трис, стала  мысль  о
том, с каким презрением вспоминает, если и вспоминает, ее Колон.
   Боль ее усилилась бы от встречи с Колоном, но  она  не  смогла  заставить
себя отказаться от едва ли не единственной  возможности  увидеть  его.  И  в
последний день марта она стояла среди монахинь на подмостках,  возвышающихся
над глухим забором, огораживающим сад. В черной  накидке,  как  и  они,  под
черным капюшоном вместо монашеского чепца.
   Вскоре после полудня колокольный звон возвестил о том, что дон Кристобаль
в городе.
   Алькальд Севильи встретил  его  у  Пуэрта  дель  Аренал  в  сопровождении
почетного эскорта конных альгасилов и произнес короткую приветственную речь.
Часть альгасилов двинулись первыми, чтобы проложить  Колону  путь  по  узким
улочкам, запруженным горожанами.
   Алькальд, дон Руис де  Сааведра,  хотел  вместе  с  адмиралом  возглавить
процессию, но тот решил иначе,  предлагая  горожанам  первым  делом  увидеть
плоды его успеха. Он сам сформировал колонну, пустив за альгасилами  цепочку
лошадей и мулов, груженный добычей, привезенной из Нового Света. Одни короба
блестели золотом, в других лежали пряности и драгоценные  камни.  В  клетке,
подвешенной на шестах между двух ослов, сидела пара  игуан  длиной  в  шесть
футов каждая. Гигантские ящерицы вызывали крики удивления и ужаса у горожан.
В клетках поменьше сверкали  разноцветным  оперением  тропические  птицы.  С
десяток матросов вели животных под уздцы, раздуваясь от гордости.
   Сразу за ними следовала  горстка  индейцев,  стройные  тела  которых  для
приличия прикрывали одеяла. Первая пара несла шесты с масками  из  дерева  и
золота, подаренные Колону касиками. Толпа  изумленно  ахала,  во  все  глаза
разглядывая туземцев,  некоторые  из  которых  разрисовали  лица,  а  другие
украсили волосы перьями птиц. Мужчины несли дротики и луки, у каждой из трех
женщин на руке сидел попугай.
   Севильцы вытягивали шеи, чтобы получше разглядеть все эти  чудеса,  то  и
дело раздавались возгласы: "Господи, помоги нам!", "Хесус Мария!"  Но  более
всего потряс их большой попугай, сидевший на руке идущего последним индейца.
Стоило индейцу почесать головку попугая, птица выкрикивала:  "Вива  эль  рей
дон Фердинанде и ла рейна донья Исабель!" <"Да здравствуют король  Фердинанд
и королева Изабелла!">.
   Севильцы не могли поверить своим ушам, спрашивая себя, что же это за  мир
открыл Колон, если там могут говорить даже  птицы.  За  индейцами  двигались
моряки Колона, а уж  за  ними  он  сам,  первооткрыватель  Индий,  на  белом
арабском скакуне, в компании  алькальда.  Величественно,  как  принц  крови,
сидел он в седле, в алом, расшитом золотом камзоле и белоснежной рубашке,  с
обнаженной головой, и горожане видели, что седина уже тронула его  рыжеватые
волосы.
   Восторженные крики толпы вызывали улыбку на его губах, серые глаза сияли.
   Когда  Колон  проезжал  мимо  монастыря  Санта-Паулы,  он  поднял  глаза,
привлеченный возгласами приветствующих его  монашек.  А  Беатрис  мгновением
раньше в страхе укрылась за спиной своей соседки, так что его взгляд  увидел
лишь сияющие под белыми чепцами лица монахинь.
   Когда же, помахав  рукой,  Колон  миновал  монастырь,  Беатрис  выступила
вперед, чтобы еще раз увидеть его голову и спину.
   Так уж вышло, что Пабло де Арана наблюдал за процессией с противоположной
стороны улицы,  как  раз  напротив  монастыря  Санта-Паулы.  И  едва  прошли
альгасилы, замыкающие процессию, горожане устремились  следом  к  Алькасару,
где в честь вице-короля Индий городские власти давали банкет.
   Пабло, однако, не пошел вместе с толпой. Человеческий поток обтекал  его,
а он застыл, как столб, намертво вкопанный в землю. На улице он уже  остался
один, но изумление все еще не отпускало его, не  давая  двинуться  с  места.
Наконец,  приняв  решение,  он  скорым  шагом  пересек  мостовую   и   вдоль
монастырской стены - монашки  уже  давно  покинули  помост  -  направился  к
зеленой деревянной двери. Дернул за цепь колокольчика с такой  силой,  будто
хотел разорвать ее, прислушался к далекому звяканью.
   Ставень на забранном решеткой оконце в  двери  приоткрылся,  и  на  Пабло
глянуло морщинистое лицо  старого  монастырского  садовника.  Глаза  старика
неприязненно оглядели гостя.
   - Что тебе нужно? - сварливым голосом осведомился садовник.
   - Прежде всего вежливости, -  осадил  его  Пабло.  -  А  потом  передайте
госпоже Беатрис Энрикес де Арана, что из Италии приехал ее брат и  хочет  ее
видеть.
   Взгляд старика стал подозрительным.
   - Это ты ее брат?
   - Я самый. А зовут меня Пабло де Арана.
   - Подожди здесь.
   Ставень захлопнулся. Пабло с нетерпением ждал и уже вновь взялся за  цепь
колокольчика, когда заскрипели засовы и распахнулась дверь.
   - Можешь заходить.
   Он оказался в ухоженном саду, с аллеями, обсаженными  миртом.  Вдали,  за
шеренгой кипарисов, апельсиновыми  и  гранатовыми  деревьями,  белели  стены
монастыря.
   Беатрис стояла у гранитного фонтана среди серебрянолистых алоэ. В  черной
накидке до пят, в простом сером платье безо всяких  украшений.  Капюшон  она
откинула, и в солнечном свете ее густые каштановые волосы отливали  бронзой.
Бледная,  с  напряженным  лицом,  испугом  в  глазах,   наблюдала   она   за
приближением Пабло.
   - Слава Богу, ты на свободе, Пабло, - приветствовала она его.
   - Свободой я обязан только себе, - отрезал он.
   - Я рада... так рада... что они отпустили тебя.
   - Отпустили? - Он рассмеялся. - Отпустили на галеры. Вот  куда  отпустили
они меня. Они и ты.
   Тем самым он ясно дал понять, что пришел не как любящий брат. Упрека она,
правда, не приняла.
   - Как ты нашел меня?
   - Благодаря случаю. Надеюсь, счастливому. Бог  знает,  я  имею  право  на
удачу. За всю жизнь она редко улыбалась мне.
   Беатрис указала ему на гранитную скамью.
   - Расскажи мне о побеге.
   Пабло сел.
   - Галера попала в шторм неподалеку от Малаги. Перед тем как она затонула,
я успел прыгнуть в воду. Провел в море ночь и день, и уже полумертвого  меня
подобрали рыбаки. Они же высадили меня в  Малаге.  Я  сказал,  что  бежал  с
турецкой галеры, благодаря чему получил приют в монастыре. Потом оказался  в
Севилье. Дьявол меня забери, если я знал зачем, пока сегодня утром не увидел
тебя на монастырской стене. Да и сейчас не уверен, стоило ли  мне  приходить
сюда. Не чувствую, что ты рада меня видеть.
   Пока он говорил,  Беатрис  пристально  разглядывала  брата.  Не  остались
незамеченными ни его вульгарный наряд вкупе с мечом и плюмажем на шляпе,  ни
голодный блеск глаз, ни желание предстать в ее глазах мучеником. Когда-то из
жалости она только и думала, как защитить его от тягот  повседневной  жизни.
Считала себя обязанной оберегать его, потому что они вышли из одного  чрева.
Убежала с ним из Испании. Пожертвовала бы ради него своей жизнью. Но все это
ушло в далекое прошлое. Теперь же она находила Пабло  отвратительным,  зная,
что отвращение это возникло в то мгновение, когда в венецианском  подземелье
он умолял ее продать свое тело, чтобы спасти его от заслуженного  наказания.
И слава Богу, что не до конца она сделала  то,  о  чем  он  просил,  загубив
жизнь, отказавшись от счастья. И Беатрис и не подумала скрыть свое отношение
к брату.
   Возможно, Пабло выбрал неудачный момент для  визита.  Возможно,  что  при
виде Кристобаля вновь открылись начавшие  затягиваться  раны.  Она  села  на
другой конец скамьи.
   - Ты появился столь внезапно, столь неожиданно. И застал меня врасплох.
   - Сюрприз, и не из приятных, так надо тебя понимать?
   - Какая уж тут радость, если я знаю, что пребывание в Испании грозит тебе
опасностью? - В словах ее, конечно, была и доля правды.
   - Ш-ш-ш! Какого дьявола! - Он торопливо оглянулся, чтобы  убедиться,  что
их  никто  не  подслушивает.  И  облегченно  вздохнул,  не  заметив   ничего
подозрительного. - Едва ли мне что-то грозит, если я буду держаться подальше
от Кордовы. Да и сомнительно, чтобы там кто-либо  помнил  о  случившемся.  С
другой стороны, ты, конечно, права, и мне лучше  уехать  из  этой  проклятой
страны. В этом ты можешь мне помочь, Беатрис.
   - Помочь?
   - Человек не может путешествовать с пустыми карманами. А  я,  как  назло,
без гроша, когда деньги нужны мне более всего.
   - Я не помню, чтобы они у тебя когда-нибудь были.
   - И ты еще насмехаешься надо мной. - Он вновь изобразил из себя мученика.
- Видит Бог, мне никогда не везло в жизни.
   - А ты хоть чем-то заслужил это везение?
   Кровь бросилась в лицо Пабло.
   - Во всем виновата только ты. Ты  сломала  мне  жизнь.  А  теперь  еще  и
упрекаешь меня. Думаешь, я не знаю, чем обязан тебе? Думаешь, мне не сказали
в Венеции, за что отправляют меня на галеры?
   - К галерам тебя приговорили за кражу, - холодно напомнила Беатрис.
   - Чтобы тебе проглотить твой бессовестный язык. Если б ты согласилась,  я
бы давно обрел свободу. О, они все мне рассказали. Тебе дали шанс  послужить
Венеции, и наградой было мое освобождение. Но  разве  заботила  тебя  судьба
брата? Нет, ты обманула их, забыв обо мне. Обо мне, своем брате. Брате! Наша
святая мать, упокой Господь ее душу, -  он  перекрестился,  -  должно  быть,
перевернулась в гробу от твоего предательства. И ты, однако, смеешь упрекать
меня. Это... это невероятно.
   В изумлении смотрела она  на  Пабло.  Он...  не  притворялся,  не  играл.
Говорил искренне. Верил в то, что именно она виновата во всех его бедах. И в
Беатрис медленно закипела злость.
   - А они сказали тебе, что от меня требовалось? Сказали, на какую мерзость
толкали? Так знай, они хотели,  чтобы  я  поехала  в  Испанию  и  обворожила
Кристобаля Колона.
   - Колона! Кристобаля Колона! - В изумлении у него отвисла челюсть. Еще не
веря услышанному, он повторил: Колона!
   В волнении Беатрис сказала ему чуть больше, чем следовало.
   - Да, Колона. Они хотели, чтобы я выкрала у него карту и, таким  образом,
помешала бы ему открыть Новый Свет и навеки прославить Испанию. Вот  что  от
меня требовалось, ради чего я отправилась в  Кордову.  -  Ее  глаза  яростно
блеснули. - Теперь ты все знаешь.
   Но, если она пылала яростью, то Пабло совсем уже успокоился.
   - Действительно, я этого не  знал.  Значит,  ты  приехала  в  Кордову  за
картой. А что потом? Что помешало выкрасть ее?
   Беатрис презрительно усмехнулась.
   - Слава Богу, мне открылась та низость, на которую меня толкали. Но из-за
тебя, Пабло, я натворила такого, что зачтется мне и на том свете.
   Под "таким" Пабло понимал только одно. Но поверил не сразу.
   - Что же ты натворила?  Ты  говоришь  загадками.  Тебя  попросили  что-то
сделать, ты  вроде  бы  ничего  не  сделала,  но  все  равно  считаешь  себя
виноватой. Глупость какая-то.
   - Неужели ты не понимаешь? Колон запал  мне  в  душу.  Мы  полюбили  друг
друга.
   - Дьявол! Что ты хочешь мне сказать? Ты была его любовницей?
   Щеки Беатрис зарделись под пристальным взглядом.
   - Ты, конечно, оскорблен. - И прибавила в свою защиту:
   - Он предлагал мне выйти за него замуж.
   -  Замуж!  Бог  мой!  Замуж!  Вице-король  Индий!  -  Его  глаза   широко
раскрылись. - Ты никогда не лгала, Беатрис, и я должен верить тебе. Но чтобы
вице-король хотел жениться на тебе... Матерь Божья! - Он  задумался,  теребя
черную бороденку большим и указательным пальцами правой руки. - А почему  бы
и нет? Действительно, почему?
   - Потому что у меня уже есть муж, хотя он недостоин и воспоминаний.
   - Муж? Базилио? Фу! Можно считать, что он мертв.
   - Но он жив.
   - Он приговорен к галерам, и останется там до  последнего  вздоха.  Нужно
было тебе упоминать о нем? Дура ты, Беатрис. Как  ты  могла  упустить  такую
возможность?  Мы  все  время  хватаемся  за  соломинки,  чтобы  хоть  как-то
облегчить  себе  жизнь,  а  тебе  выпала  такая  удача!   Будь   ты   сейчас
вице-королевой Индий, тебе не  составило  бы  труда  помочь  бедолаге-брату.
Конечно, ты никогда не думаешь обо мне. - Он уже чуть не плакал.
   Беатрис же горько рассмеялась.
   - На этот раз я действительно не подумала о тебе.
   - На этот раз? А когда ты вообще вспоминала меня?  О  ком  ты  когда-либо
думала, кроме себя? Ты же оставила меня гнить в Подзи.
   - Лучше бы мне и  не  питать  иллюзий,  что  я  могу  вызволить  тебя  из
подземелья.
   - Ну вот, ты опять за свое. Лучше для тебя. Всегда для тебя. Не для  кого
другого. Не для меня. И ты смеешь говорить мне это в глаза!
   Беатрис резко встала. Ей не хотелось иметь с братом никаких дел.  Что  бы
она ни сказала, в ответ послышались бы все новые и новые упреки.
   - Тебе лучше уйти, Пабло. Честно говоря, я не понимаю, зачем ты приходил.
Здесь ты ничего не получишь.
   На мгновение Пабло даже потерял дар речи. Никогда не говорила она  с  ним
так  холодно,  столь   отстранение.   Поистине,   это   утро   было   богато
неожиданностями.
   - Пусть я умру, но ты же моя нежная, любящая сестричка.  Неужели  у  тебя
нет сердца, Беатрис? Я же сказал тебе, что у меня  нет  ни  гроша,  а  ты...
ты...  -  От  негодования  у  него  перехватило  дыхание.  -  Это  же   выше
человеческих сил!
   - Тебе нужны деньги? Потому ты искал меня?
   - Нет! - возбужденно прогремел он. - Я пришел, потому что для меня  кровь
людская - не водица, потому что ты - моя сестра, потому что я люблю тебя как
брат. Потому что я не такая бесчувственная  рыба,  как  ты  -  Беатрис.  Вот
почему я пришел.
   - Жаль, что я разочаровала тебя, Пабло. Если же ты пришел за деньгами...
   - Я сказал, что нет. Нет. Но я попал в такую полосу неудач, что  не  могу
отказаться от помощи любого, даже если это мой злейший враг. Если приходится
выбирать между гордостью и голодом,  гордость  должна  уступить.  На  пустой
желудок трудно сохранить спину прямой.
   - Я поняла. Подожди здесь.
   И Беатрис оставила его наедине со своими мыслями, не  слишком  приятными.
Какой бы ни была причина его прихода к  Беатрис,  едва  ли  он  мог  назвать
истинную, но встреча не принесла ему  ничего,  кроме  разочарования.  Горько
осознавать себя незваным гостем, видеть,  что  родную  сестру  нисколько  не
волнуют твои  неудачи.  Впрочем,  и  раньше  он  был  невысокого  мнения  об
умственных способностях Беатрис. Вот и в этот раз... Только круглая  идиотка
могла пройти мимо такого шанса, любезно предложенного судьбой. Да, такова уж
ирония жизни, что Господь Бог всегда подсовывает орешки беззубым.
   Возвращение  Беатрис  прервало  его  меланхолические   размышления.   Она
протянула ему маленький  зеленый  вязаный  кошелек,  сквозь  петли  которого
поблескивало золото и серебро.
   - Это все, что я могу дать тебе, Пабло. Тут половина всех моих денег.
   - Лучше что-то, чем ничего, - поблагодарил он ее, подкидывая  кошелек  на
ладони. - На что ты живешь Беатрис?
   - Учу музыке, продаю вышивания, помогаю  в  монастыре  по  мелочам.  Тетя
Клара очень добра ко мне.
   - Тетя Клара? Ну конечно. Как же я мог забыть. Она аббатисса, не так ли?
   - Мать-настоятельница монастыря Санта-Паулы.
   - Мне следовало  вспомнить  об  этом  раньше.  -  Он  сокрушенно  покачал
головой. - Надо заглянуть к ней. В конце концов, она сестра нашей матери.
   - Не стоит  тебе  этого  делать,  -  возразила  Беатрис.  -  Она  строгих
взглядов, и ей известно о твоих... похождениях в Кордове.
   - И ты думаешь... Вот и еще один неприятный сюрприз. Дьявол. Ну и семейка
подобралась у меня.
   - Да, с родственниками тебе не повезло. Пойдем, Пабло, я провожу тебя.
   В мрачном настроении последовал он за Беатрис. Но остановился на полпути.
   - Зачем тебе такая скучная жизнь, Беатрис? Вышивание, уроки музыки. -  Он
скорчил гримасу.
   - Этого достаточно. Я обрела покой.
   - Покой и нищету. Отвратительное сочетание. Тем более для женщины с твоей
внешностью. Какой у тебя голос, какие ноги. Да за твои песни  и  танцы  тебя
осыплют золотом. Если я буду оберегать  тебя,  мы  сможем  снова  поехать  в
Италию.  Я  буду  там  в  полной  безопасности,  разумеется,  за   пределами
Венецианской республики. Что ты на это скажешь?
   - Значит, ты пришел за этим?
   - Такая мысль только сейчас осенила меня. Пусть  я  умру,  если  не  так.
Мысль-то отличная. Ты не будешь этого отрицать.
   - Благодарю за заботу, - улыбка Беатрис ему не понравилась. - Но здесь  у
меня есть все, что нужно. - Она двинулась  к  калитке,  и  ему  не  осталось
ничего другого, как пойти следом.
   - Дьявол  меня  разрази,  Беатрис,  разве  можно  довольствоваться  столь
малым?
   - Можно. В заповедях сказано: блаженны кроткие. - Она отодвинула засовы.
   - К дьяволу заповеди, - взорвался Пабло. - Под моей  защитой  ты  сможешь
жить в роскоши. И не перетруждаясь.
   - Не лучше, чем здесь. - Беатрис открыла дверь. - Иди с Богом,  Пабло.  Я
помолюсь за тебя. Рада, что ты на свободе. Будем надеяться, что ты опять  не
попадешь в темницу.
   - Святая Мария! Какой толк в свободе, если  нет  денег.  Подумай  о  моем
предложении. Я еще зайду.
   Беатрис покачала головой.
   - Не стоит, Пабло. Это небезопасно. Тут тетя Клара. Иди.
   Пабло шагнул вперед, кляня эгоизм  сестры.  А  Беатрис  закрыла  двери  и
задвинула засовы, отгородившись от Пабло и его отношения к жизни.

Глава 36

ТЕ ДЕУМ

   "От короля и королевы дону Кристобалю Колону,  их  адмиралу  моря-океана,
вице-королю и губернатору островов, открытых в Индиях".
   Конверт с такой надписью вручил Колону королевский посыльный на следующее
утро после прибытия адмирала в  Севилью.  Остановился  он  во  дворце  графа
Сифуэнтеса, который принял его с почестями, оказываемыми только  царственным
особам.
   Сама по себе надпись на конверте указывала на более чем  доброжелательное
отношение к нему  правителей  Испании.  Никогда  раньше  королевское  письмо
подданному  не  содержало  таких  теплых   слов   благодарности,   признания
неоплатного долга, в котором оказалось перед Колоном  государство.  Ибо  его
фантазии превратились  в  огромный,  бесконечно  богатый  мир,  над  которым
засияла корона Испании. Но Колон знал себе цену, и не раздулся от  гордости,
получив это письмо. Если оно и льстило его самолюбию, внешне он ничем  этого
не выдал. Да и к чему теперь восхвалять себя, справедливо  полагал  он.  Его
дела куда как прославили его, и в глазах мира  он  стоял  едва  ли  не  выше
королей.
   Письмо не ограничивалось  одними  комплиментами.  Их  величества  просили
Колона поспешить в Барселону, чтобы из его уст услышать о новой империи. Ему
предлагалось незамедлительно начать подготовку новой экспедиции в  Индии,  и
казначейство, с которым он недавно спорил за каждый мараведи,  на  этот  раз
предоставляло ему неограниченный кредит. Заканчивалось письмо заверениями  в
ожидающем его теплом приеме и обещаниями новых титулов и почестей.
   До Барселоны Колон добрался в середине апреля,  и  по  всей  Испании  его
чествовали, как возвращающегося с победой римского императора.
   Но торжества в Барселоне по размаху не знали себе равных. На  подъезде  к
городу Колона встретила кавалькада придворных, среди которых  были  и  самые
титулованные дворяне.  Триумфальные  арки,  украшенные  гобеленами  балконы,
грохот орудий, цветочный дождь отмечали его продвижение от  городских  ворот
до дворца.
   Их величества ожидали его в главном зале под навесом из золотой  материи.
Тут же собрался  весь  двор:  гранды  Испании  в  бархате  и  парче,  рыцари
Калатравы и Сантьяго, прелаты в лиловых сутанах, кардинал  Испании,  весь  в
алом, военачальники выстроились  по  обе  стороны  навеса.  Придворные  дамы
встали за спиной королевы и справа от нее.
   Трубачи возвестили о прибытии Колона, и придворные возбужденно загудели.
   Два служителя отдернули портьеры, закрывающие ведущую в зал арку. И Колон
выступил вперед, высокий, с гордо поднятой головой.  Бесстрастное  его  лицо
скрывало внутреннее волнение.  Одет  он  был  в  роскошный  красный  камзол,
отороченный собольим мехом.