ни требуют?
     - Всего, всего! Спроси лучше, чего они не требуют! Чтобы насытить  их
алчность, все племя должно работать круглый год в поле, в лесу, на реке  -
и все равно будет мало! Горе нам! Нам нечем платить, а они требуют!
     - Сколько их? - вмешался я в разговор.
     Конесо умолк, собираясь с мыслями, потом сказал:
     - Испанцев всего  десять  или  двенадцать,  а  начальник  у  них  дон
Эстебан, посланец коррегидора из Ангостуры. Все они увешаны оружием...
     - А индейцев сколько?
     - Их больше пяти раз по десять. Это гребцы, все они из племени чаима,
и тоже вооружены, но индейским оружием...
     - Что это за племя, где они живут?
     - Возле Ангостуры. Они из миссии доминиканцев...
     - А испанцы?. Это те, что приплывали сюда два года назад?
     - Да.
     Итак, дело прояснилось: речь шла  о  репартиментос.  Испанцы  прибыли
сюда не с целью убивать и покорять, а; за платой, за данью.  А ну как дани
они не получат, что тогда? Не нападут ли они на индейцев, всегда готовые к
расправе над "дикарями"? Этого и опасался Конесо. Отсюда его возбуждение и
лихорадочные поиски выхода.
     Вдруг я заметил, что потухшие было  глаза  вождя  внезапно  сверкнули
каким-то хитрым блеском, будто озаренные новой  мыслью,  и  тут  же  вновь
потухли.  Он невольно бросил мимолетный взгляд в сторону реки, где  стояла
наша шхуна, хотя от нас ее и не было видно за обрывом крутого в этом месте
берега.  Конесо мгновенно, будто испугавшись, отвел оттуда взгляд, но  уже
выдал  себя  именно  этим  безотчетным  испугом  и  мелькнувшим  на   лице
хитроватым выражением, которого ему не удалось скрыть.
     Я все понял. Конесо вспомнил о шхуне. В голове его зрел предательский
план - откупиться от испанцев нашим славным  гордым  кораблем.  Такой  дар
испанцам пришелся бы по душе!
     Едва мне стали ясны его подлые замыслы, я шепнул Арнаку по-английски,
чтобы он незаметно отправился  к  реке,  велел  неграм  оставить  шхуну  и
где-нибудь надежно укрыться.  Затем я подскочил к Конесо  и,  указывая  на
череп ягуара, торчавший неподалеку на жерди, крикнул ему в самое ухо:
     - Смотри! Смотри на глаз ягуара. Он мне все говорит!
     Стоявшие вокруг воины, испуганные внезапным  моим  гневом,  изумленно
таращились то на меня, то на череп ягуара.
     Конесо не на шутку всполошился.
     - Череп открыл мне, - продолжал я, - что ты замышляешь предательство!
Хочешь откупиться за наш счет! У тебя это не выйдет!
     - Череп! Череп?! -  бормотал  перетрусивший  вождь.  -  Заколдованный
череп!
     - Да! Он все рассказал мне о твоих подлых мыслях...
     Явное замешательство вождя подтвердило мои  догадки.  Оставив  его  в
одиночестве, я отозвал в сторону Манаури  и  поручил  ему  идти  вместе  с
Конесо в Сериму, как того и  желал  верховный  вождь,  но  взять  с  собой
расторопного парня из нашего рода,  хорошо  знающего  испанский  язык.  Он
должен будет время от времени сообщать  мне  о  положении  дел  и  о  ходе
переговоров с испанцами.  Вскоре Конесо, Манаури, а с ним  и  этот  третий
двинулись в Сериму, но прежде Конесо как бы мимоходом приблизился к берегу
реки и окинул ее внимательным взглядом.  Я не отставал от него ни на  шаг.
Верховный вождь уже оправился от замешательства и взял себя  в  руки.  При
виде судна, пришвартованного, как обычно, к берегу, погруженного в  тишину
и словно забытого людьми, на лице вождя мелькнуло  выражение  радости,  на
моем - тоже.
     Вскоре после их ухода я и сам отправился на опушку рощи взглянуть  на
Сериму в подзорную трубу.  У незваных гостей были  три  большие  весельные
лодки, Какие обычно использовались на водах Ориноко.  Рядом с  лодками  на
берегу  расположились  группой  несколько    десятков    индейцев-гребцов,
вооруженных  луками  и  палицами.  Чуть  дальше  я  увидел  испанцев.  Они
держались несколько особняком, но тоже  все  вместе,  причем  одни  лежали
прямо на траве и спали, другие, казалось, стояли в  охранении.  Здесь  же,
рядом с ними, в козлы были составлены ружья.
     Насколько мне удалось рассмотреть в  подзорную  трубу,  все  стоявшие
испанцы, с физиономиями, заросшими густыми черными бородами, выглядели как
настоящие разбойники. Души их и совесть, похоже, немногим отличались от их
черных бородищ.  Предводителя их дона Эстебана, как называл его Конесо,  я
не обнаружил.  Вероятно, он вел сейчас переговоры  с  верховным  вождем  и
Манаури где-нибудь под сенью одной из крыш Серимы.
     В поведении испанцев и сопровождавших их индейцев  племени  чаима  не
ощущалось каких-либо признаков беспокойства или тревоги, хотя  по  занятой
ими позиции и по оружию, которое они все время держали под рукой, нетрудно
было понять, что  держатся  пришельцы  настороже.  Ничего  примечательного
более не обнаружив, я поспешил назад, к себе.
     Часа через два, около полудня, поступили первые известия из Серимы: к
соглашению там  пока  не  пришли.  Испанцы  не  желали  ничего  слушать  и
требовали безоговорочной уплаты баснословно высокого долга, грозя в случае
отказа самыми суровыми карами.  Им уже стало известно обо мне  и  о  нашем
роде.  Но хуже того - какие-то злые языки нашептали им, что весь  наш  род
состоит из бывших рабов, бежавших из испанского рабства и при этом убивших
много испанцев.  Более всего, однако, меня огорчило то, что среди араваков
нашлись столь подлые доносчики: не  остановились  даже  перед  тем,  чтобы
оговорить своих братьев перед ненавистным врагом.  Ужель Конесо  и  другие
так низко пали в своем диком ожесточении?
     Тем временем шхуна вдруг словно испарилась  из-под  наших  берегов  и
благополучно добралась до укрытия в отдаленном заливе, о чем мне сразу  же
сообщили. До того еще все огнестрельное оружие по моему указанию перенесли
с борта на берег.
     Я сидел в раздумье на пороге своей хижины, как вдруг ко  мне  подошла
мать Ласаны и с загадочной миной шепотом сообщила  следующее:  она  только
что вернулась из леса, где собирала травы.  На опушке ее остановил  старый
Катави ("Ну, тот, что живет у впадения нашей реки (Итамаки) в Большую реку
(Ориноко)") и велел передать мне, чтобы я пришел к нему  туда,  в  лес.  У
него есть для меня очень важное сообщение. При этом он требовал, чтобы все
сохранялось в полнейшей тайне.
     - Почему же он сам не пришел сюда? - насторожился я, подозревая здесь
какой-то  подвох,  которого  женщина  по  простоте    своей    могла    не
почувствовать.
     - Он не хочет, чтобы его здесь видели.
     - А кто такой Катави? Ты его знаешь?
     - Знаю, хорошо знаю. Он добрый человек и не любит шамана. Иди к нему,
Катави очень торопится!
     Я посвятил в суть дела Арнака и  Вагуру,  которые  хотя  и  не  знали
Катави, но с полным доверием относились к уму и  сообразительности  старой
женщины.
     - Пойдем  втроем!  -  загорелся  Вагура,  в  глазах  которого  так  и
светилась жажда приключений.
     Мы отправились, вооружившись  будто  бы  на  охоту.  Он  ждал  нас  в
условленном месте. Это был пожилой, хотя и бодрый еще индеец, промышлявший
рыболовством.  Хижина его стояла в пяти милях вниз по Итамаке. Хотя  он  и
производил впечатление человека вполне порядочного и вызывающего  доверие,
в целях осторожности мы все-таки отошли с ним от места  встречи  шагов  на
двести-триста, осматривая заросли.
     За ним никто не шел.
     - Говори, Катави, - подбодрил я нашего спутника, когда  мы  вчетвером
остановились под сенью большого дерева.
     Катави, возможно, был неплохим рыбаком, но скверным оратором.  Стоило
неимоверных усилий из обрывков его фраз  составить  представление  о  сути
дела, которое привело его к нам. Однако, по мере того как она прояснялась,
нас охватывало все большее изумление и возбуждение.
     На  рассвете  нынешнего  дня  Катави  был  на  реке  и   заметил    в
предрассветных сумерках пять чужих лодок. Это были итаубы. Они поднимались
вверх по Большой реке, в них сидели испанцы: он слышал в темноте, как  они
отдавали на своем языке приказы индейцам-гребцам. Напротив того места, где
прятался Катави, недалеко от берега, в устье Итамаки, находился  небольшой
остров.  К нему и причалили итаубы. Вскоре три лодки поплыли дальше  вверх
по Итамаке и, как узнал рыбак,  сейчас  находятся  в  Сериме.  Две  другие
лодки, оставшиеся на острове, особенно его  заинтересовали.  Утром,  когда
совсем рассвело, Катави обнаружил там много пленников, может, три раза  по
десять,  лежавших  вповалку  и  связанных  веревками.  Чтобы   лучше    их
рассмотреть, он влез на дерево и отсюда, сверху, обнаружил,  что  все  они
варраулы.
     Поскольку  пленники  были  связаны,  испанцы   оставили    при    них
малочисленную охрану: всего двух испанцев и двух  индейцев.  Катави  долго
следил за ними, но больше стражников не обнаружил.
     - Как ты думаешь, они скоро покинут остров? - спросил я у рыбака.
     - Не похоже, чтобы они собирались отплывать...
     - Они не оставят остров раньше, чем вернутся те, из Серимы, это ясно!
- вмешался Вагура.
     - Верно!
     - А вторая лодка? Ты, Катави, говорил, что у них  там  две  лодки.  В
одной пленники, а вторая? Пустая? - выспрашивал я подробности.
     - Нет, она загружена вся, по самые борта, оставлено только место  для
гребцов спереди и сзади.
     - Чем загружена?
     - Не знаю, все прикрыто циновками.  Наверно, едой, ведь их получается
много, наверно, десять раз по десять.
     - Ты уверен, Катави, что связанные - это варраулы?
     - Уверен, совсем уверен.
     Еще во время рассказа Катави  я  твердо  решил  прийти  варраулам  на
помощь и освободить их.
     Подтверждалось  то,  что  рассказывали  о   системе    репартиментос.
Варраулы, вероятно, не выполнили требований испанцев, и те силой захватили
этих тридцать человек в рабство.
     - С варраулами мы связаны торжественным союзом, -  напомнил  я  своим
товарищам, - они нам братья! Мы не позволим их обижать!
     Оба моих друга  едва  не  подпрыгнули  от  радости,  не  устоял  даже
сдержанный Арнак.
     - Катави! - почтительно обратился я к рыбаку. - Ты оказал нам большую
услугу, и мы тебе благодарны.  Но это не все!  Ты  должен  помочь  нам  их
освободить, без тебя нам не справиться. Ты должен показать нам дорогу.
     - Хорошо, хорошо, я покажу.
     - Как пробраться с берега на остров?
     -  Просто,  очень  просто.  У  меня  есть  две  маленькие  лодки  тут
поблизости.
     - Сколько в них может разместиться людей?
     - Шесть-семь человек.
     - Прекрасно, нас будет шесть, и ты, проводник, седьмой!.. Отправимся,
как только наступит ночь!
     Катави принадлежала слишком важная роль в предстоящей операции, чтобы
хоть на минуту выпускать его из поля зрения.  Кроме того,  ему  предстояло
еще подробно описать нам остров и расположение лагеря  на  нем,  что  было
крайне важно,  если  учесть,  что  добираться  до  незнакомого  острова  и
высаживаться нам предстояло ночью, в полной темноте.
     Поэтому  без  излишних  разговоров  мы  забрали  Катави  с  собой   и
направились назад, в свое селение, предусмотрительно обходя стороной чужие
хижины.  Кружным путем через заросли вдоль берега  реки  мы  добрались  до
нашей хижины. В хижине усадили Катави в самый темный угол и оставили с ним
для компании одного из наших воинов.
     Важно было, чтобы в ночной  операции  принял  участие  кто-нибудь  из
знавших язык варраулов.  И в этом случае весьма  полезным  оказался  совет
того же Катави: он порекомендовал отца несчастного Канахоло, уже знакомого
нам  Арипая,  который  знал  язык  варраулов,  поскольку  жена  его   была
варраулкой.  Кроме того, Арипай хорошо к нам относился, Я тотчас же послал
за ним гонца, которому также поручил незаметно передать Манаури, чтобы  он
любыми способами постарался задержать испанцев,  если  они  решат  сегодня
покинуть Сериму.
     Часа через два появились Арипай и гонец с известием, что  испанцы  не
собираются сегодня отплывать.  Посвященный в наши намерения Арипай  охотно
согласился принять участие в ночной операции.
     Когда в ходе этой лихорадочной подготовки выдалась наконец  свободная
минута и напряжение спало, меня невольно охватили раздумья:  насколько  же
все-таки в последние дни осложнились  обстоятельства,  вызывая  тревогу  и
неуверенность! Племя араваков расколото на два  лагеря,  и  еще  неведомо,
какие вероломные  планы  вынашивают  наши  недоброжелатели;  как  меч  над
головой нависла опасность со стороны разъяренных испанцев, готовых в любую
минуту, по любому поводу выместить на  нас  свою  злобу;  шаман  Карапана,
возможно, замышляющий новые против меня козни; вождь Конесо,  неустойчивый
и перепуганный, погрязший в предательских  планах  продать  нас  испанцам;
наша шхуна - достаточно ли надежно она укрыта и сумеет ли Мигуэль отстоять
ее в случае нападения; и, наконец, эта новая забота с пленными  варраулами
и предстоящая ночная операция, которая в случае провала  чревата  для  нас
чертовски опасными осложнениями.
     Все нити этих запутанных  дел  сошлись  в  моих  руках,  переплелись,
спутались, и, того гляди, какая-то из них лопнет первой и обрушится на нас
несчастьем.  Как же просто тут споткнуться и загреметь в пропасть!  Голова
шла кругом от всего этого, мысли путались, но  я  вновь  обретал  покой  и
уверенность, стоило лишь взглянуть на поляну  перед  хижиной:  там  стояли
десять вооруженных воинов  нашего  рода,  готовых  на  все,  ждавших  лишь
приказа, непоколебимых и невозмутимых, а среди них  верные  мои  друзья  -
Арнак и Вагура. "Посмотрим еще, кто победит!"
     Затишье оказалось недолгим - не прошло и часа, как из рощи  примчался
индеец, стоявший там на часах.
     - К нам направляются семь испанцев! - огорошил он  нас  известием.  -
Все вооружены с головы до ног!
     - Ты уверен, что они идут к нам?
     - К нам, к нам! Сейчас выйдут из рощи!
     Воины восприняли это известие с достойным удивления  спокойствием.  Я
поручил Арнаку и Вагуре держать свои отряды неподалеку от моей хижины,  но
на расстоянии один от другого, и внимательно следить за моими сигналами.
     - А мне что делать? - спросил Арасибо.
     -  Ты  пойди  в  хижину  и  стереги  сложенное  там  оружие,   заодно
присматривай за Катави.
     Из рощи действительно вскоре показались испанцы. Неторопливым, чинным
шагом они направлялись к моей  хижине,  зная,  видимо,  ее  по  описаниям.
Мушкеты они держали в положении "на  плечо",  как  солдаты  на  марше.  Не
доходя до меня шагов  десять,  они  остановились,  стукнули  прикладами  о
землю.  Старший, выйдя  чуть  вперед,  обратился  ко  мне  высокопарно,  с
подчеркнутым достоинством:
     - Сеньор капитан! Дон Эстебан, наш полковник,  почтительнейше  просит
господина капитана пожаловать к нему в гости.
     День клонился к вечеру, до захода солнца оставалось не более часа.  С
наступлением темноты я предполагал сразу же  двинуться  к  устью  Итамаки.
Таким образом, время для визитов сегодня было  уже  слишком  позднее,  тем
более что неведомо, насколько этот визит мог затянуться.
     - Поблагодари, ваша честь, дона Эстебана за  приглашение  и  передай,
что я нанесу ему визит завтра.
     - Он просит именно сегодня!
     - А я прошу подождать до завтра.
     Лицо испанца потемнело, а рука судорожно дернулась к поясу.
     - Мне приказано, - объявил он более жестким, чем прежде,  голосом,  -
со всеми надлежащими почестями сегодня же сопроводить сеньора  капитана  в
наш лагерь.
     - Значит, вы почетный эскорт? - оживился я.
     - Так точно, эскорт.
     К его удивлению, я весело рассмеялся.
     - Но я не нуждаюсь в вашем! У  меня  есть  свой  собственный  эскорт!
Взгляните сюда, взгляните туда! - Я повел рукой по сторонам,  указывая  на
отряды Арнака и Вагуры.  Воины стояли в  непринужденных  позах,  но  ружья
держали наготове и спокойно смотрели в нашу сторону.
     Испанец понял красноречивый смысл их присутствия и  выдавил  на  лице
кислую улыбку.
     - Не моя вина, - голос его звучал теперь более любезно, -  что  я  не
смог выполнить приказа!
     - Нет, не ваша, - охотно согласился я.
     Отсалютовав, он собрался было уходить, но я задержал его:
     - После захода солнца посторонним  возбраняется  появляться  на  этой
поляне.  Постам строжайше предписано стрелять без предупреждения. Индейцам
Серимы об этом известно. Да будет известно и вам, гостям.
     - Слушаюсь, сеньор капитан!
     Испанцы повернулись и пошли, но отнюдь не в сторону Серимы, а к реке,
к тому месту, где до недавнего времени стояла наша шхуна.  Значит,  Конесо
все-таки выдал им факт существования судна! По моему знаку отряды Арнака и
Вагуры  приблизились  ко  мне  в  тот  момент,  когда  испанцы  как    раз
возвращались от реки. Возвращались торопливо и крайне возбужденные.
     -  Там  стоял  испанский  корабль!  -  воскликнул  тот,  что   прежде
разговаривал со мной. - Сеньор, где он теперь?
     - Его нет, - ответил я сухо.
     - Как это нет?
     - Разве вы не видели? Впрочем, вы сильно ошибаетесь, полагая, что это
испанский корабль. Это мой корабль!
     - Но раньше он принадлежал испанцам!
     - Раньше - да, теперь - нет!
     - Сеньор! - вспыхнул испанец. - Мы пришли сюда  не  затем,  чтобы  вы
шутили над нами шутки!
     - А зачем, позвольте узнать? - скорчил я глупую мину, подняв брови.
     - За кораблем. Верховный вождь разрешил нам взять его.
     - Он не имеет на это права.
     - Это нас не касается. Корабль наш! Где он находится?
     - В безопасном месте.
     - Где, каррамба?
     Я рассмеялся ему прямо в лицо и ничего не ответил. Испанец близок был
к взрыву бешенства, но сдержался, видя, что его постепенно  окружают  наши
воины.
     - Если это все, что вы имели  мне  сообщить,  то  можете  идти,  ваша
милость, - проговорил я тоном приказа. - А дону Эстебану скажи, что завтра
я нанесу ему визит.
     Испанец пробормотал сквозь  стиснутые  зубы  себе  под  нос  какое-то
грязное ругательство, и они ушли, на  этот  раз  действительно  в  сторону
Серимы.
     - И не забудь, - крикнул я ему вдогонку, -  о  порядке  у  нас  после
захода солнца! Шутить мы тогда не любим!..
     Наши люди, в большинстве знавшие испанский язык, от  души  радовались
тому заслуженному отпору, который я дал высокомерным испанцам.


                             НОЧНАЯ ОПЕРАЦИЯ

     Солнце зашло, сумерки сгущались. Со стороны Серимы все было спокойно.
Я взял Вагуру, отобрал трех лучших воинов, и всемером, с Арипаем и Катави,
мы, не мешкая более, двинулись в путь.  Арнак остался  охранять  хижины  и
запасы оружия, которое он перенес в  специальное  укрытие.  Поскольку  все
события предстояли ночью, в ружьях и луках нужды не было, но  я  все-таки,
кроме пистолетов, ножей и коротких палиц, велел прихватить с собой  еще  и
четыре лука с изрядным запасом стрел.
     Сколько дней не выходил я уже в лес, и  вот  теперь,  когда  на  меня
вновь повеяло его ароматом, когда со  всех  сторон  окружили  таинственные
шорохи и стрекотание цикад, а мокрые ветви на узкой тропинке  хлестали  по
лицу, я ощутил прилив радости и бодрости.  Катави  хорошо  знал  дорогу  и
уверенно шел впереди, а мы, словно тени, скользили за ним.
     Часа через два ходьбы рыбак дал знак,  что  мы  подходим  к  острову.
Слева сквозь прибрежную  растительность  светлела  полоса  воды.  Внезапно
перед нами на тропинке выросла фигура.  Раздался условный сигнал - это был
сын Катави.  С полудня, после ухода отца, он наблюдал за островом. За  это
время в лагере ничто  не  изменилось.  Днем,  правда,  стражники  выводили
пленников ненадолго в кусты, но потом опять загнали их в лодку и, проверив
путы на руках, вдобавок связали им еще и ноги.
     Остров, по описанию Катави, саженей сто с  лишним  в  длину  и  всего
шагов восемьдесят в ширину, тянулся параллельно берегу, отделенный от него
не очень широким, но глубоким рукавом.  Представляя собой песчаную отмель,
он с течением лет покрылся всяческой растительностью и даже