Вроде бы все в его словах было логично, убедительно, и все же( Так  мог
говорить генерал с шестнадцатого этажа  "Сороканожки", а не  тот человек,  с
которым мы не  раз  делили убогий диванчик  на  втором.  Что-то изменилось в
Феликсе. И мне показалось, что сквозь сукно генеральского мундира пахнуло на
меня знойным ознобом моисейства.
     -- И теперь ты хочешь чужими руками жар загребать?
     -- Не чужими, Перс. Твоими. И не для себя.
     -- Спасибо за честь,  начальник. Только не по плечу она мне, эта честь.
Я сыщик. А это странное  ремесло, Феликс.  Иногда  мне  кажется, что все  мы
барахтаемся  в море,  а  между нами  плавают, лежат  под нами на дне  тысячи
запечатанных  сосудов. Всяких  там кувшинов, амфор, бутылок( И в  каждом  --
тайна.  Грязная, чаще  всего. Вот находит человек бутылку, а  что  в  ней? И
зовет  меня. Но мое дело -- лишь вскрыть. А дальше уж пусть сам думает.  Что
там -- джин или джинн, добро или  дерьмо -- это уж не мое дело. Если джин --
не я пью, он. Если джинн -- не мне он дворцы строит и принцесс поставляет. И
обратно в бутылку его загонять тоже не мне. В мои обязанности входит только,
как в классике было оказано, распечатывание подобных сосудов. Понимаешь?
     -- Вот и распечатай этот. Наш. Общий. Биармский. И ничего не решай.
     -- Ты рискуешь местом. А я? Чем я рискую?
     -- Тебе честно сказать?
     Я посмотрел на него и  вспомнил голубую "каму". А ведь  никакой это  не
Йомалатинтис. Они  тогда обо мне и не думали. И не ребята Феликса.  Выходит,
еще кто-то? Если есть государственная тайна, ее следует охранять(
     --   Нет,  --  сказал  я,  --  можешь  не  говорить.  Но  пойми,  я  не
законодатель. Не депутат. Не  журналист даже. Да  и  будь я  парламентарием(
Закон  не противоречит Конституции. Иначе  его бы не  было, этого закона. За
этим Конституционный суд бдит. Да и с фактами у меня не густо.
     -- Найдешь, если решишься. Да и я помогу.
     -- А самое главное -- надо ли? Ведь одно, два поколения(  А потом закон
не будет  нужен.  Он  умрет.  Все  законы смертны. Бессмертны лишь заповеди,
потому что в них -- этика, мораль, а не кодифицированное право.
     -- Все так, Перс. А если в детях откажут тебе? Мы-то ведь родились  до.
Да   и   законы,   дающие  кому-то   власть,   право  решать,  распределять,
осчастливливать -- умирают очень трудно(
     Я подумал о Магде.
     -- Слушай, -- сказал я. -- Мы с тобой оба юристы. Хотя не знаю, как ты,
а  я видел в юрфаке  только дорогу  к офицерским  погонам. Но оба  мы  равно
знаем,  что  дело не  в  законах. Тридцать  тиранов пощадили  Сократа. А при
демократии -- блестящей афинской демократии -- ему  пришлось выпить  цикуты(
Нет,  Феликс, дело в  том, что политика  и  нравственность  никогда  еще  не
сходились. В людях дело. Во  врачах этих самых,  что за  пять  косых  вместо
вакцины   новокаин  закачивают.  Или  в  тех  чиновниках   из   Министерства
здравоохранения, которые лицензии продают.
     --  Ну,  Перс,  это  уж от  века.  Не  нами  писано: "Законы  святы,  а
исполнители -- лихие супостаты". Вот  затем я и хочу сохранить  свои погоны,
чтобы супостатов поменьше(
     -- Не поможет. Закон -- законом, а люди -- людьми. И их переделываем не
мы. Их воспитывают без  нас. Тут уже  не  те  законы, а я не священник и  не
учитель. Я знаю, как  охранять тот закон, что записан в кодексах. Но вот как
охранять  закон  нравственный?  Ты знаешь, Феликс? Я --  нет.  Но ты хочешь,
чтобы действовал  я. Чего ради? Разогнать Йомалатинтис? Новый вырастет, пока
жив закон о  трофимизации.  В этом ведь не  только несчастные бездетные бабы
заинтересованы.  Вот  автоматы  у  них  чеченские   --  откуда?  И  о  каких
специалистах-биохимиках   говорила   Бьярмуле?  Их  ведь  еще  найти   надо,
физиков-химиков. И заплатить  им. Хорошо заплатить. Вот и распространяют они
эту самую противовакцину на черном  рынке.  И сами же дерут за нее три шкуры
-- на  святую цель. На противовакцину свою, на липовые документы, что Мерячу
предлагали, на оружие, мало ли на что еще! А что все это значит? Что за ними
кое-кто посерьезней стоит. Профессионалы. Идеалистки-то эти о том могут и не
подозревать. А мы с тобой? Вот и не хочу я влезать в это дело. Не мое оно. Я
пусть я буду малодушествующим на пути.  Все равно,  я не знаю, что делать. И
надо ли что-то делать? И еще потому, что боюсь.
     -- Ты?
     -- Я.
     -- Смелый ты мужик. Перс. Я бы не признался.
     -- Ты уже признался. Когда сказал, что о места не хочешь слетать.
     Феликс крякнул.
     -- Так меня!
     -- Прости.
     -- Чего там. Правда ведь. От другого бы не стерпел. А с тобой у нас(
     Так мы ни до чего и не договорились.
     Уже когда Феликс собрался уходить, я спросил:
     -- Слушай, меня до сих пор мучит: клиент у меня был настоящий?
     --  Самый что ни на есть.  Только  найти его было -- что  искать черную
кошку в угольной шахте темной осенней ночью(
     -- (особенно если ее там нет, -- закончил я.
     Мы невесело посмеялись. Поганое  это дело  --  искать кошек. Никогда не
знаешь, что найдешь.
     -- И еще. Это твои ребята в голубой "каме" мне на хвост сесть пытались?
     -- Нет, -- сказал Феликс. -- Я тебе на хвост никого не сажал.
     На этот раз я ему поверил. Только стало мне еще безрадостней.
     Ответ  на этот вопрос я  получил с самой неожиданной стороны. Уже когда
Феликс уехал, Магда подошла ко мне.
     -- Я случайно услышала конец вашего разговора, Марк.
     -- Греха не вижу.
     -- Тебе очень важно знать, кто был в той "каме"?
     -- А ты как думаешь?
     -- Видишь ли( Это не за тобой следили( -- Впервые на  моей памяти Магда
запиналась и подбирала слова. -- Понимаешь,  ты меня вызвал( Срочно( А он не
поверил, что -- работа(
     -- Постой, постой. Кто -- он?
     -- Неважно, кто. Дурак один.
     -- Только не за рулем.
     -- Дурак. Но гонщик.
     Показалось мне,  или  в  самом  деле между последними  двумя ее словами
проскользнула  крохотная, почти неуловимая  пауза? Или я становлюсь  слишком
подозрительным?
     -- Вот и не водись больше с дураками, -- посоветовал я.
     -- Не  буду,  --  пообещала Магда  с  готовностью.  --  Во  веки веков.
Замужним женщинам это не к лицу.
     Замужним! Ого!
     -- Аминь.
     Интересно,  знал  ли  капитан  Бьярмуле, чем занимается  его жена между
концертами и экзерцициями? Хоть  догадывался? И  -- был ли гонщик?  И гонщик
ли?
     И вдруг мне стало противно. К черту! Феликса, Йомалатинтис, гонщиков --
все! Могу я в конце концов просто жить?!
     Очевидно,  что-то  такое проступило у  меня  на физиономии, потому  что
Магда обеспокоенно спросила:
     -- Что? Голова? Болит?
     --  Ерунда,  -- отмахнулся я.  -- Слушай,  давай-ка перед  Севастополем
завернем в Карью. Я тебя со своими познакомлю.
     А заодно -- и поговорю с ними. Они ведь не только родились, ( они "жили
до", как говорит Феликс.
     И  еще я подумал,  что  рано или  поздно  нам  с  Магдой  тоже придется
обращаться за лицензией. Потому что я не  хочу быть последним  из всех Айле,
как Меряч.
     И что тогда?


     Севастополь-Ленинград
     1989