посла  от  Серко  и  долго толковал с ним за
закрытыми дверями...
     - О чем?
     - К  сожалению,  не  удалось  дознаться...  Но  дознаемся!  Того посла,
запорожца  Семашко, семья которого живет в Немирове, я приказал арестовать и
посадить  в  яму.  Правда, несмотря на то что ему всыпали полсотни палок, он
ничего определенного не сказал... Должно быть, мало всыпали... Зато...
     - Ну, ну!
     - Зато  доподлинно  стало известно, что Астаматий, этот хитрющий волох,
изрядно  вытрусил  карманы  и сундуки богатых немировских горожан и присвоил
большую  часть  собранного...  В  казну  поступило золота и серебра, а также
драгоценных  вещей только на полторы тысячи злотых. А сколько прилипло к его
рукам, одному богу ведомо!..
     Гетман  заскрипел  зубами,  едва  не  задыхаясь  от злости. В последнее
время  он все свои силы отдавал тому, чтобы как можно больше людей перегнать
с  левого  берега  Днепра  на правый, а также поскорее пополнить свою казну,
так  как  считал,  что  без  подданных и без денег он ничто. Потому и следил
ревниво  за  тем,  чтобы ни один злотый, ни один червонец или динар, ни одна
золотая или серебряная вещица не миновали его казны.
     - Ах  ворюга!  Изменник!  Грабитель!  Хитрый  волошский  лис!.. Я давно
подозревал,  что  он неискренний, коварный, подлый человечишка!.. Но куда же
смотрел  полковник  Вареница?  Я  же  приказывал  ему  неотступно следить за
каждым шагом Астаматия!
     В глазах Многогрешного заиграл радостный огонек.
     - Ваша  ясновельможность  пригрела  на груди змею! Полковник Вареница в
сговоре с Астаматием...
     - Не может быть!
     - Мои  люди  доносят,  что не раз видели их вдвоем. Астаматий частенько
заезжал  к  Варенице,  до полуночи пьянствовал с ним... А горничная Вареницы
Настя  хвасталась  подругам, что хозяин подарил ей золотые сережки... Откуда
они  у  него? Ведь до тех пор, пока вы не вручили ему пернач полковника, был
гол  как  сокол!..  Вместе  со  мной,  благодаря  вам,  выбрался из турецкой
неволи,  так  что,  кроме  вшей,  -  пусть извинит меня пан гетман за грубое
слово,  -  ничего  не  привез  с  собой на Украину. А теперь, вишь ли, дарит
дорогие сережки своей полюбовнице. Какой богатей нашелся!..
     - Что еще?
     - Немировский сотник Берендей...
     - И этот? О боже!..
     - Он  выпустил  из  ямы нескольких острожных, не положив за них в казну
ни  одного шеляга*. Сказывают, на этом он крепко погрел руки... Из корчмы не
вылазит!
     ______________
     * Шеляг (ист.) - старинная польская мелкая монета.

     - Все?
     - Все.
     - Как переселенцы?
     - Голытьба...  Перетрясли  всех - ни злотого не нашли... Временно живут
на Шполовцах. Весной заставим пахать, сеять...
     - А те... девчата?
     - Их  поселили,  как  и приказано вашей ясновельможностью, тут рядом...
На Выкотке... Слежу за каждым шагом...
     - А турки?
     - Азем-ага взял их на службу.
     - Угу...  Это хорошо... Однако их нужно остерегаться, а то они обо всем
будут докладывать Азем-аге.
     - А  он  - каменецкому паше Галилю, великому визирю и самому султану, -
досказал Многогрешный.
     - Об  этом  мог  бы  и  не  напоминать:  сам знаю... А вот кто из наших
доносит Азем-аге - хотелось бы проведать.
     - Кто же? Астаматий и Вареница, безусловно, причастны к этому...
     Юрась кисло поморщился.
     - Может, и ты? А?
     Многогрешный испуганно перекрестился:
     - Что  вы,  пан  гетман!..  Вот вам крест, я ваш самый преданный слуга!
Как пес, готов каждому вашему недругу горло перегрызть!
     - Ладно,  ладно,  верю,  - небрежно махнул рукой гетман, а потом, видя,
как  его  слова взволновали хорунжего, добавил: - Ты единственный, на кого я
могу положиться... Так что ты предлагаешь сделать с изменниками?
     - Предлагать  и  решать  может  ваша  ясновельможность.  А  мое  дело -
доложить обо всем правдиво, как на духу.
     - Ты схватил их?
     - Без вашего приказа? - удивился Многогрешный. - Как бы я посмел?
     - Взять  ворюг!  Немедленно! И держать под усиленной стражей!.. Малость
окрепну - сам допрошу их!
     - Будет сделано, ваша ясновельможность. Но...
     - Ну, что еще?
     - Кого же назначить на их места?
     Юрась ненадолго задумался. Потом решительно сказал:
     - Без  наказного  атамана  обойдусь: сам управлюсь! Полковником назначу
Коваленко,  а  сотником...  -  Он  выдержал  паузу,  пристально посмотрел на
Многогрешного.  Тот  преданно склонил голову, ожидая благодарности за верную
службу.  -  Сотником... будешь ты, Свирид! Служи мне честно - и я никогда не
забуду про тебя!
     - Благодарствую,   ваша   ясновельможность.   -   Многогрешный  схватил
маленькую белую руку гетмана и чмокнул толстыми губами.
     - Ладно, иди! И сделай все, как я приказал!
     Пятясь и кланяясь, Многогрешный выскользнул за двери.


5

     Было   воскресенье.   Гетман   встал   рано,   до   восхода  солнца.  В
сопровождении  старшин  сходил  к  заутрене,  поставил  свечку перед образом
божьей  матери  за  свое выздоровление, а вторую - перед образом спасителя -
за  упокой  души родителей. Возвратившись домой, позавтракал, выпил горячего
молока  с  медом  - и почувствовал себя вполне здоровым. Надел теплый кожух,
покрытый синим венгерским сукном, обул валенки и вышел во двор.
     В  глаза  ударили  яркие  солнечные лучи. С развесистых яворов с криком
взвилось  воронье.  Гетман  прищурился,  глубоко  вдохнул  морозный  воздух,
пахнувший утренним дымком, и сошел с крыльца.
     На  просторной  площади  выстроился  отряд сейменов, прибывших из Крыма
для  замены тех, что пробыли здесь полгода и должны были возвращаться домой.
В  островерхих  круглых  шапках,  отороченных  мехом, в овечьих кожухах, они
устало  сидели  на  небольших  лохматых  лошадках  и  равнодушно смотрели на
невысокого  бледного  гетмана  Ихмельниски и на гурьбу старшин. За плечами у
каждого  всадника  виднелось  извечное  оружие  кочевников  - лук, колчан со
стрелами,  круглый  щит,  обитый жестью или жесткой бычьей кожей. На боках -
сабли.
     Гетмана   окружили   старшины   во   главе   с   Азем-агою  и  Свиридом
Многогрешным.  С  каждым  из  них  он поздоровался кивком головы, а салтанам
Гази-бею,  который  на  днях  уезжал  в  Крым,  и Чогаку, прибывшему сменить
Гази-бея, пожал руки.
     - Спасибо,  салтан,  за  хорошую  службу,  - обратился он к Гази-бею. -
Передай хану Мюрад-Гирею, что я очень доволен тобой и твоими воинами!
     - Передам,  гетман, - ответил тот, хмуро глядя себе под ноги. - Приятно
слушать похвалу... Но мы служили не только за похвалу.
     - Что ты имеешь в виду, салтан?
     - Мои  люди  недовольны... Они возвращаются с пустыми руками, гетман...
Нужно мало-мало платить.
     - Ты  же знаешь, салтан, что платить сейчас нечем... Такая война прошла
по нашему краю... Малость разживемся - заплатим!
     - Мы не просим золото, гетман. Дозволяй нам мало-мало ясырь брать...
     - Ясырь?..  Тебе, салтан, известно - наша земля совсем опустела. Где вы
будете брать ясырь? С кем тогда я останусь?
     - Украина   велика,   мы  найдем,  где  взять,  -  оскалился  Гази-бей,
почувствовав  в  словах  гетмана  скрытое  согласие, но, чтобы заставить его
окончательно  согласиться,  добавил:  -  Если не дозволишь, гетман, поедем и
так...  Как  у  вас  говорят,  не солоно хлебавши... Но как посмотрят на это
люди  салтана  Чогака? Захотят ли они служить тебе только за спасибо? Боюсь,
что повернут коней и помчатся за нами...
     Это  была  открытая  угроза.  Юрась взглянул на Чогака, тот плотно сжал
обожженные  морозом губы, отвел глаза. Низкорослый, кривоногий, он был похож
в  своем кожухе, мехом наружу, на медведя, но взгляд у него быстрый, волчий.
Знал  Мюрад-Гирей,  кого  прислать:  этот  не  только  защитит гетмана, но и
добычу вырвет! А без него нельзя - на кого тогда опереться?
     - В  Немирове  я  запрещаю  брать  ясырь!  - раздраженно закричал Юрась
Хмельницкий. - Поезжай себе с богом, салтан Гази-бей!
     Гази-бей  опустил  глаза,  скрывая  их  радостный  блеск. Слова гетмана
означали  разрешение  брать  ясырь  повсюду, кроме Немирова. Правда, людей в
крае   осталось  немного,  но  все  же  достаточно  для  того,  чтобы  взять
какую-нибудь  сотню,  а  то  и  две  пленных.  А если слух об этом дойдет до
великого  визиря  или,  сохрани  аллах,  до  самого  султана, то можно будет
сослаться на согласие самого Ихмельниски...
     - Якши,  якши,  великий гетман! - обрадовался Гази-бей. - В Немирове мы
пальцем никого не тронем... Мало-мало соберемся - и айда в дорогу!
     Юрась  ничего  не  ответил  и,  отвернувшись  от  Гази-бея,  встретился
взглядом  с  мурзой  Кучуком.  Он  любил  и  уважал  аккерманского  мурзу за
необычайную  храбрость и прямоту, хотя знал, что этот жестокий людолов вывел
с Украины не одну тысячу пленников.
     - Салям,  мурза,  -  улыбнулся  ему  гетман.  - Думаю, ты не торопишься
домой? Еще послужишь мне?
     - Нет,  не  тороплюсь,  гетман.  Я  останусь  до весны... Но как только
сойдет  снег с земли, тронусь в родную сторонку. Мои люди уже соскучились по
дому и по своим близким.
     - Спасибо  тебе,  Кучук. Я скажу визирю, что ты честно и самоотверженно
служишь падишаху.
     Потом  Юрась  подошел  к  Младену,  Ненко и Якубу, которые стояли среди
старшин, и поздравил их с поступлением на службу в его войско.
     - Где  твоя  сестра, ага? И другая дивчина? Кажется, Стеха? - обратился
он к Ненко по-турецки.
     - Они у себя дома, эфенди, - ответил Ненко.
     - Я хотел бы их видеть.
     - Сейчас, эфенди?
     - Да. Позови их!
     Ненко  пожал  плечами  и  удалился. А через несколько минут вернулся со
Златкой  и  Стехой.  Девушки кутались в кожушки, а Златка к тому же, выдавая
себя  за  турчанку,  закрыла  платком,  как  яшмаком*,  лицо. Все ждали, что
скажет  гетман.  Только мурза Кучук наклонился к сыну и что-то быстро шепнул
ему на ухо. Чора вскоре исчез из толпы воинов.
     ______________
     *  Яшмак  (турецк.) - буквально: платок молчания. Турчанки закрывали им
большую часть лица, придерживая концы платка зубами.

     Юрась  внимательно посмотрел на девушек и как будто остался доволен. На
его  бледном лице появилась легкая улыбка. Он подошел к ним почти вплотную и
сказал:
     - Таких  красавиц  грех  держать  за  закрытыми  дверями!  Надо почаще,
девоньки,  выходить  на  люди,  и тогда, клянусь аллахом, мы подыщем для вас
таких  женихов,  каких  не имеет ни одна дивчина в Немирове!.. Вы согласны с
этим?
     Девушки промолчали, не зная, что ответить. А гетман повел речь дальше:
     - В  воскресенье, в день моего рождения, я устраиваю праздничный ужин и
приглашаю  вас  к  себе. Я хочу, чтобы вы стали украшением этой вечеринки, а
то  мои вояки только и знают, что дуют горилку и хвастают своими победами на
поле  боя  и  над  женщинами!  Думаю,  что  в  вашем  присутствии  они будут
смирными,  как  ягнята,  и  галантными,  как  придворные  шляхтичи польского
короля... Я жду вас, красавицы!
     - Спасибо,  -  прошептала  Стеха посеревшими от страха губами, понимая,
что отказ оскорбил бы гетмана и навлек бы на них его гнев.
     - Почтеннейший  эфенди,  -  поклонился  Ненко,  обращаясь  к гетману, -
турецкой женщине не положено...
     - Ты  вздумал  учить  меня?!  -  вспылил  Юрась,  перебивая  Ненко. - Я
оказываю честь твоей сестре, по нашим обычаям!..
     Юрась  еще  раз  окинул взглядом девушек и махнул рукой, позволяя уйти.
Потом,  отдав  распоряжение,  где разместить новый татарский отряд, отпустил
всех, кроме личной охраны.
     - А  теперь  -  к яме! - коротко кинул он. - Если кто пришел с выкупом,
пусть войдут в крепость.


6

     Яма  была  рядом,  посреди  площади. Из-под широких, покрытых изморозью
камышовых  матов,  поддерживаемых  длинными  сосновыми  жердями, поднимались
клубы  пара.  Пахолки  быстро  оттянули  один  мат в сторону и спустили вниз
лестницу.
     Юрась  остановился  у  самого  края ямы. В нос ему ударил такой тяжелый
дух,  что  он  отпрянул. Из глубины донесся глухой шорох, послышались стоны,
хриплые  простуженные  голоса.  В  полутьме  ему  удалось  рассмотреть внизу
темные  фигуры,  обросшие,  изможденные  лица.  Одни  узники стояли, другие,
обессиленные,  измученные  пытками, лежали на ворохе мокрой зловонной соломы
и дрожали от холода. Зло и страшно блестели воспаленные глаза.
     На  время  в  яме  установилась  тишина.  Потом  вдруг вверх потянулись
грязные, скрюченные руки.
     - Ясновельможный пан гетман! Смилуйся! За что такие мучения?
     - У меня нет никакого золота! Хоть убей - нету! Напрасно истязаешь...
     - И  у  меня  нету!  Это  злой  наговор.  Какой  я богатей - одна слава
осталась... Было когда-то, да все сплыло... Отпусти, пан гетман!
     Юрась сердито топнул ногой.
     - Молчать!  -  Глаза его горели, как угли, а лицо еще больше побледнело
- даже мороз не смог вызвать на нем румянец.
     Пахолки  привели от ворот трех женщин. Они опустились перед гетманом на
колени.
     - Смилуйся, батюшка!
     - Не губи наших мужей!
     - Будь доброй душой! Отпусти их с богом!
     Юрась кивнул, чтобы они поднялись, а потом строго спросил:
     - Выкуп принесли?
     - Принесли, батюшка! Принесли! Все, что имели!
     - Кладите  сюда!  - Он снял с ближайшего пахолка шапку и протянул перед
собой.
     Младен незаметно толкнул Ненко локтем: гляди, мол!
     И  вправду  гетман  сейчас походил на нищего, который просит милостыню,
но  сам  он не замечал этого, а личная охрана неподвижно застыла позади него
и ничем не проявляла своих чувств.
     Одна  из  женщин достала из-за пазухи узелок, развязала его и, держа на
левой  ладони,  правой  рукой начала медленно, словно считая, хотя у нее и в
мыслях  этого  не  было, бросать в шапку монеты, перстни, сережки. Закончив,
скомкала платок в кулаке и сквозь слезы умоляюще посмотрела на Юрия.
     - Фамилия! - коротко процедил он.
     - Бондаренко, батюшка... Василь Бондаренко.
     Гетман нагнулся над ямой, крикнул:
     - Бондаренко, вылазь!
     Из  ямы  показалась  всклокоченная  рыжая голова мужчины средних лет. В
волосах,  бороде  и  усах  -  остюки злаков, солома. В покрасневших глазах -
страх   и   ненависть...  Мужчина  медленно  перевалился  через  перекладину
лестницы  и  упал  в  снег,  не  имея  сил  встать на ноги. Женщина с криком
кинулась к нему.
     - Забирай  его,  баба!  -  махнул  кистью  руки  Юрась  и  повернулся к
следующей. - Дальше!
     Бондаренчиха  подняла  мужа  и,  кланяясь  и  всхлипывая,  повела его к
воротам.
     Вторая  женщина, старая, высокая и худая, неуклюже поклонилась гетману.
Вынула  из  кармана  вытертого дубленого кожуха, очевидно с мужниного плеча,
бархатный  кисет,  высыпала  на ладонь несколько золотых и серебряных монет.
Посмотрела  на  них равнодушно, а потом протянула свою черную ладонь чуть ли
не под нос гетману Юрась глянул на монеты, на женщину и поморщился.
     - Мало!
     Женщина  не  бросилась  ему в ноги, не стала умолять и заламывать руки,
не  божилась,  что  это у нее все, что она смогла собрать у себя, у родных и
знакомых,  а  продолжала  неподвижно  стоять  перед  ним, как давно высохшее
дерево.  Только  тонкие  бескровные  губы  судорожно  кривились  от  горя  и
унижения,  а из выцветших глаз скатились две скупые слезинки и, замерзнув на
лету,  упали  в  притоптанный  снег. Так и стояла она, нескладная, высохшая,
точно  мумия,  будто вовсе не слыхала короткого и острого, как нож, слова. А
ее  тонкая  с  узловатыми  пальцами  рука,  вытянутая вперед, мелко дрожала,
подобно ветке вербы под порывами ветра.
     Младен  закусил  губу,  чтобы  не  сорваться  и  не  наговорить чего не
следует.  Якуб тяжело вздохнул. А Ненко подумал, что в недалеком прошлом сам
он  был очень похож на этого бессердечного человека, был таким же жестоким к
чужим,  незнакомым  ему  людям, бесчувственным к их слезам и горю. Ему стало
стыдно  за себя, и он мысленно благодарил судьбу за то, что все это осталось
позади.
     Наконец   гетман   почувствовал   двойственность   своего  положения  и
подставил шапку под дрожащую руку.
     - Бросай!.. Как фамилия, тетка?
     - Павло  Голенко.  - Женщина наклонила руку, и монеты, звякнув, упали в
глубокую шапку.
     - Голенко, вылезай!
     Из  ямы вылез худощавый парень Юрась удивленно вытаращил на него глаза,
потому что думал увидеть старика.
     - Кто ж это? - повернулся к женщине.
     - Сын.
     - За молодого надо бы больше!
     Женщина молчала.
     - Ну, черт с тобой! Прочь отсюда! - закричал гетман на парня.
     Тот  схватил  мать  за  руку  и, едва переставляя длинные, тонкие ноги,
заковылял к воротам.
     Вперед  шагнула третья женщина. Это была красивая чернявая молодица лет
тридцати  пяти.  Она  смело  смотрела  на  Юрася,  будто  перед нею стоял не
гетман, а обыкновенный горожанин. Степенно и с достоинством поклонилась.
     - С  чем  пришла?  -  Юрась  окинул  взглядом ладную фигуру женщины, ее
красивое  лицо,  на котором выделялись полные малиновые губы и выразительные
черные  глаза  под  тонкими  бровями.  На  ней были хорошо пошитый кожушок и
красные сапожки.
     - Принесла  выкуп  за  мужа,  пан  гетман.  -  Она  пошарила в кармане,
достала  золотой  перстень  с крупным самоцветом, заигравшим на солнце всеми
цветами  радуги,  и  драгоценное  ожерелье  -  нанизанные  на шелковую нитку
янтарные  бусины  вперемежку  с  ослепительно  белыми,  голубоватого  отлива
жемчужинами.
     Глаза  Юрася  заблестели  от  восхищения. Он сам протянул руку, схватил
драгоценности,  с  минуту  разглядывал  их  со всех сторон и потом осторожно
опустил в шапку.
     - Как фамилия?
     - Семашко... Мирон Семашко.
     - Что?   -   Юрась   посмотрел   на   Многогрешного,   который   кивнул
утвердительно. - Тот самый Семашко? Запорожский казак?
     - Да, пан гетман, запорожец, - подтвердила женщина.
     - Я не могу отпустить его.
     - Почему?
     - Он опасный преступник!
     Женщина  побледнела.  В  ее  глазах  промелькнул  страх.  У  нее начали
подкашиваться ноги. Юрась поддержал ее под руку, спросил:
     - Как тебя зовут?
     - Феодосией, - чуть слышно прошептала она.
     - Ну,   вот   что,   Феодосия,   иди  домой...  Я  прикажу  справедливо
разобраться  в деле твоего мужа и, если он ни в чем не виноват, отпустить...
Иди!
     Женщина уже овладела собой, распрямилась, отвела руку гетмана.
     - А... мои драгоценности?
     - Они принадлежат казне!
     - Как же так? Я верила...
     - Выведите ее за ворота! - приказал Юрась и отвернулся.
     Пахолки  повели  женщину.  Она  не  сопротивлялась,  очевидно сраженная
горем  и несправедливостью. А гетман выгреб из шапки добычу и, запрятав ее в
карман,  приказал  всем  узникам  вылезать  из  ямы.  Охая от боли, дрожа от
холода,  они  медленно  взбирались  по  лестнице  вверх и становились в ряд,
испуганно, как загнанные звери, поглядывая на гетмана и его свиту.
     - Кто из вас Семашко? - спросил Юрась.
     - Я. - Вперед вышел среднего роста чернявый мужчина.
     - Стань сюда, в сторону! С тобой поговорим потом.
     Семашко  отошел,  куда  указали, а Юрась ткнул пальцем в грудь первого,
кто подвернулся под руку:
     - Как звать?
     - Левон  Халявицкий,  -  ответил  растрепанный, обросший густой щетиной
узник, по внешнему виду которого трудно было определить, сколько ему лет.
     - Выкуп будет?
     - Не будет! У меня ничего нет, - твердо произнес Левон.
     - Что ж ты, мерзавец, думаешь, что я отпущу тебя без выкупа?
     - Нет, я так не думаю.
     - На что же тогда надеешься?.. Не даешь выкупа - вступай в войско!
     - Не хочу в войско.
     - Так давай выкуп!
     - Мне  нечем  откупиться.  Имел бы деньги - отдал бы все до шеляга, чем
тут погибать!
     - Врешь,  пес!  Имеешь,  мне  доподлинно известно, что имеешь. Иначе не
сидел бы здесь. Мои люди знают, кого брать!