ль
- рушились  остальные  компьютеры,  рассыпались  прахом.  Через  несколько
секунд остались одни голые стены.
     - Поедем на завод авиадвигателей? - предложил  детектив.  -  Там  еще
интереснее...
     - Черт с ним, с заводом, -  сказал  я.  -  Везите  меня  в  гостиницу
"Нептун". Там сейчас встреча киноактеров со зрителями.
     На его лице изобразилось, что он прекрасно все понимает,  -  уж  если
полковник МСБ идет на это мероприятие,  то  уж  наверняка  не  глазеть  на
актеров, подобно простым зевакам, а преследует  таинственные  цели  тайной
войны. Я не стал ему, разумеется, об®яснять, что цели у меня чисто личные.
Увидеть Сильвию. Потому что я живой человек, умею рвать решительно, но  не
могу отучиться тосковать. Потому что я скучаю по ней. Чертовски.
     Все началось в Канаде, когда мы вели боевиков, вы  дававших  себя  за
киногруппу из Кейптауна, в каковом качестве они  успели  познакомиться  со
множеством порядочных людей, не подозревавших, с  кем  имеют  дело.  Когда
события волею судьбы оказались пришпорены,  и  мы  повязали  всю  банду  в
кемпинге, в улове нашем оказались и несколько этих самых порядочных людей,
которых пришлось на всякий случай деликатно проверить. Сильвия  Экнотер  в
том  числе.  Я  прочитал  ей  серьезную  нотацию  о   вреде   безалаберной
доверчивости и шапочных знакомств. Как ни странно, она оказалась не только
красивой, но и умной и на меня не рассердилась. И  все  началось.  У  меня
были две недели внеочередного отпуска,  я  поглупел  настолько,  что  стал
похож  на  нормального  человека,  стало   закручиваться   что-то   совсем
серьезное,  и  я  спасовал.  Струсил.  Заколебался.   Задумался.   (Нужное
подчеркнуть.) Решил, что засекреченный  контрразведчик,  который  в  любой
момент может угодить на Доску павших героев (есть такая  в  штаб-квартире,
золотом по черному  мрамору,  среди  своих  именуется  с  цинизмом  людей,
имеющих на это право, "досточкой"), просто-напросто  не  годится  в  мужья
молодой талантливой киноактрисе - не жизнь  ее  ждет,  а  сущий  ад,  если
честно. Тут как нельзя более  кстати  форсировали  операцию  "Чарли",  всю
группу сорвали с отпусков, и я второпях, на  приступочке  прилетевшего  за
мной военного вертолета, написал Сильвии короткое  письмо,  где  попытался
об®яснить все неудобства, ожидающие жену офицера МСБ, и просил,  если  она
хочет, считать себя свободной. Два месяца назад сие  произошло.  И  с  тех
пор, как мне передавали, она звонила раз десять,  а  я  хожу  смотреть  ее
фильмы.  И  старался  забыть,  что  она  здесь,  что  за  главную  роль  в
экранизации догардовской "Звездной дороги" ей вручили  какого-то  золотого
зверя из числа той экзотической живности, какую раздают на кинофестивалях.
     - Я вас приветствую, мой исчезающий друг, - раздался женский голос, и
я поднял голову. И сказал:
     - Здравствуй, Сильвия.
     С ней был какой-то смутно знакомый,  невыносимо  киногеничный  тип  с
фестивальным значком на лацкане.
     - Познакомьтесь, это мой друг, - сказала ему  Сильвия.  Моей  фамилии
она не назвала - прекрасно знала, что у меня их больше, чем положено иметь
нормальному человеку.
     - Адам Гарт, журналист, - сказал я.
     - Очень приятно, Руперт Берк.
     Ну да, конечно. Из звезд.
     Она очень выразительно посмотрела  на  этого  своего  Берка,  и  Берк
сговорчиво  пробормотал,  что  ему  пора,  у  него,  собственно,   деловое
свидание, и он, с нашего позволения, нас покинет. И покинул.
     - Нечего так на меня смотреть, - сказала Сильвия. - Ничего у  меня  с
ним нет. Ни с кем ничего нет. Тебя жду, как  дура.  А  ты,  Голем,  свинья
изрядная - писать женщине, которая тебя любит и которую ты  любишь,  такие
идиотские  письма.  А  еще  полковник.  И  таких   дураков   еще   именуют
великолепными гепардами. Гепард - такой добрый и милый зверь...
     Она стоит передо мной, тоненькая, красивая, черные волосы рассыпались
по плечам, на шее ожерелье из марсианских камешков, подарок астронавтов  с
"Синдбада". И я понимаю, что я в самом деле дурак и свинья, что никуда  не
деться мне - вернее, притворяюсь, что понял это только сейчас,  а  не  два
месяца назад...
     - Ты занят?
     - Не особенно, - сказал я. - Точнее, пока что абсолютно свободен. Как
ветер. Как три ветра...
     - Тогда пошли, - сказала она. - Поплачешься. Вижу  я  тебя  насквозь,
опять тебе плохо...
     У нее есть золотое качество - умеет молча сопереживать...
     Мы вошли в шикарный номер, заперли  дверь,  и  она  сразу  обхватила,
прижалась. Тронула ладонью кобуру под пиджаком и попросила:
     - Убери его, ладно?
     Я отнес пистолет в ванную, запихнул его там в шкафчик - пусть  раз  в
жизни полежит рядом с косметикой от лучших фирм. Сильвия поставила  передо
мной  чашку  кофе,  села  напротив  и  уставилась   жалостливыми   бабьими
глазищами.
     - Ты говори, - сказала она. - Тебе ведь плохо...
     Я медленно отходил, отплывал, отрешался от  мира  за  окном,  от  его
головоломных проблем и жестоких отгадок, позволил себе ни о чем не думать,
разрешил на пару часов такую роскошь.
     - Воспоминания динозавра, том второй, -  начал  я  тихо.  -  Мы  ведь
динозавры, как и те, за кем мы охотимся. Когда они исчезнут, уйдем  и  мы.
Да мы уже уходим, у нас не будет потомства,  как  у  динозавров...  Неделю
назад, проанализировав  исследования  одной  сверхзасекреченной  комиссии.
Совет Безопасности принял решение с будущего года отменить набор в военное
училище "Статорис" и проработать наиболее  рациональный  план  последующей
ликвидации  означенного  училища.  Последняя  на  планете  военная   школа
закрывается. Нам уже не требуется молодая смена,  все  дальнейшее  -  дело
полиции. Современный терроризм исчерпал себя, загнал в  угол  и  вымирает.
Это несказанно хорошо. Но вот как  быть  нам,  великолепным  гепардам?  Мы
умеем только ловить и стрелять, мы умеем умирать  и  рушиться  с  неба  на
бьющие навстречу пулеметы. Мы этим занимались всю  сознательную  жизнь.  И
ведь мы все понимаем, так и должно быть, для того мы и работали, для  того
многие и погибли - чтобы на Земле не осталось нужды в военных.  Нас  скоро
забудут, еще до того,  как  умрут  последние  из  нас.  Впрочем,  нас  уже
забывают... Лет через двадцать люди скажут - это были смелые и благородные
парни, и никого больше не учат убивать голыми руками и стрелять в  темноте
на шорох. Эпоха. Как это больно и грустно, когда уходит эпоха... И ведь мы
ничего не требуем - ни памятников, ни мемориальных досок, ни  почета.  Нам
просто грустно и горько от того, что понять нас могут только такие же, как
мы...
     Ее губы прижимаются к моим, теплые ладони сжимают  мои  виски,  и  на
короткое время я становлюсь нормальным человеком, способным  быть  нежным,
ласковым, беззаботным. И  все  равно  где-то,  в  глубине,  как  маленький
злобный гном в пещере, сидит тревожная мысль - кто  такой  Даниэль  Регар?
Будь оно все проклято...
     За окном - темно-синее, почти черное вечернее небо. Снизу лижут  его,
размывают сполохи неоновых вывесок, сверху  вспыхивают  огненные  росчерки
метеоритов.
     - Странный стал город,  -  тихо  сказала  Сильвия.  -  Страшный.  Все
чего-то ждут. Ты уже знаешь, в чем дело?
     - Ничего я не знаю.
     - Нельзя рассказывать, да?
     - Нельзя,  -  сказал  я.  Этот  аргумент  всегда  действовал  на  нее
безотказно,  она  не  относится  к  тем  женщинам,  кои  считают,  что   в
доказательство любви мужчина должен выбалтывать служебные тайны.
     - Это не опасно? Твоя миссия?
     - Как тебе сказать...
     - Значит, опасно, - вздохнула она. - Ты хоть понимаешь, как  я  боюсь
за тебя? И как мне это необходимо - бояться за тебя?
     - Я понимаю, ты понимаешь,  он  понимает,  мы  понимаем...  Ты  когда
улетаешь?
     - Через два дня, - сказала она. - Мы еще увидимся?
     - Боюсь, что нет. Это мне сегодня так выпало...
     - Когда освободишься, поедем в Камаргу, хорошо?  Там  быки,  красивые
степи и можно ездить верхом.
     - Хорошо, - сказал я.
     Она  любит  ездить  верхом.  Я  тоже,  да  времени  нет.  Со  многими
курортными местечками и экзотическими  уголками  планеты  у  меня  связаны
совсем  другие  ассоциации,  другие  воспоминания,  и  ничего  с  этим  не
поделаешь, так сложилось. Но с Камаргой, слава богу, ничего такого...
     Сильвия принесла из другой комнаты своего золотого зверя. Он оказался
кентавром с крыльями - довольно-таки экзотическое  сочетание.  Я  похвалил
зверя. По крайней мере он был нетривиален.
     Она проводила меня до двери. На пороге посмотрела в лицо  печально  и
ожидающе, притянула к себе и тут же оттолкнула, прошептала:
     - Иди, а то расплачусь...
     Я вышел в коридор под холодный свет люстр. Наплыв гипохондрии прошел.
По коридору шагал жесткий, энергичный, насквозь деловой полковник Кропачев
по прозвищу Голем, великолепный гепард эпохи, туда его так, готовый решать
мировые проблемы на молекулярном уровне. Завтра приезжает Ксана, завтра  я
должен буду прижать к стенке Регара,  завтра,  я  очень  надеялся,  станут
прозрачными некоторые "черные ящики". Завтра.
     Сегодня был Чавдар, он  стоял,  изящно  облокотившись  на  перила,  в
штатском костюме, в меру пестром и легкомысленном.
     - Ну, здравствуй, - сказал я. - Разведрота твоя,  я  смотрю,  неплохо
работает...
     - А то как же, - сказал он. - Пойдем поговорим?
     Мы спустились по лестнице, миновали забитый  гомонящими  поклонниками
фантастического  синематографа  холл,  отмахнулись  он  юнца,  по   ошибке
попытавшегося взять у нас автографы,  вышли  на  улицу  и  сели  в  машину
Конрада, цивильный "ауди".
     - Итак? - спросил я. - Вряд ли ты ко мне без дела пришел.
     - Посмотри.
     Он  достал  из  кармана  карту  города  и  прилегающих  окрестностей,
развернул ее передо мной. Карта испещрена хорошо знакомыми  мне  условными
знаками.
     Карта меня ошеломила, если честно. К городу была стянута едва  ли  не
треть вооруженных сил ООН. Об®яснение  подворачивалось  одно-единственное;
лучше пересолить, чем недосолить. Береженого бог бережет...
     - Чтобы ты знал, какую армаду тебе предстоит привести в движение.
     - Так, - сказал я. - Детали.
     - Я получил приказ. Сигнал на "Гаммельн" предстоит дать тебе.  Приказ
тебе доставят завтра утром. А там -  твое  дело.  Как  будут  эвакуировать
детишек, я толком не знаю и не интересуюсь. Я  строевик,  дорогуша  Голем.
Окружаю,  пресекаю,   провожу   облавы,   предотвращаю   эксцессы.   Общее
руководство войсками осуществляет наш старый знакомый - Дуглас. А  у  меня
своя задача - к началу "Гаммельна" я должен обезвредить экстремистов.  Ну,
основные точки дислокации мы знаем, так что по сусекам поскребем.
     - А ты ничего не слышал о таком Даниэле Регаре?
     - Есть такой, - сказал он. - Сволочь. С Диким  Охотником  якшался.  И
якшается.
     - Так, - сказал я. - А если я  тебе  скажу,  что  один  мой  знакомый
весьма похвально отозвался о Регаре?
     - Что это за...
     - Лео Некер, - сказал я не без грустного злорадства, и он увял, как я
увял бы на его месте. - Некер это  говорил,  дружище.  Вот  такие  дела...
Конрад, тебе не приходилось видеть завязанные узлом автоматные стволы?
     - Ты у Артана видел? Так это я  ему  один  отдал.  Другой  отослал  в
Центр. Знаешь, я поневоле начинаю бояться - а  вдруг  я  ничего  не  смогу
сделать, когда придет срок? Я...
     На приборной доске  вспыхнул  зеленый  огонек.  Чавдар  сунул  в  ухо
блестящую бусинку на длинном шнуре, послушал и резко обернулся ко мне:
     - Голем, "крими" у твоего дома, за тобой приехали!
     Я молча кивнул ему на баранку. Машина понеслась по светящейся  осевой
линии. Упавший микрофон подпрыгивал на спиральном шнуре, я  поймал  его  и
водворил в гнездо.
     Полицию представляла  серая  цивильная  малолитражка  с  мигалкой  на
крыше. Внутри было темно, тлел багровый огонек  сигареты,  освещая  чей-то
энергичный подбородок. Распахнулась дверца, навстречу мне выбрался плотный
малый - это он в тюрьме принес Зипперлейну депешу.
     - Господин полковник, вас срочно просит комиссар.
     - Поехали, - я распахнул дверцу. - Что, еще один труп у вас сбежал?
     Он в это время садился за руль. Так и  не  сел.  Застыл  в  неудобной
позе:
     - Откуда вы знаете?
     - Всего лишь хотел убого пошутить, - сказал я. -  Садитесь,  поехали.
Кто там у вас убежал?
     - Некер...
     Машина остановилась перед каким-то окраинным полицейским участком.  В
неоновой вывеске "Полиция" не хватало последней буквы, перед входом стояли
два  мотоцикла.  Мы  прошли  коротким  коридором.  В  маленькой  комнатке,
пропахшей сапогами и оружейной смазкой, сидел на краешке стола Зипперлейн.
Его теплый синий плащ - небывалое дело! - лежал тут же, на столе.
     - Как это случилось? - спросил я, придвигая ногой свободный стул.
     - Как... Ночью встал и ушел. В случае с  женой  Тампа  свидетелей  не
было, а сейчас свидетель есть - сторож морга.
     - И что он?
     - А  где  ему,  по-вашему,  быть?  -   вздохнул   Зипперлейн.   -   В
психиатричке,  понятно.  Спит   после   лошадиной   дозы   успокоительного
снотворного.
     По долгу службы мне приходилось бывать  в  моргах.  Гладкие  цинковые
столы, неподвижные желтоватые тела, холодный свет, давящая тишина, и вдруг
мертвец приподнимает голову, садится, открывает глаза,  спускает  ноги  на
холодный каменный пол, проходит мимо сторожа... Как он смог  голым  пройти
по городу?
     - Неизвестно, - сказал Зипперлейн, и я понял, что задал вопрос вслух.
-  Вообще-то  дело  было  ночью.  Хозяин  дома,  где  он  снимал  комнату,
естественно, спал и  ничего  не  слышал.  Одежда,  вещи  и  машина  Некера
исчезли. Два часа назад его  машина  миновала  пост  войск  ООН  на  шоссе
два-четырнадцать и удалилась в сторону столицы.
     - Его пропустили? - донельзя глупо спросил я.
     - А почему они должны были его задержать? Они же не знали; что  он...
Или вы думаете, что от него разило серой и склепом, а лицо его было синим?
Анита Тамп выехала беспрепятственно.  Господь  никогда  ничего  не  делает
наполовину.
     - Однако Лазарь-то смердел и покрыт  был  червяками...  -  машинально
сказал я.
     Встал и поплелся прочь - а что  еще  оставалось  делать?  В  коридоре
отмахнулся от детектива, предложившего подвезти, вышел на пустынную темную
улочку и побрел по краю тротуара. Детектив сел в машину и метров  двадцать
ехал следом, но я рыкнул на него, и он отстал. Я остался один. Большинство
окон уже погасло. Я не мог ни восторгаться, ни грустить над происшедшим  с
Некером - город, как вампир, высасывал мои  эмоции,  оставляя  одно  тупое
удивление. Над крышами чертили огненные  зигзаги  метеориты,  из-за  трубы
выглядывала половина зеленой  Луны,  и  на  ее  фоне  четко  вырисовывался
кошачий силуэт. Ничего сверх®естественного в зеленой Луне нет.  Нашу  Луну
мы видим желтой или белой  от  того,  что  вокруг  нее  нет  переломляющей
солнечные лучи атмосферы. Будь на ней достаточно плотная  атмосфера,  Луна
виделась бы нам именно такой - светло-зеленой, как молодая  сочная  трава.
Хорошо помню рисунки в одной популярной книжке по астрономии. Да, но  ведь
атмосферы там все же нет...
     Лунная радуга. Как и обычная, вызывается  преломлением  и  отражением
света (только на этот раз лунного, а не солнечного) на водяных капельках в
атмосфере. Лучи точно так  же  разлагаются  на  составные  части  спектра.
Наблюдается лунная радуга, как правило,  при  ясной,  полной  Луне,  когда
воздух  насыщен   принесенной   с   моря   влагой.   Редкое,   но   вполне
материалистическое природное явление. Вот только почему все  эти  явления,
каждое  из  которых  в  отдельности  легко  об®яснить,   появились   здесь
одновременно?
     За мной кто-то шел,  подстраиваясь  под  ритм  моих  шагов,  но  шаги
преследователя были какие-то необычные - звонкие,  шлепающие.  Словно  тот
шел босиком. Тяжелые  шаги.  Странные.  Только  сейчас  я  сообразил,  что
понятия не имею, в какую сторону иду, - я никогда  не  был  в  этой  части
города. Пожалуй, от машины отказался несколько самонадеянно. Ну, ничего, в
конце концов это отнюдь не джунгли.
     Сворачивая за угол, я украдкой оглянулся, и по спине доползли ледяные
мурашки.
     Громадное, не ниже трех метров  существо,  напоминающее  гориллу  или
взмывшего на дыбки медведя. Оно стояло, слегка сгорбившись, покачиваясь на
полусогнутых ногах, растопырив передние лапы и касаясь ими земли,  голубая
шерсть мягко светилась мягким гнилушечьим светом, горели огромные  красные
глаза. Лица или морды я не смог рассмотреть - сплошная мерцающая шерсть.
     Я стоял и смотрел на него, а оно  стояло  и  смотрело  на  меня.  Нас
разделяло метров тридцать. Сквозь пиджак  я  тронул  кобуру  -  на  месте.
Негромко окликнул:
     - Эй, ты!
     Не обращаться же к такому на "вы"!
     Оно качнулось, негромко, глухо взревело  и  рысцой,  целеустремленно,
вразвалочку направилось ко мне.
     И тогда я побежал. Мне было стыдно,  но  я  ничего  не  мог  с  собой
поделать. Инстинктом, нутром, подсознательно я  понимал  -  это  настоящее
чудовище, а не наряженный для розыгрыша  верзила.  Улица  словно  вымерла,
только редкие фонари, темные окна, шлепающие шаги  и  глухое  ворчание  за
спиной!
     Дома неожиданно  кончились.  Огоньки  следующих  светились  метрах  в
пятистах впереди. Темный пустырь. Свалка. Первобытный страх  прибавил  мне
ловкости, проворства, я несся в бледном свете зеленой  луны,  перепрыгивал
через старые покрышки, налетал на острые куски старого железа и не  ощущал
боли, лавировал среди куч битых бутылок и пластиковых  ящиков,  слышал  за
спиной уханье и топот. Вылетел на косогор, обернулся и  рванул  из  кобуры
пистолет. Большим пальцем опустил предохранитель.
     Чудовище проламывалось сквозь мусор, перло напролом. Больше всего оно
походило на обезьяну, а обезьяны испокон веков были  плохими  бегуньями  -
жаль только, что чудовище явно об этом не подозревало...
     Я заорал:
     - Стой, стрелять буду!
     Я выстрелил, целясь в землю метрах в двух  впереди  него,  чтобы  оно
поняло шутки кончились. А оно  бежало,  совсем  по-обезьяньи  припадая  на
передние лапы, отталкиваясь кулачищами от земли, светилась голубая шерсть,
сверкали красные  глаза,  я  прицелился,  и  выстрелил  уже  по  нему,  на
поражение, и еще раз, и еще, и еще. Никакого результата.
     У меня был двадцатизарядный "хауберк" с магазином системы Стечкина  -
шахматное расположение патронов в обойме. Калибр 11,3 - удар пули способен
остановить лошадь на скаку. Я перекинул рычажок на автоматическую стрельбу
и выпустил оставшиеся патроны тремя очередями - в  голову,  в  шею,  в  то
место, где должно быть сердце Хватило бы и на быка, но оно мчалось, словно
я швырял в него камешки или бил холостыми.
     Я повернулся и побежал. Не  знаю,  кричал  или  нет  Возможно.  Снова
улицы, дома. Жилой квартал. Справа кто-то с воплем шарахнулся во  двор.  Я
бежал. Целовавшаяся под фонарем парочка  недовольно  повернула  головы  на
плюханье шагов, в уши резанул отчаянный девичий визг.
     Парень оказался не из трусливых. В его руке тускло сверкнул нож, я по
инерции пронесся мимо, с трудом затормозил, обернулся и заорал:
     - Куда, дурак?!
     И даже дышать перестал. Чудище  поравнялось  с  ним  Небрежно,  будто
человек, отводящий от лица ветку, оно отпихнуло  незадачливого  гладиатора
левой лапой - по-моему, не особенно и сильно. Он упал, тут  же  вскочил  и
метнул нож вслед чудовищу, на что оно не обратило ровным  счетом  никакого
внимания.
     Я бежал. В лицо ударил тугой свет фар, взревел мотор,  я  прижался  к
стене, загрохотал пулемет, и рядом со мной пронеслась строчка трассирующих
пуль.
     Потом оказалось, что я сижу  в  кузове  открытого  броневика,  пахнет
дизельным топливом и железом,  в  руке  у  меня  зажата  фляга,  и  кто-то
отвинчивает с нее