чем раньше. Иногда мой
английский дружок бывает со мной очень нежен и пишет стихи, но
часто он требует от меня неэтичных вещей, а когда я говорю, что
нет, мы должны подождать, он ведет себя очень цинично. Я
начинаю даже сомневаться, получится ли у нас когда-нибудь
настоящая Американская Семья. Он говорит, что собирается
стать пастором. Я уже nucaлa Вам, что у меня прогрессивные
взгляды и я не верю ни в какую религию, но мне кажется, что нельзя
же к религии относиться цинично, потому что она приносит
многим людям большое счастье, и ведь не все могут быть прогрес-
сивными на этой ступени Эволюции. Он пока еще не стал пастором,
он говорит, что должен сначала закончить одно дело, которое он
обещал одному человеку, но не говорит, что за дело, и я даже иногда
думаю, что это что-нибудь нехорошее, раз он так скрывает.
     Теперь о моем продвижении по службе. Мне были
предложены Великие Возможности улучшить мое положение, но
об этом больше ничего не слышно. Глава нашего отдела - тот
джентльмен, о котором я Вам уже писала, он еще помогает своей
матери по хозяйству, и вот теперь, после того как я дала обет и
обручилась со своим английским дружком и написала обо всем
этому джентльмену, он со мной не разговаривает даже на
служебные темы, как с другими девушками в отделе. А
учреждение, где мы работаем, должно приносить людям Счастье
- это одно из главных наших правил, и этот джентльмен для всех
Пример, но он очень несчастлив, а ведь цель нашего учреждения
совсем другая. Иногда даже кажется, как будто он недобрый, а
раньше этого никогда не казалось, нисколько. А мой жених только
и знает, что зло смеется над именем этого джентльмена. Еще
меня тревожит, что мой жених так интересуется моей работой.
Я не хочу сказать, что мужчина совсем не должен
интересоваться работой своей девушки, но он уж слишком
интересуется. Я просто хочу сказать, что в каждом деле есть
такие технические подробности, про которые, наверно, людям не
хотелось бы, чтобы говорили после работы, а он как раз про это
все время и спрашивает..."
     - Женщины всегда так,- сказал мистер Хлам.- Для них просто
нож острый упустить хоть одного мужчину.
     На своем рабочем столе Эме часто находила послания от Денниса.
Если накануне вечером они расставались недовольные друг другом,
Деннис, прежде чем отправиться спать, переписывал какое-нибудь
стихотворение, а по пути на работу завозил его в покойницкую. Эти
послания, написанные его красивым почерком, должны были заменить ей
исчезнувшие улыбки. Незабвенные, подобно самому мастеру, глядели
теперь на нее с горестным укором.
     В то утро по пути на работу Эме вспомнила, как яростно
препирались они с Деннисом накануне, но, придя, снова обнаружила на
своем столе стихи. Она стала читать, и сердце ее вновь открылось
навстречу возлюбленному.
     Эме, красота твоя -
     Никейский челн дней отдаленных...
     Мистер Джойбой в костюме, без халата, прошел через
косметическую к выходу. На лице его застыло скорбное выражение. Эме
улыбнулась ему смущенно и виновато; неловко кивнув, он прошел мимо,
и тогда, повинуясь внезапному порыву, она написала в верхней части
страницы, над стихами: "Попытайтесь понять меня. Эме", потом
проскользнула в бальзамировочную и почтительно положила листок со
стихами на сердце трупа, вверенного заботам мистера Джойбоя.
     Мистер Джойбой вернулся через час. Эме слышала, как он вошел
к себе, слышала, как он включил краны. Встретились они только за
обедом.
     - Эта штука со стихами,- сказал он,- симпатично придумано.
     - Их написал мой жених
     - Тот англичанин, с которым я видел вас во вторник?
     - Да, он очень знаменитый поэт в Англии. - Ах, вот как? Не
помню, чтобы мне доводилось когда-нибудь видеть английских поэтов. А
чем он еще занимается?
     - Учится на пастора.
     - Вот как. Послушайте, Эме, если у вас есть еще какие-нибудь
его стихи, я бы с удовольствием взглянул.
     - О, мистер Джойбой, я и не знала, что вы человек поэтический.
     - Когда у тебя горе и разочарование, становишься даже где-то
поэтическим.
     - У меня очень много его стихов. Я их тут и храню.
     - Мне, правда, хотелось бы прочитать их внимательно. Как раз
вчера я ужинал в "Клубе ножа и вилки", и там меня познакомили с одним
литератором из Пасадены. Я бы хотел показать ему эти стихи. Может
быть, он смог бы помочь вашему другу.
     - О, мистер Джойбой, это так благородно с вашей стороны.-
Она запнулась. Они впервые заговорили с самого дня ее обручения.
Благородство этого человека потрясло ее.- Надеюсь, миссис Джойбой
здорова? - спросила она несмело.
     - Сегодня у мамули тяжелый день. У нее трагедия. Вы помните
Самбо, ее попугая?
     - Конечно.
     - Он скончался. Он, конечно, уже был где-то староват, лет сто,
если не больше, и все же смерть была неожиданной. Миссис Джойбой,
конечно, переживает.
     - Ах, мне так жаль.
     - Да, она очень переживает. Никогда не видел ее в таком
подавленном состоянии. Сегодня я все утро хлопотал о погребении.
Потому я и отлучался. Ездил в "Угодья лучшего мира". Похороны в
среду. Вот я и подумают, мисс Танатогенос: у мамули не так уж много
знакомых в этом штате. И ей бы, конечно, было очень приятно, если бы
на похоронах присутствовал кто-нибудь из друзей. Он был такой
общительный, этот Самбо, когда был помоложе. Помню, на Востоке он
больше всех радовался, когда бывали гости. Даже обидно, что никто не
придет отдать ему последний долг.
     - Ах, что вы, мистер Джойбой, я бы с радостью пришла.
     - Правда, мисс Танатогенос? Это будет очень, очень симпатично с
вашей стороны.
     Так Эме появилась в конце концов в "Угодьях лучшего мира".


        Глава IX

     Эме Танатогенос из®яснялась на языке Лос-Анджелеса; скудная
меблировка ее интеллекта, о которую обдирал себе коленки пришелец из
Европы, была приобретена в местной школе и университете; Эме
представала перед миром одетой и надушенной в соответствии с
велениями рекламы; и мозг, и тело ее едва ли можно было отличить от
других изделий стандартизированного производства, но дух - о, дух ее
витал в других краях, и искать его нужно было не здесь, в пропитанных
мускусом садах западной оконечности земли, но в чистом воздухе
горного рассвета, на подоблачных перевалах Эллады. Притоны и
фруктовые лавочки, древние темные промыслы (скупка краденого и
сводничество), словно пуповиной независимо от воли Эме связывали ее с
горными высями, где обитали ее предки. Она росла, становилась старше,
и тот единственный язык, которым она владела, все меньше способен был
выразить потребности ее созревающего духа; факты, засорявшие ее
память, теряли свою значимость; в фигуре, которую отражало зеркало, ей
было труднее узнавать себя. Эме удалялась в возвышенные и священные
места обитания.
     Вот почему открытие, что человек, которого она любила и с
которым была связана нежнейшими клятвами, оказался лжецом и
обманщиком, затронуло только часть се души. По всей вероятности,
сердце ее было разбито, но это был лишь незначительный и недорогой
продукт местного производства. Зато в плане более широком и более
высоком она почувствовала, что ситуация упростилась. Драгоценный дар
ее согласия нужно было вручить более достойному из противников, и она
хотела быть только справедливой. Отныне не оставалось места для
колебаний. Искусительные и сладострастные зовы "Яда джунглей"
умолкли.
     И тем не менее ее последнее письмо Гуру Брамину было написано
на языке, который дан был ей воспитанием.
     Мистер Хлам был нечисто выбрит, мистер Хлам был не совсем
трезв. "Хлам все больше опускается,- сказал главный редактор.-
Заставьте его взять себя в руки или увольняйте". Не ведавший о нависшей
над ним угрозе мистер Хлам воскликнул:
     - Боже мой, опять Танатогенос! Что она там пишет, милочка? Я
что-то сегодня даже читать не могу.
     - Ее постигло страшное прозрение, мистер Хлам. Человек,
которого она, как ей казалось, любила, оказался лжецом и обманщиком.
     - О-о, напишите ей, пусть выходит за другого.
     - Кажется, так она и намерена поступить.
     О помолвке Денниса и Эме не было об®явлено ни в одной газете, и
потому не потребовалось публичного опровержения. Помолвке мистера
Джойбоя и Эме были посвящены полтора столбца в "Журнале
похоронщиков" и фотография в "Гробе"; что касается местного журнала
"О чем шелестит дол", то он посвятил их роману почти весь очередной но-
мер. Была об®явлена дата брачной церемонии в Университетской церкви.
Мистер Джойбой получил баптистское воспитание, и священник, который
в "Шелестящем доле" отпевал баптистов, охотно предложил ему свои
услуги. Кастелянша подыскала для невесты белое усыпальное покрывало.
Доктор Кенуорти выразил желание лично присутствовать на церемонии.
Трупы, поступавшие теперь к Эме для дальнейшей обработки,
торжествующе ухмылялись.
     За все время Эме ни разу не встречалась с Деннисом. В последний
раз она видела его у могилы попугая, когда он, словно бы вовсе не
испытывая смущения, подмигнул ей над маленьким пышным гробиком.
На самом деле он был порядком смущен и просто почел за лучшее
притаиться на день-другой. А потом он увидел об®явление о помолвке.
     Эме было не так-то просто избежать нежелательных встреч. Она
не могла попросту предупредить: "Если придет мистер Барлоу, меня нет
дома" - и наказать слугам, чтоб его не пускали. У нее не было слуг, а
если звонил телефон, она сама брала трубку. Ей надо было есть. Надо
было ходить по магазинам. И в том и в другом случае она оказывалась
беззащитной перед возможностью тех будто случайных дружеских
встреч, которыми изобилует жизнь американца. И вот как-то вечером,
незадолго перед свадьбой, Деннис, подстерегавший ее, прошел за ней в
жирножковую и сел рядом у стойки.
     - Привет, Эме. Хочу с тобой поговорить.
     - Все, что бы ты теперь ни сказал, не имеет значения.
     - Но послушай, милая моя, ты, кажется, совсем забыла, что мы с
тобой обручены и должны пожениться. Мои теологические занятия
продвигаются успешно. День, когда я заявлю о своих жениховских
правах, уже не за горами.
     - Лучше смерть.
     - Признаться, этой альтернативы я не предвидел. Поверишь,
первый раз в жизни пробую эти жирножки. Сколько раз собирался
попробовать. Поразительно даже не то, что они такие противные, а то,
что они совершенно безвкусные. Но давай поговорим начистоту. Ты что
же, отрицаешь, что торжественно поклялась выйти за меня замуж?
     - Но ведь девушка может и передумать, правда?
     - Ну, по правде сказать, я в этом не уверен. Ты ведь дала
торжественное обещание.
     -Да, но я была обманута. Все эти стихи, которые ты посылал мне
и притворялся, будто сам их написал, и все они такие возвышенные, что я
даже наизусть учила отрывки,- оказывается, их написали другие люди, а
некоторые из этих людей даже завершили путь сотни лет назад. В жизни
так обидно не было, как тогда, когда я узнала.
     - Так, значит, в этом все дело?
     - И эти ужасные "Угодья лучшего мира". Ладно. Я лучше уйду.
Мне даже есть расхотелось.
     - Но ведь ты сама выбрала это место. Когда я тебя приглашал, я
никогда не кормил тебя этими жирножками, правда?
     - Если только не я тебя приглашала.
     - Это несущественно. Но не можешь же ты идти вот так по улице
и плакать. Моя машина стоит напротив. Давай я подброшу тебя до дому.
     Они вышли на улицу, ярко освещенную светом неоновых ламп.
     - Ладно, Эме,- сказал Деннис,- давай не будем дуться.
     - Дуться? Ты мне просто отвратителен.
     - Когда мы виделись в прошлый раз, мы были помолвлены и
собирались сочетаться браком. Надеюсь, я могу рассчитывать на какие-то
об®яснения. Пока единственное, в чем ты обвиняешь меня,- это то, что
не я автор нескольких наиболее знаменитых стихотворных шедевров,
написанных по-английски. Ну а кто же тогда? Твой Гопджоп?
     - Ты хотел, чтобы я подумала, будто это ты написал.
     - Ну, Эме, ты не справедлива ко мне. Это я должен был бы быть
разочарован тем, что девушка, на которую я растрачивал свои чувства, не
знакома с самыми популярными сокровищами литературы. Но я
понимаю, что твои критерии образования отличаются от тех, к которым я
привык. Ты, несомненно, лучше, чем я, разбираешься в психологии и
китайском языке. Но, видишь ли, в том отмирающем мире, из которого я
пришел, цитирование - это поистине национальный порок. Когда-то
цитировали античных писателей, теперь лирическую поэзию.
     - Никогда больше не поверю ни одному твоему слову.
     - Черт побери, чему ж тут не верить?
     - Я в тебя не верю.
     - Вот это уже другое дело. Верить кому-то и верить в кого-то -
здесь, конечно, есть существенное различие.
     - Ох, да перестань ты рассуждать.
     - Что ж, согласен.
     Деннис подогнал машину к обочине и попытался заключить Эме в
свои об®ятия. Она сопротивлялась яростно и умело. Он тотчас отступился
и закурил сигару. Эме долго всхлипывала, забившись в угол, а потом
вдруг сказала:
     - Эти ужасные похороны.
     - Попугай Джойбоя? Да. Это я, пожалуй, смогу об®яснить.
Мистер Джойбой требовал, чтобы гроб был открытый. Я возражал, и
ведь, в конце концов, мне виднее. Я изучал это дело. Открытый гроб
годится для собак и кошек, они очень естественно сворачиваются в
клубочек. Другое дело попугаи. Они выглядят просто нелепо, когда
голова их покоится на подушечке. Но я наткнулся на непробиваемую
стену снобизма. Раз так хоронят в "Шелестящем доле", значит, так
должны хоронить в "Угодьях лучшего мира". Или ты думаешь, он
вообще все это подстроил? Может быть. Вполне допускаю, что этот
ханжа и зануда пошел на то, чтоб бедняга попугай выглядел так нелепо,
лишь бы уронить меня в твоих глазах. Да и вообще кто приглашал тебя на
эти похороны? Ты что, была знакома с покойным?
     - Подумать только, все то время, пока мы встречались с тобой,
ты тайком ходил туда, в это место...
     - Дорогая моя, тебе, как американке, меньше всего пристало
презирать мужчину за то, что он начинает с нижней ступеньки
социальной лестницы. Я, конечно, не притязаю на столь высокое
положение в похоронном мире, какое занимает твой мистер Джойбой, но
зато я моложе его, гораздо привлекательнее и у меня свои зубы. А в
будущем у меня - Свободная церковь. Я, наверно, уже стану главным
священником "Шелестящего дола", а мистер Джойбой все еще будет
потрошить трупы. У меня задатки великого проповедника - нечто
метафизическое, в стиле семнадцатого века, апеллирующее скорее к
разуму, чем к простейшим эмоциям. Нечто в духе Лода - этакое манер-
ное, многословное, остроумное и совершенно недогматическое,
свободное от предрассудков. Я думал о своем облачении. Широкие
рукава, вероятно...
     - Ой, да замолчи ты. Надоело до смерти!
     - Эме, как твой будущий муж и духовный наставник, я должен
предупредить тебя: с человеком, которого любишь, так не разговаривают.
     - Я не люблю тебя.
     - "Пока не высохнут моря".
     - Понятия не имею, что это все значит.
     - "Не утечет скала". Это, надеюсь, достаточно ясно. "Клянусь
люб-бить тебя..." Уж эти-то слова тебе наверняка понятны. Именно так
их произносят популярные певцы. "И дней пески не убегут, клянусь люб-
бить тебя". Насчет песков, готов признать, звучит несколько туманно, но
общий смысл поймет даже человек, вконец ожесточивший свое сердце. К
тому же ты что, забыла о Сердце Брюса?
     Рыдания утихли, и по наступившему молчанию Деннис понял, что
в прелестной и слабой головке, уткнувшейся в угол, мыслительный
процесс идет полным ходом.
     - Это Брюс, что ли, написал стихотворение? - спросила она
наконец.
     - Нет. Но имена этих людей настолько похожи, что разница
просто несущественна.
     Последовала пауза.
     - А этот Брюс или как там его, он не оставят никакого выхода
для тех, кто дал клятву?
     Деннис не возлагал больших надежд на обет, данный в церквушке
Олд-Лэнг-Сайн. Он и упомянул-то о нем неизвестно зачем. Но теперь он
поспешил использовать свое преимущество.
     - Послушай, ты, сладостное и безнадежное создание. Ты сейчас
стоишь перед дилеммой - это по-нашему, по-европейски, а по-вашему
- ты попала в переплет.
     - Отвези меня домой.
     - Хорошо, я могу об®яснить тебе все по дороге. На твой взгляд, в
мире нет ничего прекраснее "Шелестящего дола", разве только рай
небесный. Я тебя понимаю. На свой грубый английский манер я разделяю
твой восторг. Я даже собрался написать об этом один опус, но боюсь, что
не смогу в этой связи повторить вслед за Доусоном: "Если вы его
прочтете, все поймете вы". Ты не поймешь в нем, милая, ни единого
слова. Но это все так, между прочим. Твой мистер Джойбой - это
воплощенный дух "Шелестящего дола", единственное промежуточное
звено между доктором Кенуорти и простыми смертными. Итак, оба мы,
ты и я, одержимы "Шелестящим долом", "в целительную смерть
полувлюблен", как я сказал тебе однажды, и, чтобы избежать дальнейших
осложнений, позволь мне сразу добавить, что эти стихи тоже написал не
я. Так вот, ты баядерка и девственная весталка этого заведения, и
совершенно естественно, что меня влечет к тебе, а тебя влечет к
Джойбою. Психологи об®яснят тебе, что подобное случается на каждом
шагу.
     Вполне может статься, что с точки зрения Сновидца, моя
репутация небезупречна. Попугай выглядел в гробу просто ужасно. Так
что из этого? Ты любила меня и поклялась любить вечно самой
священной клятвой во всем религиозном арсенале "Шелестящего дола".
Теперь тебе понятна та дилемма, перед которой ты стоишь, тот тупик или
переплет, в который ты попала? Святость неделима. Если целовать меня
через сердца Бернса или Брюса - это не священный акт, то и ложиться в
постель со стариной Джойбоем тоже не священный акт.
     Она молчала. Деннис и не ожидал, что его слова произведут на нее
такое глубокое впечатление.
     - Ну, мы приехали,- сказал он наконец, остановившись перед
домом, где она снимала квартиру. Он знал, что всякое проявление
мягкости сейчас неуместно.- Вылезай.
     Эме ничего не сказала и вначале даже не двинулась с места. Потом
она прошептала:
     - Ты мог бы освободить меня.
     - Да, но я не хочу.
     - Даже если я совсем забыла тебя?
     - Но ведь ты не забыла.
     - Забыла. Когда я отворачиваюсь, я даже не могу вспомнить,
какой ты. А когда тебя нет, я совсем о тебе не думаю.

     Когда Эме очутилась одна в железобетонной клетке, которую она
называла своей квартирой, на нее набросились все демоны сомнения. Она
включила радио, безрассудная буря тевтонской страсти захватила ее и
вынесла на крутой обрыв безумия, потом музыка вдруг оборвалась. "Мы
передавали музыку по заявке компании "Кайзеровские персики без
косточки". Помните, что ни один другой сорт персиков, из поступающих
в продажу, не гарантирует ни столь полного отсутствия косточек, ни
столь высокого качества. Только покупая кайзеровские персики без
косточек, вы покупаете полновесную, сочную персиковую мякоть без
всяких посторонних..."
     Она сняла телефонную трубку и набрала номер мистера Джойбоя.
     - Пожалуйста, ну пожалуйста, приезжайте. Я так мучаюсь.
     В трубке слышался оглушительный гвалт человеческих и
нечеловеческих голосов, и среди этого гвалта тихий, слабый голос
повторял:
     - Погромче, роднуля-детуля. Не совсем понял.
     - Я так несчастна.
     - Я совсем тебя не слышу, роднуля-детуля. У мамули новая
птица, и мамуля учит ее разговаривать. Может, мы просто отложим наш
разговор на завтра?
     - Пожалуйста, дорогой, приезжайте сейчас, вы могли бы?
     - Что ты, детуля-роднуля, конечно, я не могу оставить мамулю в
первый вечер, когда у нее новая птица, как можно? Каково ей будет,
подумай! Сегодня у мамули большой праздник, детуля-роднуля. Я
должен быть с ней.
     - Это касается нашего брака.
     - Ну да, детуля-роднуля, это понятно и где-то естественно.
Целый ряд небольших проблем и вопросиков. Утро вечера мудренее,
детуля-роднуля. Тебе надо выспаться хорошенько.
     - Я должна вас увидеть.
     - Ну-ну, детуля-лапуля, па