Ничегось, Леонид Ильич, спите!
     -- Все шагает?
     -- Шагает...
     --  Кстати,  вчера  звонил  Жуков и спрашивал о дальнейшей
судьбе полковника Исаева, то бишь, как его... Штирлица.
     -- Какого еще там Штирлица? -- удивленно спросил Хрущев.
     -- Какого? Какого?  --  передразнивая  Хрущева,  пробурчал
Брежнев. -- Того самого!
     --  Ах,  да!  --  Первый  на  минуту  задумался,  еще  раз
посмотрел на Брежнева, плюнул на пол и,  вдруг,  начал  плясать
украинского гопака, напевая при этом:
     --  А  мы  дадим  ему  новое задание! А мы дадим ему новое
задание...
     А за о