╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
положении, если бы все
оказалось обманом. - Но это еще точно не известно.
- Ну, если нам испортят сегодняшний вечер, мы им этого не простим, -
сказала Джулия. - Впрочем, может быть, это будут такие же веселые и
симпатичные люди, как мистер Плейдел, мой друг и поклонник, как он себя сам
отрекомендовал.
- Ах, мисс Джулия, - ответил Плейдел, любезно предлагая ей руку, чтобы
отвести ее в столовую, - было ведь время.., помню, я возвращался из Утрехта
в тысяча семьсот тридцать восьмом году...
- Забудьте, пожалуйста, об этом, - прервала его Джулия, - вы нравитесь
мне гораздо больше таким, как теперь... Утрехт, господи боже мой! Я уверена,
что с тех пор вы только и делали, что старались загладить в себе все следы
голландского воспитания.
- Простите, мисс Мэннеринг, - сказал адвокат, - голландцы на самом деле
люди гораздо более воспитанные, чем думают их ветреные соседи. Они так же
верны и постоянны, как часовой механизм.
- Мне бы это скоро наскучило, - сказала Джулия.
- У них всегда хорошее настроение, - продолжал Плейдел.
- А это еще того хуже, - ответила его собеседница.
- Зато в Голландии, - сказал старый beau garcon, - невзирая на то, что поклонник ваш укутывал вам шею плащом, и
согревал вам жаровней ноги, и катал вас в маленьких саночках по льду зимой и
в кабриолете по пыльной дороге летом, - и все это в продолжение трехсот
шестидесяти пяти дней, да еще помноженных на шесть, - когда на две тысячи
сто девяностом дне, как я на скорую руку могу сосчитать, не сделав, правда,
поправки на високосный год, окончится вдруг положенный - Да, - ответила
Джулия, - вот это действительно рекомендация для голландца, мистер Плейдел;
хрусталь и сердце потеряли бы свою цену, если бы они не были хрупкими.
- Ну, уж если на то пошло, мисс Мэннеринг, сердце разбить трудно, это
ведь не стакан. Ввиду всего этого я охотно бы порассказал вам о достоинствах
моего собственного сердца, если бы мистер Сэмсон не зажмурил уже глаза и не
сложил руки, ожидая конца нашего разговора, чтобы читать молитву. Да, по
правде говоря, утки выглядят очень аппетитно.
С этими словами наш почтенный адвокат сел за стол и на время отложил
свои любезные речи, чтобы воздать должное расставленным перед ним вкусным
блюдам. От него можно было только услыхать, что утка зажарена превосходно и
что соус, который миссис Эллен приготовила из бургундского вина, лимона и
кайенского перца, восхитителен; обо всем остальном он позабыл.
- Я вижу, - сказала мисс Мэннеринг, - что в первый же вечер, когда
мистер Плейдел объяснился мне в своих чувствах, у меня появилась опасная
соперница.
- Простите меня, моя прелестная дама, - ответил адвокат, - если я был
столь неучтив и увлекся в вашем присутствии ужином: виной этому ваша
неприступность. Может ли кто выдержать ваш суровый взгляд, не подкрепившись?
По этой же причине, и не по какой другой, я прошу вас выпить со мной вина.
- Это тоже, вероятно, утрехтский обычай, мистер Плейдел?
- Простите меня, сударыня, - ответил адвокат, - сами французы, являющие
собой образец галантности, называют своих трактирщиков restaurateurs,
несомненно намекая на то облегчение, которое они приносят безутешным юношам,
сраженным жестокостью своих возлюбленных, и мне самому так нужна подобная
помощь, Restaurateur - по-французски одновременно значит и "содержатель
ресторана" и "восстанавливающий". что я побеспокою вас, мистер Сэмсон, и
попрошу еще вот это крылышко. Это не помешает мне немного погодя попросить у
мисс Бертрам кусок пирога; крылышко просто оторвите, мистер Сэмсон, резать
не надо. Барнс вам поможет, ну вот так, спасибо... А теперь, Барнс, стакан
пива, пожалуйста.
В то время как наш седовласый кавалер, радуясь, что мисс Мэннеринг так
весела и внимательна, без умолку болтал, развлекая ее и себя, полковник
начал терять терпение. Он вышел из-за стола, сославшись на то, что никогда
не ужинает, и быстрыми шагами стал ходить взад и вперед по столовой; он то
открывал окно, чтобы взглянуть на погруженную во тьму лужайку, то как будто
прислушивался, не едет ли кто вдалеке. Наконец он больше не мог себя
сдержать, вышел из комнаты, накинул плащ, надел шляпу и пошел по дороге, как
будто это могло ускорить приезд людей, которых он ждал.
- И зачем это полковник в такую темь на дорогу выходит? - сказала мисс
Бертрам. - Вы, наверное, слыхали, мистер Плейдел, какое у нас тут ужасное
происшествие было недавно.
- Ах, с контрабандистами! - ответил адвокат. - Это мои старые приятели;
еще много лет тому назад, когда я здесь шерифом был, я кое-кого из них под
суд отдал.
- А какая тут потом стряслась беда, - добавила мисс Бертрам, - когда
один из этих негодяев решил отомстить.
- Когда ранили молодого Хейзлвуда? Да, я и об этом слыхал.
- Можете себе представить, милый мистер Плейдел, - продолжала Люси, - в
каком мы с мисс Мэннеринг были ужасе, когда на нас кинулся этот негодяй,
человек неимоверной силы, с таким страшным лицом!
- Надо вам сказать, мистер Плейдел, - заметила Джулия, которая не могла
подавить негодования, слыша, как незаслуженно чернят ее поклонника, - что
молодой Хейзлвуд у наших девушек слывет таким красавцем, что рядом с ним кто
угодно им чудовищем покажется.
"Однако, - подумал Плейдел, у которого была профессиональная привычка
внимательно подмечать выражение лица и, интонации голоса, - тут, кажется, в
молодых леди согласия нет".
- Знаете, мисс Мэннеринг, когда я видел молодого Хейзлвуда, он был еще
мальчиком; может быть, все наши соседки и правы, но уверяю вас, чтобы
увидеть настоящих красавцев, вам надо поехать в Голландию; самый красивый
юноша, которого я когда-либо видел, был именно голландец, хотя у него и было
какое-то варварское имя, не то Ванбост, не то Ванбустер, неважно. Теперь он,
верно, уж потерял всю прежнюю красоту.
При случайном упоминании этого имени Джулия, в свою очередь, слегка
смутилась, но тут как раз вошел полковник.
- Все еще ничего не слыхать, - сказал он, - по расходиться мы все-таки
подождем. А где Домини Сэмсон?
- Я здесь, господин полковник.
- Что это за книга у вас в руках?
- Это труды известного ученого де Лиры, и я бы очень просил мистера
Плейдела, чтобы он соизволил взглянуть на одно непонятное место.
- Сейчас мне не очень-то хочется этим заниматься, мистер Сэмсон, -
ответил адвокат, - есть кое-что поинтереснее: я не теряю надежды уговорить
молодых леди спеть нам какую-нибудь народную песню или плясовую, я готов
даже исполнить басовую партию сам. Черт с ним, с де Лирой, подождет до
другого раза.
Разочарованный Домини захлопнул тяжелый фолиант, в душе поражаясь тому,
как такой ученый человек, как Плейдел, может увлекаться подобными пустяками.
Но адвоката нисколько не обеспокоило, что он роняет свой авторитет ученого;
он налил себе полный бокал бургундского и, попробовав сначала свой голос,
который, кстати сказать, не отличался звучностью, храбро предложил молодым
девушкам спеть с ним "Как трое бедных моряков" и с блеском исполнил свою
партию.
- Смотрите, не увяли бы розы на ваших щеках от ночных бдений, - пошутил
полковник.
- Не беспокойтесь, папенька, - ответила Джулия, - ваш друг, мистер
Плейдел, пригрозил, что завтра станет учеником мистера Самсона; поэтому
сегодня мы должны воспользоваться нашей победой сполна.
После первой песни они спели вторую, а затем стали весело болтать.
Наконец, когда давно уже пробило час и ночная тишина вот-вот должна была
огласиться двумя ударами, Мэннеринг, нетерпение которого сменилось
безнадежностью отчаяния, взглянул на свои часы и сказал:
"Теперь уже ждать больше нечего", - в то же мгновение... Но о том, что
тогда произошло, мы расскажем уже в следующей главе.
Глава 50
Судья:
Ведь верно, подтвердились ныне все
Слова цыганки!..
Не сирота ты больше и на свете
Не одинок. Я твой отец, вот мать
Твоя, вот дядя, брат - все это
Здесь близкие твои!
"Критик"
Едва только Мэннеринг успел положить часы в карман, как послышался
какой-то отдаленный глухой шум.
- Должно быть, это карета; впрочем, нет, это ветер воет среди голых
деревьев. Идемте к окну, мистер Плейдел.
Адвокат, который в это время рассказывал Джулии что-то, по его мнению,
интересное, повиновался, предварительно повязав шею платком, чтобы не
простудиться. Стук колес был уже ясно слышен, и Плейдел, который, казалось,
удерживал свое любопытство до этой последней минуты, бросился в переднюю.
Полковник позвонил и приказал Барнсу проводить приехавших в отдельную
комнату, так как не знал, кто будут его гости. Но не успел он всего толком
объяснить ему, как карета остановилась у двери. Через минуту Плейдел
крикнул:
- Да это наш лидсдейлский приятель, и с ним еще один молодец вроде
него.
Услышав знакомый голос, Динмонт остановился, одновременно и пораженный
и обрадованный.
- Ах, вот оно что! Ну раз ваша милость здесь, значит и нам тут хорошо
будет, что соломе в сарае!
Но в то время как фермер остановился, чтобы отвесить поклон,
недоумевающий Бертрам, которого после езды в темноте яркий свет совершенно
ослепил, вошел в гостиную и столкнулся с полковником, поднявшимся ему
навстречу. Комната была настолько хорошо освещена, что у полковника уже не
могло быть сомнений в том, кто стоит перед ним, а сам Бертрам был столь же
смущен своим негаданным приездом в этот дом, как и обитатели Вудберна, перед
которыми он появился. Надо помнить о том, что у каждого из них были свои
причины взирать на него с ужасом, будто это было привидение. Мэннеринг видел
перед собой человека, убитого им в Индии; Джулия - своего возлюбленного в
самом странном и опасном положении, а Люси Бертрам сразу же узнала в нем
злодея, который стрелял в молодого Хейзлвуда. Видя изумление полковника,
Бертрам решил, что тот недоволен его непрошеным вторжением в дом, и поспешил
сказать, что он прибыл сюда помимо своей воли и что он даже и не подозревал,
куда его везут.
- Мистер Браун, если не ошибаюсь! - сказал Мэннеринг.
- Да, - ответил молодой человек тихим, но твердым голосом, - тот самый,
которого вы знали в Индии. Надеюсь, что наши прежние отношения не смогут
помешать вам удовлетворить мою просьбу и засвидетельствовать, что я
действительно офицер и джентльмен.
- Мистер Браун... Я не помню, когда я... Да нет, никогда меня ничто так
не могло удивить... Конечно, что бы между нами не произошло тогда, вы имеете
право на мое свидетельство в вашу пользу.
В эту критическую минуту в комнату вошли Плейдел и Динмонт. Глазам
недоумевающего адвоката предстали: пораженный Мэннеринг, Люси Бертрам,
готовая упасть в обморок от ужаса, и мисс Джулия Мэннеринг, охваченная
смятением и страхом, которые ей не удавалось ни подавить, ни скрыть.
- Что это все значит? - спросил адвокат. - Как будто он пришел с
головой Горгоны в руках? Дайте я погляжу на него. Боже ты мой, - прошептал
он, - да это же вылитый Элленгауэн! Те же мужественные, красивые черты, но
насколько больше ума в глазах! Да, ведьма, видно, сдержала свое слово!
Он тут же обратился к Люси:
- Взгляните-ка на этого человека, мисс Бертрам; он вам никого не
напоминает?
Люси успела только взглянуть на страшного незнакомца. Его необычайно
высокий рост и вся внешность не оставляли сомнений в том, что это был
разбойник, собиравшийся убить молодого Хейзлвуда. Это не давало ее мыслям
возможности пойти по иному руслу, а такой поворот неминуемо бы наступил,
стоило ей только вглядеться в пришельца пристальнее.
- Не спрашивайте меня о нем, - сказала она, отворачиваясь от него, -
ради бога, уберите его отсюда, он всех нас убьет!
- Убьет! Давайте мне сюда кочергу, - сказал адвокат как будто с
тревогой. - Да нет, что за пустяки, нас тут трое мужчин, "не считая слуг, да
еще с нами наш славный лидсдейлец, который один стоит полдюжины людей, major
vis на нашей стороне. Но все-таки, друг мой Дэнди,
Дэви.., как бишь тебя, стань-ка сюда между нами, чтобы защитить наших дам.
- Господи боже мой, мистер Плейдел! - вскричал изумленный фермер. - Да
это же капитан Браун, вы что, не знаете разве капитана?
- Ну, ладно, если он твой приятель, мы в безопасности, - ответил
Плейдел. - Смотри только, не отходи от него.
Все это произошло так быстро, что Домини, сидевший все это время в углу
и погруженный в чтение, по рассеянности своей ничего не заметил. Когда же,
выйдя из задумчивости, он закрыл книгу, подошел к вновь прибывшим и увидел
Бертрама, он вдруг закричал:
- Если только мертвецы могут выходить из могилы, это мой дорогой и
любимый господин!
- Да, это так, ей-богу же это так! Я знал, что это он, - сказал
адвокат, - вылитый отец. Послушайте, полковник, что же вы не приглашаете
своего гостя? По-моему.., да, я думаю.., я уверен, что это так... Они похожи
как две капли воды. Но минуту терпения! Постойте, Домини, не говорите
ничего. Садитесь, молодой человек.
- Извините меня, - сказал Бертрам. - Как мне стало известно, я нахожусь
в доме полковника Мэннеринга, и я хотел бы прежде всего знать; может быть,
полковнику неприятно мое неожиданное вторжение; я не знаю, могу ли я считать
себя его гостем.
Мэннеринг сразу же сделал над собой усилие и сказал:
- Разумеется, мне будет очень приятно видеть вас у себя в доме,
особенно если вы мне скажете, чем я смогу быть вам полезным. Мне хотелось бы
загладить свою вину перед вами. Я часто об этом думал. Но вы явились столь
неожиданно, что все нахлынувшие на меня тяжелые воспоминания не позволили
мне сразу сказать то, что я говорю вам теперь: чем бы ни была вызвана та
честь, которую вы оказали мне своим посещением, я ему рад.
Бертрам ответил на эту подчеркнутую вежливость столь же вежливым, но
холодным поклоном.
- Джулия, дорогая, тебе лучше бы сейчас удалиться. Мистер Браун,
извините мою дочь, но я вижу, что воспоминания ее взволновали.
Мисс Мэннеринг встала, чтобы уйти; проходя мимо Бертрама, она все же не
могла удержаться и не прошептать: "Безумный! Опять!" - так тихо, что
услышать ее мог только он один. Мисс Бертрам последовала за своей подругой,
пораженная всем, что случилось, но не решаясь взглянуть второй раз на
человека, который так ее напугал. Она поняла, что произошла какая-то ошибка,
но боялась, что только усугубит ее, если заявит, что незнакомец покушался на
жизнь Хейзлвуда. Она увидела, что он старый знакомый Мэннеринга и что
полковник разговаривал с ним как с человеком благородным. Должно быть, или
сама она сейчас обозналась, или Хейзлвуд был прав, утверждая, что выстрел
произошел случайно.
Группа людей, оставшихся в гостиной, была достойна кисти большого
художника. Каждый из них был настолько поглощен собственными чувствами, что
не обращал внимания на всех остальных. Бертрам самым неожиданным образом
очутился в доме человека, к которому он относился то с неприязнью, как к
своему личному врагу, то с уважением, как к отцу Джулии. Самые
противоположные чувства столкнулись в душе Мэннеринга: ему хотелось быть
учтивым и гостеприимным; он был рад, что человек, с которым он некогда
сводил счеты и в гибели которого он потом себя упрекал, жив, но, с другой
стороны, ему достаточно было увидеть своего былого врага, и в его гордой
душе вспыхнули прежняя неприязнь и предубеждение. Сэмсон едва стоял на
ногах; держась обеими руками за спинку стула, он не сводил глаз с Бертрама;
волнение совершенно исказило его лицо. Динмонт в своей мохнатой куртке
походил на огромного, вставшего на задние лапы медведя. Вытаращив глаза от
удивления, он смотрел на всю эту сцену.
Один только адвокат держался как ни в чем не бывало. Человек опытный,
сообразительный и энергичный, он уже предвкушал блестящий успех в этом
странном, увлекательном и таинственном деле, и вряд ли юный монарх,
возглавив блестящую армию и видя, что будущее ему улыбается, мог больше
радоваться своей первой победе. Он стал действовать очень решительно и
распорядился всем сам.
- Садитесь, господа, садитесь. Дело это по моей части, позвольте же мне
обо всем позаботиться самому. Садитесь, дорогой полковник, и предоставьте
мне полную свободу; садитесь, мистер Браун, aut quocunque alio nomine
vocaris ; прошу вас сесть, Домини, и ты, наш
добрый лидсдейлец, тоже возьми себе стул.
- Я уж не знаю, мистер Плейдел, - сказал Динмонт, поглядывая на свою
куртку и на прекрасную мебель гостиной, - может, мне куда в другое место
пойти бы, пока вы тут свои дела обсудите: мне здесь делать нечего.
Полковник, который к тому времени уже узнал Дэнди, подошел к нему,
приветливо поздоровался с ним и сказал, что после его благородного поступка
в Эдинбурге он в своей грубой куртке и охотничьих сапогах с честью мог бы
занять место в любом из залов королевского дворца.
- Нет, нет, полковник, мы ведь люди простые, деревенские. Конечно, я
рад был бы услыхать, что у капитана все переменилось к лучшему, а уж я знаю,
что все на лад пойдет, коли мистер Плейдел за дело взялся...
- Верно, Динмонт, ты просто как Горный оракул говоришь, ну, а теперь
помолчи. Кажется, наконец все сели. Выпьем по бокалу вина, а потом уже я
начну допрос по всем правилам моего катехизиса. Теперь скажите нам, дорогой
мой, - сказал он, обращаясь к Бертраму, - а сами-то вы знаете, кто вы такой?
Несмотря на свое замешательство, наш неофит при этих словах невольно
рассмеялся и ответил:
- Прежде я всегда думал, что знаю, но последние события заставляют меня
в этом усомниться.
- Тогда расскажите нам, кем вы себя считали раньше.
- Я привык считать и называть себя Ванбестом Брауном,
вольноопределяющимся *** полка, которым командовал полковник Мэннеринг.
Полковник меня знает.
- Все это совершенно верно, - сказал полковник. - Я могу подтвердить,
что это действительно мистер Браун, и добавить то, что он, по своей
скромности, вероятно позабыл: он зарекомендовал себя как человек способный и
храбрый.
- Тем лучше, - заявил Плейдел, но это общие положения. Скажите мне,
мистер Браун, где вы родились?
- Насколько я знаю, в Шотландии, но где именно, сказать не могу.
- А где выросли?
- Ну, конечно, в Голландии.
- А у вас не осталось никаких, воспоминаний о годах детства,
проведенных в Шотландии?
- Только самые смутные. Но я хорошо помню, что в детстве меня и любили
и баловали, и, вероятно, это воспоминание еще отчетливее оттого, что потом
со мной обходились очень сурово. Я смутно припоминаю красивого мужчину,
которого я звал папой, и болезненную женщину, должно быть мою мать, но
воспоминания эти очень неясные и путаные. Я помню еще какого-то высокого,
худого и доброго человека, он ходил всегда в черном, учил меня читать и
гулял со мной, и, кажется, в последний раз-Тут Домини не мог уже больше
сдерживать себя. С каждым словом, которое он слышал, он все больше
убеждался, что видит перед собой сына своего благодетеля. Ценою огромных
усилий, он не давал воли своим чувствам, но когда, перебирая в памяти образы
детства, Бертрам дошел до своего учителя, он уже больше не мог утерпеть. Он
вскочил, сложил руки и, весь дрожа, со слезами на глазах, громко закричал:
- Г
╧Ёшъы■ўхэш 