как  тут,  не
испаряется и не тает. И, как на грех, на шоссе ни одной  машины.  А  потом
вдруг стемнело, заволокло, туман не туман, дым  не  дым,  словно  туча  на
землю легла, как в  ветреные  закаты,  оранжево-красная".  Слушая  рассказ
Джонсона, я заметил, что цвета все видели при этом по-разному -  туман  то
малиновый, то вишневый, то багровый, то алый. Но и он рассеялся, а  тут  и
мы подошли.
   Потом и  Мария  уже  по-своему  рассказала  мне  об  этом  тумане.  Она
действительно ждала меня, и платье на ней было такое же, как и у  заводной
куклы-призрака. Она же и сообщила нам, что произошло в городе. Об  этом  я
не пишу - посылаю пару газетных вырезок. Вы лучше меня разберетесь в  этой
страхоте".
   Я отложил последний листок письма и подождал, пока не  дочитала  Ирина.
Мы посмотрели друг на друга и не нашли  слов.  Вероятно,  каждый  подумал:
неужели наша обыкновенная  земная  жизнь  может  где-то  соприкасаться  со
сказкой?



        16. МОСКВА-ПАРИЖ

   Вырезка из газеты "Сэнд-Сити трибюн", присланная Мартином,  сообщала  о
следующем:

   "Вчера в нашем городе наблюдалось любопытное метеорологическое явление.
В половине  восьмого  вечера,  когда  по  всей  Стейт-стрит  электрическим
пламенем загорелись витрины баров и  кинотеатров,  город  окутал  странный
багровый туман. Впрочем, некоторым он  показался  фиолетовым.  Собственно,
это был не туман, так как видимость даже на далеком расстоянии сохранялась
отличной и все окружающее представлялось отчетливым и  ясным,  как  летним
утром в погожий безоблачный день. Правда, туман  потом  сгустился  и  стал
похожим  на  обычный  калифорнийский   смог,   хорошо   знакомый   каждому
лосанджелесцу. У нас уверяют, что он еще гуще лондонского.  Как  долго  он
уплотнялся и густел, никто точно не знает,  вероятно,  не  слишком  долго,
потому что большинство опрошенных нами свидетелей  утверждают,  что  туман
почти все время оставался прозрачным, только все окружающее -  и  дома,  и
люди, даже  самый  воздух  -  приобрело  густо-малиновый,  почти  пунцовый
оттенок, словно вы смотрели в  очки  с  красными  стеклами.  Сначала  люди
останавливались, глядели на небо, но, не заметив  там  ничего  особенного,
спокойно  продолжали  свой  путь.  Не  отразился  туман  и  на   посещении
увеселительных заведений: там его попросту не  заметили.  Наблюдалось  это
явление около часу, после чего туман,  если  его  можно  назвать  туманом,
рассеялся и город приобрел свой обычный вечерний облик.
   Гостящий в нашем городе его уроженец, ученый-метеоролог  Джеймс  Бакли,
которого многие помнят здесь  еще  школьником,  об®яснил,  что  упомянутое
явление не относится к метеорологическим. По его словам, то  было,  скорее
всего, гигантское разреженное  облако  распыленных  в  воздухе  мельчайших
частиц  искусственного  красителя,  занесенных   ветром   с   какой-нибудь
лакокрасочной фабрики в зоне ста - полутораста миль. Такое распыленное, но
нерассеивающееся скопление мельчайших красящих частиц - явление редкое, но
не исключительное и может переноситься на многомильные расстояния.
   Возникшие в связи с этим слухи о розовых "облаках", по мнению редакции,
ни на чем не обоснованы. Розовые "облака" следует искать в полярных, а  не
в  субтропических  районах  материка.  Что  же  касается  бредней  старика
Джонсона, владельца мотеля на федеральном шоссе, уверенность в том, что он
видел якобы два одинаковых города по обе стороны от его заведения,  то  ни
редакцию, ни лиц, знающих самого Джонсона, это ничуть не  удивляет.  Сезон
автомобильного туризма еще не открыт, и мотель пустует. Трудно  удержаться
и не выпить с горя лишнюю бутылочку виски.  И  кто  упрекнет  человека,  у
которого от этого двоится в глазах.
   Иное об®яснение случившегося предлагает нам наш мушкетер, владелец бара
"Орион" и лидер клуба "бешеных" Лемми Кошен. "Ищите красных, - говорит он,
- иначе они окрасят нам не  только  политику,  но  и  воздух,  которым  мы
дышим". Не в связи ли с этим был избит при выходе из бара проезжавший  наш
город нью-йоркский адвокат Рой Десмонд, отказавшийся ответить  на  вопрос,
за  кого  он  будет  голосовать  на  предстоящих  президентских   выборах.
Прибывшие на  место  происшествия  полицейские,  к  сожалению,  не  смогли
обнаружить виновных".


   Интервью с  адмиралом  Томпсоном,  опубликованное  журналом  "Тайм  энд
пипл", было озаглавлено так:

   "СЭНД-СИТИ - ЗАЧУМЛЕННЫЙ ГОРОД, - ГОВОРИТ АДМИРАЛ. -
   ИЩИТЕ АХИЛЛЕСОВУ ПЯТУ У РОЗОВЫХ "ОБЛАКОВ".

   "За последние дни маленький южный городок  на  федеральном  шоссе  N_66
приковал внимание  всей  Америки.  Газеты  уже  опубликовали  сообщения  о
красном тумане, внезапно окутавшем город, и рассказ  коммерческого  агента
Лесли Бейкера о странных событиях в городе-двойнике. По этому  поводу  наш
корреспондент  беседовал  с  отставным  адмиралом  Томпсоном,   участником
американской антарктической экспедиции и первым очевидцем действий розовых
"облаков".
   - Ваше мнение о событиях в Сэнд-Сити, адмирал?
   - Просто Томпсон. Частное лицо без мундира. А мое мнение - это  тревога
обыкновенного человека о будущем человечества.
   - Вы считаете, что есть основания тревожиться?
   -  Да.  "Облака"  уже  не   ограничиваются   моделированием   отдельных
личностей, а синтезируют целые  общественные  массивы.  Я  приведу  только
последние  примеры:  океанский  лайнер  "Аламейда"  со  всей  командой   и
пассажирами, универмаг в Буффало в день распродажи  и  завод  пластмасс  в
Эвансвилле. Не может же сниться всем очевидцам один и тот  же  сон,  будто
бок о бок вырос, а потом исчез завод-двойник, завод-копия. Меня  никто  не
уверит  в  том,  что  это  был  мираж,  вызванный  разницей  температур  в
неодинаково нагретых слоях  воздуха.  И  неважно,  что  его  существование
измерялось  минутами.  Важно  то,  что  никто  не  ответит  мне  со   всей
убежденностью, какой из двух заводов исчез и какой остался!
   - Говоря о событиях в Сэнд-Сити, вы сказали в клубе "Аполло", что город
зачумлен. В каком смысле?
   -  В  прямом.  Город  требует  изоляции,   систематических   тестов   и
неослабного наблюдения в дальнейшем. Проблема та же: люди или двойники?  К
сожалению, ни власти, ни общество не проявляют должного  внимания  к  этой
проблеме.
   - А вы не преувеличиваете, сэр? - возразил наш корреспондент.  -  Разве
можно упрекнуть страну в равнодушии к пришельцам?
   Адмирал ответил не без иронии:
   - Нельзя, конечно, если говорить о юбках "розовые облака" и о прическах
"всадники ниоткуда". Или, скажем, о с®езде спиритов,  об®явившем  "облака"
душами умерших, вернувшихся в мир с даром божественного могущества.  Какое
уж  тут  равнодушие!  Или  вы  имеете   в   виду   сенаторов-флибустьеров,
произносящих  о  "всадниках"  двенадцатичасовые  речи,   чтобы   провалить
законопроект о  налогах  на  крупные  состояния?  Или  биржевых  маклеров,
использующих  "облака"  для  игры   на   понижение?   Или   проповедников,
провозгласивших завтрашнюю кончину мира? Или, может быть, продюсеров таких
фильмов, как "Боб  Меррил  -  победитель  "всадников  ниоткуда"?  Все  это
лопнувшая канализационная труба, не больше, а я говорю о другом...
   - О войне?
   -  С  кем?  С  "облаками"?  Я  не  идиот,  чтобы  считать  человечество
достаточно вооруженным для борьбы  с  цивилизацией,  способной  из  ничего
создавать любые  атомные  структуры.  Я  говорил  об  изгнании  "облаков",
вернее, о необходимости найти способы,  которые  могли  бы  способствовать
такому изгнанию. Ведь при всем  могуществе  этой  цивилизации,  -  добавил
адмирал, - у нее может оказаться слабое место, своя ахиллесова пята. Тогда
почему бы нам не поискать ее? Мне кажется,  что  наши  ученые  не  слишком
энергично стремятся к контактам, причем не только в смысле взаимопонимания
между людьми и пришельцами, но и в смысле прямого, непосредственного,  так
сказать, пространственного сближения с гостями из космоса для их  изучения
и  наблюдения.  Почему  до  сих  пор  не  обнаружена  их  земная  стоянка,
штаб-квартира на нашей планете? Я бы послал туда не одну экспедицию, чтобы
наряду  с  другими  проблемами  поискать  и  проблему  их  уязвимости,  их
ахиллесову пяту. Тогда все дальнейшее предстало бы для нас совсем в другом
свете".


   В  этой,  хотя  и  крикливой,  журнальной  заметке  адмирал  отнюдь  не
показался мне ни  чудаком,  ни  маньяком,  ни  просто  неумным  человеком,
которому дали возможность  высказаться  перед  тысячами  читателей.  Но  я
невольно подумал, что его последовательная, фанатическая  предубежденность
может  оказаться  в  будущем  куда  более  настораживающей,  чем  еще   не
расшифрованные действия наших гостей из космоса. На это, кстати, намекал и
автор интервью, осторожно заметивший,  что  включение  Томпсона  в  состав
американской научной делегации на  парижском  международном  форуме  может
осложнить согласованность ее выступлений.
   Обе вырезки вместе с письмом Мартина я передал Зернову уже в  самолете.
Мы расположились как бы в отдельном купе, изолированном высокими  спинками
кресел от сидевших впереди и позади пассажиров. Осовец  и  Роговин  должны
были прибыть в Париж дня через два,  к  самому  началу  конгресса;  мы  же
вылетели раньше, чтобы принять участие  в  пресс-конференции  очевидцев  и
встретиться с американцами из Мак-Мердо,  которые  не  разделяли  взглядов
адмирала Томпсона и у которых после его от®езда накопился собственный опыт
встреч с космическими гостями. Мы только что позавтракали после отлета  из
шереметьевского аэропорта,  в  кабине  было  тихо,  в  слабо  доносившемся
снаружи мерном гудении моторов тонули все местные  звуки,  вроде  шуршания
развертываемых газет или негромких разговоров  соседей.  Самое  подходящее
время для разговора о письме Мартина.  Пока  Зернов  читал  и  перечитывал
листки письма, я шепнул Ирине:
   - Ты помнишь письмо, конечно. Вспомни все  неясные  для  тебя  места  и
сформулируй вопросы. Зернов - это профессор на кафедре, который терпеть не
может неточного непонимания.
   - А бывает точное?
   - Конечно. Я не понял того-то, в том-то сомневаюсь. А  неточное  -  это
неумение определить главную неясность, глупый вопрос и бараньи глаза.
   Я тут же закрылся газетой, предпочитая не слышать ответа. К тому же все
неясности мне предстояло сформулировать самому. В  чем  отличие  оборотней
Мартина от памятных двойников? Я мысленно сгруппировал их:  пустые  глаза,
непонимание многих заданных им вопросов, автоматизм движений  и  действий,
неверные представления о времени,  граничащие  с  иным,  чем  у  человека,
зрением:  они  не  видели  солнца,   голубого   неба   и   не   удивлялись
электрическому свету на улицах. У них не было человеческой памяти: девушка
Мартина не только его не узнала,  она  его  просто  не  помнила.  Пули  из
пистолета Мартина, пронизывавшие их насквозь,  не  причиняли  им  никакого
вреда: значит, и внутренняя  структура  их  была  иной,  чем  у  человека.
По-видимому, на этот раз "облака" не копировали людей,  а  создавали  лишь
внешне похожих роботов с  ограниченной  в  каких-то  пределах  программой.
Итак, первая нелепость: почему изменился метод  моделирования  и  в  каких
именно пределах он изменился?
   Но,  кроме  людей,  "облака"  моделировали  и  вещи.  Дубликат   нашего
снегохода  был  настоящим.  Настоящими  были  и  вещи  в  городе  Мартина.
Прохладительные напитки можно было пить, сигареты можно  было  курить,  на
автомобилях можно было ездить, а пули из полицейских  автоматов  пробивали
даже камень. В домах  были  настоящие  окна  и  двери,  в  настоящих  кафе
торговали настоящим кофе и сосисками,  и  владелец  настоящей  автоколонки
продавал вам настоящее масло и настоящий бензин. И в то же время настоящие
автомобили возникали как призраки на шоссе, пересекающем город,  возникали
ниоткуда, из пустоты, и на  противоположном  конце  его  исчезали  так  же
призрачно и в такой же  пустоте,  превращаясь  в  ничто,  в  облако  пыли,
вздыбленной только что шуршавшими по асфальту колесами. И не все  двери  в
домах куда-то вели, некоторые не вели никуда, за ними была та же  пустота,
только  непроницаемая  и  черная,  как  спрессованный  дым.  Значит,  и  в
моделировании окружающего человека материального мира была  какая-то  иная
система, в  чем-то  его  ограничивающая.  Сформулируем  вторую  неясность:
почему иная система, в каких целях и чем ограниченная?
   И еще неясность: в создании самолета-двойника  на  пути  из  Мирного  в
Москву  Зернов  уже  допускал  возможность  иной  системы   моделирования.
Совпадала ли она с описанной Мартином?
   - В какой-то  степени,  -  ответил,  подумав,  Зернов.  -  По-видимому,
"облака" создают разные модели по-разному. Вы  помните  багровый  туман  в
самолете, когда не было видно сидевших рядом? В Сэнд-Сити даже  неизвестно
точно, достиг ли туман такой же густоты;  газета  пишет,  что  воздух  был
прозрачен и чист, только окрашен или подсвечен  красным.  Должно  быть,  с
густотой и плотностью этого газа связан и характер модели.  Я  думаю,  что
люди в призрачном городе Мартина еще в меньшей степени люди, чем пассажиры
нашего двойника-самолета. Почему? Попробуем разобраться. Помните, я еще  в
Карачи говорил вам, что люди в нашем самолете моделированы не во  всей  их
биологической сложности, а только в их специальной  функции.  Вся  сложная
психическая жизнь человека отключалась, вычеркивалась:  создателям  модели
она была не нужна. Но пассажиры нашего  самолета  -  это  ведь  не  просто
пассажиры Аэрофлота. Разве их связывало социально только путешествие? Было
и  многое  другое:  совместно  прожитый   год,   работа,   дружеские   или
неприязненные  отношения  с  соседями,   планы   на   будущее,   мечты   о
воссоединении с любимыми и родными.  Все  это  расширяло  и  усложняло  их
пассажирскую функцию.  Потому  и  создателям  модели  пришлось,  вероятно,
усложнить ее, сохранить  какие-то  ячейки  памяти,  какие-то  мыслительные
процессы. Я думаю, жизнь в самолете-двойнике протекала подобно нашей.
   - Или повторялась, как магнитофонная запись, - сказал я.
   - Едва ли. Они создают модель, а не шаблон. Даже в городе Мартина жизнь
не повторяла происходившее в  реальном  Сэнд-Сити.  Например,  полицейская
охота. Но обратите внимание: люди в этой модели города еще более удаляются
от людей. Воспроизводится голая функция: прохожий идет,  гуляющий  гуляет,
водитель ведет машину, торгующий продает или предлагает товар,  покупатель
покупает или отказывается от покупки. И только. При всем том они не куклы.
Они могут думать, соображать и действовать, но только в пределах  функции.
Скажите официантке в кафетерии моделированного города, что вам не нравятся
сосиски. Она тотчас же ответит, что консервированные сосиски не  портятся,
что банка была вскрыта четверть часа  назад,  но,  если  вам  угодно,  она
заменит их бифштексом, прожаренным или с  кровью,  по  вашему  вкусу.  Она
может и пококетничать с вами, даже сострить, если  она  остроумна,  -  это
тоже входит в ее профессиональную функцию.  Поэтому  она  и  не  вспомнила
Мартина: он не был связан с ее работой.
   - Но почему о нем вспомнили полицейские? -  спросила  Ирина.  -  Он  не
ограбил банк, не покушался на карманы прохожих и не  боксировал  в  пьяном
виде на улице. Где же связь с функцией?
   - А помните вырезку из газеты?  Во  время  тумана  был  избит  какой-то
нью-йоркский адвокат. Полиция прибыла слишком поздно и,  к  сожалению,  не
нашла виновников. Вы обратили внимание  на  это  "к  сожалению"?  Полиция,
конечно, знала виновников и не собиралась их искать. Но почему бы не найти
им замену?  Каких-нибудь  пьяниц  или  бродяг?  На  это  и  были  нацелены
полицейские. В реальном Сэнд-Сити они никого не  нашли.  В  моделированном
городе им подвернулся Мартин с приятелями.
   - Хотел бы я быть на его месте, - сказал я с завистью.
   - И получить пулю в лоб? Пули-то были настоящие.
   - И у Мартина были настоящие. Может, мазал?
   - Не думаю, - сказал Зернов, - просто  травмы,  опасные  для  человека,
безопасны  для  этих  биоголемов.  Едва  ли  их  организм  был  похож   на
человеческий.
   - А глаза? Они же видели Мартина.
   - Кроссворд, - засмеялась Ирина, - подставляете  слова  в  клеточки,  а
слова не те. Что-то совпадает, что-то нет.
   - Конечно, кроссворд, - весело откликнулся Зернов.  -  А  что  же  еще?
Положить бы этого полицейского на хирургический  стол  да  и  вскрыть  ему
брюхо. Вот бы и увидели, есть ли у него кишки и желудок. А  что  мы  имеем
для решения задачи? Логарифмическую линейку? Микроскоп?  Рентген?  Смешно.
Пока у нас нет ничего, кроме логики. Ну и слова не те. Кстати, и глаза  не
те, - ответил он уже на мою  реплику.  -  Видели  Мартина,  но  не  видели
солнца. Не наши глаза. Потому что были запрограммированы на  существование
лишь  в  пределах  какого-то  моделированного  часа.   Само   время   было
моделировано. И проезжавшие по шоссе машины моделировались  в  движении  в
пределах того же отрезка времени и того же  отрезка  пространства.  Вот  и
получилось, что в городе-двойнике они возникали  ниоткуда  и  пропадали  в
никуда. Кроссворд, - засмеялся он.
   - Камуфляж, - прибавил я, - вроде их домов. Снаружи стенка как  стенка,
а внутри пустота. Черное ничто. А посмотреть бы хотелось, - опять вздохнул
я. - Едем как очевидцы, а видели тютельку.
   - Еще увидим, - загадочно произнес Зернов. - Мы с вами, как  и  Мартин,
меченые. Они еще нам покажут кое-что новенькое, может, случайно, может,  и
сознательно. Боюсь, что покажут.
   - Боитесь? - удивился я.
   - Боюсь, - сказал Зернов и замолчал.
   Самолет,  пробив  облака,  уже  снижался   навстречу   большому,   едва
различимому в сиреневой  дымке  городу  со  знакомым  с  детства  силуэтом
ажурной  башни  Эйфеля.  Издали  она  казалась  обелиском   из   тончайших
нейлоновых нитей.




        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ДЖУЛЬЕТТА И ПРИЗРАКИ


        17. ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯ В ОТЕЛЕ "ОМОН"

   В  связи  с  предстоявшим  конгрессом  Париж  был  буквально   наводнен
туристами.  Нашу  делегацию  устроили  в  отеле  "Омон",   небольшом,   не
первоклассном, но, должно быть, гордившемся своей  старомодностью.  В  его
скрипучих деревянных лестницах, пыльных бархатных  портьерах  и  роскошных
старинных подсвечниках было что-то бальзаковское. Свечи горели всюду -  на
столах, на подоконниках, на каминных мраморных досках, и  не  как  суетная
дань моде, а как  упрямые  соперники  электричества,  которое  здесь  явно
только терпели. Американцам это нравилось, а нам  не  мешало;  впрочем,  в
комнатах мы и десяти  минут  не  пробыли  и  два  часа  до  ожидавшей  нас
пресс-конференции пробегали с Ириной по улицам вечного города. Я - разевая
рот на каждое архитектурное  чудо,  она  -  со  снисходительным  вниманием
поясняя мне, когда и для кого это чудо было построено.
   - Откуда ты так знаешь Париж? - удивился я.
   - Я уже третий раз здесь, а вообще и родилась в Париже, и катали меня в
детской колясочке по этим же улицам. Впрочем, об этом потом как-нибудь,  -
сказала она загадочно и вдруг засмеялась. -  Даже  портье  в  нашем  отеле
встретил меня как старую знакомую.
   - Когда?
   - Когда ты рассчитывался с шофером такси. Я  и  Зернов  вошли  в  холл,
портье - этакий лысый лорд - оглядел нас с профессиональным  безразличием,
потом вдруг глаза у него расширились, он отступил на шаг  и  уставился  на
меня как истукан. "Что с вами?" - удивилась я. Он стоит и молчит. Тут  уже
Зернов  спросил:  "Вы,  вероятно,  узнали  мадемуазель?"  -  "Нет-нет,   -
опомнился он, - просто мадемуазель очень похожа на одну нашу клиентку".  А
мне показалось, что  узнал  он  именно  меня,  хотя  в  этом  отеле  я  не
останавливалась. Странно.
   Когда мы вернулись в отель, портье на этот  раз  даже  не  взглянул  на
Ирину, зато мне улыбнулся и сказал, что меня  уже  дожидаются:  "Прямо  на
эстраду пройдите".