ницательности, чтобы установить  истину.  На
песке, в этом месте плотном и слежавшемся, виднелись  округлые  вмятины  -
следы кошачьеобразных лап громадного хищника.  Это  он  убил  черепаху  и,
вероятнее всего, наносил удары сбоку, между верхней  и  нижней  пластинами
панциря, потом когтями вырывал куски мяса, а недоеденное  оставил  грифам.
Чья же это работа? Пума или грозный ягуар? Уж не  тот  ли  хищник,  что  в
первую ночь тревожил мой сон на дереве?
     Следы не казались свежими.  Скорее всего вчерашние. Взирая с  горечью
на жалкое свое оружие - нож и деревянную палку, я тешил себя надеждой, что
хищник находится сейчас за много-много миль  от  меня,  быть  может,  даже
где-нибудь на противоположном конце  острова.  Неподалеку  от  места,  где
лежали останки черепахи, росло с десяток кокосовых пальм. Я нашел под ними
три ореха.  Поскольку поблизости не оказалось подходящих камней,  которыми
можно было бы расколоть скорлупу, я связал плоды между  собой  оплетавшими
их волокнами и, перекинув добычу через плечо, отправился в обратный путь.
     На этот раз я шел по зарослям вдоль побережья. Рокот океана доносился
до меня лишь легким шумом.  Всюду здесь густо  росли  кактусы.  Местами  с
трудом  удавалось  пробраться  сквозь  колючий  кустарник,   переплетенный
лианами. Поражали богатство и разнообразие пернатого мира. Кроме попугаев,
в зарослях порхало множество других птиц,  и  часто  настолько  необычных,
что, впервые их видя, я не мог надивиться.  Одни, например, крупнее нашего
голубя, обладали громадными клювами длиной в три четверти их  собственного
тела'. Когда они перелетали с места на место, могло показаться, что летают
одни клювы.  Вид этих диковинных существ, неведомых в наших родных  краях,
лишний раз доказывал, насколько чужд мне был здешний мир.

     [' Речь идет, вероятно, о  туканах  -  типичных  обитателях  Южной  и
Центральной Америки (здесь и далее прим. пер.).]

     И при всем этом я ни на минуту не отрывался от реальности.
     "Да, - думалось мне, - сколько пищи летает здесь по воздуху!  Будь  у
меня хоть плохонькое ружье, недурное блюдо можно бы заполучить..."
     В одном месте я вспугнул в зарослях крупную черную птицу из семейства
куриных, которая, не поднимаясь в воздух, резво убегала от меня по  земле.
Я метнул вслед ей палку,  но  промахнулся.  Да,  без  ружья  я  был  здесь
бессилен, как младенец, несмотря на все богатство природы.
     Пробираясь дальше сквозь  чащу,  я  добрался  до  подножия  холма,  с
вершины которого накануне осматривал остров, и вышел на небольшую песчаную
поляну,  лишь  кое-где  поросшую  редкими  пучками  травы.  Выбираясь   из
последних кустов, я заметил на поляне какое-то движение и панику: ящерицы,
и притом  очень  крупные!  Они,  видимо,  грелись  на  солнце,  а  теперь,
напуганные моим появлением, бросились врассыпную.  Одна из  них,  довольно
большая, длиной, пожалуй, с мою руку, приостановилась шагах в двадцати  от
меня и, застыв, крохотными глазами  следила  за  неведомым  ей  врагом.  Я
осторожно поднял свою палку и метнул ее в  пресмыкающееся.  Палка  стрелой
просвистела в воздухе,  но  ящерица  оказалась  еще  быстрей.  Прежде  чем
тяжелый снаряд достиг цели, она скрылась, юркнув в нору.
     Здесь, на поляне, обитала целая колония этих рептилий! Тут  и  там  в
земле темнели входы в их норы,  очень  похожие  на  кроличьи,  разве  чуть
поменьше.  Мне сразу же  вспомнилось,  что  у  индейцев  Северной  Америки
ящерицы считались изысканным деликатесом.  Не отведать  ли  и  мне  по  их
примеру  мяса  ящерицы?  Стоя  на  поляне,  я  ломал  голову,  как  добыть
соблазнительную дичь. Попробовать выкопать? Но чем? Не исключено, что норы
очень глубокие. И тогда я перенесся памятью в далекие годы своего детства,
когда вместе со сверстниками охотился в нашей вирджинской долине на разную
мелкую дичь.  Из бечевки мы вязали тогда хитроумные силки и укладывали  их
на звериные тропы или у входов в норы.
     - О давние милые времена! - воскликнул я, исполненный горести,  когда
перед мысленным взором моим промелькнули картины далекого прошлого.
     Эти воспоминания заставили меня еще острее ощутить всю  бедственность
нынешнего моего положения и одиночества. Я срезал несколько длинных тонких
лиан, гибких, как шпагат,  смастерил  из  них,  как  в  детстве,  силки  и
разложил у нор.  Во время этих приготовлений прошел проливной дождь,  хотя
через  минуту  снова  засияло  солнце.  Расположившись    неподалеку,    я
прокараулил целый час; к сожалению, ни одна  ящерица  так  и  не  высунула
носа.  Солнце клонилось к западу, и, потеряв  на  сегодня  всякую  надежду
что-либо раздобыть, я решил вернуться сюда завтра.
     Еле волоча ноги, побрел я к своему дереву.  Самочувствие мое  заметно
ухудшилось.  Порой кружилась голова, докучала нарастающая боль  в  висках,
появился озноб. С ужасающей быстротой, буквально с каждой минутой, я терял
силы. Ко всем испытаниям последних дней добавилась какая-то болезнь.
     Я  едва  смог  вскарабкаться  на  дерево  и  привязаться  лианами.  К
принесенным орехам я так и не притронулся. К горлу подступала тошнота.


                               ЗАКОН ЖИЗНИ

     Это была ужасная ночь.  Я почти не спал. Меня мучили страшные кошмары
и видения.  Мне казалось, будто я лечу в пропасть, и я наверняка  свалился
бы  с  дерева,  не  привяжись  я  лианами.  В  лихорадочном   бреду    мне
представлялось, будто я черепаха, на которую  с  грозным  рыком  бросается
огромный хищник и рвет ее, то есть меня, на части. Когда наконец забрезжил
рассвет, я чувствовал себя настолько ослабевшим, что мне не хотелось  даже
спускаться вниз.  Всю ночь шел дождь. Я насквозь промок, и это  еще  более
усугубляло и без того бедственное мое положение.  Несмотря на сильный жар,
я  весь  дрожал  от  холода.  Восход  солнца  вселил  в  меня  надежду  на
облегчение, а по мере того, как наступал жаркий тропический день и  одежда
моя просыхала, я действительно почувствовал себя лучше.
     Со вчерашнего утра во рту у меня не было  и  маковой  росинки.  Около
полудня я спустился все-таки с дерева и с тремя кокосами поплелся к  морю,
чтобы отыскать там подходящие камни и разбить орехи.
     Как же я ослабел за одну эту ночь! Мне никак не  удавалось  расколоть
скорлупу кокосов.  Она оказалась слишком твердой для моих немощных ударов.
К счастью, острием ножа я сумел просверлить небольшое  отверстие  и  через
него  выпить  немного  кокосового  молока.  По-прежнему  снедаемый   диким
голодом, я побрел на поляну ящериц.  К неописуемой моей радости, в один из
силков ящерица попалась. Она была уже мертва.
     Новая забота! Как съесть ящерицу?
     Индейцы пекли их на углях.  У меня, к несчастью, не было ни огня,  ни
какого-либо способа разжечь костер. Я решил съесть добычу сырой и, вырезав
все мясистые части, на  гладком  камне  разбил  их  в  мелкое  месиво.  За
приготовленное таким образом блюдо  я  принялся  с  опаской,  но,  как  ни
странно, белое мясо оказалось довольно вкусным.
     Во время этой трапезы меня одолевали невеселые мысли.
     - О Янек, - говорил я себе с горечью, - как же  низко  ты  пал!  Даже
дикие индейцы, поедая ящериц, пекут их  на  огне.  Ты  же  лишен  и  такой
возможности! Ты живешь теперь хуже, чем дикарь, и уподобился зверю.
     Ясное  понимание  даже  самых  трагических    обстоятельств    всегда
пробуждало во мне инстинкт  самосохранения.  Оно  порождало  сопротивление
злой воле, вызывало к жизни скрытые силы и стремление вырваться  из  беды.
Так случилось и  теперь.  Я  не  хотел  поддаваться  злому  року,  подобно
немощному ягненку, во  мне  пробудилась  жажда  борьбы  -  вероятно,  мясо
ящерицы пошло мне впрок.  В этот день солнце  пекло  немилосердно,  стояла
страшная жара, и я беспомощно озирал окрестности в поисках тени, где можно
было бы прилечь.
     Недалеко от поляны ящериц, как я уже  упоминал,  возвышался  холм.  У
подножия его я и решил несколько часов поспать.  Пройдя сто шагов по чаще,
я оказался у, цели. В поисках тени я обнаружил в скале углубление, похожее
на пещеру, чему немало обрадовался.  Ведь это же  прекрасное  убежище!  Не
очень глубокая - всего шагов пять в глубину - пещера тем не  менее  вполне
могла укрыть от непогоды.  А от хищных зверей? Я нашелся и тут.  Поскольку
вход в пещеру был достаточно узким и невысоким - входя в нее, мне пришлось
согнуться, - достаточно загородить его  несколькими  досками  от  разбитой
шлюпки, и в пещере можно будет чувствовать себя хотя  бы  в  относительной
безопасности.
     Охотнее всего я тотчас же приступил бы  к  перетаскиванию  досок,  но
меня охватила такая слабость, что я рухнул на землю и тут же погрузился  в
глубокий  сон.  Спустя  несколько  часов  я  проснулся,   чувствуя    себя
значительно бодрее От места, где валялись  доски,  до  пещеры  было  около
тысячи шагов.  Мне трижды пришлось сходить туда и обратно, волоча за собой
по песку груз.  Нести его у  меня  недоставало  сил.  Солнце  клонилось  к
западу, когда все наконец  было  готово;  доски,  связанные  лианами,  так
плотно закрыли вход, что и сам дьявол не пробрался бы в пещеру.
     Днем в мои силки, увы, ничего  не  попалось.  В  этот  вечер  я  съел
последний кокосовый орех и, устроив в пещере  ложе  из  ветвей,  рано  лег
спать.  Совершенно лишенный  сил,  я  отупел  до  такой  степени,  что  не
испытывал даже голода.  У меня опять стало мутиться сознание и возвращался
прежний жестокий озноб.  Однако, лежа в пещере, отгороженный прочным щитом
от ночных звуков и всего, что творилось вокруг,  я  по  крайней  мере  мог
чувствовать себя спокойнее, чем прежде.
     Как долго я спал - не знаю.  Пробудило  меня  внезапное  предчувствие
какой-то близкой опасности.  Сердце, объятое непонятной тревогой, учащенно
билось. Я прислушался. "Что меня испугало? Быть может, какой-либо звук, от
которого страх обуял меня даже во сне?" Во мраке пещеры я  нащупал  нож  и
крепко сжал его рукоять. Но как ни напрягал я слух, ничего подозрительного
уловить не смог среди обычных ночных звуков джунглей. Сквозь щели в досках
виднелись ближайшие заросли, а по  серебристо  искрящимся  кактусам  можно
было определить, что взошла луна.
     И вдруг - что это? Чуть слышный шорох в траве,  колеблющаяся  тень  у
пещеры.  Молниеносный прыжок. Мощное тело с  грохотом  обрушилось  на  мой
деревянный щит. Треск досок, раздираемых страшными когтями.
     Две доски, сорванные с бешеной силой, вывалились  наружу,  загрохотав
по камням. От них в испуге отпрянул огромный зверь. Отскочив на три-четыре
шага, он остановился.  Длинное, гибкое, пятнистое тело.  Ягуар!  Сердце  у
меня замерло.  Хищник притаился, прижав плоскую морду к земле. Он  пожирал
меня зелеными горящими глазами и  щерил  пасть,  обнажая  громадные  белые
клыки.
     Парализованный ужасом, как зачарованный уставился  я  в  его  зрачки,
ожидая, когда он бросится.  В руке я сжимал  нож.  Ему  достаточно  одного
прыжка, чтобы достичь меня, одного удара  страшной  лапы,  чтобы  со  мной
покончить.  Ягуар яростно, приглушенно зарычал. Несмотря на потрясение,  я
отчетливо видел - бесплодная  реакция  перенапряженных  нервов!  -  да,  я
отчетливо видел, как хищник бьет хвостом по земле.
     "Когда он прыгнет?"
     Секунды казались вечностью. Неминуемая гибель, грозившая мне с минуты
на минуту, все еще не наступала.  Я едва не терял сознание:  когда  же  он
прыгнет?!
     Вдруг ягуар шевельнулся.  Потом, не сводя с меня горящих  глаз,  стал
медленно отступать.  Его мощное тело постепенно скрывалось в кустах и  вот
исчезло совсем.  Там, где минуту назад к земле  припадал  грозный  хищник,
теперь лишь темнела примятая трава.  С минуту еще слышался треск сучьев  и
удаляющийся шорох листьев. Потом тишина.
     Без сил упал я на свое  ложе  и  долго  лежал  не  двигаясь.  Наконец
мало-помалу стал приходить в себя.  А  вдруг  хищник  вернется?  Я  напряг
зрение, всматриваясь в заросли, - ягуар не  появлялся.  Вероятно,  владыка
джунглей хотел  лишь  продемонстрировать  свою  мощь  двуногому  существу,
осмелившемуся вторгнуться в его владения.  Он предостерег меня и скрылся в
чаще.
     Я не осмеливался выйти из пещеры,  опасаясь  засады.  Когда  же  силы
понемногу вернулись ко мне, я осторожно собрал оторванные доски и  укрепил
их на прежнем месте.  Теперь я знал, что это ненадежная защита,  но  пусть
лучше такая, чем вовсе никакой.
     Остаток ночи прошел спокойно.
     До рассвета я неплохо выспался и, проснувшись утром, чувствовал  себя
довольно бодро, во всяком случае, голова у меня не болела, озноб прошел, а
докучал мне лишь жестокий голод.
     Первая мысль была о ночном происшествии.
     - Ягуар! Ягуар! - повторял я с ненавистью я страхом.
     Будучи опытным  охотником,  я  отдавал  себе  отчет  в  грозящей  мне
опасности.  Приди хищнику, многократно  превосходящему  в  силе  человека,
желание  полакомиться  человечиной,  и  какая  участь  ждала   бы    меня,
вооруженного всего лишь ножом да деревянной палкой?
     В то же время я задавал себе вопрос, как попал ягуар на этот остров и
чем мог здесь питаться такой  прожорливый  хищник.  Хорошо  известно,  что
ягуары отлично плавают, значит, возможно, он переплыл  пролив,  отделяющий
остров от земли на юге. А если это так, то не следует ли предположить, что
земля на юге - Южноамериканский материк?
     С  раннего  утра  голову  мою  занимали  две  главные  проблемы:  как
обезопасить себя от ягуара и как добыть пищу.  Ягуар при свете  дня  редко
выходит на охоту, значит, время до вечера в полном моем распоряжении.  Как
бы там ни было, я твердо решил  оставаться  в  пещере  и  не  возвращаться
больше на ночлег на дерево.
     Голод.  Меня мучил голод, лишая последних сил. Хитроумные  петли  мои
опять оказались пустыми.  День наступал пасмурный, душный,  и  ящерицы  не
покидали своих нор.
     К полудню у меня хватило еще сил смастерить из упругой ветви и гибкой
тонкой лианы лук,  а  из  твердых  стеблей  тростника,  росшего  у  ручья,
нарезать с десяток стрел.  Будучи еще мальчишкой, я  нередко  забавы  ради
мастерил себе луки, видел и настоящие индейские луки,  так  что  дело  для
меня не было новым.  Небольшой лук, который я смастерил  теперь,  был  мне
всего по грудь, однако стрелы выпускал недурно  -  шагов  на  пятьдесят  с
лишним.  Птицы  стаями  порхали  в  зарослях  и  отнюдь   не    отличались
пугливостью, но  стрелок  оказался  ниже  всякой  критики.  Сколько  я  ни
стрелял, попасть в цель мне не удалось ни разу.
     В конце концов, устав, я прилег в своей  пещере,  но  ненадолго,  ибо
мысль о предстоящей ночи не давала мне покоя.  В глубине  моего  прибежища
была  осыпь  обломков  скалы  разной  величины.  Я  решил  перетащить  или
перекатить их к выходу и соорудить нечто вроде баррикады.
     Понимая, сколь много зависело от этой работы,  я  немедля  взялся  за
дело.  Перенести мелкие камни  не  составило  особого  труда,  зато  более
крупные требовали усилий, превосходивших мои возможности,  а  ведь  только
они и могли устоять под напором хищника.
     Сколько же пришлось затратить мне  сил  и  труда!  Лишь  используя  в
качестве рычага  принесенные  накануне  доски,  я  сумел  в  конце  концов
кое-чего добиться.  Теряя иссякающие  силы,  я  то  и  дело  вынужден  был
прекращать работу,  чтобы  немного  отдышаться.  Когда  же  дело  все-таки
подошло к концу, я был едва жив и около часа провалялся, не двигаясь.
     День тяжкого труда близился к исходу, а во рту у меня не было еще  ни
крошки.
     Солнце вышло из-за туч и, освещая сбоку деревья, отбрасывало  длинные
тени. Птицы, как обычно в предвечерние часы, оживились и заливались на все
голоса.
     Вдруг у самого входа в пещеру раздался пронзительный вопль:
     - Пьоонг!
     И тут же со всех сторон ему стали вторить:
     - Пьоонг! Пьоонг! Пьоонг!
     До ушей моих донесся шум крыльев.
     Я приподнялся на локте и стал прислушиваться.  Убедившись по  звукам,
что птицы находятся совсем рядом, я схватил  лук,  стрелы  и  выскочил  из
пещеры.
     Птиц было десятка  два.  Величиной  с  нашу  галку,  они  относились,
вероятно, к какому-то виду семейства вороновых,  были  сплошь  черными,  а
клювы у них, тоже черные, в верхней части имели  большой  выпуклый  горб'.
Заметив меня,  "вороны"  громким  "пьоонг"  выражали  свое  изумление  или
неудовольствие,  однако  и  не  помышляли  улетать.  Некоторые,   наиболее
нахальные, летели прямо на меня и при этом возбужденно кричали.

     [' Эти птицы, довольно распространенные в Южной Америке, охотно живут
вблизи человеческого жилья.  Индейцы  называют  их  "ани".  Название  это,
распространенное и среди португальцев в Бразилии,  перешло  в  официальную
терминологию орнитологии. Латинское их название Crotophaga ani.]

     Ближайшая птица была не более чем в десяти шагах. Широко расставив на
ветке лапы, она возмущенно кричала на меня своим пронзительным "пьоонг". Я
прицелился и выпустил в нее стрелу.  Цель была близко, однако стрела пошла
в сторону. Птица заметила что-то мелькнувшее неподалеку от нее, но на этом
острове ей неведом  был  человек,  и  она,  оставаясь  сидеть,  продолжала
надрываться.
     Вторая стрела  пролетела  значительно  ближе  к   цели,   третья,   к
сожалению,  взмыла высоко вверх,  зато четвертая - ура,  трубите, фанфары,
победу! - четвертая угодила прямо в цель, пронзив жертве крыло и свалив ее
на землю. Одним прыжком я настиг птицу и прижал ее к земле - попалась!
     Вся стая  подняла  сразу  невообразимый  крик  и,  кружа  надо  мной,
казалось, намерена была отомстить за гибель своего сородича.  Я посылал  в
гущу птиц стрелу за  стрелой,  но  впопыхах  позорно  промахивался.  Потом
стрелы у меня кончились, а птицы, наконец осознав опасность, улетели.
     Прежде чем убитая птица успела остыть, я ощипал ее  и  целиком  съел,
оставив только кости и внутренности.
     Ночь прошла без происшествии,  хотя  жестокие  спазмы  в  желудке  не
давали мне покоя.  На следующий день я встал ослабевшим, все мышцы ныли от
вчерашней работы.
     Болезнь и голод давали себя знать.  Я понял: если в  самое  ближайшее
время не произойдет коренных перемен, долго мне не  протянуть  и  придется
прощаться с этим  миром.  Правда,  мир  этот  в  последнее  время  немного
доставлял мне радости, но все-таки  уходить  со  сцены  так  бесславно  не
хотелось.
     "Прежде всего  надо  обеспечить  себя  запасом  пищи.  Нельзя  больше
топтаться на одном месте, надо отправляться дальше на поиски  еды".  Мысль
эта настолько захватила меня, что поутру, едва напившись воды из ручья,  я
отправился в путь, невзирая на пустой желудок.
     На этот раз я направился на  север,  туда,  где  на  берегу  валялись
остатки спасательной  шлюпки.  Я  пошел,  как  прежде,  берегом  моря,  и,
оказалось, не зря.  Мне попался новый предмет, выброшенный  волнами  после
крушения нашего корабля:  деревянный  сундучок,  в  каких  матросы  обычно
хранят свой нехитрый скарб. Сундучок был заперт и совершенно не поврежден.
     Я попытался открыть крышку, но  она  не  поддалась.  Тогда  я  потряс
сундучок - в нем что-то было. А вдруг там кресало, так необходимое мне для
разведения огня? Увы, я не мог пока в этом убедиться: разбивать  крышку  у
меня не было времени.  Я лишь оттащил свою  находку  подальше  от  моря  в
безопасное место, чтобы вечером вернуться, и двинулся дальше.
     В этой стороне острова растительность за  линией  песчаных  дюн  была
реже и просматривалась лучше, чем заросли вокруг  моего  холма.  Время  от
времени я отклонялся от своего пути, углубляясь на несколько сот  шагов  в
чащу,  и  делал  это  не  только  затем,  чтобы  попытаться    кого-нибудь
подстрелить.  Из книги о Робинзоне я  живо  помнил  главы,  в  которых  он
описывал, как исследовал свой  остров.  Он  отыскивал  полезные  для  себя
растения и плоды. А вдруг и я найду здесь какое-нибудь дикое пол