идите ли, такое, что не все положено
говорить даже самому себе. Начнутся пересуды, сплетни, кому это нужно? Но от
работников органов  ГПУ  у  меня  секретов нет.  Извольте,  дополню анкетные
данные.
     Оказалось,  что  Батырев вовсе  не  крестьянский сын,  а  сын  богатого
сельского торговца.  Социальное происхождение,  по  его  словам,  пришлось в
анкете изменить,  чтобы попасть на учебу в  городскую торговую школу.  Школу
закончил,  теперь  можно  и  правду  сказать:  ведь  специальность торгового
работника у него никто отнять не может. А расхождений с остальными анкетными
данными,  пожалуй,  нет.  Да,  был женат,  но развелся:  вздорной,  пустой и
сварливой бабенкой оказалась бывшая его жена.  Где теперь живет?  С матерью,
сестрой и ее мужем.  Ищу себе новую работу.  Почему уволился из продуктового
магазина?  Очень просто:  мизерная зарплата.  Рыба,  как известно, ищет, где
глубже, а человек - где лучше. Разве нельзя?
     - Можно, конечно, - согласился я. - А как к этим поискам относятся ваши
родные и знакомые?
     - Кто, например? - Батырев насторожился.
     - Ну, мать... Сестра... Петров...
     - Какой Петров?
     - Муж вашей сестры.
     - Он не Петров,  а Попов.  Замечательный, скажу я вам, человек. Умница,
энергичный, не мелочный...
     - А кроме этого Попова вы могли бы назвать своих близких знакомых?
     Назвал охотно,  чуть ли не целый список.  Вот,  мол, как много в городе
людей, близко его знающих!
     Но  почему-то  в  этом перечне не  нашлось места для фамилии меховщика.
Пришлось спросить.
     Тут же последовал недоуменный ответ:
     - Вы же просили близких знакомых назвать, а этого человека я видел раза
два,  не  больше.  Едва ли он сможет сказать вам что-либо хорошее или плохое
обо мне.
     - Дело не в вас, а в нем. Вы знаете, что он недавно арестован?
     - Кажется, слышал. Но не придал значения...
     - Напрасно,  нас  этот  человек весьма  интересует.  Не  можете  ли  вы
вспомнить, когда и где последний раз встречались с ним?
     Батырев заметно приободрился, ослабил настороженность, даже улыбнулся.
     - Встречался где?  С  неделю назад у  них в  универмаге.  Проходил мимо
секции мехов,  кивнул ему,  и  дальше.  У  нас с  ним никогда не было ничего
общего.
     И тут я решил нанести первый, пробный удар.
     - Для чего же в таком случае вы приходили к нему домой?
     - Когда?  -  Батырев выпрямился на стуле,  свел брови.  -  Я  приходил?
Ничего подобного. Вы меня с кем-то путаете.
     - Возможно,  что я  ошибаюсь.  В  таком случае придется пригласить жену
арестованного.  Это она опознала вас вот тут, на фотографии, - я показал ему
снимок.
     - А разве она не могла ошибиться?
     - Могла.  Но опознали и  ее соседи -  они тоже видели вас.  Так что же,
пригласить очевидцев?
     На  лбу у  Батырева высыпали мелкие капельки пота.  Он  потянул за узел
модного галстука,  освобождая покрасневшую шею, и откинулся на спинку стула.
Покорно произнес:
     - К чему звать? Я не намерен отрицать, что был у них.
     - Зачем?
     - Хотел узнать,  нельзя ли  устроиться на работу в  универмаг.  Надоели
упреки домашних в безделье.
     - Разве нельзя было выяснить это у директора универмага?
     - Можно, но я его совсем не знаю. Поэтому и хотел заручиться протекцией
старшего продавца отделения мехов.
     - Как же  вы  надумали идти к  человеку,  с  которым,  по вашим словам,
встречались всего лишь один-два раза?  И  тем более в  то время,  когда этот
человек мог находиться только у себя на работе.
     Ответы  все  труднее давались Батыреву.  Все  длиннее становились паузы
между ними.  Он глубже и  глубже увязал в собственной лжи и наконец вынужден
был признаться:
     - Шурин меня надоумил. Попов. Пристал - не отвязаться. "Сходи да сходи,
попроси,  чтобы  меховщик помог  устроиться к  ним.  Поступишь в  универмаг,
будешь жить, как человек..."
     - И вы только ради этого и пошли?
     - Д-да...
     От недавней солидности Батырева не осталось и следа.  Он сидел красный,
растерянный,  то и  дело вытирая лицо и  шею платком.  Я  разгладил на столе
анонимный донос, спросил:
     - Это письмо вам знакомо?
     - Я не писал его! Не знаю, кто написал. Я его первый раз вижу!
     Мне-то было известно,  что анонимка написана не его рукой.  Но я  хотел
знать, должен был узнать, кто ее написал.
     - Первый раз  видите письмо?  Извините,  но  не  верю,  -  сказал я.  -
Придется вам на досуге вспомнить поточнее,  зачем приходили к  меховщику,  а
заодно и кто написал в угрозыск это письмо. Времени у вас хватит.
     Батырев вскочил:
     - В тюрьму? Но за что?
     - Вы отлично знаете за что, - ответил я, убирая со стола документы.
     Шел  Батырев к  двери ссутулившись,  шаркая подошвами ботинок по  полу.
Чувствовалось,  что  у  него  развеялись  последние  надежды  ускользнуть от
разоблачения.  Я ждал,  что "визитер" остановится, начнет говорить. Но он не
проронил ни слова, вышел. Что ж, пускай посидит, подумает, а мы тем временем
займемся поисками автора анонимки.
     Чтобы  не  допустить ошибки,  пришлось  собрать  образцы  почерков всех
знакомых Батырева.  Неискушенному глазу во  всех этих бумагах,  пожалуй,  не
разобраться.   Но  графическая  экспертиза  быстро  установила  идентичность
почерков Попова с анонимным письмом.
     Круг замыкался.
     Попов,  в отличие от Батырева,  держался скромнее и осторожнее. Отвечал
на  вопросы  односложно,   выбирая  наиболее  обтекаемую  форму,   чтобы  не
получилось ни определенное "да",  ни твердое "нет".  Чувствовалось, что этот
тертый калач умеет постоять за себя.
     Чем занимается? А чем придется. Где достает средства на жизнь? Бог мой,
Советская  власть  предоставляет такие  широкие  возможности для  проявления
частной инициативы! Почему нигде не работает? Но разве обязательно трудиться
в  государственной  системе,   когда  можно  проявить  свои  организаторские
способности в частном секторе...
     - А в чем заключаются эти проявленные вами способности?..
     - В чем?  - Попов разыграл удивление. - Во многом... Нэпманы хотят жить
и  процветать.  По мере сил я  помогаю им:  знакомлю и  свожу деловых людей,
способствую оформлению финансовых и коммерческих сделок. И получаю, конечно,
определенные проценты с той и другой стороны.
     Как бы вспоминая что-то, он старается уточнить:
     - Учтите, что мое участие не переходит рамки законности. Так что в этом
отношении я перед органами Советской власти совершенно чист.
     Тонкая штучка.  Настолько тонкая, что не знаешь, с какой стороны к нему
подступиться:  скользкий, увертливый, словно угорь. Интересно, что он запоет
о своих родных и близких?
     Тещу Попов охарактеризовал коротко:
     - Старушка тихая, безвредная. Пусть доживает свой век...
     О жене отозвался определеннее:
     - Женщина интересная,  со  вкусом.  Умеет нравиться мужчинам и  отлично
знает это.  Правда,  обходится мне дорого,  но ее присутствие при оформлении
любых сделок весьма благотворно действует на деловых людей.
     А о брате жены, о Батыреве, заговорил с откровенным презрением:
     - Никчемная  личность,  совершенно  не  умеет  приспособиться к  жизни.
Ничтожен и  на работе,  и  в  семейных взаимоотношениях.  Поэтому и жена его
бросила, и недавно прогнали с работы.
     - Почему же вы не поможете ему устроиться на хорошее место? У вас такие
огромные связи.
     - Увольте!  -  Попов решительно покачал головой.  -  Не  ребенок,  пора
самому научиться думать о себе.
     - И вы никогда не пытались помочь Батыреву с работой?
     - Нет.
     Стоп!  Вот и  первая ложь,  первое конкретное и определенное "нет",  не
помогал.
     - Как же не помогали? Вы же совсем недавно посылали Батырева к старшему
меховщику универмага на Советской улице?
     - Впервые слышу. Может быть, он и ходил, откуда мне знать об этом?
     - Что ж,  истину не трудно установить.  Батырев арестован,  находится в
тюрьме...
     - Знаю.
     - Хорошо, что знаете.
     Попов сидел,  щуря  глаза и  покусывая губу.  Надо  было  не  дать  ему
опомниться, собраться с мыслями, и я, чуть повысив голос, спросил:
     - Какое письмо вы посылали в уголовный розыск?
     - Письмо-о? Что за письмо? Понятия не имею.
     - А  это  что?  Графическая экспертиза установила:  оно  написано вашей
рукой. Будете дальше увиливать или приступим к серьезному разговору?
     Попов был умнее своего незадачливого родича и понял, что отпираться нет
смысла.
     - Да, в угрозыск написал я, - с завидным самообладанием признался он. -
И  форму  гипсовую дал  этому  болвану,  чтобы он  незаметно подбросил ее  к
меховщику.   Надоело  кормить  дармоеда,  хотел  устроить  его  на  местечко
потеплее.  На этом,  собственно,  мои прегрешения заканчиваются,  не так ли?
Письмо - мое, но, кроме него, я не сделал ничего предосудительного.
     - И что же?
     - А то,  -  Попов снисходительно улыбнулся,  - что мне можно предъявить
обвинение лишь в косвенном соучастии в преднамеренном подлоге. В косвенном -
да, в прямом преступлении - нет.
     - Кто же, по-вашему, преступник?
     - Батырев.  Он  упросил  меня  устранить меховщика из  магазина.  Он  и
фальшивые рубли принес.  А  отлить по  ним гипсовую форму мог любой.  Что же
касается моего  совета  сходить к  меховщику,  так  Батырев мог  меня  и  не
послушаться. Это его дело.
     - Вы так считаете?
     - Безусловно!  Не  посоветуй я  ему действовать осторожнее,  мог бы еще
больших бед  натворить.  А  теперь придется голубчику целиком взять вину  на
себя.
     Повторялась  обычная  в  таких  случаях  картина:  схваченные  за  руку
сообщники старались безжалостно топить друг  друга.  Интересно,  что  теперь
скажет Батырев?
     Он был поражен показаниями Попова:
     - Что-о? Я во всем виноват? Как бы не так!
     И начал выкладывать все начистоту.
     Попов не раз давал ему фальшивые рубли и полтинники, посылая сбывать их
в торговых предприятиях и ресторанах города.  Заставлял нелегально скупать и
приносить ему  серебряные украшения и  посуду.  Батырев собственными глазами
видел, как его шурин пытался изготовлять и бумажные денежные знаки, но иметь
дело  с  серебряными оказалось  вернее  и  безопаснее.  Крупнейший в  городе
универмаг они  давно взяли на  прицел:  пробраться бы  туда  хоть в  рядовые
продавцы,  а  там и до заведующего секцией дойти нетрудно.  Такие комбинации
можно будет обтяпывать с нэпманами и спекулянтами, что любо-дорого!
     Слушал я эту гнусную исповедь,  а сам думал: "Сколько невинных, честных
людей задумали оболгать и погубить проходимцы!"
     Меховщика освободили, дело о нем было прекращено. А Батырев и Попов под
конвоем отправились в Тамбов, в губернский отдел ОГПУ.
     Фальшивомонетчик получил в губернском суде сполна.  Отправился отбывать
срок наказания и его незадачливый подручный.


                       ВОЛКИ ГИБНУТ В КАПКАНАХ

     Работая  помощником уполномоченного ОГПУ  по  Борисоглебскому уезду,  я
нередко  встречался  с  теми,  кого  мы  когда-то  освобождали  из  временно
созданных  лагерей  для  участников контрреволюционного антоновского мятежа.
Большинство из них уже обжилось, привыкло к мирной жизни.
     Но где-то затаились и такие,  которых все еще приходилось искать.  Зная
цену совершенным преступлениям,  они продолжали скрываться.  Прятался и один
из  ближайших  сподвижников  Антонова  -  П.И.Сторожев,  названный  за  свою
жестокость Волком.
     Исчезновение  Сторожева  тревожило  всех:   сколько   крови   советских
работников,  сельских активистов, сотрудников милиции и чекистов пролил этот
зверь!  В том,  что он жив,  сомнений не возникало. А вот где затаился Волк,
судя по всему, не знал ни один из бывших участников мятежа.
     Интересовался  Сторожевым   и   Тамбовский   губернский   отдел   ОГПУ,
непосредственно руководивший розыском опасного преступника. Для этого у него
были и  опытные работники,  и  необходимые для  поисков средства.  Наконец в
августе 1925  года мы  получили из  губотдела срочное сообщение о  том,  что
Сторожев  в  настоящее  время  проживает на  нелегальном положении в  городе
Борисоглебске.  Товарищи предупреждали,  что он,  вероятно, вооружен и может
при аресте оказать сопротивление.  А  скрывается преступник у  своей близкой
знакомой Насти, живущей в сторожке при городской церкви.
     Нам   предписывалось:    немедленно   принять   меры   к   установлению
местонахождения П.И.Сторожева и его аресту.
     - Вот  это  здорово!  -  удивился  уездный  уполномоченный ОГПУ  Андрей
Иустинович Болдырев.  -  Мерзавец, оказывается, у нас под боком, а мы ничего
не знаем. Утерли нам тамбовские товарищи нос...
     И, обращаясь ко мне, добавил:
     - Ладно,  с этим разберемся потом. Придется тебе срочно заняться старым
знакомым.
     Старый знакомый...
     Заочно я  знал его  давно.  Были известны приметы,  повадки и  характер
Волка.  Нет,  Сторожев не  рядовой бандит,  тем более не  человек,  случайно
втянутый в ряды мятежников.  Он убежденный враг, и таким останется до конца.
Волк понимает,  что рассчитывать на снисхождение не может,  стало быть живым
не сдастся ни за что.
     А хотелось взять его именно живым. Взять и заставить перед всем народом
рассказать о  своих преступлениях.  Чтобы сами  люди определили судьбу этого
изверга.
     - С чего начнем? - спросил Болдырев. И сам же ответил: - С Насти.
     Настю мы немного знали. Не составило большого труда осторожно навести о
ней подробные справки у знакомых борисоглебских прихожан, по старой привычке
наведывавшихся в  городскую церковь.  Пожилая,  располневшая женщина,  она в
молодости если и  не  была красавицей,  то во всяком случае выделялась среди
своих сверстниц.  По  поведению же  -  была  как  все.  А  потом вдруг стала
замкнутой, неразговорчивой, набожной. Поступила в церковные сторожихи.
     С тех пор,  обычно в вечерние часы,  Настю посещали в ее сторожке возле
церкви   странствующие  монахи  и   монашки.   Правда,   никогда  долго   не
задерживались там...
     Постепенно накапливая все  эти сведения,  мы  одновременно наблюдали за
сторожихой,   тщательно  изучали  подходы  к  ее  жилищу.   Наблюдение  дало
небезынтересные результаты:  однажды вечером, едва начало темнеть, из города
к  сторожихе неторопливой походкой направился какой-то человек,  по приметам
очень похожий на Сторожева.
     Значит, он действительно здесь?
     Это надо еще уточнить,  чтобы не ошибиться и действовать наверняка.  Но
вот  беда,   сторожка  находится  за  высокой  каменной  стеной,  окружающей
церковный двор.  Большие железные ворота открываются только в дневное время.
Рядом с  ними -  железная калитка.  И ее,  и ворота Настя закрывает на замок
сразу после окончания вечерней службы. Вторая калитка, недалеко от сторожки,
хотя и не запирается на ночь,  но скрипит так пронзительно, что своим визгом
способна разбудить мертвеца.
     А что, если устроить проверку днем?
     Но,  во-первых,  в дневное время нужного нам человека можно не застать,
на рассвете он опять уйдет в город. А, во-вторых, если человек этот на самом
деле Сторожев,  он не будет сидеть сложа руки -  подготовится к встрече так,
что без жертв наверняка не обойтись.
     Значит,  брать его нужно ночью.  И не завтра,  а именно сегодня.  Брать
внезапно,  без  шума,  чтобы не  успел опомниться.  Не  сыграть ли  нам роль
обычных посетителей Насти,  странствующих монахов?  Это даст возможность без
помех проникнуть в сторожку, а там будет видно, как сложится обстановка.
     Оперативная группа в составе наших сотрудников Леонида Иванова,  Сергея
Мелихова,  работника городской милиции и  меня так  и  решила.  Незадолго до
полуночи мы  уже  были  возле церковной ограды.  Наблюдающие доложили,  что,
кроме  Насти  и  явившегося вечером  неизвестного,  в  сторожке никого  нет.
Последняя посетительница,  знакомая  сторожихи,  покинула церковный двор  за
полчаса до прихода ночного гостя.
     Оставив  работника  милиции  на  наружном  посту,  мы  втроем  бесшумно
перебрались  через  кирпичную  стену  в  заранее  намеченном,  удаленном  от
скрипучей калитки месте. Тихонько подобрались к сторожке. Обошли вокруг нее.
Небольшое окно закрыто, света нет. Подергали за дверную ручку: заперто...
     Что ж, придется постучать.
     В  ответ  на  негромкий стук  за  дверью послышались шаркающие шаги,  и
заспанный женский голос сердито спросил:
     - Кто там?
     - Свои,  - прижав губы к замочной скважине, зашептал Иванов. - Открывай
скорее, Настя, срочное дело есть!
     - Носит  вас  по  ночам нечистая сила,  -  заворчала сторожиха,  нехотя
приоткрывая дверь. - Какое еще дело в такую поздноту?
     Но нам уже было не до объяснений. Рванув дверь, мы с Ивановым бросились
в  комнату,  а  Мелихов придержал хозяйку,  чтобы она не предупредила криком
находящегося в сторожке человека.
     Тоненький   лучик   электрического  фонарика   заметался  по   комнате,
выхватывая из  темноты то  табуретку,  то  стол  с  остатками ужина на  нем.
Наконец остановился на кровати.  На ней,  открыв рот и широко раскинув руки,
оказался,  как мы и ожидали, наш "старый знакомый". Он так и не пошевелился.
Даже свет карманного фонарика не разбудил его. Не теряя драгоценные секунды,
я подскочил к кровати, сунул руку под подушку и выхватил оттуда револьвер. А
"старый  знакомый" продолжал спать.  Или  он  слишком  был  уверен  в  своей
безопасности, или уж очень устал за минувший день...
     - Гражданин,  проснитесь!  -  потряс его за плечо Иванов.  - Предъявите
документы!
     Впрочем,  мне  и  без  документов было ясно,  что  это за  "гражданин".
Правда,  Сторожев сильно изменился: постарел, осунулся. Не легко ему, видно,
жилось в последнее время.  Но я сразу же узнал Волка. Не только по рассказам
его бывших подчиненных,  а и по фотографии,  которая имелась у нас, - такого
не спутаешь ни с кем.
     А он и в эти минуты решил действовать по-волчьи.  На секунду затих,  не
открывая глаз, и вдруг стремительно метнул руку под подушку.
     - Не беспокойтесь, - сказал я. - Ваш револьвер у меня.
     Скрипнув зубами,  Сторожев откинул одеяло и  сел.  Из-под густых бровей
кольнули злые глаза.
     - Все-таки выследили, - проворчал он. - Сонного взяли. Эх, Настя...
     Сторожиха заплакала, громко запричитала:
     - Да откуда же мне было знать,  что это они?  Будить пожалела,  думала,
что ко мне стучатся. Ой горюшко, что же теперь с нами будет?
     - Хватит!  -  цыкнул на нее Волк.  -  Поздно реветь, теперь уж отпевать
придется.
     Мы  не  сразу  позволили Сторожеву одеться.  Я  держал  его  на  мушке,
Мелихов,  тоже  с  оружием наготове,  стал  возле  двери.  А  Иванов сначала
прощупал  брошенные на  стул  пиджак  и  брюки  преступника,  потом  так  же
тщательно проверил подушку и перину на кровати.
     - Ну, а теперь одевайтесь! - скомандовал Иванов. - Пора.
     Однако Сторожев не торопился.  Может быть,  надеялся, что и на этот раз
удастся уйти,  или ждал чьей-нибудь помощи?  Чтобы не рисковать,  а потом не
раскаиваться в  случайной оплошности,  пришлось связать ему за спиной руки и
только после этого приступить к обыску.
     Он  ничего существенного не  дал.  Создавалось такое  впечатление,  что
бандит пришел к  Насте налегке,  как бы  по пути,  не собираясь долго у  нее
задерживаться.
     Наконец, мы оформили все необходимые в таких случаях документы. Теперь,
действительно, пора уходить; до рассвета оставалось совсем немного временя.
     Ни  разу не  взглянув на  Настю,  даже не  кивнув ей на прощание,  Волк
тяжело переступил порог сторожки и зашагал по безлюдной улице.
     А  мне все еще с трудом верилось,  что нам удалось без единого выстрела
взять  этого  матерого,  осторожного и  жестокого врага.  Помогла,  конечно,
Настя,  помимо своего желания открывшая опергруппе путь к  дорогому для  нее
Петру Ивановичу.  Сколько времени оберегала,  прятала,  и вдруг, не разобрав
спросон