е изменила свою форму. Со
стороны рабочего класса она продолжает вестись:
   наше законодательство, гарантирующее рабочее дело, обеспечивающее
определенные права за профессиональными союзами, заставляющее платить
частного предпринимателя страховые взносы, лишающее эти
предпринимательские круги избирательных прав в политические органы власти
и т. д.,-- это есть новая форма классовой борьбы. Система налогового
обложения, при которой соответствующим образом облагаются доходы и прибыли
капиталистических предприятий, это налоговое обложение буржуазии такое,
какого нет ни в одной стране,-- это точно так же новая форма классовой
борьбы. Конкуренция со стороны государственной промышленности,
государственной торговли, кооперации -- это есть опять-таки новая форма
классовой борьбы. Когда наше государство дает особые льготы и преимущества
кооперативным предприятиям, когда это государство особо финансирует, т. е.
поддерживает денежными средствами, кооперативные организации, когда оно в
законодательном порядке обеспечивает за ними большие права,-- все это есть
новая форма классовой борьбы. Если в процессе конкуренции на рынке
государственная промышленность, торговля, кооперация вытесняют постепенно
частного предпринимателя -- это есть победа в классовой борьбе, но победа
не в механическом столкновении сил, не при помощи вооруженной схватки, а
совершенно в новой оболочке, которой не было раньше, которая при
капиталистическом режиме была совершенно немыслимой для рабочего класса и
крестьянства.
   Точно так же меняется форма классовой борьбы и в деревне. Правда, то
тут, то там классовая борьба в деревне вспыхивает в прежних своих
проявлениях, причем это обострение вызывается обычно кулацкими элементами.
Когда, например, кулаки или наживающиеся за чужой счет и пролезшие в
органы Советской власти люди начинают стрелять по селькорам, это есть
проявление классовой борьбы в самой острой форме. Однако такие случаи
бывают обычно там, где еще советский местный аппарат является слабым. По
мере улучшения этого аппарата, по мере укрепления всех низовых ячеек
Советской власти, по мере улучшения и усиления местных деревенских
партийных и комсомольских организаций такого рода явления будут, как это
совершенно очевидно, становиться все более редкими и в конце концов
бесследно исчезнут. Еще всего несколько лет тому назад главной формой
классовой борьбы внутри деревни был непосредственный административный
нажим на деревенскую верхушку: вначале постоянные конфискации и реквизиции
у более зажиточного крестьянства и передача этого конфискованного добра в
пользу бедноты (время комбедов); затем, по сути дела, система постоянных и
произвольных нажимов, которые чрезвычайно затрудняли, а иногда и делали
совершенно невозможным хозяйственное продвижение вперед и соответствующую
деятельность зажиточных слоев деревни, в первую очередь деревенской
буржуазии. В то время как в городе уже с самого начала новой экономической
политики мы разрешали хозяйственную деятельность частным торговцам и
предпринимателям, в деревне, по сути дела, для деревенской буржуазии
ставились такого рода рогатки, которые эту деятельность сильно
ограничивали или делали ее почти невозможной. Теперь (лето 1925 г.) мы
приходим к тому, чтобы отменить на практике такого рода систему, и даем
большую свободу движения буржуазным элементам деревни. Но это вовсе не
означает, что мы перестаем, вести классовую борьбу против деревенской
буржуазии. Это вовсе не означает, что мы отказываемся поддерживать
бедняков и середняков против эксплуататорских слоев. Мы лишь меняем форму
нашей классовой борьбы против мелких деревенских капиталистиков. Мы
переходим к новой, более целесообразной в настоящих условиях форме этой
классовой борьбы.
   В городе мы вовсе не запечатываем лавки частного торговца, мы допускаем
его "работу". В результате мы получаем от этого большее оживление
товарооборота во всей стране. А этот торговец является покупателем и у
нашей государственной промышленности, и у нашей оптовой государственной
торговли; он, с другой стороны, продает -- поскольку наша собственная
государственная и кооперативная товаропроводящая сеть является очень
слабой -- наши товары в различные уголки нашей страны. При этом, конечно,
он наживается и получает в свои руки торговую прибыль или часть этой
торговой прибыли. И тем не менее, независимо от своей воли, он
способствует, благодаря общему оживлению товарооборота, и росту нашей
государственной промышленности, и росту нашей государственной торговли,
более быстрому оборачиванию общего капитала страны, и в том числе капитала
нашей государственной промышленности и нашей государственной торговли.
Быстрее поэтому вертится и машина самого производства, быстрее идет
процесс накопления, и поэтому скорее увеличивается мощность нашей
государственной промышленности--этой основной базы, основного фундамента
социалистического общества. С другой стороны, путем налогового обложения
буржуазных слоев мы точно так же получаем добавочные средства, идущие в
нашу государственную казну. Вот этот прирост материальных ценностей,
который получается, с одной стороны, от ускорения роста наших собственных
предприятий в связи с оживлением общего товарооборота, а с другой -- от
налоговых поступлений, мы направляем на помощь разного рода начинаниям,
которые служат делу трудящихся классов, делу социализма. Такого рода
политика есть точно так же классовая политика с нашей стороны. Эта
классовая политика имеет своей целью поддержку трудящихся против остатков
эксплуататорского мира. Но форма этой политики, форма этой классовой
борьбы, как мы видим, совершенно иная, чем в том случае, если бы мы
просто-напросто запечатывали бы лавки частного торговца. Благодаря этой
новой форме классовой борьбы, мы не только не проигрываем, а наоборот, мы
в громадной степени выигрываем, потому что мы в гораздо большей степени
усиливаемся, и притом усиливаемся на почве всеобщего роста благосостояния.
   Правда, мы не сразу могли повести такого рода политику. Когда у нас на
руках были фабрики и заводы, которые не работали; когда у нас выпускалась
масса денег, представлявших из себя бумажки, не имевшие почти никакой
ценности на рынке; когда у нас вместо банков были одни здания этих банков;
когда железные дороги не ходили; когда для работы крупных предприятий не
было самых необходимейших условий (не было сырья, топлива, не было даже
хлеба для голодных рабочих), то тогда давать свободу частной хозяйственной
деятельности и полную свободу торговле для частных лавочников и частных
мелких капиталистов было бы в высшей степени опасно. Нам нечем было бы с
ними конкурировать. У нас не было тогда в руках достаточно сильного и
мощного орудия борьбы. В условиях разрухи мелкому капиталистику было
гораздо легче обернуться со своим небольшим капиталом; он отличался
гораздо большей ловкостью и пронырливостью, чем наши казенные учреждения,
внутри которых была пустота. И если бы в то время мы дали полную
хозяйственную свободу всем этим элементам, не обеспечивши самих себя, т.
е. не имея крепких позиций в хозяйственной борьбе, тогда была бы
величайшая и чрезвычайно грозная опасность, что тысячи этих мелких
капиталистиков захлестнут нас и побьют нас в конкурентной хозяйственной
борьбе. И поэтому нам приходилось действовать с известной осторожностью,
обеспечивая за собой солидные позиции на поле экономической хозяйственной
битвы, т. е. на поле классовых боев и классовой борьбы в ее новой форме.
Такой позицией является в наших руках крупная промышленность, транспорт,
банковая система (кредит), а также государственный бюджет и
государственные финансы.
   По мере нашего роста и по мере укрепления этих, как их называют,
"экономических командных высот" мы могли все более решительно разжимать
наш зажим по отношению к частному предпринимателю -- мелкому и среднему.
Нам теперь, например, уже совершенно нечего бояться этой свободы торговли,
потому что на почве свободы торговли, на фундаменте этой свободы торговли,
используя сами эту свободу торговли, мы уже в состоянии, укрепив свои
командные высоты, вести победоносную хозяйственную борьбу.
   Теперь мы можем перенести такого рода политику и на нашу деревню,
добившись того, чтобы наши деревенские работники не практиковали системы
простого административного "зажима" и "прижима" по отношению к более
зажиточным слоям деревни. И опять-таки, значит ли это, что мы хотим здесь
отказаться от классовой борьбы с этой сельскохозяйственной буржуазией?
Ничуть не бывало. Точно так же, как мы не отказываемся от классовой борьбы
с городской буржуазией (нэпманами), когда мы разрешаем ей заниматься своим
"делом", так и соответствующая политика в деревне отнюдь не означает
отказа от борьбы. Мы изменяем лишь форму ее. Против лавок деревенских
торговцев мы должны выставлять не органы прямого принуждения и насилия, а
наши хорошие кооперативные лавки. Против деревенского ростовщика, который
дает взаймы деньги за безбожный процент или который сдает внаем свою
лошадь безлошадному крестьянину на кабальных условиях, мы должны выдвинуть
в первую голову батарею наших кредитных товариществ, хорошую организацию
дешевого кооперативного кредита и помощи со стороны государственной
власти. Наши товары должны быть лучше и дешевле, чем товары частного
торговца, наши кредитные ссуды должны быть больше и гораздо дешевле, чем
ссуды, которые дает ростовщик, кооперация должна торговать лучше и быть
более приспособленной к местному деревенскому спросу, чем частная
торговля. Вот эти орудия должны мы выставить на передовые позиции нашей
борьбы с эксплуататорскими элементами деревни.
   Можно, однако, спросить себя: правильно ли переносить такую политику,
которая пригодна для города, на деревню? Ведь есть одна важная для данного
вопроса и крайне существенная разница между условиями хозяйственной борьбы
в городе и условиями этой хозяйственной борьбы в деревне. В городе у нас
уже есть более или менее хорошо организованные и хорошо работающие
"командные высоты"; это ведь наша тяжелая артиллерия в борьбе с городскими
нэпманами. Но где такого рода "командные высоты" в деревне? Что мы можем
выставить в деревне против ее зажиточной верхушки? Где те экономические
кулаки, которыми мы могли бы на почве хозяйственной борьбы барабанить по
спине деревенского кулака? Не будет ли здесь такого положения вещей, что
кулацкие элементы окажутся неизмеримо сильнее экономически, чем масса
остального крестьянства, и тем самым не будут ли они в состоянии
перехлестнуть через нас и очутиться, таким образом, заправилами и
хозяевами всей деревенской жизни в целом?
   На этот, совершенно законный, вопрос мы должны дать такого рода ответ:
командной высотой по отношению к деревенской буржуазии является
пролетарский город. Нельзя себе представлять дело таким образом, что
деревня развивается совершенно самостоятельно и независимо от города. Мы
уже говорили, что с ростом производительных сил в стране влияние города
будет все более и более решающим по отношению к развитию нашего сельского
хозяйства. А сердцевина этого города, его пролетарская промышленность, его
банковая система, его законодательство и т. д.
   и т. п., все это обернуто "лицом к деревне", т. е. все это служит
могущественнейшей опорой середняцким и бедняцким элементам деревни, опорой
против ее кулацких слоев.
   Промежуточным звеном между пролетарским городом и трудящейся деревней
является кооперация, которая как раз и стоит на стыке между этим городом и
деревней, воплощая собой в первую очередь ту экономическую смычку между
рабочим классом и крестьянством, укрепить которую является основной
задачей рабочего класса и нашей партии. Рост этой кооперации, в недрах
которой пролетарское государство поддерживает и финансирует бедняков и
середняков против кулаков и мелких сельскохозяйственных капиталистиков,
означает, как мы видели, непрерывный и систематический рост ячеек будущего
социалистического общества. Шаг за шагом государственная промышленность и
государственная торговля, смыкаясь с деревенской кооперацией, которая, в
свою очередь, перекидывается с торговли на самое производство, будет
вытеснять частный капитал: промышленный, торговый и ростовщический. В
общую государственно-кооперативную организацию будут вовлекаться и
всасываться крестьянские хозяйства точно так же, как через различные формы
кооперативных организаций (в первую очередь промысловую кооперацию) будут
сюда вовлекаться и всасываться мелкие ремесленники и кустари.
   Постепенно, с вытеснением частных предпринимателей всевозможного типа и
их частных хозяйств и по мере роста организованности и стройности
хозяйства государственно-кооперативного, мы будем все более и более
приближаться к социализму, т. е. к плановому хозяйству, где все
принадлежит всем трудящимся и где все производство направлено на
удовлетворение потребностей этих трудящихся.
   Частичное развитие капиталистических отношений в деревне, которое будет
происходить в ближайшие годы, необходимо должно будет, однако, вызывать и
другие формы классовой борьбы, помимо борьбы чисто хозяйственной, т. е.
помимо борьбы различных хозяйственных форм друг с другом. Например,
батраки, которые нанимаются у сельскохозяйственной буржуазии, могут совсем
не иметь своего хозяйства, борьба у них идет не такая, какая идет,
например, между середняком и кулаком или же между бедняцким хозяйством и
хозяйством кулацким. Борьба между кулаком и батраком идет по линии
вопросов, касающихся условий наемного труда (величина рабочего дня,
заработная плата, формы оплаты труда, общие условия работы и т. д. и т.
п.). Но и здесь линия классовой борьбы со стороны батраков, являющихся
частью рабочего класса, стоящего в настоящее время у власти, имеет все же
другие формы, чем те формы классовой борьбы, которые были свойственны
капиталистическому режиму. Это вытекает из того обстоятельства, что
батрачество, которое в кулацком хозяйстве находится, так сказать, под
своим хозяином, в то же время, как часть господствующего класса, стоит над
ним, хотя бы отдельные батраки этого и не сознавали. В чем находит себе
выражение этот факт? В том, что все законодательство нашей страны
направлено своим острием против эксплуататоров и каждым своим параграфом
защищает интересы рабочих; в том, что профессиональные союзы рабочего
класса и профессиональные союзы батраков пользуются законом признанными
правами, каких они не имеют ни в одной капиталистической стране; в том,
что суды нашей страны карают предпринимателей за нарушение этих законов, и
т. д. и т. п. Поэтому классовая борьба со стороны батрачества в конечном
счете направлена вовсе не на то, чтобы разгромить хозяйство кулаков и
разделить его между собой. Мы теперь уже не можем повторять вечно одну и
ту же сказку про белого бычка. Батрачество ведет свою классовую борьбу в
других формах, вынуждая через свои профессиональные организации и через
свою государственную власть, власть Советов, соответствующие условия
труда, и прибегает к судам своего класса, если необходимо обуздывать
сельскохозяйственных предпринимателей. Точно так же батрачество помогает,
будучи частью всего рабочего класса, организации не только наемных рабочих
в сельском хозяйстве, но и оказывает всемерную помощь делу организации
крестьянской бедноты и середняков, являясь, таким образом, живой
соединительной тканью между городскими индустриальными рабочими и широкими
слоями трудящегося крестьянства. Это не значит, что у нас не может быть
никаких старых форм борьбы. К стачке, например, батракам не раз придется
прибегать в их борьбе с кулачеством. Но и в случае таких столкновений дело
идет по-иному, так как за батраков стоят все органы власти, оказывающие
давление на частного хозяина.
 
 
   X. НА КОГО НАМ НУЖНО СТАВИТЬ СВОЮ СТАВКУ?
 
 
   Нам нужно разобрать те вопросы, которые мы только что выяснили, и
несколько с другой стороны. Дело в том, что некоторые товарищи, не понимая
сути вопроса, недоумевают по поводу принятого нашей партией политического
курса по отношению к деревне. У некоторых, например, появляются такого
рода рассуждения.
   Во время гражданской войны мы-де опирались на союз городского рабочего
класса и деревенских полупролетариев, батраков, полубатраков, мелких
крестьян, деревенской бедноты вообще. Эта линия нашей политики выражала
"истинно-пролетарскую" линию, "левый", настоящий, чисто "пролетарский"
курс.
   Через некоторое время мы переместили центр тяжести нашей политики в
деревню.
   Раньше мы ставили ставку на деревенскую бедноту и опирались в деревне
на такие организации, как комитеты бедноты; потом мы провозгласили лозунг
"поддержки середняка", крестьянин-середняк стал выпячиваться, как
"центральная фигура нашего сельского хозяйства"; таким образом, мы, быть
может незаметно сами для себя, от ставки на бедноту перешли к ставке на
середняка, т. е. повернули курс направо, в сторону от "чисто пролетарской"
линии; прошло еще несколько времени, и мы теперь заговорили о большей
хозяйственной свободе для зажиточного крестьянина и даже для кулака;
другими словами, мы теперь повернули еще более "право" и, по-видимому,
ставим свою ставку именно на этого зажиточного, поскольку "провалилась"
наша ставка сперва на бедноту, а потом на середняка. Не есть ли это новый
поворот нашей политики вправо? Не обозначает ли все это, вместе взятое,
неуклонного и систематического отступления от пролетарской политики и все
большего превращения политики нашей партии в политику постоянных и все
дальше идущих уступок, сперва середняку, а потом более чем среднему
буржуа? Не есть ли это, другими словами, ясно очерченная линия вырождения
нашей партийной политики? Не есть ли это сдача наших позиций и капитуляция
перед растущими капиталистическими отношениями в нашей стране?
   Такого рода мысли и такого рода возможные возражения необходимо самым
внимательным образом разобрать. Оставлять их без ответа никоим образом
нельзя; тут нужно договориться совершенно начистоту, потому что без
понимания сути нашей политики (а такое понимание невозможно, если нет
ответа на только что поставленные вопросы), без этого понимания нашей
политики, конечно, немыслимо вести сколько-нибудь хорошо дело руководства
такой огромной страной, как наша, со столькими внутренними противоречиями
и с такими сложными задачами, какие стоят на нашем пути.
   Для того чтобы ответить на поставленные вопросы и возражения,
целесообразно будет, прежде всего, поставить вообще вопрос о так
называемой новой экономической политике. Когда мы переходили от системы
военного коммунизма к новой экономической политике, то некоторым казалось,
будто эта новая экономическая политика означает на деле капитуляцию перед
буржуазией. Все враги коммунистической партии и диктатуры пролетариата,
"свои" и заграничные, неустанно говорили и писали о крахе коммунизма в
России, о том, что русские большевики, проделав неудачный опыт
осуществления настоящего социализма, быстро разочаровались в этом опыте,
ибо он показал полную неосуществимость социалистического строя, и, призвав
на помощь ту же самую буржуазию, которую они хотели уничтожить, тем самым
расписались в полном своем бессилии. В начале новой экономической политики
заговорщики иностранные и русские, эмигрантская (белая)
   печать неустанно твердили, что в России сделан огромный шаг по пути к
восстановлению старого порядка, что за этим шагом неизбежно будут делаться
и остальные шаги по пути назад к капитализму: будут-де возвращаться
фабрики и заводы, прежние владельцы будут призваны в качестве варягов,
спасающих Русь и наводящих в ней порядок, исчезнут все и всяческие
"национализации" и "монополизации" и вновь водворится с помощью самих
"образумившихся" большевиков старый капиталистический строй, который тем
самым еще и еще раз докажет свою громаднейшую жизнеспособность и все свои
преимущества перед всеми и всяческими социализмами и коммунизмами.
Говорилось такж