"Озерной", триста первый номер. А дальше видно будет.
     На том мы и порешили.
     Итак,  у меня  был  клиент,  было  дело и даже  аванс.  Я поручил Магде
избавить меня от  билета,  на самолет  и гостиницы  в Севастополе,  а заодно
послать телеграмму Аракелову -- чтобы не ждал зря. В конце концов,  июльское
море  не хуже  июньского,  подводные  гроты  Фиолента  никуда  не денутся, а
никаких планов батиандра на покое моя задержка вроде бы не нарушала.
     Сам  же  я  решил  отправиться  в  Институт  физиологии.  Прежде  всего
следовало  понять,  что за  человек этот  самый  Меряч,  тогда  будет  легче
предположить, что же могло  с ним приключиться. После  нескольких телефонных
звонков я вышел на заместителя  Меряча. Рой Ярвилла, кандидат медицины, судя
по голосу и манере разговаривать  -- человек  не очень  молодой и не слишком
общительный,  удостоил  меня  аудиенции. Правда, не  в институте. Он изволил
назначить  встречу в "Пороховой  бочке", явно рассчитывая  пообедать  за мой
счет.  Я  не имел ничего  против: кухня там приличная, а расходы  все  равно
оплатит  этот  "зализанный  глист",  как  со  свойственной ей  изысканностью
выражений окрестила господина Пугоева Магда.
     Трехэтажная, но благодаря  необ®ятной толщине казавшаяся могучей, башня
возвышалась  посреди  Рыночной  площади.  Лет  двести или  триста  назад там
действительно был пороховой склад, и давший название нынешнему ресторану.  В
хорошую погоду было приятно  посидеть на плоской крыше,  окруженной зубчатою
стеною, где от солнца  укрывал черепичного  цвета  шатровый  тент, а ветерок
обдувал куда  лучше любых  кондиционеров. Но  такое  удовольствие  (  не для
нынешнего гнилого  июня.  Поэтому  я  устроился  в зале  второго этажа  и  в
ожидании  Ярвиллы потихоньку  потягивал  пиво.  Пиво  здесь  было  отменное,
настоящее  бочковое,  а  не  та  баночно-бутылочная бурда,  где консервантов
больше, чем благородного ячменя.
     Ярвилла оказался  пунктуален. Был  он  невысок и коренаст,  лицо  не из
породистых,  но   холеное,   замкнутое;   с   бежевым   костюмом   элегантно
контрастировал  галстук цветов национального флага. Уважаемый ученый явно не
чурался Фронта национального возрождения. Впрочем, во  Фронте состоит -- или
сочувствует ему -- едва ли не треть населения.
     Ярвилла одинаково  внимательно изучил мой патент и  меню, сделал заказ,
явно  пощадив при  этом  кошелек  господина  Пугоева,  и  лишь  после  этого
поинтересовался, чем, собственно, может быть полезен. Я изложил, что являюсь
частным  сыщиком,  представляю  интересы  моего  клиента, Фальстафа Пугоева,
каковой  доводится   родственником   пропавшему  доктору  Мерячу,   и   веду
расследование  упомянутого  исчезновения.   Прежде  всего  меня   интересует
личность непосредственного начальника моего сотрапезника.
     --  Личность(  --  Ярвилла  пожевал  губами.  --  Что  ж,  доктор Меряч
несомненно  личность. Даже, я бы сказал, личность примечательная. Но, видите
ли, мне бы очень не хотелось ни навязывать, ни предлагать вам своих  оценок.
Я  могу  быть суб®ективным, в чем-то  -- неправым, вас же это лишь собьет  с
толку.  Давайте  лучше  придерживаться  фактов,  то  есть  тех  предметов  и
категорий, о которых мои суждения могут быть конкретны и об®ективны.
     Вот  как!  Что  ж,  будем  играть  по  правилам  кандидата  Ярвиллы.  А
понадобится -- и смухлевать не грех.
     -- Вы сказали, что доктор Меряч -- личность примечательная. Какой смысл
вкладываете вы в эти слова?
     -- К сожалению, они относятся как раз к той области оценок, которой мне
хотелось  бы  избежать.  Но,  сказав  "а",  приходится  говорить и "б". Иное
показалось бы нелогичным. Прежде  всего, я имел в виду,  что патрон является
прекрасным, больше того ( блестящим специалистом. Цепкость и нетривиальность
мышления плюс врожденный дар экспериментатора. Вот только факты: университет
он окончил  в  двадцать,  кандидатскую  диссертацию  защитил в двадцать три,
докторскую -- в двадцать восемь. Причем, заметьте, в Санкт-Петербурге. Он --
почетный   доктор   десятка   университетов,   и  отнюдь   не  только  стран
Конфедерации. Насколько мне известно, в этом году его  должны были выдвинуть
в академики. Впрочем, здесь мы вновь вступаем на зыбкую почву предположений.
     Ах ты,  лис! За гладкими периодами проступала очевидная зависть. А это,
между  прочим, один  из смертных грехов. Правда, нашему брату  с  грешниками
иметь дело заметно проще, чем с праведниками.  Да и  встречаются  праведники
куда реже(
     -- А чем он, собственно, занимался? -- это  был уход в сторону, гораздо
больше  меня интересовало,  что представляет собой  пропавший  биохимик.  Но
кружной путь -- часто самый короткий. Банально, но факт.
     --  Почему  вы  говорите  в  прошедшем  времени? --  вопросом на вопрос
отозвался Ярвилла. -- У вас есть основания предполагать, что(
     --  Нет, -- перебил  я  его.  -- Пока у  меня нет никаких  оснований  и
никаких предположений.  Я просто имел в виду  -- чем он занимался до  своего
исчезновения.
     -- Как и  вся наша лаборатория -- вакциной Трофимова. Это наша основная
тема.
     --  Но ведь  вакцина Трофимова создана  Бог весть  когда. Если  женщины
Биармии чуть ли не четверть  века проходят поголовную трофимизацию, о  каких
еще исследованиях можно говорить?
     -- Вы правы и не правы, друг мой.  Вакцина действительно была создана в
девяносто третьем году.  После первых проверок она  была  признана  наиболее
эффективным   и  не  имеющим  побочных  явлений   средством   предупреждения
беременности, и как таковое вошла в мировую практику. Тотальная, или, как вы
выразились, поголовная трофимизация в  Биармии  проводится действительно вот
уже двадцать семь лет. Во всем этом вы правы. Но мы обязаны исследовать даже
самые  отдаленные последствия трофимизации.  Ведь на скольких бы  поколениях
мышей,  собак  или шимпанзе мы ни прослеживали  ее воздействие, на  человеке
широкомасштабные  эксперименты  пока, по сути  дела, не  ставились.  И  хотя
теория  полностью  исключает  какие бы  то ни  было  негативные последствия,
контроль  необходим.  Но это  только  первая  задача.  Есть  и  вторая.  Вы,
наверное, лучше  меня знаете,  что  гражданская сознательность  не  является
всеобщей добродетелью, в том числе и у нас в Биармии. А это означает, что на
черном рынке  то и дело появляются препараты, ослабляющие или нейтрализующие
действие вакцины  Трофимова.  Что, в  свою очередь,  порождает необходимость
непрерывно совершенствовать  ее, чем  и  занимается  наша  лаборатория.  Как
видите, поле деятельности обширное.
     -- Понятно. Скажите,  а есть у  доктора  Меряча враги? Те, кто мог быть
заинтересован в его исчезновении?
     -- У кого нет врагов? -- снова вопросом на вопрос ответил Ярвилла.
     -- А конкретнее можно?
     -- Пожалуйста. Я.
     Что это -- удивительная искренность или поразительное нахальство?
     -- Вы?
     -- Конечно. Если Меряч не вернется, --  заметьте,  ничего  худого я ему
никогда  не желал и не желаю, --  работу  нашей лаборатории возглавлю я.  И,
смею надеяться, справлюсь.
     -- Но вы же сами говорили о выдающихся достоинствах Меряча.
     -- И продолжаю утверждать это. Но и я обладаю не меньшими.
     Пожалуй, это все-таки нахальство. И ущемленное самолюбие в придачу.
     Ярвилла в упор посмотрел на меня.
     -- И поверьте, друг мой, что это  не гипертрофированное самомнение. Это
трезвая самооценка. -- В голосе его прозвучала какая-то нотка,  которую я не
взялся бы  определить, но  почему-то  поверил ему. Впрочем, это  уже  не мое
дело.
     -- И еще одно, --  продолжил Ярвилла,  все так же не отводя взгляда. --
Запомните, пожалуйста. Я не убивал Меряча, не похищал его и вообще не имею к
его исчезновению ни малейшего  отношения. Хотя  печалиться по этому  поводу,
поверьте, не стану. Полиция,  кажется, поняла  это. Надеюсь, поймете и вы. И
спасибо за обед.
     Он поднялся и, не попрощавшись, направился к выходу. Но на третьем шаге
остановился и обернулся.
     --  А  если  вас  интересует  личность  Меряча,  --  поговорите  с  его
любовницей. Думаю, она сможет оказаться в этом отношении иуда полезнее меня.
Я молчал.
     -- Ее зовут  Рита.  Рита  Лани. Работает  в  "Детинце". Это  на севере,
где-то под Марьямэ.
     И  он уверенной  походкой зашагал прочь.  Парфянская  стрела или добрый
совет?  Непрост, ох, непрост  был Ярвилла(.  У меня возникло  такое чувство,
словно  вместо  полтинника мне  в  копилку  кинули блестящую пуговицу. Может
быть,  как раз  в  пятьдесят белок  ценой. А  может  --  и  в  куну. Но  вот
пригодится она или нет ( Бог весть.
     И только одного вопроса задавать Ярвилле я не стал. Потому что в ответе
был уверен.  Таким  неудовлетворенным,  нескрываемым честолюбием, пусть даже
самым обоснованным, чаще всего страдают в Биармии те, у кого нет детей.


        III

     Прежде чем покинуть "Пороховую бочку", я позвонил в контору. Магда была
еще там, и я попросил ее дождаться моего возвращения.
     Увидев мою постную физиономию, она ни слова не говоря препроводила меня
в  "задушевную" и  усадила  на диван.  Задернутые шторы  отсекали комнату от
паскудной  непогоды.  Акустика  источала  что-то медленное  и  ласковое. Бра
бросали  приглушенный свет  на стеклянный столик, где горело  свеча и  стоял
запотелый стакан. Аромат "самого смелого" я бы узнал и за версту.
     -- Расслабьтесь, Марк,  -- посоветовала Магда. --  Слабость --  изнанка
силы.
     --  Уже, -- честно признался я. -- Спасибо, боевая  подруга. Как всегда
-- то, что надо. А себе нальешь?
     --  Шампанское  -- вроде повода пока  нет,  а ничего  другого  я,  если
помните, не употребляю. Но могу посидеть пять минут за компанию.
     -- Только пять?
     --  Или чуть-чуть больше. Но немножко. Мне  еще надо заскочить домой  и
привести себя в порядок.
     -- Свидание?
     -- Не угадали, Марк. Ночной концерт Инги Бьярмуле. И билет обошелся мне
ох, как недешево.
     -- А кто это?
     -- Господи, Марк, на каком свете вы живете? Это же лучшая гитаристка со
времен Анидо! Она гастролирует по свету куда больше, чем концертирует здесь.
И попасть на ее концерт не легче, чем стать "мисс Биармия".
     -- А тебя это привлекает?
     -- Концерт?
     -- Нет, "мисс Биармия".
     --  Куда  уж  мне,  -- Магда притворно  вздохнула,  явно  набиваясь  на
комплимент.  Но я  стоически  молчал, потягивая коктейль. Лучше, чтобы  наши
отношения не переходили  определенной грани. А дистанция от  комплиментов до
постели в наш трофимизированный век слишком коротка. Кстати, о(
     -- Слушай, ты не могла бы просветить меня по части трофимизации?
     Способность  женщин к метаморфозам  всегда ставила  меня в тупик. Магда
взвилась:
     -- Может устроить еще и сеанс  прикладной гинекологии? Она выскочила из
комнаты,  и  сразу  же  вслед  за  этим  хлопнула  входная  дверь.  Я  сидел
дурак-дураком. И ведь я мог поставить свой  патент  против рваного  ботинка,
что  Магда уже не раз готова была поехать ко  мне или даже остаться здесь, в
"задушевной",  прояви   я  некоторую  активность.  Больше   того,  я  сильно
подозревал, что рано  или поздно  это  должно  будет случиться. И  не потому
совсем, что была она вполне современной девушкой. Просто я ей нравился.  Так
же, как она мне. Не знаю, насколько, но -- факт. И вдруг -- такой всплеск(
     Впрочем,  через полчаса Магда  вернулась. Хотя это  и не совсем  точное
слово. Она возникла в комнате и метнула на столик  передо мной кучу каких-то
бумаг.
     -- Что это?
     --  Проспекты.  И брошюры.  Из  ближайшей женской  консультации.  Желаю
понаслаждаться от души!
     И она исчезла с последним порывом бури -- на этот раз окончательно.


        x x x

     Хотя  было   еще  не  очень  поздно,  я  решил  заночевать  в  конторе.
"Задушевная"  не  раз  уже  служила мне  спальней,  в  шкафу  всегда  лежала
свежевыглаженная пижама, а  в холодильнике магдиными  стараниями не  иссякал
кое-какой припас. Я принял  душ,  закутался в  халат  и завалился на  диван,
пододвинув поближе принесенные Магдой проспекты.
     Дебаты  по программе национального возрождения и проблемам трофимизации
пришлись на мое детство, и никаких воспоминаний  об этих временах у меня  не
сохранилось. Вернее, воспоминаний было сколько  угодно  -- о  том, например,
как мы исследовали заброшенные, еще времен  Второй  мировой,  доты  Озерного
укрепрайона.  Или   как  отправлялись  в  плавание   через   озеро  Вено  на
доморощенном "Кон-Тики" (к счастью, нас успели снять до того, как плот начал
разваливаться). Но к делу все это ни малейшего отношения  не имело. Какие-то
отдельные  фрагменты  зацепились  в памяти  со школьных времен, но  были они
слишком  отрывочными  и  бессвязными,  чтобы  на это можно  было  опереться.
Поэтому    посмотрим,    что    пишут    специалисты.    Пусть    даже    на
рекламно-просветительском уровне. Возможно, этого и хватит(
     Часа  через два в  голове у меня сложилась довольно  стройная картинка.
Надо признать, авторы  и составители  всех  этих проспектов и брошюрок  были
специалистами хорошего класса. Кстати, одна из них  -- по истории вопроса --
принадлежала перу  кандидата медицины Р.Ярвиллы( Не  знаю  уж, какой он  там
ученый, но писатель в нем явно пропал.
     Программа   национального   возрождения   сформировалась   лет    через
десять-двенадцать  после того, как наша республика  из номинально-автономной
превратилась  в  суверенную,  вернула  историческое название -- Биармия -- и
обрела в  Конфедерации  статус равного  среди равных.  Постепенно  биармы из
разных концов бывшего  Союза стали стягиваться на свою  историческую родину.
Медленно  и  трудно, но  все-таки шла национальная  консолидация, более  или
менее завершившаяся  примерно к тому  времени,  когда я появился на свет.  А
чуть  раньше  родилась  идея жесткого контроля  рождаемости. Идея отнюдь  не
новая  --  в каких только странах  ни пытались ее осуществить,  но нигде еще
всерьез это не получилось. Даже там, где было  настоятельной необходимостью.
Мы оказались первыми.
     В свое время я вычитал в музее Херсонесского заповедника, что земельный
надел  греческого колониста  достигал  ни много ни мало -- тридцати с лишним
гектаров. Конечно, кормился  с  них  не один колонист -- вся его семья и все
его рабы. Само  собой,  за двадцать пять веков  многое  изменилось. Но  даже
после всех прогрессов и  зеленых революций  доктора  Борлога на долю каждого
человека должен  приходиться  гектар  пашни, сада,  огорода(  И  как ни  мал
биармский  народ  --  всего-то  нас,  не  считая  диаспоры,  три с половиной
миллиона  --  кормиться ему должно со своей земли. Вот только где ее  взять?
Пригодной --  не больно-то густо, как ни крути, а все-таки зона рискованного
земледелия;  к  тому же половину,  если  не  больше, еще  только  предстояло
возродить  к жизни. Вволю  поиздевались над  ней  предки.  Не щадя сил.  Это
сейчас  уже можно  сказать, что  многое  удалось.  А  полвека  назад  задача
представлялась едва ли не утопической.  И тогда родился лозунг: пусть станет
нас меньше, но жить будем лучше.
     Тут   и    подвернулась   под   руку   вакцина   Трофимова.   Идеальное
противозачаточное   средство.   Ежегодная  прививка   давала   стопроцентную
гарантию, причем главным преимуществом этого метода была даже не столько его
абсолютная надежность  (один отказ  на  девять  с  половиной тысяч), сколько
полная безвредность. Я  не больно-то разбираюсь в биохимии и физиологии,  но
главное  уловил:  ничего  общего   с   прежними   гормональными  препаратами
трофимизация  не имела. Скорее уж напоминала аутогемотерапию: некий субстрат
извлекался  непосредственно   из  организма  и  после  надлежащей  обработки
организму  же  возвращался. Ничего чужеродного,  никакой химии.  Тогда и был
внесен  законопроект   о  всеобщей  трофимизации.  Споров   было  множество.
Сторонники и противники схлестывались на  всевозможных аренах. Активнее всех
возражала   церковь,  причем  все  конфессии   обнаружили   в   этой  борьбе
поразительное единство. Родилось  и  об®единение сторонников трофимизации --
Фронт   национального   возрождения.  В  конце  концов   пришлось  проводить
референдум. Большинством  -- незначительным, но достаточным  -- законопроект
обрел  силу закона. Всем  (или почти  всем) хотелось,  чтобы дети жили лучше
них.  Пусть даже детей этих  будет меньше.  Отныне каждой женщине раз в  год
делалась прививка (прочтя описание этой процедуры, я, кажется, понял причину
магдиного взрыва). К тому же право иметь детей стало дополнительным стимулом
-- было решено,  что  в  первую очередь предоставляться  оно будет  тем, кто
исповедует здоровый образ жизни и больше потрудился на благо Биармии.
     Мои  занятия  прервал  телефонный  звонок.  Было уже за  полночь,  и  я
чертыхнулся.
     -- Ну как, Перс, накопал что-нибудь? Помощь нужна? -- это был Феликс.
     -- Понадобится, сам позвоню, -- отрезал я и повесил трубку.
     Дороги  до  "Детинца" было  часа  три, приехать  туда стоило  пораньше,
поэтому я завел будильник на шесть утра. Потом нырнул под плед и уснул.


        x x x

     Первые  полсотни  километров  по  выезде  из  столицы  шоссе  повторяет
прихотливые, но  плавные  извивы  русла  Виэны.  Мой  "алеко" бежал довольно
резво,  невзирая на свой достаточно почтенный  возраст. Конечно, пора бы его
сменить. После  покупки дома новых крупных трат вроде не  предстояло  (когда
же, наконец, машины у  нас  подешевеют настолько, чтобы не считаться крупной
тратой?), но расставаться с ним мне было жаль. Не то чтобы я так уж привыкал
к вещам, но машина -- не вещь. Она почти товарищ. Как лошадь.
     От Солдатова дорога свернула на север. Теперь шоссе рассекало лес почти
по  прямой,  от  поворота  до поворота вполне можно было  выспаться.  Однако
однообразной  эту  часть  пути  я бы  не  назвал.  То  и  дело  по  сторонам
открывались озера,  и при всей схожести каждое  было в  чем-то  неповторимо.
Изредка я  проскакивал  через  деревни --  в  этой  части страны  фермерских
хозяйств мало,  преобладают крупные  кооперативы, в основном скотоводческие,
одним  словом, мясной  край. В  одной из деревень я остановился на полчаса и
позавтракал в  придорожной закусерии.  Кормили  здесь  весьма прилично,  без
изысков, но  по-домашнему  основательно.  В "Пороховой  бочке"  одной  такой
порции хватило бы на троих.
     В   половине   десятого   над  лесом  завиднелись  золоченые   луковицы
Покровского  собора -- я под®езжал к "Детинцу". Когда-то он был православным
монастырем --  из тех, рожденных радением Сергия Радонежского, где  иноки  с
одинаковой сноровкой  звонили в колокола и  палили из пушек, а к бердышам да
пищалям были  привычны не меньше, чем к наперсным крестам. Он  разрастался и
богател  --  пока  после  переворота  тысяча девятьсот семнадцатого  монахов
отсюда не выгнали безо всяких церемоний. Что только  ни обосновывалось здесь
потом:  от  складов до тюрьмы  и  от каких-то мастерских до психиатрического
интерната. На здания всем было, само собой, наплевать. Лет двадцать пришлось
провозиться  здесь энтузиастам  и  подвижникам,  прежде  чем  Свято-Михайлов
монастырь обрел  божеский вид.  Однако церкви он оказался не нужен. И  тогда
его  превратили  в  "Детинец"  --  нечто  среднее  между  сиротским приютом,
деревней "СОС" и  античным полисом. Целый  детский город, со своими школами,
спортивными  комплексами,  огромными  подсобными  хозяйствами.  Если  верить
легендам,  некогда  монахи  выращивали  тут  дыни  и  виноград.  Как  насчет
винограда  не знаю, но продуктов "Детинца" в  его фирменных лавках хватает в
столице  лишь  до  обеда.  Причем работают ребята  в охотку,  это отнюдь  не
трудовая  повинность. Все  это я знал  не понаслышке. Биармия  --  маленькая
страна,  и здесь  немного сыщется мест, где не  побывал  бы человек, ведущий
мало-мальски под