сился к
молодой   девушке,   которая,  онемев  при  виде  печального  доказательства
отцовского разорения, остановилась в воротах.
     - Дорогая  мисс  Уордор, - сказал он, - не тревожьтесь! Мой дядя сейчас
будет  здесь,  и  я  уверен,  что  он  найдет  способ  очистить  дом от этих
прохвостов.
     - Увы, боюсь, капитан, что это будет слишком поздно!
     - Нет,  - несколько раздраженно вмешался Эди. - Только бы мне добраться
до  Тэннонбурга.  Во  имя неба, капитан, придумайте, как мне туда попасть, и
вы  окажете  этой  несчастной,  разоренной  семье  такую  услугу,  какой  не
оказывал  никто  со  времен  Красной Руки, ибо тогда, без сомнения, сбудется
старое  пророчество,  что  "дом и земли Нокуиннока будут потеряны и обретены
вновь".
     - Что ты! Как ты можешь помочь, старик? - удивился Гектор.
     Но  Роберт,  слуга,  которым сэр Артур был так недоволен в это же утро,
как  бы  пользуясь  случаем  проявить  свое усердие, поспешно вышел вперед и
обратился к своей госпоже:
     - Простите,  миледи,  этот старик Охилтри очень сметлив и сведущ, умеет
лечить  коров  и  лошадей и знает много чего другого. Я думаю, он не зря так
хлопочет,  чтобы  поехать в Тэннонбург. Если миледи разрешит, я за час свезу
его  туда  в  двуколке. Мне так хочется сделать что-нибудь полезное. Я готов
себе язык откусить, как вспомню про утреннее.
     - Я  очень  обязана  тебе, Роберт, - сказала мисс Уордор. - И если ты в
самом деле считаешь, что от этого может быть хоть малейшая польза...
     - Ради  бога,  - взмолился старик, - заложи тележку, Роби, и, если я не
добьюсь  толку,  разрешаю  тебе  на  обратном  пути  сбросить меня с моста у
Китлбрига! Но только поторопись, друг, время нынче дорого!
     Роберт  взглянул  на  свою  госпожу, направившуюся к дому, и, видя, что
она  согласна,  побежал  на  конюшенный  двор, примыкавший к главному, чтобы
запрячь  лошадь.  Ибо, если старый нищий и казался лицом, наименее способным
оказать  помощь  в денежных затруднениях, то, с другой стороны, простой люд,
среди  которого  вращался  Эди,  высоко  ставил его осторожность и житейскую
мудрость.  Это подкрепляло умозаключение Роберта, что старик не настаивал бы
так  на  необходимости  поездки,  если  бы не был уверен в ее пользе. Но как
только  слуга  подошел  к  лошади,  чтобы  запрячь  ее  в  двуколку, один из
судебных исполнителей коснулся его плеча.
     - Друг мой, оставь лошадь в покое: она внесена в опись.
     - Что?  -  возразил  Роберт. - Мне нельзя взять хозяйскую лошадь, чтобы
съездить по поручению молодой госпожи?
     - Вы  ничего  не  должны  брать  отсюда,  иначе будете отвечать по всей
строгости закона.
     - Это  что  за  чертовщина,  сэр? - напустился на него Гектор, который,
последовав  за Охилтри, чтобы подробнее расспросить о характере его надежд и
упований,  теперь  сразу  ощетинился,  подобно  терьерам своих родных гор, и
только  искал  предлог,  чтобы  дать выход своему гневу. - Что за нахальство
мешать слуге молодой леди исполнить ее распоряжение!
     Вид  и тон молодого воина говорили о том, что едва ли его вмешательство
ограничится  лишь  спором.  И  если  поведение  Мак-Интайра сулило чиновнику
выгоды  процесса  об  оскорблении  действием  и сопротивлении властям, то, с
другой  стороны, этому должны были предшествовать неприятности, которые дали
бы  повод  к  жалобе.  Представитель  закона, столкнувшийся с представителем
армии,  нерешительно  взялся одной рукой за свою засаленную дубинку, которая
должна  была  подкрепить  его  авторитет,  а  другой  - достал свой короткий
символический жезл с серебряными наконечниками и передвижным кольцом.
     - Капитан  Мак-Интайр,  -  начал  он,  -  у  меня  нет  к  вам  никаких
претензий,  но если вы будете препятствовать выполнению моих обязанностей, я
преломлю жезл мира в знак того, что встретил сопротивление.
     - А  черта  ли  мне  в  том,  -  возразил  Гектор,  не  имея  понятия о
юридических  выражениях,  -  что вы собираетесь ломать жезл, или ломать мир,
или  как  вы  там еще сказали? Но одно я знаю твердо: я переломаю вам кости,
если вы помешаете этому парню запрячь лошадь, как велела его госпожа.
     - Беру   в  свидетели  всех  находящихся  здесь,  -  произнес  судебный
исполнитель,  -  что я предъявил ему свой знак и объяснил, кто я такой. Тот,
кто  рвется  в  Купар,  попадет  в  Купар. - И он передвинул свое загадочное
кольцо   с   одного  конца  жезла  на  другой:  это  означало,  что  он  был
насильственно лишен возможности выполнять свои обязанности.
     Простодушный  Гектор,  более  привычный к артиллерийским орудиям, чем к
орудиям  закона, совершенно равнодушно взирал на эту таинственную церемонию.
С  такой  же  беспечностью  он  следил  за  тем,  как  чиновник  писал акт о
сопротивлении  властям.  Но  в  эту  минуту  прибыл,  пыхтя  и  задыхаясь, с
подложенным  под  шляпу  платком  и  болтающимся на конце трости париком сам
антикварий,   готовый  спасти  исполненного  лучших  намерений,  но  слишком
пылкого горца от опасности сурового наказания.
     - Что  тут  у  вас,  черт возьми, происходит? - воскликнул он, поспешно
приводя  в  порядок  головной убор. - Я последовал за тобой в страхе, что ты
успеешь  разбить себе башку о какую-нибудь скалу, но оказывается, что ты уже
расстался  с  Буцефалом  и пререкаешься со Суипклином. Судебный исполнитель,
Гектор,  - это враг похуже phoca, все равно говорить ли о phoca barbata* или
о phoca vitulina**, с которым у тебя недавно было столкновение.
     ______________
     * Тюлене бородатом (лат.).
     ** Тюлене обыкновенном (лат.).

     - К  чертям  всех этих phoca, сэр, и тех и других, - закричал Гектор. -
Чтоб  они  провалились! Неужели вы хотите, чтобы я стоял и спокойно смотрел,
как  этот  негодяй,  называющий  себя  не  иначе,  как  королевским судебным
исполнителем  (я  надеюсь,  у  короля нашлись бы люди получше даже для самых
некрасивых поручений), оскорбляют молодую леди из такой семьи, как Уордоры?
     - Правильно  рассуждаешь: у короля, как у других людей, иной раз бывают
не  особенно красивые дела, и - между нами - для таких дел нужны не особенно
красивые  исполнители.  Но  даже  если  предположить,  что  ты  незнаком  со
статутом  Вильгельма  Льва,  где capite quarto, versu quinto*, преступление,
состоящее  в  сопротивлении  властям, приравнено к despectus domini Regis**,
то  есть  к  оскорблению  самого  короля,  от  чьего  имени производятся все
конфискации,  -  разве не мог ты после моих сегодняшних подробных объяснений
сообразить,  что те, кто препятствует должностным лицам, явившимся с ордером
на  арест, сами tanquam participes criminis rebellionis***, так как тот, кто
помогает  мятежнику, сам quadammodo**** - пособник мятежа. Но я вызволю тебя
из этой передряги.
     ______________
     * В главе четвертой, параграфе пятом (лат.).
     ** Неповиновению его величеству королю (лат.).
     *** Причастны к преступному бунту (лат.).
     **** В известной степени (лат.).

     Он  поговорил  с  судебным  исполнителем,  который  после  его  прихода
оставил   всякую  мысль  о  том,  чтобы  с  выгодой  для  себя  использовать
"сопротивление  властям",  и  принял заверения мистера Олдбока, что лошадь и
двуколка через два или три часа будут возвращены в целости и сохранности.
     - Отлично,  сэр, - сказал антикварий, - поскольку вы оказываете мне это
одолжение,  я  вам  предложу  еще  одну  работу как раз по вашей части. Дело
государственное,  политическое,  преступление, наказуемое per Legem Juliam*,
мистер Суипклин. Вот послушайте!
     ______________
     * По закону Юлия (лат.).

     Пошептавшись  с  судебным  исполнителем  несколько минут, Олдбок вручил
ему  какой-то листок бумаги, после чего тот сел на лошадь и, в сопровождении
одного  из  своих помощников, поспешно уехал. Оставшийся помощник, казалось,
нарочно  затягивал  свою  работу  и  вообще  действовал очень медлительно, с
осторожностью  и  методичностью  человека,  привыкшего чувствовать над собой
глаз опытного и строгого начальника.
     Тем  временем  Олдбок, взяв племянника под руку, повел его в дом, и оба
они  были  допущены  к  сэру  Артуру.  Страдая от уязвленной гордости и муки
ожидания,  баронет тщетно пытался скрыть свои чувства под маской безразличия
и производил печальное и тяжелое впечатление.
     - Рад  видеть  вас,  мистер Олдбок! Всегда рад моим друзьям и в хорошую
погоду  и  в плохую! - заговорил бедный баронет, стремясь казаться не только
спокойным,  но  даже веселым, чему резко противоречили лихорадочное и долгое
пожатие  его  руки  и весь его взволнованный вид. - Вижу, вы прибыли верхом;
надеюсь,  что, несмотря на суматоху, кто-нибудь позаботился о ваших лошадях.
Я  люблю,  чтобы  у  меня  в  доме  не забывали присмотреть за лошадьми моих
друзей.  Честное  слово, я теперь все внимание могу посвятить им, потому что
моих собственных мне, кажется, не оставят. Ха-ха-ха! Так, мистер Олдбок?
     Эта  попытка  пошутить  сопровождалась истерическим хихиканьем, которое
должно было звучать как непринужденный смех.
     - Как  вы  знаете,  я никогда не езжу верхом, сэр Артур, - поправил его
антикварий.
     - Прошу  прощения,  но  я  видел,  как недавно прискакал ваш племянник.
Офицерских коней надо беречь, а под ним, я заметил, был великолепный серый.
     Сэр Артур хотел позвонить, но мистер Олдбок остановил его.
     - Племянник приехал на вашей собственной серой лошади, сэр Артур.
     - На  моей?  -  удивился  бедный  баронет. - Неужели - на моей? Значит,
солнце  светило  мне  в  глаза. Да, я больше не заслуживаю того, чтобы иметь
лошадей, раз я не узнаю своих собственных!
     "Боже  мой,  -  подумал  Олдбок,  -  как изменился этот человек, раньше
такой  чопорный и вялый! Каким растерянным стал он в несчастье! Sed pereundi
mille figurae"*.
     ______________
     * Есть тысяча (разных) способов погибнуть (лат.).

     - Сэр  Артур,  -  продолжал  он  вслух,  - необходимость заставляет нас
поговорить немного о делах.
     - Конечно,  -  согласился  сэр  Артур.  -  Но удивительно, что я мог не
узнать коня, на котором ездил целых пять лет! Ха-ха-ха!
     - Сэр  Артур, - сказал антикварий, - не будем терять время, оно дорого.
Я  надеюсь,  еще  настанет  пора,  когда  мы  опять  будем  шутить. Как учит
Гораций,   desipero   in   loco*.   Я  подозреваю,  что  все  это  дело  рук
Дюстерзивеля.
     ______________
     * Безумствовать (следует) в подходящее время (лат.).

     - Не  упоминайте  его  имени,  сэр!  -  воскликнул  сэр  Артур. Он весь
преобразился:   притворную   веселость   сменил  яростный  гнев.  Глаза  его
засверкали,  на  губах выступила пена, он сжимал кулаки. - Не упоминайте его
имени,  сэр,  - загремел он, - если не хотите, чтобы я тут же, при вас сошел
с  ума!  Как  я  мог  быть таким жалким болваном, таким безнадежным идиотом,
таким  невероятным  ослом,  чтобы  дать  помыкать собой, подхлестывать себя,
пришпоривать  себя  подобному негодяю и под такими смехотворными предлогами!
Как подумаю об этом, я готов растерзать себя, мистер Олдбок!
     - Я  только  хотел  сказать,  - ответил антикварий, - что этот субъект,
вероятно,  получит  по заслугам. И, мне кажется, что, нагнав на него страху,
мы  сумеем вытянуть из него что-нибудь полезное для вас. Он, несомненно, вел
запрещенную переписку с континентом.
     - Вот  как? Вот как? В самом деле? Тогда к черту домашние вещи, лошадей
и  прочее!  Я  пойду  в тюрьму счастливым человеком, мистер Олдбок, и только
хотел бы от души, чтобы его повесили. Это возможно?
     - Весьма  возможно,  -  сказал  Олдбок,  стараясь  переменить разговор,
чтобы  хоть  немного  притупить страдания, грозившие помрачить разум бедного
баронета.  -  И  более  честным  людям приходилось болтаться на веревке. А в
данном  случае  закон  грубо  нарушен.  Но  поговорим  о ваших злоключениях.
Неужели ничего нельзя сделать? Покажите мне все документы.
     Он  взял  бумаги,  и,  по  мере  того как читал, лицо его принимало все
более  унылое  и  растерянное  выражение.  Тем временем в комнату вошла мисс
Уордор.  Устремив  взор  на мистера Олдбока и как бы пытаясь прочесть судьбу
семьи  в  его  глазах,  она,  по  их выражению и по тому, как отвисла у него
челюсть, тотчас поняла, насколько слаба надежда на благополучную развязку.
     - Итак,  мы  непоправимо  разорены,  мистер  Олдбок? - спросила молодая
леди.
     - Непоправимо?  Надеюсь  -  нет, но в данную минуту нужна очень большая
сумма, и, наверно, понадобится еще больше.
     - Да,  это,  конечно,  не  подлежит  сомнению,  Монкбарнс.  На поле боя
всегда  слетаются стервятники. Мне случалось наблюдать, как овца срывается с
кручи  или  падает от болезни. До этого вы, может быть, две недели не видели
ни  одного  ворона или обыкновенной вороны. Но не пролежит несчастная овца и
десяти  минут,  как  их  налетит  целый  десяток и они начнут выклевывать ей
глаза  (он  провел  рукой  по  своим) и терзать грудь, прежде чем она успеет
умереть.  Но этот гнусный коршун, который так долго не отставал от меня... Я
надеюсь, вы поймали его?
     - Ему  не  уйти,  -  сказал  антикварий.  -  Этот джентльмен хотел, так
сказать,  умчаться на крыльях утра и воспользоваться почтовым дилижансом. Но
в  Эдинбурге он попал бы на ветки, смазанные клеем! А впрочем, он так далеко
и  не  добрался,  потому  что  дилижанс  опрокинулся  -  как  мог он доехать
благополучно,  везя  такого  Иону?  -  и  немца  с  очень  тяжелыми  ушибами
перенесли  в  один  из  домов подле Китлбрига. А для того чтобы предупредить
всякую  возможность  бегства,  я направил туда вашего друга Суипклина, чтобы
тот,  смотря  по  обстоятельствам,  привез  его,  in  nomine regis*, назад в
Фейрпорт  или  остался при нем в качестве сиделки в Китлбриге. А теперь, сэр
Артур,  разрешите  мне побеседовать с вами о нынешнем неприглядном состоянии
ваших дел, чтобы посмотреть, нельзя ли их как-нибудь распутать.
     ______________
     * Именем короля (лат.).

     И  антикварий  в  сопровождении  несчастного  джентльмена  направился в
кабинет.
     Они  просидели  там,  запершись,  около  двух часов, когда их уединение
нарушила  мисс  Уордор,  одетая в плащ, словно для путешествия. Лицо ее было
очень бледно, но она была полна самообладания, свойственного ее натуре.
     - Судебный исполнитель возвратился, мистер Олдбок.
     - Возвратился?  Какого  черта?  Не  отпустил  же он немца на все четыре
стороны?
     - Нет.  Я  поняла,  что  немец  доставлен  в  тюрьму. А теперь Суипклин
вернулся, чтобы заняться моим отцом, и говорит, что больше не может ждать.
     На  лестнице  послышался  громкий  спор,  в  котором особенно выделялся
голос Гектора:
     - Считать  вас,  сэр,  офицером,  а  этих  оборванцев - отрядом! Да эта
шайка  жалких  портновских  подмастерьев.  Рассчитайтесь  справа  по девять,
тогда мы будем знать ваши настоящие силы!
     Затем  донесся  ворчливый  голос  представителя  закона,  но  ответ его
трудно было разобрать.
     - Бросьте,  бросьте,  сэр!  Из  этого  ничего не выйдет, - возражал ему
Гектор.  -  Немедленно  уберите ваш отряд, как вы его называете, из дома, не
то я сам вышвырну и вас и их.
     - Черт  бы  побрал  этого  Гектора!  - воскликнул антикварий, торопливо
направляясь  к  месту  происшествия. - Опять кипит его горская кровь, и надо
ждать  его  дуэли  с  судебным чиновником... Послушайте, мистер Суипклин, вы
должны  дать  нам  немного  времени. Я знаю, вы не захотите слишком торопить
сэра Артура!
     - Ни  в коем случае, сэр, - ответил судебный исполнитель, снимая шляпу,
которую  он  надел в знак пренебрежения к угрозам капитана Мак-Интайра. - Но
ваш  племянник,  сэр,  ведет  очень  дерзкие  речи,  и  я  уже  довольно  их
наслушался.  По полученным мною инструкциям я больше не могу оставлять здесь
арестованного, если не последует оплата сумм, указанных в моем ордере.
     И  он  протянул  этот  ордер,  указывая  своим  ужасным жезлом, который
держал  в  правой  руке,  на  грозный  столбец цифр, записанных на оборотной
стороне.
     А  Гектор,  хотя  и  молчал  из  уважения  к дяде, в ответ на этот жест
погрозил  судебному  исполнителю  кулаком,  и  лицо  его  пылало ярым гневом
настоящего горца.
     - Глупый  мальчик,  успокойся  и  пойдем  в комнаты! - сказал Олдбок. -
Этот  человек  выполняет  свою презренную обязанность, и ты только наделаешь
новых  бед,  если  будешь  мешать  ему.  Боюсь,  сэр Артур, что вам придется
сопровождать  этого человека в Фейрпорт. Это пока неизбежно. Я отправляюсь с
вами,   чтобы  мы  могли  посоветоваться,  что  предпринять.  Мой  племянник
проводит  мисс  Уордор  в  Монкбарнс,  который, я надеюсь, она сделает своей
резиденцией, пока не будут улажены эти неприятные дела.
     - Я  поеду  с  отцом,  мистер Олдбок, - твердо заявила мисс Уордор. - Я
уже  уложила  его  одежду и свою и надеюсь, что нам позволят воспользоваться
экипажем.
     - Готов  удовлетворить  все  ваши  разумные пожелания, миледи, - сказал
судебный  исполнитель.  -  Я  велел  подать экипаж, и он у дверей. Я сяду на
козлы  с  кучером:  у меня нет желания навязывать вам свое общество, но двое
моих помощников должны поехать за нами верхом.
     - Я  тоже  поеду,  -  промолвил Гектор и побежал вниз, чтобы обеспечить
себе лошадь.
     - Тогда отправимся, - сказал антикварий.
     - В  тюрьму!  - дополнил его слова баронет, невольно вздохнув. - Но что
с  того?  -  неестественно  веселым тоном продолжал он. - В конце концов это
всего  лишь  дом,  из  которого  нельзя  выходить.  Предположим,  что у меня
приступ   подагры,  тогда  в  Нокуинноке  будет  ничуть  не  лучше.  Что  ж,
Монкбарнс,  давайте  считать  это  приступом  подагры,  притом  без  обычной
чертовской боли!
     Но  на  глаза  его  при  этих словах навернулись слезы, он запинался, и
видно  было,  каких  усилий  стоит  ему эта притворная веселость. Антикварий
крепко  пожал  ему  руку,  и  -  подобно  тому как индийские баньяны знаками
изображают  условия  важной  сделки,  а  в  то  же время для вида беседуют о
безразличных  вещах,  -  рука  сэра  Артура,  ответив  судорожным  пожатием,
выразила  и  его  чувство  благодарности  другу и скрытую муку. Они медленно
сошли  по великолепной лестнице, где каждый хорошо знакомый предмет в глазах
несчастных  отца и дочери приобретал более выпуклые и четкие контуры, словно
для того, чтобы они могли хорошо насмотреться на него в последний раз.
     На  первой  площадке  измученный  сэр Артур остановился и, заметив, что
антикварий тревожно взглянул на него, с напускной важностью произнес:
     - Да,  мистер  Олдбок,  представителю  древнего  рода,  потомку Ричарда
Красной  Руки  и Гамелина Гардовера, можно простить вздох, когда он покидает
замок  отцов  под таким скудным эскортом. Когда меня вместе с покойным отцом
в  тысяча  семьсот сорок пятом году заточили в Тауэр, это было по обвинению,
достойному  нашего  звания:  по  обвинению  в государственной измене, мистер
Олдбок!  Нас  эскортировал  из  Ньюгейта  отряд  телохранителей,  и  мы были
преданы  суду  по  личному  приказу  министра.  А  теперь меня, в преклонных
летах,  вытаскивает  из  моего  дома  подобный  жалкий субъект (он указал на
судебного   исполнителя),   и  из-за  ничтожного  дела  о  каких-то  фунтах,
шиллингах и пенсах.
     - Все  же,  -  сказал Олдбок, - с вами преданная дочь и, если позволите
мне  так  сказать,  искренний  друг,  а  это уже может несколько утешить вас
помимо  того,  что  ваше  дело не может кончиться повешением, утоплением или
четвертованием.  Но  я  слышу, неугомонный мальчишка опять взбесился. Только
бы он не затеял новой ссоры! Какое несчастье, что он вообще очутился здесь!
     Действительно,  разговор  пришлось  прервать  из-за  внезапных  криков,
среди  которых  опять  легко  было  различить  громкий,  с  легким  северным
акцентом, голос Гектора. Причина шума будет объяснена в следующей главе.