адку  о
его намерениях или выдать его глубочайший интерес к содержимому конверта,  с
которым так пренебрежительно обошлась его приятельница миссис Потт.  В  этот
момент дверь лавки отворилась, и  вошла  леди  Пенелопа  Пенфезер  со  своей
неизменной спутницей - маленькой мисс Диггз.
   - Видели вы мистера Моубрея? Заходил ли сюда нынче утром  мистер  Моубрей
Сент-Ронан? Не знаете ли вы,  где  мистер  Моубрей,  миссис  Потт?  -  Этими
вопросами, нагромождая  их  друг  на  друга,  дама,  сведущая  во  всяческой
письменности, забросала  даму,  ведающую  письмами,  которая  едва  успевала
давать отрицательный ответ на каждый из них в отдельности.
   - Мистера Моубрея не было. Он сегодня не заходил. Только  что  его  слуга
взял почту и сказал, что мистер Моубрей не появится.
   - Боже милостивый, какая досада! - вскричала  леди  Пенелопа  с  глубоким
вздохом и упала на один из диванчиков с таким удрученным видом,  что  мистер
Потт и его супруга  тотчас  же  засуетились  подле  нее:  первый  раскупорил
флакончик с летучей солью, так как он был не только книготорговец и почтарь,
но и фармацевт, а вторая устремилась за стаканом воды. Сильнейшее  искушение
пронзило  лорда  Этерингтона  насквозь  -  от  глаз  до  кончиков   пальцев.
Каких-нибудь два шага - и рука его дотянулась бы до пакета, на который никто
не  обращал  внимания  и  на  содержимом  которого  основывались,  по   всей
вероятности, надежды и права его соперника в борьбе за  титул  и  состояние.
Разве среди всеобщего смятения нельзя незаметно завладеть им? Но  нет,  нет,
нет.  Попытка  была  слишком  опасной,  чтобы  на  нее  решиться.   Впав   в
противоположную крайность,  Этерингтон  вообразил,  что  навлекает  на  себя
подозрения уже тем, что предоставляет леди Пенелопе разыгрывать  волнение  и
тревогу, даже не делая сочувственного вида, к чему его,  пожалуй,  обязывало
ее положение в обществе.
   Поддавшись этому опасению, он так рьяно и торопливо стал оказывать  знаки
внимания этой даме, что  зашел  дальше,  чем  ему  хотелось.  Леди  Пенелопа
объявила, что она бесконечно обязана его милости: вообще-то ей по натуре  не
свойственно так поддаваться внешним  обстоятельствам,  но  сейчас  произошло
нечто столь странное, волнующее, печальное, что - нельзя не признаться - она
совершенно подавлена. Впрочем, она имеет право  похвалиться  тем,  что  свои
личные огорчения переносит довольно стойко но она не в силах владеть собой,
когда на глазах ее страдают другие.
   Лорд Этерингтон спросил, может ли он чем-нибудь помочь  -  леди  Пенелопе
нужен был мистер Моубрей Сент-Ронан, слуга графа выполнит ее поручение, если
она пожелает послать за мистером Моубреем.
   - О нет, нет! - ответила леди Пенелопа. - Я считаю даже, что вы, любезный
лорд, будете здесь полезнее мистера Моубрея,  если,  конечно,  вы  являетесь
мировым судьей.
   - Мировым судьей? - переспросил крайне удивленный лорд Этерингтон. -  Да,
я выполняю эти функции, но не в шотландских графствах.
   - О, не в этом суть! - сказала леди Пенелопа.  -  Если  вы  соблаговолите
ненадолго отправиться со мной,  я  объясню  вам,  каким  образом  вы  можете
совершить одно из самых добрых, милосердных и великодушных дел на свете.
   Удовольствие,  которое  лорд  Этерингтон  испытывал,   совершая   добрые,
милосердные и великодушные дела, не было так безгранично, чтобы он  не  стал
мысленно выискивать какой-нибудь способ увильнуть. Но тут, бросив  случайный
взгляд в сторону  стеклянной  двери,  он  увидел,  что  к  почтовой  конторе
приближается его слуга Солмз.
   Мне доводилось слышать об одном воре, занимавшемся кражей  овец,  который
сделал своего пса таким ловким сообщником в этом нечистом ремесле,  что  мог
посылать его за добычей и одного, и ему удалось даже воспитать в  несчастном
животном способность не узнавать своего хозяина, если они при этом  случайно
встречались. По всей  видимости,  лорд  Этерингтон  действовал  по  тому  же
принципу: не успел  он  издали  завидеть  своего  подручного,  как  уразумел
необходимость  предоставить  ему  свободное  поле  действий  для  всех   его
махинаций.
   - Мои  письма  возьмет  слуга,  -  сказал  он,  напуская  на  себя  самый
безразличный вид, - я должен проводить леди Пенелопу.
   И, предложив ей тотчас же свои услуги  как  мировой  судья  или  в  любом
другом угодном ей качестве, он поспешно взял ее под руку и вывел  из  лавки,
даже  не  дав  ей  очнуться  от  недомогания  и  вновь  обрести  необходимую
подвижность. Своим худым, острым профилем леди Пенелопа почти прижималась  к
его  уху,  желтые  и  красные  перья  щекотали  ему  нос,   костлявая   рука
высокочтимой особы словно крючком сжимала его локоть, но он стойко переносил
подавленное хихиканье и усмешки  более  юных  дам,  которых  они  встречали,
пересекая бульвар.
   Правда, когда он, увлекаемый леди Пенелопой,  удалялся  с  бульвара,  ему
удалось, хотя и  на  расстоянии,  обменяться  многозначительным  взглядом  с
Солмзом. Ноги несли его за спутницей, в ушах жужжали слова, толковавшие  ему
о деле, по которому они шли, но уму его было  совершенно  безразлично,  куда
они идут и зачем: мысли лорда были  заняты  исключительно  пакетом  в  груде
невостребованных у миссис Потт писем и его дальнейшей судьбой.
   Наконец,  сделав  над  собой  усилие,  лорд  Этерингтон  понял,  что  его
рассеянность может показаться странной и, как нашептывала ему совесть,  даже
подозрительной в глазах спутницы. Заставив себя поэтому собрать  необходимую
долю внимания, он впервые проявил  любопытство  насчет  того,  куда  же  они
направляются. Оказалось однако, что именно этого вопроса ему и не  следовало
бы задавать, если бы он хоть немного  прислушивался  к  весьма  многословным
объяснениям ее милости, которая ни о чем другом и не говорила.
   - Ну вот, любезный лорд, - сказала она,  -  приходится  думать,  что  вы,
владыки всего сущего, считаете нас, жалких женщин, совсем глупыми и  пустыми
созданиями.  Я  сказала  вам,  как  мне  тягостно   говорить   о   маленьких
благодеяниях, которые я кое-кому оказываю, а вы требуете, чтобы  я  вторично
излагала вам всю эту историю. Но надеюсь все же, вашу  милость  не  удивляет
то, что я почла своим долгом сделать в этом печальном случае. Может быть', я
слишком прислушивалась к голосу своего  сердца  -  он  часто  вводит  нас  в
заблуждение.
   Желая  добиться  объяснений,  но  опасаясь  спрашивать  прямо,  дабы   не
показать, что излившийся только  сейчас  поток  трогательного  повествования
промчался мимо  него,  лорд  Этерингтон  счел  наилучшим  для  себя  выходом
заявить, что леди Пенелопа не могла ошибиться,  поступая  согласно  велениям
своего разума.
   Однако  комплимент  этот  не  явился   достаточно   пряным   соусом   для
пресыщенного вкуса этой дамы. И вот, как  настоящая  обжора,  она  принялась
черпать похвалы суповой ложкой.
   - Разума? Да неужто вы, мужчины, знаете женщин  так  мало,  что  думаете,
будто разум у нас может перевешивать чувство? Это значило бы слишком многого
требовать от нас,  несчастных  жертв  нашей  чувствительности.  Так  что  вы
заранее должны простить меня, если я забыла все заблуждения этого  грешного,
несчастного создания, когда увидела, как оно страдает. Конечно, я не  хотела
бы, чтобы мой юный друг мисс Диггз или ваша милость подумали, будто я, жалея
бедную, злосчастную грешницу, забываю о ее виновности. О  нет!  Что  следует
чувствовать в таких случаях, проникновенно выражают стихи Уолпола:

   Любви к страдающим полна,
   Душа волненья не чуждалась:
   Не знала слабостей она,
   Но чувства в ней смягчала жалость.

   "Ах ты, самая постылая из всех recieue , - подумал
его милость.  -  Неужто  изо  всей  твоей  болтовни  не  выудить  ни  одного
осмысленного слова, которое бы мне хоть что-нибудь разъяснило!"
   Но леди Пенелопа продолжала:
   - Если бы вы только знали, милорд, как удручает меня в  подобных  случаях
моя ограниченность в средствах! Но мне удалось собрать кое-что среди  добрых
людей на водах. Я попросила этого жалкого эгоиста  Уинтерблоссома  пойти  со
мной поглядеть, в  каком  тяжелом  положении  находится  несчастная,  а  он,
бессердечная скотина, ответил  мне,  что  опасается  заразиться!  Заразиться
роди.., родильной горячкой!
   Может быть, с моей стороны нескромно произносить это слово, но наука ведь
не имеет пола. Впрочем, я всегда обтиралась крепким туалетным уксусом  и  ни
разу не переступила порога ее комнаты.
   При всех пороках Этерингтона, он  не  был  лишен  той  жалости  к  людям,
которая выражается в подаче милостыни.
   - Мне очень жаль, - сказал он, вынимая кошелек, - что ваша  светлость  не
обратились ко мне.
   - Простите, милорд, но с такими просьбами обращаются лишь  к  друзьям,  а
ваша милость всегда так заняты леди Бинкс, что мы редко  имеем  удовольствие
видеть вас в том, что я называю "мой маленький кружок".
   Не ответив на этот намек, лорд  Этерингтон  протянул  леди  Пенелопе  две
гинеи и заметил, что бедной женщине нужна, по-видимому, врачебная помощь.
   - Я это и говорила, - ответила леди Пенелопа,  -  и  обращалась  к  этому
мерзкому Квеклебену, который, надо  сказать,  мне  кое-чем  обязан.  Но  это
гнусное чудовище ответило: "А кто будет платить?" Он что ни день  становится
все невыносимее, с тех пор как уверился в том, что женится на этой  толстой,
краснощекой вдове. Не  мог  же  он  рассчитывать,  что  я  из  своих  жалких
средств... К тому же, милорд, разве нет такого закона, что власти  графства,
или приход, или кто-то там еще должны оплачивать лечение неимущих?
   - Мы уж изыщем способ добиться помощи доктора, - сказал лорд  Этерингтон,
- и, по-моему, полезнее всего будет, если я вернусь в гостиницу и пошлю  его
к больной. Боюсь, что я лично  мало  чем  могу  помочь  женщине,  страдающей
родовой горячкой.
   - Родильной, милорд, родильной, - поправила леди Пенелопа  наставительным
тоном.
   - Пусть родильной, - согласился лорд Этерингтон. - Чем же  я-то  могу  ей
помочь?
   - О милорд, вы забыли, что эта Энн  Хегги,  о  которой  я  вам  говорила,
явилась сюда с одним ребенком на руках, а с другим.., словом, она  собралась
вторично стать матерью, - и обосновалась в той жалкой хижине, - о чем я  вам
тоже толковала. Кое-кто  считает,  что  пастору  следовало  отправить  ее  в
приход, к которому она принадлежит. Но  он  очень  странный,  чудаковатый  и
вялый человек, не слишком ревностно выполняющий свои обязанности. Как бы  то
ни было, но она живет здесь, и, надо сказать, милорд,  в  ней  есть  что-то,
отличающее  ее  от  обычных  бедняков,  это  не  какая-нибудь  отталкивающая
личность, которой, отвернувшись, бросаешь шестипенсовик.  Заметно,  что  она
видывала  лучшие  дни,  или,  как  говорит   Шекспир,   "многое   могла   бы
порассказать". Правда, я не очень хорошо знаю ее  историю.  Только  сегодня,
когда я зашла к ней узнать, как она себя чувствует, и послала свою горничную
к ней в хижину, чтобы передать ей кое-какие пустяки, о которых  и  упоминать
не стоит, выяснилось, что ум  ее  озабочен  чем-то,  связанным  со  здешними
Моубреями: моя горничная сказала, что бедняжка при смерти и кричит, чтобы  к
ней привели мистера Моубрея или какое-нибудь должностное лицо, так  как  она
хочет сделать какое-то важное сообщение. Вот я и побеспокоила вас и потащила
с собой: нам надо, если это возможно, узнать у несчастной женщины,  что  она
желает сообщить. Надеюсь, что это не убийство, от всего сердца надеюсь, хотя
молодой Сент-Ронан был всегда человек странный, неуравновешенный, неистовый,
безрассудный... Sgherro iige  ,  как  говорят
итальянцы. Но вот и ее хижина, милорд. Зайдите, пожалуйста.
   Упоминание о сент-ронанских Моубреях и связанной с ними  тайне  свело  на
нет уже возникшее у лорда Этерингтона намерение предоставить  леди  Пенелопе
заниматься делами милосердия без его помощи. Теперь он с не меньшим,  чем  у
этой дамы, любопытством остановился у хижины крайне жалкого вида, где  до  и
после своих родов проживала несчастная  женщина,  чью  горестную  участь  не
слишком  облегчила  показная  благотворительность  леди  Пенелопы.  При  ней
находилась одна бедная старуха  из  числа  получающих  пособие  от  прихода
мизерную  сумму,  которая  ей  выдавалась  еженедельно,   пастор   несколько
увеличил, с тем чтобы старуха имела возможность помочь неизвестной.
   Леди Пенелопа подняла щеколду  и,  после  минутного  колебания,  вошла  в
хижину: боязнь заразиться боролась в ней с мучительным  желанием  узнать  то
неизвестное, чего  она  не  могла  отгадать  и  что,  может  быть,  угрожало
благополучию Моубреев. Любопытство, впрочем,  скоро  одержало  верх,  и  она
переступила порог, а следом за ней вошел и лорд Этерингтон.  Подобно  другим
дамам, благотворительствующим в хижинах бедняков, она принялась выговаривать
ворчливой старухе за неряшливость и  грязь,  разбранила  приготовленную  для
больной пищу и  особенно  старательно  расспрашивала,  куда  девалось  вино,
которое она принесла, чтобы сварить укрепляющее  питье.  Но  бабка  была  не
настолько ослеплена высоким положением  и  щедростью  леди  Пенелопы,  чтобы
покорно выслушивать ее нарекания.
   - Кому приходится зарабатывать себе на хлеб одной рукой, -  сказала  она,
ибо другая, парализованная, беспомощно свисала у нее вдоль  тела,  -  у  тех
есть дела поважнее, чем мести полы. Ежели ее милости угодно  будет  прислать
сюда свою бездельницу девку с метлой,  в  доме  можно  будет  навести  какую
угодно чистоту. Этой дамочке даже полезно  будет  пошевелиться:  по  крайней
мере она в конце недели сможет сказать, что хоть немного поработала.
   - Вы слышите, как разговаривает эта старая  ведьма,  милорд?  -  спросила
леди Пенелопа. -  Вот  она,  ужасающая  неблагодарность  бедняков.  А  вино,
сударыня, где вино?
   - Вино? Да там его и было-то всего полмачкина.  И  что  это  за  питье  -
слабое,  безвкусное,  жиденькое!  Вино-то  мы,  ясное   дело,   выпили,   не
выплескивать же его за спину. А чтоб оно  принесло  хоть  какую-то,  пользу,
выпили его как оно было, безо всяких ваших  Сахаров  и  приправ.  По  правде
говоря, лучше бы я и не пробовала этой кислятины. Если бы  церковный  сторож
не подлил мне капельку виски, я бы ноги протянула от  питья  вашей  милости,
потому что...
   Тут лорд Этерингтон прервал ворчливую бабу, сунув ей в ладонь  серебряную
монету и одновременно велев помолчать.  Старая  ведьма  взвесила  полученную
крону в руке и поплелась в свой угол за печкой, бормоча себе под нос:
   - Ну, это хоть на что-то похоже, хоть на что-то похоже. Это тебе не войти
в дом, повертеться и выйти, надавав распоряжений,  точно  ты  невесть  какая
хозяйка, да в субботу вечером оставить какой-нибудь несчастный шиллинг.
   С этими словами она уселась за свою прялку  и  начала  прясть,  вооружась
своей дочерна прокуренной трубкой, из которой вскоре  поплыли  облака  столь
зловонного дыма, что леди Пенелопа обратилась бы в бегство, не  будь  в  ней
так сильна решимость услышать признания больной. Что же касается мисс Диггз,
то она кашляла, чихала, нетерпеливо топталась на  месте  и  в  конце  концов
выбежала из хижины, заявив, что не может выдержать больше в таком дыму, хотя
бы ей предстояло выслушать предсмертные слова двадцати больных  женщин,  тем
более что леди Пенелопа перескажет ей все, если признания эти  будут  стоить
того, чтобы их пересказывать.
   Лорд  Этерингтон  стоял  теперь  перед  убогой  кроватью,  где  на  тощем
волосяном матраце  простерта  была  несчастная  женщина.  В  эти  последние,
видимо, минуты  жизни  ей  не  давали  покоя  пронзительные  крики  старшего
ребенка, на которые она отвечала лишь слабыми  стонами,  время  от  времени,
насколько позволяли ей силы, отвлекаясь от его непрерывного плача и  обращая
взор на другую сторону своего жалкого одра, где лежало несчастное  существо,
которое она недавно родила. Его дрожащее тельце было  едва  прикрыто  рваным
одеялом,  его  распухшее  свинцово-бледное  личико  и  полуоткрытые  глазки,
казалось, уже не ощущали, как ужасно положение, в котором оно находится и от
которого его, видимо, вскоре должна была избавить смерть.
   - Вам, наверно,  очень  худо,  бедняжка,  -  сказал  лорд  Этерингтон.  -
Говорят, вы вызывали к себе какое-нибудь должностное лицо?.
   - Мне надо было видеть мистера Моубрея из Сент-Ронана. Джона  Моубрея  из
Сент-Ронана. Эта леди обещала привести его ко мне.
   - Я не Моубрей из Сент-Ронана, - сказал лорд Этерингтон, - но  я  мировой
судья и член парламента. К тому же я личный друг мистера  Моубрея  и,  может
быть, либо  как  официальное  лицо,  либо  как  его  друг  окажусь  в  силах
чем-нибудь вам помочь.
   Бедная женщина довольно долго молчала.  Когда  она  вновь  заговорила,  в
голосе ее звучало сомнение.
   - Миледи Пенелопа Пенфезер здесь? - спросила она, как можно шире  раскрыв
тускнеющие глаза.
   - Ее милость здесь и слышит вас, - ответил лорд Этерингтон.
   - Тем хуже  для  меня,  -  сказала  умирающая  или  казавшаяся  умирающей
женщина, - если я должна доверить такую  важную  тайну  мужчине,  о  котором
ничего не знаю, и женщине, о которой знаю только, что она довольно болтлива.
   - Это я-то болтлива? - вскричала леди Пенелопа, но по  сделанному  лордом
Этерингтоном знаку тотчас же постаралась сдержаться, а несчастная больная, с
трудом отдававшая себе отчет в окружающем,  по-видимому,  не  расслышала  ее
слов. Несмотря на свое тяжелое состояние, она заговорила вполне отчетливо  и
даже несколько возвысив голос. Хотя  на  речи  больной  в  довольно  сильной
степени сказывалось ее лихорадочное состояние,  тон  и  слова,  которые  она
употребляла,  свойственны   были   человеку,   занимающему   более   высокое
общественное положение.
   - Я не то отверженное  создание,  которым  кажусь  на  первый  взгляд,  -
сказала она. - Во всяком случае, не такой я  была  рождена!  О,  если  бы  я
действительно была настоящим  отверженным  существом!  О,  если  бы  я  была
злосчастной  нищенкой  из  самых  подонков  общества,  подыхающей  с  голоду
бродяжкой, безмужней матерью, незнание иной доли и бесчувственность  помогли
бы  мне  перенести  свою  участь,  как  бездомному   животному,   безропотно
умирающему на том тощем поле, где оно голодало всю жизнь. Но я, рожденная  и
воспитанная для лучшей жизни, не утратила памяти  о  ней,  и  от  этого  мое
нынешнее положение,  мой  позор,  моя  нищета,  мое  падение,  зрелище  моих
умирающих крошек, ощущение, что и моя смерть так близка, становятся для меня
предвкушением ада.
   Самодовольство  и  напыщенность  леди  Пенелопы  не  устояли  перед  этим
устрашающим вступлением. Она всхлипнула, задрожала и, может быть, впервые за
всю свою жизнь ощутила настоящую,  а  не  деланную  потребность  поднести  к
глазам платок. Лорд Этерингтон тоже был тронут.
   - Добрая женщина, - сказал он, - если помощь,  необходимая  вам  в  таком
состоянии, может вас хоть сколько-нибудь успокоить, я сделаю так, чтобы  она
была вам полностью оказана и чтобы о ваших детях позаботились.
   - Да благословит вас бог! - отозвалась бедная женщина, бросив  взгляд  на
лежащее подле нее жалкое тельце., - И да будете  вы  достойны  благословения
божия, - добавила она после краткой паузы,  -  ибо  оно  не  принесет  добра
недостойным!
   Вероятно,  лорд  Этерингтон  ощутил  укоры  совести,  ибо  он   несколько
торопливо произнес:
   - Если вам и впрямь нужно доверить мне что-нибудь, как должностному лицу,
говорите, добрая женщина. Пора уже оказать вам помощь, и я позабочусь, чтобы
это было немедленно сделано.
   - Еще одну минуту, - сказала она. - Дайте мне облегчить мою душу, пока  я
еще на этом свете, ибо никакая человеческая помощь уже не продлит мое земное
существование. Я родилась в хорошей семье - тем горше мой нынешний позор!  Я
получила хорошее воспитание - тем тяжелее моя вина. Я, правда,  всегда  была
бедна, но не ощущала всех бедствий нищеты. Я вспоминала