мне обозревать всю поляну с  клеткой  попугаев  и  заячьей  ямой
посередине. Над островом опускались сумерки.
     "Поблизости их нет! - с облегчением  подумал  я,  запершись  в  своей
пещере, где чувствовал себя в относительной безопасности. -  Но  где  они?
Где их искать? Как до них добраться?" - мысленно повторял я.
     Неопределенность  неведомо  с  какой  стороны   грозящей    опасности
невыразимо угнетала.
     Двумя днями позже я внезапно проснулся  среди  ночи.  Разбудили  меня
странные звуки снаружи: крик перепуганных попугаев  и  треск  ветвей.  Мне
показалось или впрямь донесся приглушенный крик человека?  Выглянув  через
отверстие, я заметил над заячьей  ямой  какое-то  неясное,  подозрительное
движение. Я схватил попавшуюся мне под руку палку - лука впопыхах найти не
смог. Одним толчком развалил каменную стену и выскочил наружу.
     Кто-то - человек или  зверь  -  провалился  в  заячью  яму  и  теперь
отчаянно барахтался, пытаясь выбраться.  Он уже почти  вылез.  Человек!  Я
подбежал к нему в тот момент,  когда  он  уже  выкарабкался  и  готов  был
броситься в чащу.  Ударом дубины по голове я свалил его на  землю.  И  тут
меня пронзила острая боль в левом плече.  Стрела из лука впилась в  мышцу.
Вторым ударом я хотел размозжить противнику голову, но теперь было  не  до
этого:  вторая  стрела  могла  оказаться  роковой.  Я  мгновенно   схватил
лежавшего без памяти за ногу и бегом поволок его в пещеру.  Еще минута - и
я завалил вход камнями.  Отыскав в темноте куски лиан, я  связал  пленнику
руки и ноги,  а потом занялся перевязкой своей раны, использовав для этого
старую рубашку. К счастью, рана оказалась неопасной, и кровь удалось легко
остановить.  Я  непрерывно  поглядывал  сквозь  щели  в  камнях,  опасаясь
нападения со стороны второго противника. Но на поляне царила тишина.
     В томительном ожидании ползли часы.  Если пленник жив,  он  наверняка
пришел в сознание, но ничем этого пока не обнаруживал.
     Я оказался в странном положении: захватил пленника, но какая от этого
польза? Второй противник, притаившийся поблизости в чаще,  держит  меня  в
своих руках и, стоит мне попытаться выйти  из  пещеры,  легко  может  меня
застрелить. А в пещере у меня не было никакой провизии.
     Хотя уже рассветало, в моем убежище царила тьма, и я не знал  еще,  с
кем имею дело. Несколько раз я пытался заговорить с пленником, разумеется,
по-английски, ибо никакого другого языка, кроме нескольких польских  слов,
не знал, но он не отвечал, хотя и был жив - я слышал его дыхание.
     За стенами пещеры стало совсем светло,  когда  и  внутри  мрак  начал
постепенно редеть. Легко понять, какое любопытство снедало меня. Наконец я
различил черты лица пленника и не смог сдержать возгласа удивления:
     - Это ты?..
     Это был тот молодой индеец-раб, которому  по  воле  капитана  суждено
было умереть  медленной  смертью  у  мачты  "Доброй  Надежды".  Я  не  мог
вспомнить его имени.
     - Подожди-ка... Как тебя зовут? - спросил я.
     Юноша молчал,  неподвижно  глядя  в  свод  пещеры.  Я  знал,  что  он
несколько лет пробыл в рабстве у белых и неплохо владел английским.
     - Послушай, ты! - проговорил я более строгим голосом. - Посмотри  мне
в глаза! Ты меня слышишь?
     В ответ молчание.  Здоровой правой рукой я взял его за голову и резко
повернул лицом к себе.
     - Больно... - охнул он тихо.
     Я, видимо, коснулся ушибленного палкой места.  Сам виноват в том, что
я причинил ему боль.
     - Не упрямься! - предостерег я его. - Ты в моих руках! Я тебе  ничего
плохого не сделаю, если ты меня не вынудишь...  Как тебя  зовут?  -  снова
спросил я, на этот раз мягче.
     - Арнак, - пробормотал он вполголоса.
     - Ах да, действительно, - вспомнил я, - Арнак! А  тот,  второй,  твой
приятель, - указал я движением головы в сторону леса, - его как зовут?
     Молчание. Юноша отвернулся от меня и уставился в угол пещеры.
     - Кто он? - повысил я голос.
     Он не отвечал.
     - Смотри на меня! - крикнул я и подскочил к нему.
     Он решил, что я его ударю, и послушно повернул ко мне лицо.  В глазах
его читались беспокойство и страх, но в то же время и упрямство.
     - Не  бей,  господин!..  -  проговорил  он  не  то  умоляюще,  не  то
угрожающе.
     Я вспомнил, как наш изверг капитан издевался над юношей.
     - Арнак! - проговорил я менее суровым голосом. -  Я  сказал,  что  не
трону тебя, если ты не будешь меня  влить  своим  поведением.  Не  дури  и
отвечай мне честно. Кто тот, второй?
     - Вагура.
     - Индеец?
     Юноша утвердительно кивнул.
     - Это тот, твой приятель с нашего корабля?
     - Да, господин.
     - Как вы спаслись?
     - Мы плыли. Вода вынесла.
     - А кто уцелел, кроме вас?
     Арнак снова заколебался.  Веки его чуть приметно дрогнули. Он  закрыл
глаза, чтобы я не приметил его смущения.
     - Кто же еще спасся? - настаивал я.
     - Он, - шепнул юноша нерешительно. - Но...
     Снова молчание.
     - Что "но"?
     - Но... он умер.
     Я догадался, что речь идет о капитане, и решил не касаться щекотливой
темы, чтобы не смущать молодого индейца.  Выяснить эту историю можно будет
позже, в более удобную минуту. Важнее для меня сейчас было другое.
     - А кто еще спасся с корабля?
     - Больше никто, господин.
     - А на острове есть жители?
     - Нет, господин.
     - Ты уверен, что это необитаемый остров?
     - Да, господин.
     Сведения были утешительные.  Я верил в их правдивость, так как прежде
и сам пришел к тому же выводу.  Мне жаль было беднягу Вильяма, чего  я  не
мог сказать обо  всей  остальной  команде.  Это  была  банда  головорезов,
которых на корабле держал в повиновении безжалостный кулак капитана,  зато
на суше она  была  способна  на  любое,  самое  мерзкое  преступление.  На
необитаемом острове жить с ними было бы невозможно.
     И вот я оказался перед  лицом  новой  проблемы,  проблемы  двух  юных
индейцев.  Что они представляли собой в действительности,  я  не  имел  ни
малейшего понятия.  Целые годы провели  они  в  рабстве,  их  бесчеловечно
истязали, над ними глумился негодяй-хозяин.  В таких  условиях,  уродующих
характер,  что  доброе  могло  в  них  развиться?  Коварство,    хитрость,
вероломство, жестокость - как раз те качества, которые поселенцы и Считали
свойственными индейцам, - в  душах  двух  угнетенных  юношей,  несомненно,
должны были расцвесть полным цветом.
     Об индейцах у меня было сложившееся мнение.  С самого раннего детства
сохранил я в памяти рассказы о жестоких схватках с  краснокожими  воинами,
и, хотя в Вирджинии их давно уже  истребили,  до  нас  постоянно  доходили
страшные слухи из более отдаленных районов Запада.
     В истории  моей  семьи  имеется  немало  кровавых  эпизодов  войны  с
индейцами.  Моему прадеду, звавшемуся, как и я, Ян Бобер, через  несколько
лет после  прибытия  на  американскую  землю  лишь  волей  случая  удалось
избежать смерти, когда индейцы неожиданно напали на английские  поселки  и
поголовно уничтожили их обитателей.
     Отец мой, Томаш Бобер, в неполных двадцать лет добровольно вступил  в
армию прославленного Бэкона, очистившего от индейских  племен  всю  долину
реки Соскуиханны.  В памяти моей  свежи  были  страшные  рассказы  отца  о
нападении  диких  туземцев  на  землю    английского    пионера-поселенца,
поставившего свой  дом  слишком  глубоко  в  лесах,  в  стороне  от  своих
земляков.  Правда,  затем  индейцев  постигла  заслуженная  кара.    Отряд
мстителей, в числе которых был и мой отец, не знал покоя до тех пор,  пока
поголовно не истребил в округе всех краснокожих, всех, вплоть  до  грудных
младенцев.  Этот рассказ, впервые услышанный мной еще в детском  возрасте,
произвел на меня неизгладимое впечатление и породил  стойкую  неприязнь  к
индейцам.
     - Почему ты хотел меня убить? - спросил я Арнака.
     Юноша не понял и посмотрел на меня вопрошающе.
     - Там, на южном берегу, несколько дней назад ты выстрелил в  меня  из
лука, - пояснил я.
     - Это не я, - ответил он тихо. - Это Вагура.
     - Зачем он стрелял?
     - Ты - белый, господин.
     "Вот их благодарность! - с горечью подумал я. - Я спас его от смерти,
а мне - стрела в спину. Неужели белый цвет моей кожи достаточный повод для
убийства? Разве все белые одинаковы?"
     Но минуту спустя в голову мне пришла другая, более трезвая мысль:
     "А может быть, этих парней довели до такого состояния, что они уже не
способны отличать белого от белого и всех считают законченными негодяями?"
     Арнак, будто угадавший ход моих мыслей, нерешительно оправдывался:
     - Вагура молодой... горячий...
     Луч восходящего солнца пробился  в  пещеру  сквозь  дыру  в  каменной
кладке.  Время шло, надо было искать выход из неясной ситуации и энергично
брать инициативу в свои руки.
     - Арнак! - обратился я к индейцу. -  Когда  ты  стоял  привязанный  к
мачте, кто тебе ночью дал воду?
     Юноша смотрел на меня испытующе, но не отвечал.
     - Ты не помнишь?
     - Помню, - тихо проговорил он.
     - Так кто?
     - Ты, господин.
     - А ты знаешь, что из-за этого случилось?
     Он не совсем понял вопрос. Тогда я стал ему напоминать.
     - На следующий день был сбор команды на  палубе,  недалеко  от  твоей
мачты, разве ты не видел?
     - Видел.
     - Кого капитан хотел убить?
     - Тебя, господин.
     - Вот видишь, ты все помнишь. А кто тебе разрезал путы во время бури,
незадолго до крушения корабля?
     - Ты, господин? - вырвалось у него.
     - Да, я.
     - Я не знал... - прошептал он.
     Арнак смущенно заморгал. Я видел, что он взволнован.
     - А вы, - продолжал я голосом, полным укора, - вы хотели  меня  убить
из лука.
     Юноша, явно смущенный,  как  видно,  осознавал  недостойность  своего
поведения.  Значит, юный дикарь отнюдь не был туп и  обладал  способностью
понимать свою вину.  Более того, от моего внимания не ускользнуло, что  он
хотел что-то разъяснить, как-то загладить  свой  поступок,  доказать  свои
добрые намерения, но не знал, как это  сделать.  В  конце  концов  на  мой
вопрос, зачем они в меня стреляли, он в оправдание опять повторил  то  же,
что говорил прежде:
     - Ты - белый, господин!
     "Чья  же  вина,  что  у  этих  туземцев  сложилось  столь  искаженное
представление о нас, белых? Быть может, это вина не их, а самих белых?"
     Я склонился над ним и взмахом ножа рассек на нем путы.
     - Ты свободен! Иди!
     Растирая онемевшие ноги и руки,  он  не  сводил  с  меня  изумленного
взгляда и глотал слюну, словно у него вдруг пересохло в горле.
     - Ты голоден, - заметил я дружеским тоном.
     - Да, господин.
     - Давай-ка сейчас уберем камни от входа,  и  ты  иди.  Кстати,  скажи
Вагуре, чтобы стрелы поберег для  более  подходящего  случая...  Потом  вы
сходите в лес за хворостом для костра, и мы  приготовим  себе  на  завтрак
пару зайчишек...
     В одно мгновение выход из пещеры был разобран.  Арнак выскочил наружу
и с громким криком помчался в  глубь  кустарника.  Я  взял  лук  и-стрелы,
копье, нащупал у пояса нож и медленно вышел вслед за ним.  Яркий свет  дня
ударил  мне  в  глаза.  Остановившись  посередине  поляны,  я  прищуренным
взглядом внимательно осмотрел окружающие меня заросли.  Там никого уже  не
было, Арнак исчез, словно канул в воду, кустарник сомкнулся за ним плотной
стеной.
     Я занялся костром, присел возле него на корточки  и,  положив  оружие
рядом, начал раздувать угли, не успевшие еще остыть со вчерашнего  вечера.
Весь я был на виду, и всадить в  меня  без  промаха  стрелу  из  ближайших
зарослей не составило бы никакого труда. И потому, возясь с костром, я все
же внимательно поглядывал вокруг, готовый в любую минуту схватить оружие и
отразить нападение. Но вокруг все было тихо и спокойно.
     Когда первые угли в золе стали тлеть, из чащи появились юные индейцы,
тащившие огромные охапки сухого хвороста.  За Арнаком чуть в  стороне  шел
Вагура.  Шестнадцатилетний парнишка не скрывал своего страха и смотрел  на
меня так, словно я собирался его съесть.
     Занявшись приготовлением завтрака, я поторапливал и юношей.  Дел было
предостаточно: раздуть и поддерживать огонь, извлечь из ямы  и  освежевать
зайцев,  привести  из  ручья  воды  в  тыкве,  обстругать  два  прута  для
вертелов...
     - Держи! - крикнул я Арнаку, бросая ему нож.
     Поймав оружие и держа его  в  руке,  юноша  оторопел.  При  виде  его
растерянного лица я от души рассмеялся в объяснил, о чем идет речь:
     - Беги в лес, отыщи две прямые ветки и обстругай их!  Будем  печь  на
них зайцев!..
     Арнак оценил оказанное ему доверие и не мог скрыть своей радости.  На
лице его промелькнуло  что-то  похожее  на  улыбку.  Он  бросился  в  чащу
кустарника, а возвратившись с прутьями, тотчас же вернул нож.


                             "Я НЕ ПЯТНИЦА!"

     Итак, мы стали жить втроем.  Не зная нрава  юных  моих  собратьев  по
несчастью и вообще не будучи об индейцах особо высокого мнения, я старался
по возможности держать  их  от  себя  на  расстоянии.  Шалаш  я  велел  им
поставить от моей пещеры шагах в двадцати.  Я  не  настолько  им  доверял,
чтобы торопиться впустить их к себе.  Впрочем, индейцы  и  сами  проявляли
определенную настороженность и предпочитали спать отдельно.
     В хозяйстве моем прибавилось теперь ртов, но зато  несравненно  легче
стало добывать пищу и вообще выполнять любую работу.  В лице обоих я обрел
недурных помощников. Они отлично стреляли из лука, особенно Арнак, который
почти никогда не промахивался.  Им знакомы были породы  лиан,  куда  более
подходящих для тетивы и веревок, чем те, которыми прежде пользовался я.
     Существенные  выгоды  извлекал  я  из  превосходного    знания    ими
растительности острова. В первый же день Арнак отыскал в зарослях мясистые
листья какого-то вида агавы, повязки из которых с поразительной  быстротой
исцелили мою рану в плече, оставленную стрелой.  Значительно разнообразнее
стал и наш стол: юноши знали множество  дикорастущих  овощей  и  съедобных
кореньев.  Не  было  теперь  недостатка  и  в  кокосах:  проворные   парни
вскарабкивались на самые высокие пальмы и стряхивали с них плоды.
     Редкостное  знание  ими    здешней    растительности    неопровержимо
свидетельствовало  о  том,  что  родом  они  из  местности,  расположенной
недалеко от острова.  В один из первых  же  дней  нашей  совместной  жизни
разговор зашел именно на эту, столь важную для меня тему, поскольку  я  ни
на минуту не оставлял мысли о том, как выбраться с острова. Они рассказали
мне, что их племя зовется араваками и живет оно на берегу Большой земли, а
их деревня лежит на самом берегу океана.
     "Большой земли?" - пронеслось у меня в голове.
     - А не знаете ли вы большой реки, которую испанцы зовут Ориноко?
     - Я слышал о ней, - ответил Арнак, - в устье этой реки живут  индейцы
племени гуарани, наши враги.
     - Если они ваши враги, значит, живут недалеко от вас?
     - Далеко, господин.  Чтобы добраться до селений гуарани,  наши  воины
плывут на лодках вдоль берега моря столько дней, сколько пальцев  на  двух
руках.
     - А ты знаешь, в какую сторону плывут ваши воины?
     - Знаю, господин.  В сторону восходящего солнца и до пути переплывают
еще большой залив.
     Из всего этого напрашивался вывод, что родина юношей лежала где-то на
западе от устья реки Ориноко.
     Мне нравились ясные, толковые ответы Арнака. Я с симпатией смотрел на
его  темно-бронзовое  лицо,  правильные  черты  которого,   не    лишенные
своеобразной привлекательности, изобличали в нем, что ни говори,  существо
мыслящее.  У него были  тонкие,  слегка  поджатые  губы,  прямой,  красиво
очерченный нос  и  большие  черные  мечтательные  глаза.  Стройная  фигура
придавала  ему  присущую   многим    индейцам    горделивую    осанку    в
противоположность Вагуре.  Вагура, коренастый парень  с  толстыми  губами,
широкими ноздрями и живым  характером,  можно  сказать  некрасивый,  являл
собой тип, совершенно отличный от своего старшего товарища, хотя и был  из
одной с ним деревни.
     На  корабле  я  знал  их  как  запуганных,  забитых,  отупевших    от
нескончаемых истязаний зверенышей.  Этот тяжкий период  жизни  оставил  на
обоих неизгладимые следы: тела их  были  покрыты  глубокими  шрамами,  уши
изорваны.  Левое ухо у Вагуры было полностью отрезано. К счастью,  длинные
прямые волосы в какой-то мере прикрывали эти изъяны.  Тяжкие травмы с  той
поры остались и в их душах.  Правда, с каждым днем пребывания  на  свободе
состояние  подавленности  у  них  постепенно  рассеивалось,  и  хотя    от
постоянной настороженности они еще не избавились, в остальном как  же  они
преобразились за это время!
     Насколько я мог понять из их рассказов, юноши попали в рабство четыре
года назад.  Арнак был тогда в возрасте  Вагуры.  За  четыре  года  многие
детали, конечно, могли в его памяти стереться.
     Я обратил на это  его  внимание,  выразив  сомнение  в  достоверности
рассказанных им подробностей.
     - Нет, помню, - заверил меня индеец с непоколебимой  уверенностью,  -
помню все, как было.
     - А рядом с вашими селениями нет больших островов?
     - Рядом нет.  У нас широкое море, далеко" далеко; много дней плыть на
каноэ - островов нет.
     - Карибское море усеяно островами, - усомнился я, - а ваше  море  без
островов?
     - Да, господин.
     Оставалось лишь сожалеть, что  я  так  скверно  знал  географию  этих
мест...  Со слов Арнака у меня сложилась не очень ясная картина, но  я  не
отступал.
     - И в селении у вас даже не слышали о каких-нибудь островах?
     - О-о, слышали, господин.  Есть такой остров, на котором живут плохие
люди.  Испанцы. Это они напали на нашу деревню и захватили нас в  рабство.
Им нужно много рабов, чтобы ловить в море жемчуг. Рабы ныряют...
     - Как же ты оказался на нашем английском  корабле  "Добрая  Надежда",
если ты, как утверждаешь, попал в руки к испанцам?
     - Англичане напали на испанский корабль и захватили всех рабов.
     - А ты не помнишь, как назывался остров, на котором  ловят  жемчуг  и
живут плохие люди?
     Арнак коротко посовещался с Вагурой  на  своем  аравакском  языке,  а
затем уверенно сказал:
     - Маргарита, господин.
     Это название мне не раз доводилось слышать на пиратском судне. Остров
лежал в нескольких сотнях миль западнее устья Ориноко и острова  Тринидад.
На корабле знали о его богатствах и давно точили на него зубы.  На путях к
острову можно было перехватывать испанские корабли с богатой добычей.
     - Далеко этот остров от вашего селения?
     - Несколько дней быстро плыть на каноэ.
     - В какую сторону?
     - В сторону заходящего солнца.
     Картина стала проясняться.  Селение юношей  находилось  на  материке,
примерно на полпути между устьем Ориноко и островом Маргарита.
     - Большой это остров? - спросил я.
     - Люди говорят, большой, - ответил Арнак.
     У меня мелькнула мысль, а не Маргарита ли часом тот  обширный  остров
на севере, очертания которого видны с вершины моего холма?
     - Вы заметили остров на севере? - задал я индейцам вопрос.
     - Да, господин.
     - Может, это и есть Маргарита?
     В глазах юношей мелькнуло беспокойство.  Одной лишь мысли, что  столь
близко могут оказаться те самые  "плохие  люди",  было  достаточно,  чтобы
вселить в них тревогу.
     - Мы не знаем, господин, - пробормотал Арнак, - не знаем...
     - А на юге от нас тоже остров?
     - Нет, там не остров, господин, - живо возразил юноша.
     - Не остров?
     - Нет, это Большая земля.
     - Почему ты так уверен?
     Юноши были твердо убеждены, что там Большая земля, и убежденность  их
основывалась на различных приметах, и прежде всего на том, что наш  остров
время от времени навещал грозный владыка южноамериканских лесов  -  ягуар.
Ягуары живут только на материке.  А если