якого сомнения, признали в  нем  нашего  старого
приятеля Питу - добился за два экю, чтобы ему  оставили  матрац  с  носилок;
Бийо осторожно  занесли  на  госпитальный  двор  и  оставили  там  вместе  с
матрацем.
   Желая добиться хотя бы того  малого,  что  было  возможно  в  сложившихся
обстоятельствах, Питу приказал положить раненого как можно  ближе  к  двери,
чтобы перехватить на ходу первого же входящего или выходящего хирурга.
   Он испытывал огромное искушение прорваться внутрь и любой ценой  привести
оттуда доктора; но он не решался оставить раненого: он  опасался,  что  Бийо
невольно примут за мертвого и заберут матрац, а  фермера  сбросят  на  голую
землю, Питу провел во дворе уже около часу и за это время он  несколько  раз
окликал проходивших хирургов, но никто из них не обратил  на  его  крики  ни
малейшего  внимания;  вдруг  он  заметил   одетого   в   черное   господина,
осматривавшего при помощи двух санитаров одного за другим умиравших.
   По мере того как господин в черном приближался  к  Питу,  ему  все  более
становилось ясно, что он знает этого человека; вскоре  у  него  не  осталось
сомнений, и Питу решился отойти на несколько шагов от  раненого  и  поспешил
навстречу врачу, крича во все горло:
   - Эй! Сюда, господин Жильбер, сюда!
   Это и в самом деле был Жильбер; он поспешил на зов.
   - А-а, это ты, Питу? - спросил он.
   - Да я, же, я, господин Жильбер!
   - Ты не видел Бийо?
   - Вот он, сударь, -  отвечал  Питу,  показывая  на  неподвижно  лежавшего
фермера.
   - Он мертв? - спросил Жильбер.
   - Надеюсь, что нет, дорогой господин Жильбер. Но не буду от вас скрывать,
он недалек от смерти.
   Жильбер подошел к матрацу, и двое следовавших за  ним  санитара  осветили
лицо раненого.
   - В голову, в голову он ранен, - говорил тем временем Питу. -  В  голову,
господин Жильбер!.. Бедный господин Бийо! Голова у него рассечена до  самого
подбородка!
   Жильбер внимательно осмотрел рану.
   - Да, рана в самом  деле  серьезная!  -  пробормотал  он.  Обернувшись  к
санитарам, он прибавил:
   - Этому человеку нужна отдельная палата, это мой друг.
   Санитары посовещались.
   - Палаты отдельной нет, - сказали они, - но есть бельевая.
   - Превосходно! - одобрил Жильбер. - Давайте перенесем его в бельевую.
   Они бережно приподняли раненого, но, несмотря на  все  их  старания,  тот
застонал.
   - Ага! - вскричал  Жильбер.  -  Никогда  еще  ничей  радостный  вопль  не
доставлял мне такого удовольствия, как этот стон! Он жив, это - главное.
   Бийо был перенесен в бельевую и переложен на постель одного из санитаров;
Жильбер немедленно приступил к перевязке.
   Височная артерия была повреждена, по этой причине раненый  потерял  много
крови; однако потеря крови вызвала обморок, из-за обморока сердце  замедлило
сокращения, благодаря чему не произошло кровоизлияния в мозг.
   Природа немедленно этим воспользовалась:  образовался  тромб,  который  и
закупорил артерию.
   Жильбер с восхитительной ловкостью  сначала  перетянул  артерию  шелковым
шнурком, потом промыл ткани и прикрыл череп. Прохлада,  а  также,  возможно,
резкая боль при перевязке заставили Бийо приоткрыть глаза;  он  неразборчиво
пробормотал несколько бессвязных слов.
   - Имело место сотрясение мозга, - прошептал Жильбер.
   - Но ведь раз он не умер, вы его спасете,  правда,  господин  Жильбер?  -
умоляюще пробормотал Питу. Жильбер печально улыбнулся.
   - Постараюсь, - пообещал он, - но ты ведь сам только что в очередной  раз
убедился, дорогой мой Питу, что природа - гораздо более опытный, хирург, чем
все мы.
   Жильбер закончил перевязку. Он как можно короче состриг больному  волосы,
соединил  края  раны,  закрепил  их  диахилоновыми  скрепками   и   приказал
позаботиться о том, чтобы больного усадили в постели и чтобы он опирался  на
подушки Не головой, а спиной.
   Лишь после того, как он все закончил, он спросил у Питу, как тот прибыл в
Париж и каким образом оказался на Марсовом поле в нужную минуту.
   Все объяснялось просто: с тех пор,  как  исчезла  Катрин  и  уехал  Бийо,
мамаша Бийо, которую наши читатели знали как сильную натуру, вдруг  впала  в
состояние, близкое к помешательству, и оно беспрестанно ухудшалось. Она  еще
жила, но уже как-то механически, и с каждым днем очередная  пружина  в  этой
бедной человеческой машине либо ослабевала, либо лопалась; она говорила  все
меньше, потом совсем замолчала, а  скоро  и  вовсе  слегла;  доктор  Рейналь
объявил, что существует один-единственный  способ  вывести  мамашу  Бийо  из
этого состояния оцепенения: привезти ее дочь.
   Питу тотчас вызвался поехать в Париж или, точнее,  ни  слова  не  говоря,
отправился в путь.
   Благодаря   длинным   ногам   капитана   Национальной   гвардии   Арамона
восемнадцать миль, отделяющих родину Демутье от столицы, оказались для  него
неутомительной прогулкой.
   Питу пустился в путь в четыре часа утра, а к половине восьмого вечера уже
был в Париже.
   Анжу Питу словно самой судьбой было уготовано  являться  в  Париж  в  дни
великих событий.
   В первый раз он прибыл, чтобы  принять  участие  во  взятии  Бастилии;  в
другой раз - в федерации 1790 года; в третий раз он пришел в день  бойни  на
Марсовом поле.
   В столице было неспокойно; впрочем, к такому Парижу он уже привык.
   От первых же встреченных им парижан он узнал  о  том,  что  произошло  на
Марсовом поле.
   Байи и Лафайет приказали стрелять в народ;  народ  в  открытую  проклинал
Лафайета и Байи.
   Когда Питу видел их в последний раз, они были  всеми  обожаемыми  богами!
Теперь их сбрасывали с пьедесталов: он ничего не мог понять.
   Единственное, что он  уразумел:  на  Марсовом  поле  было  кровопролитие,
убийство, побоище из-за патриотической петиции, и  Жильбер  с  Бийо,  должно
быть, находились там.
   Хотя у Питу было за плечами восемнадцать миль, он прибавил шагу и  прибыл
на улицу Сен-Оноре, на квартиру Жильбера.
   Доктор вернулся, но Бийо он не видел.
   Судя по тому, что рассказал Анжу Питу лакей,  Марсово  поле  было  усеяно
убитыми и ранеными; Бийо мог быть как среди тех, так и среди других.
   Марсово поле усеяно убитыми и  ранеными!  Эта  новость  удивила  Питу  не
меньше, что сообщение о Байи и Лафайете, этих двух идолах народа, стрелявших
в народ.
   Марсово поле усеяно убитыми и ранеными! Питу  никак  не  мог  себе  этого
представить. Ведь он сам вместе с другими десятью тысячами помогал возводить
на Марсовом поле алтарь Отечества; в его памяти  Марсово  поле  было  залито
огнями, в его ушах еще звучали радостное пение,  зажигательная  фарандола!..
Усеяно убитыми и ранеными! И только потому, что народ хотел, как  в  прошлом
году, отпраздновать День взятия Бастилии и годовщину федерации!..
   Это было непостижимо!
   Как могло случиться, что всего за год то, что служило причиной радости  и
гордости, обратилось восстанием и бойней?
   Может, парижане за этот год обезумели?
   Как мы уже сказали, за  этот  год  благодаря  влиянию  Мирабо,  благодаря
созданию Клуба фельянов,  благодаря  поддержке  Байи  и  Лафайета,  наконец,
благодаря  реакции,  наступившей  после  возвращения  королевской  семьи  из
Варенна, двор сумел восстановить утерянную было власть; и эта власть  давала
о себе знать в трауре и в бойне.
   17 июля мстило за 5 - 6 октября.
   Как и говорил Жильбер, шансы монархии  и  народа  сравнялись;  оставалось
узнать, кто выиграет решающую партию.
   Мы уже видели, как, захваченный этими мыслями,  -  ни  одна  из  которых,
впрочем, не заставила его замедлить шаг, - наш приятель Анж Питу,  одетый  в
неизменную форму капитана Национальной гвардии Арамона,  пришел  на  Марсово
поле со стороны моста Людовика XV по  Гренельскйй  улице  как  раз  вовремя,
чтобы не дать сбросить Бийо в реку вместе с мертвецами.
   С другой стороны, читатели помнят, как Жильбер, будучи у короля,  получил
записку без подписи, написанную, однако, знакомым ему почерком Калиостро,  в
которой были такие слова!
   "Оставь же этих двух обреченных людей, которых еще называют  по  привычке
королем и королевой, и сейчас же отправляйся в госпиталь  Гро-Кайу;  там  ты
найдешь умирающего, менее безнадежного, чем они; возможно, тебе удастся  его
спасти; этих же двоих ты не спасешь, а вот  они  увлекут  тебя  за  собой  в
бездну!"
   Как только он узнал от  г-жи  Кампан,  что  королева,  оставившая  его  и
попросившая порождать ее возвращение, задерживается и отпускает его, Жильбер
сейчас же вышел из Тюильри и отправился тою же дорогой, что Питу; он  прошел
через Марсово поле, вошел  в  госпиталь  Гро-Кайу  и  в  сопровождении  двух
санитаров с  фонарями  стал  осматривать  кровать  за  кроватью,  матрац  за
матрацем, палаты, коридоры, вестибюли и даже  двор,  пока  чей-то  голос  не
позвал его к умирающему.
   Как мы уже знаем, этот голос принадлежал Питу, а умирающим оказался Бийо.
   Мы рассказали о том, в каком состоянии Жильбер  нашел  славного  фермера;
положение Бийо было критическим, и смерть,  несомненно,  одержала  бы  верх,
если бы раненый имел дело с менее опытным врачом, нежели доктор Жильбер.

Глава 25

КАТРИН

   Доктор  Рейналь  считал  своим  долгом  предупредить   двух   человек   о
безнадежном состоянии г-жи Бийо; один из них, как видят  читатели,  лежал  в
постели в состоянии,  близком  к  смерти:  это  был  муж;  итак,  дочь  была
единственным человеком, кто мог бы приехать посидеть у постели  умирающей  в
последние ее минуты.
   Необходимо было дать знать Катрин, в каком положении находилась ее  мать,
да и отец тоже, но где искать Катрин?
   Было лишь одно возможное средство: обратиться к графу де Шарни.
   Питу был так ласково, так доброжелательно принят  графиней  в  тот  день,
когда по просьбе Жильбера он привез к ней ее  сына,  что  он  без  малейшего
колебания вызвался зайти к ней на улицу Кок-Эрон  за  адресом  Катрин,  хотя
время уже было позднее.
   Часы на башне Военной школы пробили половину двенадцатого, когда, окончив
перевязку, Жильбер и Питу вышли от Бийо.
   Жильбер поручил раненого заботам санитаров: он сделал все, что было в его
силах; теперь оставалось положиться на природу.
   Доктор обещал зайти на следующий день.
   Питу и Жильбер сели в  карету  доктора,  ожидавшую  у  дверей  госпиталя;
доктор приказал ехать на улицу Кок-Эрон.
   Во всем квартале не было ни огонька.
   Питу звонил в дверь уже около четверти часа и собрался  было  взяться  за
молоток, как вдруг услышал скрип, но не входной двери, а  двери,  ведшей  из
каморки привратника; хриплый недовольный голос нетерпеливо спросил:
   - Кто там?
   - Я, - отвечал Питу.
   - Кто вы?
   - А-а, верно... Анж Питу, капитан Национальной гвардии... Анж Питу?..  Не
знаю такого!
   - Капитан Национальной гвардии!
   - Капитан... - повторил привратник, - капитан...
   - Капитан! - еще раз проговорил Питу, напирая на  свое  звание,  которое,
как он знал, звучало довольно внушительно.
   И действительно,  в  те  времена  Национальная  гвардия  пользовалась  не
меньшей славой, чем армия, и привратник подумал, что имеет дело с  одним  из
адъютантов Лафайета.
   Вот почему он несколько смягчился, но, по-прежнему не отпирая,  а  только
подойдя поближе, спросил:
   - Так что вам угодно, господин капитан?
   - Я хочу поговорить с графом де Шарни.
   - Его здесь нет.
   - Тогда - с графиней.
   - Ее тоже нет.
   - Где же они?
   - Нынче утром уехали.
   - Куда?
   - В свое поместье Бурсон.
   - Ах, дьявол! - словно говоря сам с  собою,  воскликнул  Питу.  -  Должно
быть, я встретил их в  Даммартене;  верно,  это  они  проехали  в  почтовой,
карете... Если б я знал!..
   Однако Питу знать это было не дано, и он упустил графа с графиней.
   - Друг мой! - вмешался в разговор доктор. - Не могли бы вы  в  отсутствие
своих хозяев ответить нам на один вопрос?
   - Ах, простите, сударь, - спохватился привратник, привыкший иметь дело  с
аристократами и по голосу признавший в говорившем барина, -  так  вежливо  и
ласково тот к нему обращался.
   Отворив дверь, старик вышел в исподнем и с бумажным колпаком в  руке  "за
приказаниями", как принято говорить на языке лакеев;  он  подошел  к  дверке
кареты.
   - О чем угодно узнать господину? - спросил привратник.
   - Знаете ли вы, друг мой, девушку, о которой заботятся их сиятельства?
   - Мадмуазель Катрин?
   - Совершенно верно! - подтвердил Жильбер.
   - Да, сударь... Их сиятельства дважды навещали ее  и  частенько  посылали
меня к ней справиться, не  нужно  ли  ей  чего.  Бедная  девушка!  Хотя  мне
показалось, что ни она, ни ее мальчишечка-сиротинка  не  очень  богаты,  она
всегда отвечает, что ей ничего не нужно.
   При слове "сиротинка" Питу не сдержался и горестно вздохнул.
   - Дело в том, друг мой, что отец  бедняжки  Катрин  был  нынче  ранен  на
Марсовом поле, - продолжал Жильбер, - а ее мать,  госпожа  Бийо,  умирает  в
Виллер-Котре: нам необходимо сообщить ей эти печальные новости. Не дадите ли
вы нам ее адрес?
   - Ах, бедная девочка! Помоги ей. Боже! Она  ведь  и  так  несчастна!  Она
проживает в Виль-д'Аврее, сударь, на главной улице...  Номера  дома  назвать
вам не могу, дом стоит напротив фонтана.
   - Этого вполне достаточно. - заметил Питу, - я ее найду.
   - Благодарю вас, друг мой, - молвил Жильбер, вложив  привратнику  в  руку
экю в шесть ливров.
   - Напрасно вы это, сударь, - заметил  старик,  -  христиане  должны  друг
другу помогать.
   Поклонившись доктору, он ушел в свою каморку.
   - Ну что? - спросил Жильбер.
   - Я отправляюсь в Виль-д'Аврей, - отвечал Питу. Питу всегда был  скор  на
ногу.
   - А дорогу ты знаешь? - продолжал доктор.
   - Кет, но вы мне ее укажете.
   - У тебя золотое сердце и стальные икры! - рассмеялся Жильбер. - Но  тебе
необходимо отдохнуть. Ты пойдешь завтра утром.
   - А если дело не терпит отлагательств?
   - Спешки нет ни там,  ни  здесь,  -  заметил  доктор,  -  состояние  Бийо
серьезно, но если не случится  ничего  непредвиденного,  он  будет  жить.  А
мамаша Бийо еще протянет дней десять-двенадцать.
   - Ах, господин доктор, как ее уложили третьего дня, так она больше  и  не
говорила, не шевелилась: только в глазах еще теплится жизнь.
   - Ничего, Питу, я знаю, что говорю: ручаюсь, что недели полторы  она  еще
продержится.
   - Еще бы, господин Жильбер! Вам лучше знать.
   - Пусть бедняжка Катрин лишнюю ночь поспит спокойно; для несчастных целая
ночь - это немало, Питу! Питу согласился с этим последним доводом.
   - Куда же мы отправимся, господин Жильбер? - спросил он.
   - Ко мне, черт возьми! Тебя ждет твоя комната.
   - Знаете, мне будет приятно туда вернуться! - улыбнулся Питу.
   - А завтра, - продолжал Жильбер, - в шесть часов утра  лошади  уже  будут
запряжены.
   - Зачем запрягать лошадей? - удивился Питу,  считавший  лошадь  предметом
роскоши.
   - Чтобы отвезти тебя в Виль-д'Аврей.
   - А что, до Виль-д'Аврея отсюда - пятьдесят миль?
   - Нет, всего две-три, - отвечал Жильбер; перед глазами  у  него,  подобно
вспышке, промелькнули его юные годы, прогулки с его учителем Руссо  в  лесах
Лувенсьена, Медона и Виль-д'Аврея. . - Три мили?  Сущие  пустяки!  Да  я  их
пройду и не замечу за какой-нибудь час, господин Жильбер.
   - А как же Катрин? - спросил Жильбер. - Она, по-твоему, тоже пройдет и не
заметит? Три мили из Виль-д'Аврея в Париж, а потом еще восемнадцать миль  из
Парижа В Виллер-Котре?
   - Да, вы правы! - кивнул Питу. - Прошу прощения, господин Жильбер.  Какой
я дурак!.. А как, кстати, поживает Себастьен?
   - Превосходно! Ты его завтра увидишь.
   - Он по-прежнему у аббата Верардье?
   - Да.
   - Тем лучше! Мне будет очень приятно с ним повидаться.
   - Ему тоже, Питу, потому что он, как и я, любит тебя от всего сердца.
   В это время доктор и Анж Питу остановились перед дверью Жильбера на улице
Сент-Оноре.
   Питу спал так же, как ходил, как ел, как дрался, то есть  от  всей  души.
Впрочем, по деревенской привычке вставать засветло в пять часов он  уже  был
на ногах.
   В шесть карета была готова.
   В семь он уже барабанил в дверь Катрин.
   Он условился с доктором Жильбером, что в восемь часов  они  встретятся  у
постели Бийо.
   Катрин пошла отворять и при виде Питу вскрикнула:
   - Ах! Моя матушка умерла!
   Она сильно побледнела и привалилась к стене.
   - Нет, - возразил Питу, - но если вы  хотите  застать  ее  в  живых,  вам
следует поторопиться, мадмуазель Катрин.
   Отменявшись с Катрин немногими словами, в которых заключалось  так  много
смысла, Питу без околичностей сообщил Катрин о печальном происшествии.
   - Случилось еще одно несчастье, - продолжал он.
   - Какое?  -  отрывисто  и  равнодушно  спросила  Катрин,  будто  исчерпав
душевные силы и потому не страшась новых испытаний.
   - Господин Бийо был вчера серьезно ранен на Марсовом поле.
   - Ах! - вскрикнула Катрин.
   Очевидно, девушка приняла это  известие  не  так  близко  к  сердцу,  как
первое.
   - Вот я и подумал, - продолжал Питу, - впрочем, и доктор Жильбер со  мной
согласился:   "Мадмуазель   Катрин   сможет   навестить   господина    Бийо,
доставленного в госпиталь Гро-Кайу,  а  оттуда  отправится  на  дилижансе  в
Виллер-Котре".
   - А вы, господин Питу? - поинтересовалась Катрин.
   - Я подумал, что, раз вы поедете туда облегчить госпоже Бийо страдания  в
последние ее дни,  я  останусь  здесь  и  попытаюсь  помочь  господину  Бийо
вернуться к жизни... Я, понимаете, останусь с тем,  кто  одинок,  мадмуазель
Кэтрин.
   Питу проговорил это как  всегда  простодушно,  не  думая  о  том,  что  в
нескольких словах он выразил всю свою сущность.
   Катрин протянула ему руку.
   - Вы - славный, Питу! - молвила она. - Ступайте поцелуйте  моего  бедного
мальчика, моего Изидора.
   Она пошла вперед, так  как  только  что  описанная  нами  короткая  сцена
произошла в дверях. Бедняжка Катрин была хороша,  как  никогда,  в  траурном
наряде, что заставило Питу еще раз тяжело вздохнуть.
   Катрин пригласила молодого человека в небольшую выходившую в сад спальню:
из этой спальни, не считая кухни и туалетной комнаты, и состояло все  жилище
Катрин; там стояли кровать и колыбель.
   Кровать матери и колыбель сына.
   Мальчик спал.
   Катрин отодвинула газовую занавеску и отошла в сторону, давая возможность
Питу разглядеть ребенка.
   - Ой, да он - просто ангелочек! - прошептал Питу, сложив руки, словно для
молитвы.
   Он опустился на колени, будто  перед  ним  в  самом  деле  был  ангел,  и
поцеловал малышу ручку.
   Питу скоро был вознагражден за свой поступок: он почувствовал, как волосы
Катрин заструились по его лицу, а ее губы коснулись его лба.
   Мать возвращала поцелуй, которым он одарил ее сына.
   - Спасибо, дружочек Питу! -  молвила  она.  -  С  тех  пор,  как  бедного
мальчика в последний раз поцеловал его  отец,  никто,  кроме  меня,  его  не
ласкал.
   - О мадмуазель Катрин! - прошептал Питу,  ослепленный  и  потрясенный  до
глубины души ее поцелуем.
   Впрочем, это был чистый поцелуй признательной матери, и только.

Глава 26

ДОЧЬ И ОТЕЦ

   Десять минут спустя Катрин, Питу и маленький Изидор уже ехали  в  экипаже
доктора Жильбера в Париж.
   Карета остановилась у госпиталя Гро-Кайу.
   Катрин вышла, подхватила сынишку на руки и последовала за Питу.
   Подойдя к двери бельевой, она остановилась.
   - Вы сказали, что у постели отца нас будет ждать доктор Жильбер,  не  так
ли?
   - Да...
   Питу приотворил дверь.
   - Он уже там, - сообщил молодой человек.
   - Посмотрите, могу ли я зайти и не причиню ли  я  отцу  слишком  сильного
беспокойства.
   Питу вошел в комнату, справился у  доктора  и  почти  тотчас  вернулся  к
Катрин.
   - Он получил такой сильный удар, что пока никого не узнает,  как  считает
доктор Жильбер.
   Катрин пошла было к больному с Изидором на руках.
   - Дайте мне мальчика, мадмуазель Катрин, - предложил Питу.
   Катрин замерла в нерешительности.
   - Дать его мне, -