все же  удалось  отвоевать.  Но  какое  было
побоище!
   Потом погрузка закончится, и он с тем же каргоботом отправится на базу.
Вообще-то грузовым звездолетам не положено брать пассажиров, но пассажиром
Бец и не будет - для него приготовлено место резервного пилота.  И  в  его
распоряжении будет два месяца - за всю историю грузового флота еще не было
случая, чтобы кому-нибудь в рейсе понадобился резервный пилот. Можно будет
отоспаться.  Можно  будет...  Поскучать  можно  будет  -  вволю.  Зато  по
возвращении ему наверняка уготовлен какой-нибудь стоящий маршрут. Плата за
скуку. За эти дурацкие командировки.
   "Танькина заводь". Бец воззрился на  табло.  Все  правильно.  "Танькина
заводь"...
   Когда двери открылись, Бец  не  задумываясь  шагнул  на  перрон.  Здесь
только что кончился дождь - разогретый солнцем габропласт парил и  высыхал
чуть ли не на глазах. Бец взглянул вслед карвейру, но уже не увидел змейки
поезда.  Только  гранилитовая  полоска  пути   поблескивала   на   солнце,
постепенно превращаясь в нить, а потом исчезая совсем. Перрон поворачивал,
и путь пропал из виду. Когда скорость упала до минимума, Бец  соскочил  на
землю и огляделся.
   Прямо перед ним поднимались гигантские кедроберезы.  "Должно  быть,  им
лет по триста", - с невольным уважением подумал Бец.  В  широкие  просветы
между стволами виднелась полоска воды - скорее  река,  чем  озеро.  Справа
просвечивали крыши нескольких домиков - явно не промышленный  поселок,  не
ферма и даже не курортное поселение. Больше всего они напоминали био-  или
метеостанцию.
   Бец напрямик пошел к воде. Это  в  самом  деле  была  река.  Здесь  она
поворачивала и образовывала заводь, небольшую, но удивительно спокойную  и
чистую. Сквозь прозрачную зелень воды виднелся мелкий песок дна.


   "Так вот ты какая, Танькина  заводь",  -  подумал  Бец.  Он  оглянулся,
словно ища эту неведомую Таньку; он  уже  знал,  какая  она  должна  быть:
невысокая, рыжая, вся в невысохших еще капельках воды -  Танька,  вышедша
из своей заводи. Этакая русалка. Наяда. Но ни русалки, ни наяды  не  было.
Только в нескольких шагах от  него  крупный  -  почти  по  колено  Бецу  -
жук-любопыт привалился спиной к трухлявому пню и, упершись четырьмя лапами
в землю, остальными чистил усы. Бец подмигнул ему.
   Было четыре сорок. До ближайшего поезда оставалось еще больше получаса,
а делать Бецу, в сущности, было здесь ровным счетом нечего. Берег довольно
круто падал к воде. Бец спустился  на  несколько  шагов  и  растянулся  на
влажной серой траве, покрывавшей склон.
   Зачем он пришел сюда?  Его  завлекло  название.  И  само  по  себе  это
здорово. Ведь те места, где живет человек, уже именами своими должны звать
к себе. Южные плантации, вспомнил Бец, Изыскательское, Зеленый  поселок...
Это же сплошное назывательство. Описательство. Ничего не говорящее и ни  к
чему не обязывающее. "Что мне за дело, Южные это плантации или Северные? А
Зеленых, Синих и Красных  поселков...  Вообще,  -  подумал  он,  -  откуда
берутся эти имена?"
   Вот Разведчики открывают новую планету. Они называют ее - называют  как
угодно - по первому понравившемуся звукосочетанию  или  по  имени  любимой
девушки третьего пилота. Так появляются Лиды и Ксении.
   Приходят Пионеры, появляются карты, и все, что можно на них разглядеть,
получает свои имена. По большей части  это  имена,  принесенные  с  собой,
имена мемориальные. Кратер Циолковского, остров Маяковского, море Эйриса -
это история, память, символ мира, оставленного ради этой новой  земли.  Но
жить среди таких названий - жить в Пантеоне. В музее. Появляются  и  имена
описательные: Южный материк, Восточный океан. Желтая степь, Горькое озеро.
В этом что-то есть. Прочтя на карте: "оз. Горькое" - ты понимаешь:  кто-то
побывал здесь до тебя, пил эту воду. И ты уже не один.
   Потом настает черед Строителей, и они тоже вносят свою лепту,  вписыва
в карты поселок Изыскательский, речку Буровую, мыс Шурф. Порой среди  этих
названий мелькнет вдруг Приют Бродяги. Это явно лучше. Есть в нем какая-то
многосмысловость. Но все равно - лишь когда появится  вот  такая  Танькина
заводь, лишь тогда новый мир становится для человека по-настоящему  своим.
И прочтя это название на табло  в  вагоне,  ты  невольно  выскочишь,  хот
делать этого тебе ни с какой точки зрения не надо.
   Интересно, подумал Бец, как рождается такое название? Может быть, здесь
проходили изыскатели, и им встретилась  девчонка  из  соседнего  отряда  -
кареглазая, веснушчатая, только что вышедшая из воды... Может, у топографа
в этот день родилась дочка, он только что узнал  об  этом  и  на  радостях
написал ее имя на планшете. Быть может, у безымянной  еще  реки  построили
метеостанцию, и на ней наблюдателем или оператором работала рыжая девчонка
Танька. Постепенно это место стали называть  Танькиной  заводью.  А  когда
мимо прошла трасса карвейра,  ближайший  перрон  так  и  назвали:  "Перрон
Танькина заводь". Бесполезно гадать об этом. Ксения не  из  самых  молодых
планет, и вряд ли здесь сохранился еще кто-либо из первопоселенцев. А  дл
всех, живущих сейчас, это название так же загадочно, как для меня...
   Что-то щекотало Беца за ухом - словно там ползал  какой-то  жучок.  Бец
пощупал, но никого не поймал. Тогда он приподнялся на локте  и  посмотрел.
Над примятой его телом травой упруго вздрагивал похожий на прутик  антенны
стебелек. Весь он был  каким-то  вызывающе-дразнящим:  ярко-зеленый  среди
седой  травы,  гибкий,  изящный,  с  кокетливым  султанчиком  на  макушке.
Инстинктивно Бец протянул руку, сорвал его и пожевал  кончик.  Вкусом  это
больше всего напоминало  земную  подснежную  клюкву  -  зуболомно-холодной
кислотой  обволокло  рот,  а  вдыхаемый  воздух  словно  стал   свежее   и
ароматнее...
   Бец заложил руки  за  голову.  В  небе  медленно  проплывали  облака  -
сверкающие горы зеленой пены, такие зеленые и такие сверкающие,  что  Бецу
стало страшно. Такого не бывает, хотелось ему сказать. Но он-то знал,  что
такое бывает, есть - на Ксении. И вдруг  ему  захотелось  махнуть  на  все
рукой, послать на базу письмо, а самому остаться  здесь,  обосноваться  на
био- или метеостанции у Танькнной заводи, каждый день вот так  валяться  в
траве и смотреть  на  зеленые  облака,  величественно  плывущие  по  небу.
Величественно, как стартующий на гравитре каргобот.
   Через два месяца каргобот подойдет к базе и  встанет  на  разгрузку.  И
наверняка окажется, что уже завтра уходит в  маршрут  "Эксплорер",  а  там
вакантно место первого пилота, потому что их штатный  пилот  женился  и  у
него медовый месяц, а кто-то еще в отпуску... И координатор  скажет  Бецу:
"Что ты думаешь по этому поводу?" Скажет, как будто не знает, что Бец  уже
давно ждал этого.
   Бец рывком встал на ноги. Если он не хочет опоздать на следующий поезд,
ему пора двигаться.
   Входя в рощу,  он  оглянулся.  Вода  была  все  такой  же  спокойной  и
прозрачной. "Ну, что ж, прощай, - подумал Бец, - прощай, Танькина заводь!"


   Когда поезд и перрон уравняли  скорости,  пилот  Хорват  Бец  шагнул  в
радушно распахнувшуюся дверь. В вагоне никого не было. Он сел в  кресло  и
свернул его,  устраиваясь  поудобнее.  За  окном  мчалась  навстречу  чуть
всхолмленная равнина...
   "И все-таки, - думал Бец, - если когда-нибудь я устану и захочу осесть,
я приеду сюда и поселюсь в маленьком коттедже у Танькиной заводи. Впрочем,
вернусь я вряд ли. Скорее я останусь на каком-нибудь из молодых миров,  но
только в том месте, которое будет  называться  столь  же  человечески.  Не
важно, как. Лишь бы в имени чувствовалось тепло живущих там людей. А может
быть, я сам найду такое место и стану его первым жителем...
   Он провел языком по губам и, прикрыв глаза, вслушался, как снова волной
прокатился по рту что-то смутно напоминающий и вместе с тем ни на  что  не
похожий, свежий, кислый, горький, сладкий вкус - вкус травы.
   Танькина  заводь  осталась  уже  далеко  позади,   а   сейчас   карвейр
стремительно приближал Беца к Звездолетному парку. На табло в конце вагона
через каждые несколько минут вспыхивали названия:
   "Ферма Кентавр", "Индустриальное", "Рыбозеро"...
   Но теперь Бец был уверен: чем дольше и дальше будет уходить он  отсюда,
каждый гол и каждый парсек станут лишь приближать его к Танькиной заводи.



        Андрей Балабуха. Путями космопроходцев


   - Пошли на третий, - сказал Баркан. Он имел в виду третий виток облета.
Поскольку он ни к кому в отдельности не обращался, ответа не  последовало.
Впрочем,  ответа  Баркан  и  не  ждал.  Он  слегка   ослабил   ремни,   но
оборачиваться не стал: чем заняты остальные четверо, было ясно и без того.
Баркан отчетливо представил их себе. Штурман Бурдо,  работа  которого  уже
практически кончилась, сидит сейчас с закрытыми глазами и мечтает. О  чем?
Трудно сказать. Но одно можно утверждать с точностью - мысли его  не  там,
внизу, а на Земле, в Академии Космонавигации. Он,  наверное,  больше  всех
думает о возвращении. Оно и понятно - годы  дают  себя  знать.  И  Баркану
понять это гораздо легче остальных: он и сам не намного моложе...  А  юна
троица,  пожалуй  и  после  трех  месяцев  полета  все   остается   внове,
мужественно вперила взгляды в экраны и ждет посадки. Сейчас они  чувствуют
себя героями-космопроходцами. В конечном счете именно  они  ведь  добились
организации этого перелета. Неразлучная тройка -  Банах,  Белин,  Беляков:
бортинженер, врач и связист.
   - Аварийная связь? - спросил Баркан.
   - Есть, шеф-пилот! - До чего же Уолт любит уставное  обращение,  просто
диву даешься! Впрочем, играть, так по всем правилам.
   - Посадка через пятнадцать минут. Проверить крепления. Беляков - салон.
Белин - кубрик.
   Баркан услышал, как  что-то  звонко  клацнуло,  -  наверное,  магнитна
подкова о комингс. "Да, - подумал Баркан. - Невесомость. Одно дело - сутки
на орбитальном тренажере, а другое - три месяца полета. Всю душу вымотало.
И эти магнитные подковы. Идешь как по болоту  -  ногу  поставил,  а  потом
приходится вытягивать. Нет, все-таки мы многого недооценили на Земле..."
   - Инженер, - спросил Баркан, - как твои пластыри, инженер?
   Банах, как всегда, ответил не сразу.
   - Пластыри... Что пластыри? Выдержат пластыри.
   "И это тоже, - подумал Баркан. - Пластыри. Хорошо, хоть они не подвели.
Не то, что противометеоритная автоматика. Пять дырок. Должно быть, снаружи
выглядит впечатляюще - термоброня аварийных пластырей придает кораблю  вид
этакого заслуженного ветерана, которому пора на отдых".
   - Порядок, шеф-пилот. Крепления проверены.
   - Хорошо.
   - В салоне порядок.
   - Хорошо. По местам!
   Теперь только посадка. Вроде бы все должно быть хорошо. И все-таки... А
все-таки главное, конечно, не это:  мелочи,  мелочи...  Самое  страшное  -
мелочи. Бытовые удобства. Похлебка из  хлореллы.  Тьфу!  Горячая  ванна  и
ионный душ - вот чего нам больше всего не хватало. Кто  бы  мог  подумать,
что нас заест быт? Вернее, отсутствие оного...
   Пора!
   Теперь только бы не уйти с луча. Держать его в кресте. Вот  так.  Ну  и
рысклив же ты, дружок...
   Сейчас Баркан был как бы мозгом, пересаженным  в  чужое  и  потому  еще
непослушное тело, которое надо было заставить подчиняться, потому  что  от
этого зависело все - вплоть до самой жизни. И тело подчинилось,  неохотно,
трудно, но подчинилось.
   И вдруг  корабль  словно  уткнулся  в  какую-то  тугую,  вязкую  стену.
Двигатели продолжали изрыгать пламя, корпус дрожал и стонал,  не  в  силах
сдвинуться с места. Амортизаторы противоперегрузочных  кресел  просели  до
упора.
   - Инженер! -  крикнул  Баркан.  Банах  кивнул.  И  сразу  же  наступила
удивительная тишина. И - легкость.
   Баркан тыльной стороной ладони провел по лицу.
   - Все, - выдохнул он. - Конец...


   Внешне здание музея истории Плутона напоминало первые  города  планеты:
ауропластовый  купол,  золотисто  поблескивающий  в  лучах  искусственного
солнца. Купол этот вздымался над  широко  раскинувшимся  парком  -  елями,
лиственницами, пихтами и сибирскими кедрачами, лучше всех  прижившимися  в
новом мире. Центр здания находился в одном из  фокусов  обширной,  залитой
габбропластом  эллиптической  площади,  а  в  другом   фокусе   возвышалс
пьедестал  будущего  памятника   первооткрывателям   -   огромная   плита,
вырезанная из первозданного вулканического плато в том  самом  месте,  где
когда-то сел "Аршак".
   Вся площадь была уже запружена людьми, но  все  новые  и  новые  потоки
продолжали вливаться из аллей парка;  целый  рой  повис  над  площадью  на
гравитрах. Весь воздух был наполнен сдержанным гулом и  говором.  И  вдруг
откуда-то раздался перекрывший этот шум возглас:
   - Идут! Вот они!
   В зените появились четыре темные точки, образовавшие квадрат, в  центре
которого яростным пламенем горела  маленькая  желтая  звездочка.  Вот  она
погасла, и на ее месте осталось темное  пятнышко  -  сразу  было  даже  не
понять, действительно ли там что-то есть или это только оптический  обман.
Но темное пятнышко медленно опускалось, постепенно  приобретая  вытянутую,
сигарообразную форму.
   - Взяли полем и ведут, - сказал кто-то.
   А потом тишина взорвалась фейерверком приветственных возгласов, криков:
рой гравитристов пришел в хаотическое, броуновское движение.
   Через несколько минут на плите-пьедестале уже стоял, слегка покачиваясь
на коленчатых  лапах-амортизаторах,  корабль,  темное  веретено,  покрытое
прогоревшей и из®еденной термоброней, с ясно видными заплатками  пластырей
и трудноразличимыми буквами по-русски и на  интерлинге  -  "Аршак".  А  по
выскользнувшей из  люка  лестнице  спускались  пять  человек  в  странных,
непривычных скафандрах...
   Цепочкой шли они через толпу, и та раздвигалась перед ними, пока кто-то
не крикнул:
   - Качать их! Качать!
   Шедший впереди пытался было отбиваться, но это было безнадежно.
   Только через час они наконец выбрались из парка и вошли  в  приземистое
здание станции телетранспортировки, чтобы мгновенно  выйти  из  такого  же
здания дома, на Земле.


   - ...состоялось открытие музея истории на  Плутоне.  К  открытию  музе
было  приурочено  и  прибытие  атомно-импульсного  корабля  "Аршак".  Этот
корабль, являющийся двойником того, на котором триста лет  назад  достигли
Плутона первые посланцы Земли, был собран по найденным  в  архивах  Совета
Космонавигации  чертежам  и  своим  ходом  перегнан  на  Плутон  экипажем,
состоявшим из преподавателей Академии  Космонавигации  Валерия  Баркана  и
Сергея Бурдо и курсантов  Уолтера  Белякова,  Ярослава  Белина  и  Виктора
Банаха. Сейчас "Аршак" поставлен перед зданием...
   Баркан выключил экран и поднялся. Пора идти в аудиторию. "А все-таки, -
подумал он, - для ребят это были неплохие каникулы. Да и практика тоже.  И
нам с Сережей не вредно было встряхнуться..."





        Андрей Балабуха. Забытый вариант


   Когда третий и последний из реакторов "Коннора" был  катапультирован  и
взорвался в  полусотне  километров  от  места  посадки,  оставив  в  песке
спекшийся в стекло кратер, до поверхности планеты оставалось  чуть  больше
двух   километров.   Теперь   тормозить.   можно   было   лишь   аварийным
бороводородным двигателем, но, для того чтобы тридцать секунд  его  работы
при сложившейся ситуации дали ощутимый эффект, масса корабля была  слишком
велика. Бонк катапультировал двигательный отсек  -  это  две  тысячи  тонн
мертвого груза. Разноцветные кривые на экране вычислителя  сблизились,  но
не слились: мало! Еще четыреста девяносто тонн. И это  были  два  танка  с
питьевой водой. Бонк, не задумываясь, нажал клавишу катапульты. А затем  -
короткий, яростный, спасительный удар бороводородных двигателей. Еще. Еще.
Еще...
   Посадка оказалась не слишком мягкой. Крейсер тряхнуло, кресло обхватило
Бонка, удержало, отпустило. Он потер рукой грудь, по  которой  разливалась
тупая боль от ушиба.
   Реакторная  чума!  Откуда-то  приходит  поток   излучения,   достаточно
жесткого, чтобы свободно пронизать броню крейсера, и при  этом  достаточно
активного,  чтобы  вывести  из-под  контроля   реакцию   синтеза   тяжелых
хроноквантов в корабельных реакторах... Бонк никогда не верил  в  нее.  На
Звездном Флоте о ней ходили легенды, но ни разу ему не довелось  встретить
человека, который бы столкнулся с реакторной чумой  сам.  Где-то,  кто-то,
когда-то... Что ж, значит, он будет первым.
   Бонк утопил в подлокотник клавишу селектора.
   - Всем. Говорит шеф-пилот. Командирам техчастей представить доклады  по
форме "С". Членов совета прошу явиться в рубку. Конец.
   Принимать  доклады  было  обязанностью  Болла,   первого   астрогатора,
сидевшего в кресле справа, и Бонк прислушивался к ним  вполуха,  глядя  на
раздражающе мертвый пульт, где единственным страдным для  глаза  оставалс
сектор управления и контроля комплекса  жизнеобеспечения.  Этот,  кажется,
почти не пострадал.
   Бонк мысленно проверял себя: в момент катастрофы он  действовал,  почти
не  размышляя,  с  автоматизмом,  выработанным  долгими  годами   полетов.
Конечно, впоследствии комиссия Совета Астрогации может решить, что  был  и
другой выход, но сейчас он этого другого выхода не видел.  Все  правильно.
Если бы только не вода. Вода... Безусловно,  не  катапультируй  он  танки,
сейчас "Коннор" грудой металла и пластика лежал бы на поверхности планеты.
Однако оставшейся воды  даже  при  нормах  расхода,  предельно  урезанных,
хватит на неделю, а помощь к ним придет в лучшем случае через  полгода.  К
тому времени все они  успеют  превратиться  в  высохшие,  мумифицированные
трупы, как экипаж "Дануты" на Сэнде... Бонк провел ладонью по лицу, как бы
стирая эту картину... Правда, "Дануту" Бонк разыскал только год спустя. За
полгода, может быть, мумифицироваться они и не успеют...
   Если бы танки вскрыло взрывом, если бы вода в  них  стала  из-за  этого
таинственного излучения зараженной, если бы... Если бы только  не  сам  он
катапультировал их! Впрочем, надо не казниться, а искать выход, ибо у  них
есть по крайней мере неделя, что совсем не так уж мало.
   Кое в чем  им  даже  повезло.  Как  явствовало  из  докладов,  комплекс
жизнеобеспечения практически не пострадал, на замену  поврежденных  блоков
уйдет от силы несколько часов; станция аутспайс-связи  тоже  требует  лишь
незначительного ремонта, а значит, в ближайшие  дни  удастся  связаться  с
Базой на Рионе-3 и вызвать помощь; хотя пищевые синтезаторы вышли из стро
полностью, продовольственного НЗ хватит по  меньшей  мере  на  год.  Но...
энергоустановки погибли, а последние мегаджоули  из  запасников  полностью
израсходуются за один сеанс связи с Базой. Так что в их распоряжении  лишь
крохи,  заключенные  в  автономной  энергосети,   да   силовые   установки
вездеходов, геологических танков и остального машинного парка  экспедиции.
И это надо беречь: даже если кто-то находится к ним ближе Базы, все  равно
дна-три месяца ожидания гарантированы.
   "Корабельный совет" - понятие довольно условное. Тем более на  крейсере
Дальней Разведки. В него входят шеф-пилот, первый астрогатор, бортинженер,
координатор экспедиции и  руководители  исследовательских  групп  -  всего
человек  десять  -  двенадцать.  И  все,   что   происходит   на   совете,
транслируется по общей сети.
   Когда Болл коротко изложил сводку, составленную по собранным  докладам,
несколько минут все молчали. Первым заговорил Граве, координатор:
   - Можем ли мы запустить орбитальные зонды, Толя?
   Бонн покачал головой: аккумуляторы  зондов  заряжались  непосредственно
перед запуском. То, что Виктор, с которым Бонк летел  уже  в  третий  раз,
задал такой вопрос, само по себе говорило немало...
   - Ясно, - кивнул Граве. - Значит, в нашем распоряжении лишь зона  около
восьмисот километров в диаметре, доступная вездеходам... Я не уверен,  что
в ней найдется вода.
   В этом никто не был уверен