е мне верить, Франсуа.
   Андре-Луи и Шабо стояли  в холле Тюильри,  приемном  зале  Конвента,  у
подножия  лестницы,   по  которой  год  назад  текла  кровь,  смывшая  грехи
деспотизма  с   бывшего   обиталища   тиранов.   Теперь  дворец  принадлежал
национальным освободителям. Один из  них  стоял сейчас  рядом  с гражданином
Моро в тени  статуи  Свободы, символа юной  Республики, попирающей  мерзости
дряхлого деспотизма.
   В  то  утро Шабо взошел  на  трибуну,  чтобы  потребовать отмены закона
против корсаров. Он подготовил свою речь с помощью Андре-Луи. Это выдающееся
творение воплотило в себе всю страсть Шабо  к обличениям.  Он обвинил  всех,
кого только можно  было обвинить: реакционеров и иностранных  агентов внутри
страны,  иностранные  державы,  все  еще  задыхающиеся  под  гнетом тирании,
правительства враждебных  государств, которые вооружают порабощенный народ и
ведут его войной на детей Разума и Свободы. Бывший капуцин объявил священным
долгом всех патриотов борьбу с  гидрой деспотизма,  где бы она  ни поднимала
свои чудовищные  головы.  Ее  необходимо  разить  в  любое  уязвимое  место,
обескровить до  предела,  дабы  ее  зловонное дыхание  не  отравляло  больше
многострадальное человечество. Эта благородная миссия в то же время является
актом  самозащиты. Против  нее могут возражать только подлые  реакционеры  и
притаившиеся  изменники  . Он, Шабо,  будет рад  таким возражениям,  ибо они
раскроют тех, чьи головы созрели для национальной косы.
   Страшная  угроза  подавила   в   зародыше  все  возражения  со  стороны
коллег-депутатов.
   Заложив таким образом прочный фундамент будущего успеха, Шабо перешел к
сути.  Он  указал  на  уязвимость врагов на море. Корабли  Бурбонов, которые
правят  Испанией  и  Неаполитанским  Королевством  и  поддерживают  деньгами
французских   отпрысков   своего   дурного   рода,  постоянно  курсируют  по
Средиземному морю. Плавают там и австрийцы, еще одна угроза берегам Франции.
Бороздят эти  воды  и папские суда с прислужниками церкви  на борту, церкви,
чьи тлетворные доктрины столетиями держали души людей в рабстве. Чтобы пойти
на  врага войной, чтобы повести против него  крестовый поход  -  если  можно
воспользоваться  этим  зловещим  образом в  связи  со  столь  возвышенной  и
благородной целью  -  группа просвещенных патриотов  снарядила,  вооружила и
оснастила  флотилию судов.  Но эти корабли так и  остались  стоять в  порту.
Конвент   решил,  что  их   целью  является   грабеж,   а  грабеж  -  деяние
антиобщественное   и  не  заслуживает  одобрения  со  стороны   просвещенной
Республики.  О, сколько  софистики в подобных рассуждениях! Как ловко  в них
использована тень зла,  чтобы скрыть добрую  суть! Вот пример вреда, который
могут принести люди  даже с добрыми намерениями, если узость взглядов мешает
им видеть полную картину.
   Остальная часть этой пламенной речи  была выдержана в том же  духе. Под
конец  Конвент до такой степени устыдился принятого им же  закона, что  даже
склонен  был  обвинить  Делонэ, который  им  этот закон навязал.  Но Делонэ,
учуявший, куда  ветер дует,  выступил с  искренним  признанием своей ошибки,
едва  только  стих  гром  аплодисментов  в  адрес  Шабо.   Шумное  одобрение
высказывали не  только  законодатели, но и  галерка - мужчины  и  женщины из
низов, парижский  сброд,  который  в те  дни  набивался  на  балконы в  зале
Конвента,  чтобы   приглядывать  за  народными  представителями  и  следить,
надлежащим ли образом исполняют они свои обязанности.
   Никогда еще Шабо не переживал такого триумфа. Пройдет немного  времени,
и о нем начнет говорить весь Париж, подхвативший восхваления  черни, которая
разнесет весть о его славе из зала Конвента по всему городу.
   И  Андре-Луи, благодаря  которому  и стал  возможен  этот  триумф, имел
полное право полагать, что депутат станет доверять ему в будущем.
   Опьяненный  успехом экс-капуцин являл собой не слишком  привлекательное
зрелище. Неопрятно одетый, с  красным  колпаком на всклокоченных  волосах, с
безумным блеском в глазах и пылающим лицом, он стоял перед Андре-Луи, высоко
задрав подбородок и распрямив плечи, словно хотел казаться выше ростом.
   -  Верить вам? Причем здесь  вера? Мне нужно только, чтобы  ваши доводы
были ясно  изложены. Когда речь идет об интересах народа, я всегда соображаю
быстро, Моро. В этом моя сила. - И он гордо прошествовал дальше.
   Из толпы, заполонившей  холл, материализовался  де Бац и  приблизился к
Андре-Луи. Он ткнул тростью в направлении удаляющегося Шабо.
   - Гражданин представитель задирает нос.
   - Sic  itur ad astra[13], -  отозвался  Андре-Луи.  - Так  он и пойдет,
воздев глаза  к звездам, пока  не рухнет в  пропасть. И тогда  он потянет за
собой половину Республики.
   К друзьям присоединился Делонэ. Депутат был не в духе.
   - Вы двое все роете и роете, словно кроты. Ну, и к чему это привело?
   - Вы нетерпеливы,  - упрекнул его  де Бац. - Это серьезный  недостаток,
Делонэ.
   - Я беден, - сказал депутат. - А мне нужны деньги. Сомневаюсь, что Шабо
когда-нибудь примет участие в ваших операциях. Так чего мы ждем?
   -  Ничего, -  ответил  Андре-Луи. -  Вложите  все, что сможете добыть в
корсаров братьев Фрей, и богатство не заставит себя ждать. Средиземноморские
рейды  получили благословение Шабо  и Нации, стало быть,  вкладывать  в  них
деньги совершенно безопасно.
   Депутат  покинул  заговорщиков,  после чего  к ним подошел  Юний  Фрей,
раскрасневшийся  от  удовольствия.  Он  решительно потребовал, чтобы  друзья
немедленно отправились  под гостеприимный  кров его дома  на  улице д'Анжу -
отпраздновать радостное событие.
   По  пути  туда  они  наткнулись  на  Шабо,  который обратился к  толпе,
образовавшей  очередь  у лавки  булочника.  Гражданин  представитель  горячо
проповедовал  этим оголодавшим людям республиканские добродетели. Он уверял,
что  они  страдают  во имя  благороднейшего дела, и это  соображение  должно
поддерживать  их  в  нелегкие  дни  всеобщих  бедствий. Только  сила их духа
способна  сокрушить подлых врагов  свободы,  после  чего непременно наступит
царство всеобщего мира и изобилия.
   Несмотря на  голод  цветистое  красноречие оратора  воодушевило  людей.
Крики  "Да здравствует Шабо!" едва не оглушили  его друзей, приблизившихся к
месту действия. Помахав  голодной толпе красным колпаком, Шабо присоединился
к компании. При мысли об обильной трапезе, ожидавшей его на улице д'Анжу рот
депутата наполнился слюной.
   Они вошли  во внутренний дворик, прохладный и приятный в этот изнуряюще
знойный день.  Кусты и деревья росли здесь так густо, что  дворик походил на
маленький  сад. В центре  двора  играл радужными струями  фонтан, украшенный
бронзовой  статуей Свободы.  Этой фигурой ультрареспубликанец  Фрей  заменил
прежнего лесного божка.
   За столом царило веселье. Шабо, возбужденный  успехом, много  говорил и
еще  больше пил. Его  прекраснодушные речи до  того растрогали братьев Фрей,
что они  бросились обнимать депутата, назвав его благороднейшим патриотом во
Франции. Шабо с жаром ответил на объятия. Он настоял  на том, чтобы обнять и
Андре-Луи,  своего   вдохновителя.   Воспользовавшись   атмосферой  братской
республиканской  любви,  экс-капуцин  обнял  и малышку  Леопольдину, которая
восприняла  это  изъявление  братских  чувств  с  ужасом  и  долго  сидела с
опущенными глазами, пылая от стыда.
   Юний, действуя по подсказке Андре-Луи, стал настойчиво  предлагать Шабо
вознаграждение.
   -  Будет  только справедливо, если  вам  достанется часть благ, которые
получит Нация,  благодаря  вашему заступничеству зв  корсаров.  Мы с  братом
хотим вложить за вас пятьсот луи в это предприятие.
   Представитель с величайшим достоинством отверг предложение.
   - Благородный  поступок  заслуживает  такого  определения  лишь  в  том
случае, если его совершили бескорыстно.
   -  Деньги, которые предлагают вложить за вас благородные Фреи, за шесть
месяцев умножатся десятикратно, - вступил в разговор Андре-Луи.
   Шабо произвел  в уме быстрые подсчеты. Пять тысяч луи составили  бы для
него маленькое  состояние.  Искушение было велико. Шабо  вспомнил прелестную
Декуань,  которая проскользнула у него между пальцами только потому,  что он
не  мог  привязать  ее  к  себе  золотыми  веревками;  Подумал  о косоглазой
сварливой Юлии Бержер, заменяющей эту красотку, о  неизменно щедром угощении
в гостеприимном  доме братьев  Фрей, о  тех  голодных  бедняках у  булочной,
которым он сегодня проповедывал стойкость и силу духа.
   -  Положение  вождя  великой  Нации  ко  многому  обязывает,  гражданин
представитель. А вам до сих пор не  хватало средств,  чтобы  обеспечить себе
условия  жизни, подобающие  человеку такого звания.  К  вашим  блистательным
качествам, к  столь возвышенному  бескорыстию и  всепоглощающему патриотизму
нет нужды добавлять спартанскую добродетель умеренности.
   Опьяневший Шабо  снова  бросился  всех обнимать. При этом  пыл его  все
возрастал,   и,  поскольку  малышка  Леопольдина   оказалась  последней,  ей
достались самые жаркие объятия. Она едва не заплакала от смущения и выбежала
из комнаты, чтобы, как выяснилось позже, броситься к Андре-Луи.
   Когда  Андре-Луи и де Бац уходили, Леопольдина появилась из=за лавровых
деревьев во внутреннем дворике. Девушка была бледна и заметно дрожала.
   - Господин Моро, - позвала она, не заметив в расстроенных чувствах, что
обратилась к Андре совсем не в патриотическом духе.
   Андре-Луи застыл. Де  Бац бросил на  девушку беглый  взгляд,  приподнял
густую бровь и тактично отошел к калитке,
   - Я хотела сказать вам, сударь, - она замялась, начала снова, запнулась
опять.  -  Надеюсь,  вы...  вы не  думаете,  что я...  одобряю...  вольности
гражданина Шабо.
   - Гражданин Шабо  -  большой человек в государстве, - сказал Андре-Луи,
едва ли понимая, что говорит.
   - Какое это имеет значение? Будь он хоть самим королем, для меня ничего
не изменилось бы.
   - Я верю вам, мадемуазель.  - Андре-Луи тоже забыл правила,  по которым
они  жили. Он помолчал и  очень  ласково добавил: - Вы не  обязаны ни в  чем
передо мной отчитываться.
   Леопольдина   подняла  на  него  застенчивый  взгляд.  Затем  веки   ее
затрепетали и кроткие карие глаза снова опустились.
   - Я хотела, чтобы вы об этом знали, господин Моро.
   Никогда  еще  Андре-Луи  не чувствовал  себя настолько растерянным.  На
лестнице за его спиной вдруг зазвучал  громкий и хриплый голос пьяного Шабо.
Девушка  в ужасе бросилась  бежать  и снова исчезла среди лавров. Андре-Луи,
благодарный Богу за вмешатешльство, быстро двинулся к калитке.
   Ждавший снаружи де Бац встретил друга пытливым взглядом.
   - Оказывается, не  только политика приводит тебя на  улицу  д'Анжу, mon
petit, - сказал он насмешливо.
   Андре-Луи,   перед  умственным  взором  которого  в  тот  момент  стоял
прекрасный образ Алины де Керкадью, отвечал несколько раздраженно.
   -  Вы  ошибаетесь.   Я  не   склонен  к  пошлости.   Возможно,  девочка
почувствовала это. Откуда мне знать?  -  Он вдруг вышел  из себя. - Прибавим
шагу,  - сказал он  резко. - Это животное Шабо нас  догоняет. Идет с набитым
брюхом уговаривать голодных простофиль затянуть пояса во славу погибающей от
голода Республики.
   - Сколько горечи! А ведь сегодня день твоего триумфа.
   - Триумфа! Триумф низости над глупостью. Эти гнусные елейные евреи с их
жадностью  и лицемерием! Шабо, Конвентская  крыса! Делонэ,  готовый  продать
родину,  чтобы купить  себе  женщину. А мы  заискиваем и лебезим перед ними,
чтобы одурачить и поскорее столкнуть их в пропасть.
   - Если они  такие гнусные, какими ты их представил, твоя совесть должна
быть спокойна. Кроме  того,  у  нас есть  цель,  которая  оправдывает  любые
средства. Разве ты не согласен?
   - Об этом я себя и спрашиваю.
   - Ради  Бога,  Андре, какая муха тебя укусила? До  сих пор правильность
твоих расчетов временами почти ужасала меня. Ты собираешься сдаться?
   - Сдаться? -  Андре-Луи устроил себе быстрое испытание  совести. - Нет.
Просто мое нетерпение растет. Жду не дождусь дня, когда мы  отправим всю эту
свору в Консьержери.
   - Тогда  тебе остается только продолжать  начатое.  Клянусь, этот  день
недалек.



Глава XXVII. Сватовство

   Гражданин представитель  Франсуа Шабо вступил  в свое убогое жилище  на
улице  Сен-Оноре,  полностью  сознавая  свое  величие.  Его  представление о
собственной значимости  непомерно раздулось по сравнению с  утром, когда  он
собирался  в  Конвент.  Сейчас  он  чувствовал  себя  кем-то  вроде  Атласа,
взвалившего на свои плечи Французскую Республику.
   Богоподобный и агрессивный, он  вошел в жалкую комнату и предстал перед
Жюли  Бержер.  И  то,  и другое оскорбило Шабо  до  глубины  души.  Вот  он,
величественный   Олимп,  вот  она  прекрасная  богиня!  Шабо  отмахнулся  от
заискивающего приветствия любовницы, протопал  в центр грязной комнатенки  и
обвел  стены презрительным взглядом. -  Прокляни меня  Господь, если я стану
терпеть это и дальше.
   -  Что  оскорбляет  тебя,   мое  сокровище?  -  примирительно  спросила
косоглазая.  Хотя  Жюли  и  отличалась  склочным  характером,  сейчас  чутье
подсказало ей, что давать себе волю неразумно.
   -  Что  меня  оскорбляет? К дьяволу все, я сказал! - Шабо  уперся левой
рукой в бедро, вскинул голову и обвел комнату широким жестом свободной руки.
-  К  дьяволу все это! И тебя к дьяволу! Ты знаешь, кто я? Я - Франсуа Шабо,
депутат  от  Луары-и-Шера,  диво интеллектуалов,  кумир  народа,  величайший
человек Франции в эту минуту. И ты еще спрашиваешь, кто я такой!
   - Я не об этом спрашивала,  любовь моя, - слабо запротестовала женщина,
смекнувшая,  что  мания величия у  ее  сожителя  разыгралась  не  на  шутку.
Учитывая нетрезвое состояние Шабо, можно было ждать от него неприятностей. -
Мне прекрасно известно, какой ты великий человек.  Неужели  я могу не  знать
этого?
   - А, ты знаешь? - Шабо оглядел тяжелую сутулую фигуру,  такую жалкую  в
черном выцветшем платье,  бледное лицо, лишенное из-за косоглазия какой-либо
привлекательности.  Он  заметил въевшуюся в  кожу  грязь,  ужасное состояние
каштановых волос, торчавших неопрятными прядями из-под просторного домашнего
чепца. В его взгляде отразилась неприязнь. - Тогда как же ты можешь мириться
с  тем, что  я живу в этой конуре?  По- твоему, это жилище для представителя
священного народа?  Эти  разбитые черепки, эта убогая  мебель, этот  грязный
голый пол! Все это  оскорбляет мое  достоинство. У  меня  есть обязательства
перед собой и перед людьми, которых я  представляю. Мой дом должно содержать
достойно.
   Жюли ядовито захихикала.
   - Что ж, ты прав, дружок. Но достоинство стоит денег.
   - Деньги! Что такое деньги?
   - Грязь, как ты говоришь. Но очень полезная грязь. Она приносит с собой
достаток, которого нам  с  тобой  так  не  хватает. Что  толку  быть великим
человеком? Что пользы,  когда люди  бегают за тобой по улицам, тычут  в тебя
пальцами,  кричат:  "Да  здравствует Шабо!"  Что  толку  во всем  этом,  мой
драгоценный, если без денег мы живем, будто свиньи в свинарнике?
   - Кто сказал, что у меня нет денег? - Шабо презрительно фыркнул. - Да у
меня столько денег, что тебе и не снилось. Они к моим услугам в любое время,
стоит только руку протянуть.
   - Тогда, ради Бога, протяни руку. Дай мне взглянуть на это чудо, сделай
милость.
   - Уже сделал. У меня рука Мидаса.
   - Чья рука?  -  переспросила Жюли, гадая не  зашло  ли на этот раз  его
безумие слишком далеко.
   Задрав подбородок и жестикулируя,  словно какой-нибудь  актер Комеди де
Франсез, Шабо принялся расхаживать по комнате и вещать. Он был многословен и
безбожно  хвастлив. По его словам, он  владел флотилией в Средиземноморье, в
его  распоряжении  были  все средства  банка  братьев Фрей. Он должен  лучше
питаться, лучше одеваться, наслаждаться лучшим... Тут  Шабо осекся. Он  едва
не произнес "лучшим обществом", но вовремя спохватился,  вспомнив о ядовитом
язычке сожительнице.
   Но хотя он и не произнес  этого слова, Жюли  догадалась, что у него  на
уме, и  улыбка  ее  тут же стала злобной и хитрой. Она села  и впилась ему в
лицо  неприязненным взглядом, а  потом произнесла фразу, подействовавшую  на
депутата, словно ушат холодной воды. Приподнятое  настроение оставило Шабо в
тот же миг. Он замер, охваченный паникой.
   -  Так  значит  Фреи подкупили тебя,  а?  Они хорошо  заплатили тебе за
отмену указа против корсаров? Так вот, какая у тебя флотилия, дружок!
   Глаза  Шабо вылезли  из  орбит.  Он зарычал,  словно  раненый зверь. На
мгновение женщина съежилась от страха, полагая, что любовник сейчас бросится
на нее. И правда,  таково было первое  побуждение Шабо.  Сдавить мерзкую шею
руками,  пусть  никогда из глотки  этой твари больше не  вырвется ни единого
поганого  слова!  Но благоразумие  победило.  Надо заткнуть  ей  рот  другим
способом.
   - Что ты несешь, Иезавель?[14]
   -  Я знаю,  что. - И Жюли расхохоталась сожителю в лицо, поняв,  что ей
ничего не угрожает. - Знаю, что. Ты  думаешь, если я  косоглаза, то и читать
не умею? Или, по-твоему, я недостаточно образована?
   - При чем здесь умение читать? Что ты прочла?
   - Речь, написанную кем-то для тебя, должно быть, теми же Фреями. Ха-ха!
Тебе  не  тепится,  чтобы  люди  об этом узнали, не правда  ли?  О том,  как
чужеземные  евреи  вложили  тебе  в  уста слова,  чтобы  ты  мог  обольстить
представителей и народ. О том, что тебе хорошо  заплатили за грязную работу.
Ты, патриот! Ты! - Склочный нрав Жюли Бержер проявился во  всей красе. Злоба
полилась из нее грязным потоком насмешек.
   - Заткнись, ведьма! - Шабо побагровел. Но Жюли видела, что он больше не
опасен.  Она знала о его малодушии,  эта  женщина, от которой у него не было
секретов, и видела, что страх отрезвил и обуздал ее любовника.
   - Не буду молчать! Почему я должна молчать?
   - Если я услышу еще хоть слово, я выкину тебя обратно на улицу. И зачем
только я тебя там подобрал!
   -  Выкинешь? Чтобы  я  рассказала людям,  как ты  продался  австрийским
евреям?
   Шабо с ненавистью посмотрел на сожительницу.
   - Шлюха! - С  этим грязным словом его внезапно покинули силы, и депутат
тяжело  опустился на стул. Он оказался в  ловушке.  Он согрел на груди змею.
Эта женщина могла погубить его. Она обладала для этого  достаточной властью.
Он должен успокоить ее, выиграть время. Неразумно  угрожать с пустыми руками
тому, кто держит оружие.
   А  Жюли   тем  временем   бушевала.   Презрительно  брошенное   грязное
оскорбление только  подлило  масла в  огонь.  Ее пронзительный голос - таким
голосом  природа  почему-то  всегда  оделяет сварливых женщин  - поднялся до
визга.  Он  летел через  открытые  окна  на  улицу.  Соседи  останавливались
послушать,  улыбались  и  пожимали плечами.  У гражданина представителя Шабо
очередная любовная  сцена с его пассией. Нацией он, возможно, и правит, но с
этой женщиной не справится никогда.
   Шабо порывался остановить Жюли.
   -  Успокойся, дорогая! Ради Бога,  немного потише.  Ш-шш!  Тебя услышат
соседи. Послушай меня, моя голубка. Послушай! Я умоляю тебя, детка.
   Но  только  когда  у  Жюли  кончилось  дыхание, и произошла  неизбежная
коротенькая заминка, Шабо представилась наконец возможность  вставить слово.
Он  ухватился за нее  и быстро заговорил.  Он убеждал, что она заблуждается.
Все совсем не так, как она полагает. Он представил ей доводы, которые братья
Фрей  и Андре-Луи недавно приводили ему. Он,  Шабо, добился отмены закона из
чувства  долга. Награда,  обещанная  ему, заслужена; он  может принять ее  с
легким сердцем. Его совесть останется незапятнанной.
   Жюли слушала и фыркала. Потом, усмотрев возможнвые выгоды в собственной
покладистости, перестала фыркать.
   -  Я  поняла. Поняла, любовь моя.  Ты прав. Мы должны лучше жить, лучше
питаться, лучше  одеваться. Посмотри  на  меня.