лазами  убедиться,  что  школы  закрыты,  а газеты
исчезли. Он с интересом отметил, что службы в церквях все еще  продолжаются,
хотя   все   прочие  собрания  белых  людей  в  сколько-нибудь  значительном
количестве запрещены.
     Но больше всего его потрясли мертвые, ничего не выражающие лица людей и
молчаливые  дети.  Он  решил,  что  с  этих  пор  будет  ночевать  только  в
пристанищах бродяг, за пределами городов.
     В  одном  из  пристанищ Томас встретил старого приятеля. Фрэнк Рузвельт
Митсуи  был  настоящий  американец,  гораздо  даже  больше  американец,  чем
английский  аристократ  Джордж  Вашингтон.  Его  дед привез жену, наполовину
китаянку, наполовину полинезийку, из  Гонолулу  в  Лос-Анджелес,  где  завел
питомник  и  растил  там  цветы, кустарники и желтокожих детишек, которые не
говорили ни по-китайски, ни по-полинезийски и ничуть об  этом  не  горевали.
Отец  Фрэнка  встретился  с  его матерью Телмой Вонг -- белой, но с примесью
китайской крови, -- в Интернациональном клубе Университета Южной Калифорнии.
Он увез ее в  Импириэл-Вэлли  и  купил  ей  уютное  ранчо.  Джефф  Томас  на
протяжении  трех  сезонов  нанимался  к Фрэнку Митсуи убирать салат и дыни и
знал его как хорошего хозяина. Он почти подружился со своим работодателем  -
уж  очень  ему  нравилась  орава  смуглых ребятишек, которые для Фрэнка были
важнее любого урожая. Тем не менее, увидев в пристанище плоское желтое лицо,
Томас весь ощетинился и даже не сразу узнал старого приятеля.
     Оба чувствовали себя неловко. Хотя  Томас  прекрасно  знал  Фрэнка,  он
сначала  не мог заставить себя довериться человеку восточного происхождения.
Только глаза Фрэнка в конце концов его убедили: в них он  прочел  страдание,
еще  более  жестокое,  чем  в  глазах  белых людей, -- страдание, которое не
покинуло их и тогда, когда Фрэнк, улыбнувшись, пожал ему руку.
     -- Вот не ожидал, Фрэнк, -- брякнул Джефф, не подумав. -- Оказывается и
ты здесь? Я думал, уж тебе-то поладить с новым режимом будет легко.
     Фрэнк Митсуи грустно посмотрел  на  него  и,  казалось,  не  знал,  что
ответить.
     -- Что ты несешь, Джефф? -- вмешался кто-то из бродяг. - Не знаешь, что
ли, что они делают с такими вроде Фрэнка?
     -- Нет, не знаю.
     -- Так  вот,  слушай.  Ты скрываешься. Если тебя сцапают, -- попадешь в
лагерь. Фрэнк тоже скрывается. Но, если  сцапают  его,  ему  крышка  --  без
всяких разговоров. Пристрелят на месте.
     -- Да? А что ты сделал, Фрэнк? Митсуи печально покачал головой.
     -- Ничего  он не сделал, -- продолжал бродяга. -- Американоазиаты ихней
империи не нужны. Они таких ликвидируют.
     Все оказалось очень просто. Жившие на тихоокеанском  побережье  японцы,
китайцы  и  им  подобные не подходили под схему, в которой было место только
для господ и рабов. Особенно это относилось  к  людям  смешанной  расы.  Они
угрожали  стабильности  системы.  следуя  своей холодной логике, завоеватели
вылавливали их и уничтожали.
     -- Когда я добрался до дома, -- рассказывал Фрэнк Томасу, --  все  были
мертвы. Все. Моя маленькая Шерли, малыш, Джимми, крошка -- и Алиса тоже.
     Он  закрыл  лицо руками. Алиса была его жена. Томас помнил эту смуглую,
крепкую женщину  в  комбинезоне  и  соломенной  шляпе,  которая  очень  мало
говорила, но много улыбалась.
     -- Сначала  я  хотел  покончить  с  собой, -- продолжал Митсуи, немного
успокоившись. -- Потом передумал. Два дня прятался в канаве,  потом  ушел  в
горы.  Там  какие-то белые чуть не убили меня, прежде чем я убедил их, что я
на их стороне.
     Томас мог представить себе, как это было и не знал, что сказать. Фрэнку
не повезло вдвойне, надеяться ему не на что.
     -- А что ты думаешь делать теперь, Фрэнк?
     Томас увидел, как лицо его осветила вновь обретенная воля к жизни.
     -- Потому-то я и не позволил себе умереть! По десять за каждого, --  он
один  за другим загнул четыре пальца. -- По десять за каждого из ребятишек и
двадцать за Алису. Потом, еще может быть, десять за  себя,  а  там  можно  и
умирать.
     -- Хм( Ну и как, получается?
     -- Пока тринадцать. Дело идет медленно -- приходится действовать только
наверняка, чтобы меня не убили раньше, чем я с ними не рассчитаюсь.
     Томас  долго  размышлял,  как  воспользоваться  тем,  что он узнал, для
достижения собственных целей. Такая непоколебимая решимость могла  оказаться
полезной,  если  направить  ее  в  нужную сторону. Но только несколько часов
спустя он снова подошел к Митсуи и тихо сказал:
     -- А не хотел бы ты увеличить свою норму? Не по десять, а по тысячи  за
каждого -- и две тысячи за Алису.

Глава 3

     Охранная  сигнализация  у  входа  в  Цитадель  предупредила  Ардмора  о
появлении там постороннего задолго  до  того,  как  Томас  просвистел  перед
дверью  мелодию-пароль.  Ардмор сидел у телевизора, не сводя глаз с экрана и
не снимая пальца с кнопки, готовый мгновенно уничтожить  любого  непрошеного
гостя.  У  него  отлегло  от  сердца, когда он увидел, что в Цитадель входит
Томас, но он снова насторожился,  обнаружив,  что  тот  не  один.  Паназиат!
Повинуясь  невольному  импульсу,  Ардмор  чуть  не  уничтожил  обоих,  но  в
последний момент удержался: а вдруг Томас взял противника в плен и ведет  на
допрос?
     -- Майор! Майор Ардмор! Это я, Томас.
     -- Стойте и не двигайтесь! Оба!
     -- Все в порядке, майор. Он американец. Я за него ручаюсь.
     -- Допустим,  --  донесся  до  Томаса  угрюмо-подозрительный  голос  из
динамика. -- Но все равно -- разденьтесь догола. Оба.
     Они разделись. Томас  в  досаде  кусал  губы,  Митсуи  весь  дрожал  от
волнения. Он ничего не понимал и решил, что попал в западню.
     -- Теперь  медленно  повернитесь  кругом,  я  вас  осмотрю, -- приказал
голос.
     Убедившись,  что  оружия  при  них  нет,  Ардмор  велел  обоим   стоять
неподвижно, а сам по внутреннему телефону вызвал Грэхема.
     -- Грэхем!
     -- Да, сэр.
     -- Явитесь ко мне немедленно. Я в комнате дежурного.
     -- Но, майор, я сейчас не могу. Обед должен быть готов через(
     -- Черт с ним, с обедом! Быстро сюда!
     Когда  Грэхем  явился,  Ардмор  показал  ему  на  экран и объяснил, что
происходит.
     ,-- Идите к ним. Обоим -- руки за спину  и  сразу  наденьте  наручники.
Сначала  азиату.  Пусть  сам  приблизится  к  вам  -- и смотрите в оба. Если
попытается на вас  броситься,  мне,  возможно,  придется  прикончить  и  вас
заодно.
     -- Не  нравится мне это, майор, -- возразил Грэхем. -- Ведь Томас свой,
он не подведет.
     -- Ну конечно, я прекрасно знаю, что он свой. А что если его чем-нибудь
опоили и заставили слушаться? Может быть, это что-то вроде троянского  коня.
Идите и делайте, что приказано.
     Пока  Грэхем осторожно выполнял не слишком приятное поручение -- вполне
заслужив тем  самым  награду,  потому  что,  наделенный  живым  воображением
художника,  ярко  и наглядно представлял себе возможную опасность и вынужден
был собрать все свое мужество, -- Ардмор позвонил Бруксу.
     -- Доктор, вы не можете сейчас прервать свою работу?
     -- Пожалуй, могу. Да, вполне. Что от меня требуется?
     -- Зайдите ко мне. Томас вернулся. Я хочу знать, не находится ли он под
действием наркотиков.
     -- Но я ведь не врач(
     -- Знаю, только никого более подходящего у нас нет.
     -- Хорошо, сэр.
     Доктор Брукс заглянул Томасу в зрачки, проверил его  коленный  рефлекс,
посчитал пульс.
     Я  бы  не  сказал,  что  он  совершенно  нормален, только очень устал и
волнуется. Разумеется, это не полный диагноз. Если бы у меня было время(
     -- Спасибо, этого достаточно. Томас, я надеюсь, вы не обидитесь на меня
за то,  что  мы  подержим  вас  взаперти,  пока  будем  беседовать  с  вашим
приятелем-азиатом?
     -- Конечно не обижусь, майор, -- ответил Тома, криво улыбнувшись. -- Вы
все равно это сделаете.
     Когда  Брукс  ввел  шприц  Фрэнку Митсуи, тот вздрогнул и весь покрылся
потом, но руку не отдернул. Вскоре средство подействовало:  действия  Фрэнка
уже  не  подчинялись  его  сознанию,  а речевые центры мозга освободились от
контроля коры.  Лицо  его  расслабилось,  на  нем  появилась  умиротворенная
выражение.
     Но  оно  исчезло несколько минут спустя, когда начался допрос. Не могли
сохранить спокойствие и те,  кто  его  допрашивал.  Неприкрашенная,  жесткая
правда,  звучавшая в его словах, никого не оставила бы равнодушным. Глубокие
морщины пролегли на лице Ардмора. О чем бы не спрашивали  этого  несчастного
маленького  человека,  он постоянно возвращался к рассказу об убитых детях и
разоренном доме. В конце концов Ардмор не выдержал.
     -- Дайте ему противоядие, доктор. Я больше не  могу.  Мы  уже  выяснили
все, что нужно.
     Когда  Фрэнк  окончательно пришел в себя, Ардмор торжественно пожал ему
руку.
     -- Мы рады, что вы с нами, мистер  Митсуи.  Мы  найдем  для  вас  дело,
которое  поможет  вам  свести  с ними счеты. Сейчас я попрошу доктора Брукса
дать вам снотворное, чтобы вы поспали часов шестнадцать, а потом мы приведем
вас к присяге и подумаем, каким образом вы могли бы  принести  нам  побольше
пользы.
     -- Я не хочу спать, мистер( майор.
     -- Тем  не менее вы поспите. И Томас тоже, как только обо всем доложит.
Больше того( -- он на секунду умолк и вгляделся в бесстрастное на  вид  лицо
Митсуи,  --  вы  будете  принимать по таблетке снотворного каждый вечер. Это
приказ. Я сам буду выдавать вам таблетку, и вы будете принимать ее у меня на
глазах перед тем, как лечь спать.
     У военной дисциплины есть и положительные стороны.  Ардмор  не  мог  бы
вынести мысли о том, как этот маленький желтокожий человек каждую ночь лежит
с открытыми глазами, глядя в потолок.
     Брукс  и  Грэхем  явно бы хотели остаться и послушать рапорт Томаса, но
Ардмор сделал вид, что не замечает этого, и отпустил их.  Он  хотел  сначала
вникнуть в добытую информацию сам.
     -- Так вот, лейтенант, я чертовски рад, что вы вернулись.
     -- Я  тоже  рад,  что  вернулся.  Вы, кажется, сказали "лейтенант"? А я
думал, теперь мне возвращается прежнее звание.
     -- Это почему же? Больше того, я собираюсь изобрести какой-нибудь повод
и произвести в офицеры Грэхема с Широм. Нам здесь  будет  куда  проще  жить,
когда  все будут в одинаковом ранге. Но это между прочем. Давайте послушаем,
чего вам удалось добиться. Я полагаю, теперь вам все уже ясно, и  сейчас  вы
выложите   передо   мной   на  стол  исчерпывающее  решение  наших  проблем,
перевязанное ленточкой?
     -- Ну, навряд ли, -- улыбнулся Томас.
     -- Я на это и не надеялся. Но если говорить  серьезно  и  строго  между
нами, мне надо предпринять что-нибудь эффектное, и как можно скорее. Научный
персонал  уже начинает на меня наседать, особенно полковник Кэлхун. Какой, к
дьяволу, смысл в том, что они могут делать всякие чудеса в лаборатории, если
я не сумею придумать никакого способа перевести эти чудеса на язык стратегии
и тактики?
     -- А они в самом деде так продвинулись?
     -- Вот увидите. Они вцепились в  так  называемый  эффект  Ледбеттера  и
носятся  с  ним, как терьер с крысой в зубах. Сейчас они могут с его помощью
делать все, что угодно, кроме разве одного -- картошку чистить.
     -- В самом деле?
     -- В самом деле.
     -- А что, например, они могут сделать?
     -- Ну, скажем( -- Ардмор перевел дух. -- Честно говоря, не знаю с  чего
начать.  Уилки  пытался  объяснить  мне  все  проще, но я, признаться, понял
только половину. Можно сказать так -- они открыли способ управлять  атомами.
Нет,  речь идет не о расщеплении атома, не об искусственной радиоактивности.
Смотрите. Мы говорим, что существуют пространство, время и вещество, так?
     -- Да. Но есть  еще  эта  идея  Эйнштейна  о  единстве  пространства  и
времени.
     -- Разумеется,  о ней написано во всех школьных учебниках. Но у них это
получилось на самом деле. У них выходит, что  и  пространство,  и  время,  и
масса,  и  энергия,  и  излучение,  и  тяготение  --  все это разные способы
представлять себе нечто единое.  И  стоит  только  разобраться  в  том,  как
работает  что-нибудь  одно,  сразу  получаешь ключ ко всему остальному. Если
верить Уилки, то все физики до самого последнего времени, даже  после  того,
как  появилась  атомная бомба, только и делали, что бродили по обочинам. Они
взялись было за единую теорию поля, но сами в нее по-настоящему не верили  и
действовали   так.  Будто  все  это  совершенно  разные  вещи.  А  Ледбеттер
догадался, что такое на самом деле излучение, и  благодаря  этому  Кэлхун  с
Уилки  получили  ключ  ко  всей остальной физике. Вы поняли? -- добавил он с
улыбкой.
     -- Не очень, -- сознался Томас. -- А вы не могли бы  сказать,  что  это
дает?
     -- Ну, прежде всего, тот первичный эффект Ледбеттера, от которого здесь
погиб  почти  весь  личный  состав,  --  Уилки  считает,  что это всего лишь
случайное побочное явление. Брукс говорит, что полученное излучение повлияло
на коллоиды живых тканей: у тех, кто погиб, они коагулировали. Но с  тем  же
успехом   это   излучение  можно  использовать,  чтобы  высвободить  энергию
поверхностного натяжения. Только вчера они таким способом  взорвали  полкило
говяжьей вырезки -- взрыв был как от динамитной шашки.
     --Да ну?
     -- Правда.  Только  не  спрашивайте меня, как они это сделали, я просто
повторяю то, что мне было рассказано. Суть в том, что они, кажется,  поняли,
как  устроено  вещество.  Они могут взрывать его -- иногда -- и использовать
энергию взрыва. Они могут превращать один химический элемент в другой.  Они,
по-моему,  убеждены,  что знают с какого конца подойти, чтобы понять природу
тяготения, и тогда они смогут  обращаться  с  ним  так  же,  как  мы  сейчас
обращаемся с электричеством.
     -- Я  думал,  что по современным представлениям тяготение -- это не вид
энергии.
     -- Правильно, но в единой теории поля сама энергия -- не энергия.  Черт
возьми, это очень трудно объяснить на человеческом языке. Уилки говорит, что
это можно описать только математически.
     -- Ну,  раз так, то мне, должно быть, придется примириться с тем, что я
ничего не понимаю. Но откровенно говоря, я удивлен, что они успели так много
сделать за такое короткое время. Ведь это меняет все наши представления.  От
Ньютона  до  Эдисона  прошло  полтораста  лет,  а  тут  такие  результаты за
несколько недель!
     -- Я и сам удивляюсь. Мне это приходило в  голову,  и  я  даже  спросил
Кэлхуна.  Он  изобразил из себя ужасно умного и объяснил мне, как школьнику,
что  те  первопроходцы  просто-напросто  не  знали  тензорного   исчисления,
векторного анализа и матричной алгебры, и в этом все дело.
     -- Может  быть,  так  оно  и  есть,  -- пожал плечами Томас. -- У нас в
Институте права этому не учили.
     -- У нас тоже. Я пробовал посмотреть  их  расчеты.  Я  знаю  алгебру  и
немного  учил  высшую  математику,  но  уже  много  лет их в реки не брал и,
конечно, ничего не понял. Похоже на санскрит: множество непонятных  значков,
и  даже те, которые знаешь, означают что-то совсем другое. Вот смотрите -- я
полагал, что "a", умноженное на "b", всегда равно "b", умноженному на "a".
     -- А разве нет?
     -- То-то и оно, что у них все не так. Но мы отвлеклись.  Рассказывайте,
что вы узнали.
     Слушаюсь, сэр.
     Томас  рассказывал  долго стараясь как можно обстоятельнее описать, что
он видел, слышал и чувствовал, Ардмор слушал, не перебивая, и только изредка
задавал  вопросы,  чтобы  уточнить  какую-нибудь  подробность.  Когда  Томас
закончил, Ардмор помолчал немного, а потом сказал:
     -- Наверное  мне подсознательно хотелось, чтобы вы вернулись и сообщили
что-нибудь такое, после чего все встало бы на свои места  и  было  бы  сразу
ясно,  что  делать.  Но то, что вы рассказали, не слишком обнадеживает. Я не
вижу,  как  отвоевать  обратно  страну,  которая  полностью  парализована  и
находится под таким тщательным контролем.
     -- Но  я  видел  не  все.  Я был всего километрах в трехстах отсюда, не
больше.
     -- Да, но ведь вы многое слышали от других хобо,  которые  побывали  во
всех концах страны?
     --Да.
     -- И все говорили примерно одно и то же. Должно быть, мы можем считать,
что картина   получается   довольно  близкая  к  истине.  Насколько  свежей,
по-вашему, была та информация, которую вы получили из вторых и третьих рук?
     -- Ну, если речь идет о новостях с  восточного  побережья,  то  им  дня
три-четыре, не больше.
     -- Должно быть, так и есть. Новости всегда передаются кратчайшим путем.
Все это  не  слишком  радует.  И  все-таки.  ..  --  он  умолк  и озадаченно
нахмурился, -- все-таки вы, кажется, сказали что-то такое, что  может  стать
ключом  к  решению  всех  проблем. Никак не могу сообразить, что это было. У
меня появилось такое ощущение, но я подумал  о  чем-то  другом,  отвлекся  и
потерял нить.
     -- Может быть, мне начать сначала? -- предложил Томас.
     -- Да  нет,  в  этом  нет необходимости. Завтра я прослушаю с начала до
конца всю запись, если только до этого не вспомню все сам.
     Их прервал повелительный стук в дверь.
     -- Войдите! -- крикнул Ардмор.
     На пороге появился полковник Кэлхун.
     -- Майор Ардмор, что там за история с пленным паназиатом?
     -- Это не совсем так, полковник. У нас здесь, действительно,  находится
один человек азиатского происхождения, но он американец
     Кэлхун не обратил внимание на его слова.
     -- Почему  мне  об  этом  не  сообщили?  Я  давно  уже  поставил  вас в
известность о том,  что  мне  для  экспериментов  срочно  необходим  человек
азиатского происхождения.
     -- Доктор, нас здесь слишком мало, чтобы соблюдать все формальности. Со
временем  вы  так  или  иначе  об  этом узнали -- да ведь и в самом деле уже
знаете.
     Кэлхун сердито засопел.
     -- Случайно, из разговора моих подчиненных!
     -- Извините, полковник, но тут уж ничего не поделаешь. Как  раз  сейчас
Томас докладывал мне о том, что он выяснил.
     -- Очень  хорошо,  сэр,  --  ледяным  голосом  произнес  Кэлхун.  -- Не
откажите в любезности сейчас же прислать ко мне этого азиата.
     -- Я не могу это сделать.  Он  спит  после  приема  снотворного,  и  вы
сможете  увидеться  с  ним  не  раньше,  чем завтра. Кроме того, хоть я и не
сомневаюсь, что он пойдет нам на встречу и согласится  участвовать  в  любом
эксперименте,  тем  не менее он не пленный, а американский гражданин и лицо,
которое мы взяли под свою защиту. Нам придется поговорить об этом с ним.
     Кэлхун вышел также порывисто, как и вошел.
     -- Джефф, -- задумчиво произнес Ардмор, глядя ему в  след,  --  я  хочу
сказать  вам  неофициально  -- сугубо неофициально! -- что если когда-нибудь
получится так, что мы не будем связаны дисциплиной, я тут  же  съезжу  этому
старому мерзавцу по физиономии!
     -- А почему бы вам его не приструнить?
     -- Не  могу,  и  он  это  прекрасно знает. Он незаменим и неоценим. Для
наших исследований  нужны  его  мозги,  а  мозги  не  заставишь  подчиняться
приказам.  Но  вы  знаете,  хоть  он и гений, но я иногда подозреваю, что он
немного не в себе.
     -- Очень может быть. Зачем ему так понадобился Фрэнк Митсуи?
     -- Ну, это довольно  сложно  объяснить.  Они  доказали,  что  первичный
эффект  Ледбеттера  зависит  от  свойств  жизненной  формы,  на  которую  он
действует, --это  что-то  вроде  ее  собственной  частоты.  Такая  особенная
частота,  или длина волны, есть как будто у каждого человека. На мой взгляд,
это немного отдает астрологией, но доктор Брукс говорит, что так оно и есть,
и это даже не ново.  Он  показал  мне  статью  одного  типа  из  Лондонского
университета  по  фамилии  Фокс -- она была напечатана еще в сорок пятом, --
так вот этот Фокс показал, что  у  каждого  кролика  гемоглобин  имеет  свою
характерную  длину  волны: из всего спектра он поглощает именно эту волну, и
никакую другую. По