бразом для меня. Теперь передо мной стояла задача оставаться
Бонфортом при любых обстоятельствах. Во время королевской аудиенции, на
которой мне предстояло присутствовать, да и вообще в Новой Батавии, мне
прид„тся встречаться с сотнями, а может быть и с тысячами людей. Родж
предполагал немного оградить меня от людей ссылками на то, что я очень
занят и постоянно работаю, и тем не менее встречаться мне с людьми
прид„тся - крупный политический деятель - и никуда от этого не денешься.
     Рискованное представление, которое я собирался дать, сделал возможным
только бонфортовский фэрли-архив, возможно лучший из всех когда-либо
существовавших. Фэрли был политическим менеджером ещ„ в двадцатом веке,
кажется при Эйзенхауэре, и метод, который он разработал с целью облегчить
политическим деятелям личные отношения со множеством людей, был также
революционен, как например в военном деле изобретение немцами штабное
командование. Несмотря на это, я никогда раньше не слышал о такой штуке,
пока Пенни не показала мне архив Бонфорта.
     Фэрил-архив был ничем иным, как собранием сведений о разных людях.
Между прочим, искусство политики есть ничто иное, как люди. Архив содержал
сведения о всех или почти всех людях, с которыми Бонфорт имел дело или
когдалибо встречался за свою долгую политическую деятельность. Каждое
досье содержало в себе то, что он сам узнал о человеке во время личной
встречи, вс„ что угодно, как бы тривиальны эти сведения не были - на самом
деле обычно самое тривиальное и является для человека самым главным: имена
ипрозвища, уменьшительные ж„н, детей, домашних животных, любимые блюда и
напитки, предрассудки, чудачества. За всем этим обязательно следовала дата
и место встречи, а также замечания о последующих встречах с данной персоной.
     Иногда в архиве хранилось и фото соответствующего лица. Здесь не
было, да и не могло быть "малозначительных сведений". Иногда в архиве
содержалась и информация, полученная из других источников, а не во время
встречи с данным человеком самим Бонфортом. Но это уже зависело от
политической значимости персоны. Иногда эта посторонняя информация 
приобретала вид целой биографии, насчитывающейся до тысячи и более слов.
     И Пенни и Бонфорт постоянно носили при себе небольшие диктофоны.
Когда Бонфорт бывал один, он при любой возможности надиктовывал свои
впечатления на пл„нку - в комнатах отдыха, во время переездов и т.д. Если
с ним была Пенни, то он диктовал непосредственно ей в минидиктофон,
выглядевший как наручные часы. Возможно, Пенни даже не приходилось
переносить вс„ это на бумагу, так как две девицы Джимми Вашингтона и так
не знали куда деваться от безделья.
     Когда Пенни показала мне фэрли-архив, показала целиком - а он был
очень велик - в основном микрофильмы, и если даже считать, что в каждой
катушке по десять и более тысяч слов, то можно представить себе, как
обширны были знакомства Бонфорта. Когда она сообщила мне, что вс„ это -
данные о знакомых мистера Бонфорта, я возмутился и издал нечто среднее
между восклицанием и стоном, обильно приправив это выразительной мимикой.
     - Помилуй бог, дитя мо„! Я же говорил, что никогда не смогу сделать
того, что от меня требуется. Разве в силах человеческих запомнить вс„ это!
     - Конечно нет.
     - Но ведь вы сами только что сказали, что это то, что он помнил о
своих друзьях и знакомых.
     - Не совсем так. Я сказала, что это то, что он хотел бы помнить. Но,
поскольку это невозможно, он и прибегает к помощи архива. Не волнуйтесь:
запоминать вам вообще ничего не прид„тся. Я просто хотела, чтобы вы знали
о существовании такого архива. А уж о том, чтобы у него перед визитом
посетителя выдалась пара минут на изучение соответствующего досье, всегда
заботилась я. Так что, если появится необходимость, я и вас обеспечу
необходимыми материалами.
     Я просмотрел одно из досье, которое она зарядила в просмотровое
устройство на столе. Кажется, это были сведения о некоем мистере Сондерсе 
из Претории, Южная Африка. У него был бульдог Буллибой, несколько 
разновеликих отпрысков и любил он виски с лимонным соком и содовой.
     - Пенни, неужели вы хотите сказать, что мистер Бонфорт хотел бы
помнить подобную чепуху? На мой взгляд это довольно глупо.
     Вместо того, чтобы рассердиться на меня за нападки на е„ идола, Пенни
серь„зно кивнула:
     - Когда-то я тоже так думала. Но это неверно, шеф. Вам приходилось
когда-нибудь записывать номер телефона вашего друга?
     - Что? Конечно.
     - Разве это нечестно? Разве вы извиняетесь при этом перед другом, что
не можете просто запомнить его телефон?
     - Хорошо, хорошо, сдаюсь. Вы меня убедили.
     - Это сведения, которые он хотел бы держать в голове, если бы имел
совершенную память. А раз это не так, то фиксировать их в архиве не более
нечестно, чем записывать в записную книжку день рождения друга, чтобы не
забыть о ней. Этот архив и есть гигантская записная книжка, в которой
записано вс„. Но это ещ„ не вс„. Вам приходилось когда-нибудь встречаться
с действительно важной персоной?
     Я задумался. Пенни явно не имела в виду кого-либо из великих
артистов.  Да и вряд ли она вообще подозревала о их существовании.
     - Как-то раз я встречался с президентом Уорфилдом. Мне тогда было лет
десять или одиннадцать.
     - Вы помните какие-нибудь подробности?
     - Конечно, а как же! Он сказал: "Как это ты умудрился сломать руку,
сынок?", а я ответил: "Упал с велосипеда, сэр". Тогда он сказал: "Со мной
так тоже раз было, только я тогда сломал ключицу".
     - А как вы думаете, помнил бы он обстоятельства этой встречи, если бы
был жив?
     - Конечно нет!
     - А вот и неверно - у него вполне могло быть заведено на вас досье в
фэрли-архиве. В архив включают и мальчиков потому, что через некоторое
время они вырастают и становятся мужчинами. Смысл состоит в том, что такие
видные люди как президент Уорфилд, например, встречаются с гораздо большим
количеством людей, чем могли бы запомнить. Каждый из этой огромной массы
людей помнит в подробностях об этой встрече. Но ведь для каждого человека
самой важной персоной является он сам - и политик никогда не должен об
этом забывать. Поэтому со стороны политического деятеля иметь возможность
вспомнить о других людях те самые мелочи, которые они сами скорее всего
помнят о н„м - очень вежливо, дружелюбно и искренне. Да к тому же это и
общепринято - по крайней мере в политике.
     Я попросил Пенни поставить катушку со сведениями о короле Виллеме.
Материал был короток, что сначала меня обеспокоило. Но потом я решил, что
Бонфорт не был близко знаком с Императором и встречался с ним только на
редких официальных при„мах - ведь первый свой срок в качестве Верховного
Министра Бонфорт отбыл ещ„ при прежнем Императоре Фредерике. Биография в
досье отсутствовала, была только приписка: "Смотри "Дом Оранских"". Я не
стал - да просто и времени не было изучать несколько миллионов слов
истории имперской и доимперской, да кроме того, я всегда в школе получал
по истории "Хорошо" и "отлично". Вс„, что я хотел бы знать об Императоре -
так это то, что знал о н„м Бонфорт и не знали остальные.
     Мне пришло в голову, что фэрли-архив может включать в себя сведения о
всех, находящихся на корабле, потому что они: а) люди, б) с которыми имел
дело Бонфорт. Я спросил об этом Пенни - она как будто ничуть не удивилась.
     Настала очередь удивляться мне. На "Томе Пэйне" находилось шесть
членов Великой Ассамблеи. Конечно, Родж Клифтон и сам Бонфорт - но и в
досье Дэка были такие строки: "Бродбент Дэриус К., достопочтенный член
Великой Ассамблеи, представляющий Лигу Вольных Путешественников, член е„
президиума". Далее было отмечено, что он имел степень доктора физических
наук, девять лет назад занял второе место в соревнованиях по стрельбе из
пистолета на Имперских Играх и что им опубликованы три книги стихов под
псевдонимом "Эйси Унлрайт". Я поклялся себе, что никогда больше не буду 
судить о людях по их наружности.
     Была тут и приписка от руки: "Практически неотразим для женщин и
наоборот".
     Пенни и доктор Кэнек также оказались членами парламента. Даже Джимми
Вашингтон, как выяснилось, состоял в н„м, представляя в сво„м лице
какой-то "тихий" район - что-то вроде Лапландии, включая видимо, всех
северных оленей и, конечно же, Санта Клауса. Он также состоял в Первой
Истинной Библейской Церкви Святого Духа, о которой я никогда не слышал. Но
это последнее его занятие очень отвечало его облику священнослужителя.
     Особенно интересно мне было читать про Пенни - Достопочтенную Мисс
Пенелопу Талиаферро Рассел. Она имела степень бакалавра гуманитарных наук
по администрации и управлению, полученную в Джорджтаунском университете и
степень магистра гуманитарных наук университета Уэлси. Меня это даже
как-то не удивило. В Великой Ассамблее она представляла не относящихся ни
к каким избирательным районам женщин - то есть ещ„ один "тихий"
избирательный участок - теперь-то я в этом разобрался! - так как пять
шестых этих дамочек состояли членами Партии Экспансионистов.
     Ниже шли: размер е„ перчаток, другие е„ размеры, е„ любимые цвета (по
части одежды я, кстати, мог бы ей кое-что посоветовать), е„ любимые духи
(Конечно, "Вожделение Джунглей") и множество других мелочей, большая часть
которых была совершенно невинна. Но был тут и ещ„ своего рода комментарий:
"Болезненно честна - считает довольно плохо - гордится собственным
чувством юмора, которое у не„ совершенно отсутствует - соблюдает диету, но
безумно любит вишни в сахарной пудре - покровительствует всему живому -
обожает печатное слово в любой форме".
     Под этим почерком Бонфорта было приписано: "Ах, Завиток, Завиток!
Опять подглядываешь, я же вижу".
     Возвращая материалы Пенни, я осведомился у не„, видела ли она
собственное досье. Она ответила, чтобы я не совал нос не в сво„ дело. Потом 
покраснела и извинилась.

                                 * * * * *

     Большую часть времени у меня отнимало изучение различных сведений о
Бонфорте, но я выкраивал время и тщательно воссоздавал физическое сходство
с Бонфортом, проверяя соответствие окраски, тщательнейшим образом
воссоздавал морщинки, добавил две родинки и уложил немногие оставшиеся
волосы с помощью электрической щ„тки. После этого довольно хлопотно
вернуть себе настоящее лицо, но это довольно-таки небольшая цена за грим,
который ничем не испортишь, который нельзя смыть даже ацетоном и которому
не страшны носовые платки и салфетки. Я даже сделал шрам на "поврежд„нной"
ноге, руководствуясь снимком, который доктор Кэнек держал в истории
болезни. Если бы у Бонфорта была жена или любовница, то она, наверное,
затруднилась бы определить, где настоящий Бонфорт, а где его двойник
просто по внешним признакам. Гримировка оказалась делом очень хлопотным,
но зато я теперь мог больше не беспокоиться о внешнем виде и целиком
посвятить себя самой трудной части имперсонации.
     Очень трудной частью вживания в образ оказалось вникание в то, о ч„м
Бонфорт думал и во что верил, иначе говоря в политику Партии
Экспансионистов. Можно сказать, что он в большой степени олицетворял собой
эту партию, будучи не просто е„ лидером, но е„ политическим философом и
величайшим деятелем. Когда партия только что появилась, экспансионизм был
не более чем "Манифестом Предназначения", хрупкой коалицией разношерстных
групп, объединяло которых только одно: что границы в пространстве являются
единственным вопросом дальнейшей будущности человечества. Бонфорт дал этой
партии теорию и систему этических взглядов, идею того, что гербом
имперского знамени должны стать свобода и равные для всех права. Он не
уставал повторять, что человеческая раса никогда не должна повторять
ошибок, допущенных белой субрасой в Африке и Азии.
     Меня очень смутил тот факт - а именно то, что ранняя история
экспансионизма была чрезвычайно похожа на нынешнюю партию Человечества - я
в таких делах был тогда более чем неискуш„н. Мне и в голову тогда придти
не могло, что партии зачастую по мере роста изменяются так же сильно, как
и люди. Я имел какое-о смутное представление о том, что Партия
Человечества начинала свой путь как составная часть экспансионистского
движения, но никогда не задумывался об этом: все политические партии,
которые не отличались достаточной дальновидностью и прозорливостью, под
давлением объективных причин исчезли с политической арены, а единственная
партия, которая стояла на верном пути, раскололась надвое.
     Но я забегаю впер„д. Мо„ политическое образование не было таким
последовательным и логичным. Первое время я просто старался пропитаться
бонфортовскими выражениями. По правде говоря, я набрался этого вполне
достаточно ещ„ по дороге туда, но тогда меня в основном интересовало как
он говорит, теперь я старался усвоить, что он говорит.
     Бонфорт являлся оратором в полном смысле этого слова, но иногда в
споре мог быть весьма ядовит, взять хотя бы речь, с которой он выступил в
Новом Париже по поводу шума, поднятого в связи с подписанием договора с
марсианскими гн„здами, известного под названием Соглашение Тихо. Именно
этот договор был причиной его ухода с поста. Ему удалось протащить его
через парламент, но наступившая затем реакция была такова, что вызвала
вотум недоверия. И тем не менее Квирога не осмелился денонсировать
договор. Я с особым интересом слушал эту речь, так как сам не одобрял этот
договор. Сама идея того, что марсиане на Земле могут быть наделены теми же
правами, что и земляне на Марсе, казалась мне абсурдной - до тех пор, пока
я сам не побывал в гнезде Ккаха.
     "Уважаемый оппонент, - заявил Бонфорт с раздражением в голосе, -
известно ли вам, что лозунг так называемой Партии Человечества "Пусть люди
управляют людьми и ради людей" играет на руку Ку-Клукс-Клану. Ведь
подлинным значением этого на первый взгляд невинно выглядевшего лозунга
является вот что: "Пусть всеми расами вселенной управляют только люди, на
благо привилегированного меньшинства".
     Уважаемый оппонент вот тут возражает мне, что мол нам от Бога дано
право нести свет к зв„здам, оделяя дикарей нашей собственной
разновидностью цивилизации. Но ведь социологическая школа дядюшки Римуса -
холосые негры поют безотвественный гимны, а сталый масса лубит их! Картина
конечно трогательная, да больно уж рама тесновата: в ней не поместились ни
кнут надсмотрщика, ни бараки рабов, ни столб для наказаний!".
     Я почувствовал, что становлюсь если не экспансионистом, то по крайней
мере бонфортистом. И я не уверен, что меня зачаровывала логика его слов -
может быть они были и не такими уж логичными. Просто я находился в таком
состоянии духа, что жадно впитывал то, что слышал. Я хотел так
проникнуться его мыслями и словами, чтобы при случае самостоятельно мог бы
сказать чтолибо подобное.
     У меня перед глазами был образчик человека, который знал, чего он
хочет и (что встречается гораздо более редко) почему он хочет этого. Это
производило на меня огромное впечатление и вынуждало ещ„ раз пересмотреть
собственные взгляды. Для чего я живу на свете?
     Ради своего ремесла? Я впитал его с молоком матери, я любил его, был
глубоко убежд„н, пусть это убеждение было и недолговечным, что ради
искусства можно пойти на вс„ - и, кроме того, это был единственный
известный мне способ зарабатывать деньги.
     На меня никогда не производили особенно сильного впечатления
формальные школы этики. В сво„ время я вкусил их предостаточно -
общественные библиотеки - очень удобный вид отдыха для акт„ра,
оказавшегося на мели - но потом я понял, что они были так же бедны
витаминами, как поцелуй т„щи. Дай любому философу достаточное количество
времени и бумагу и он тебе докажет что угодно.
     То же презрение я испытывал и к наставлениям, которые так часто любят
читать детям. Большинство из них - самая настоящая чушь, а те их части,
которые действительно что-то означают, обычно сводятся к священной
прописной истине, которая гласит, что "хороший" мальчик тот, который не
будит маму по ночам, а "хороший" мужчина тот, кто имеет солидный
банковский сч„т, и в то же время не пойман за руку. Нет уж, увольте!
     Но даже у собак есть определ„нные нормы поведения. А каковы же они у
меня? Как я веду себя - или, хотя бы, как бы мне хотелось думать, что я
веду себя?
     "Представление должно продолжаться". Я всегда верил в это и жил этим.
Но почему оно должно продолжаться? - особенно когда знаешь, что некоторые
из них просто ужасны? А потому, что ты дал согласие участвовать в н„м,
потому что этого жд„т публика, она заплатила за развлечение и вправе ждать
от тебя, что ты выложишься на всю катушку. Ты обязан сделать это также
ради режисс„ра, менеджера, продюсера и остальных членов труппы - и ради
тех, кто учил тебя ремеслу, и ради тех, чьи бесконечные вереницы уходят
вглубь веков, к театрам под открытым небом с сидениями из камня и даже
ради сказочников, которые, сидя на корточках, своими рассказами изумляли
толпу на древних рынках. "Благородное происхождение обязывет...".
     Я приш„л к выводу, что тоже самое справедливо для любой профессии.
"Око за око". Строй на "ровном месте и на должном уровне". Клятва
Гиппократа.  Поддерживай команду до конца. Честная работа за честную
плату. Такие вещи не нуждались в доказательстве, они были составной частью
самой жизни - и доказали свою справедливость, пройдя сквозь множество
столетий, достигнув отдал„ных уголков галактики.
     Я вдруг понял, что имел в виду Бонфорт. Если существовали какие-то
основополагающие этические понятия, которым оказались не страшны
пространство и время, то они должны были оказаться равно справедливыми на
любой планете, вращающейся вокруг любого солнца - и если люди не поведут
себя в соответствии с ними, им никогда не завоевать зв„зды, потому что
какая-нибудь лучшая раса уличит их в двурушничестве и низвергнет.
     Ценой экспансии являлась добродетель. "Не уступай ни в ч„м ни на
йоту" - было слишком узкой философией, чтобы она могла оказаться
действенной на широких космических просторах.
     Но Бонфорта никоим образом нельзя было назвать и слепым поклонником
мягкости и доброты. "Я не пацифист. Пацифизм - это сомнительного свойства
доктрина, пользуясь которой человек пользуется благами, предоставляемыми
ему обществом, не желая за них платить - да ещ„ претендует за свою
нечестность на терновый венок мученика. господин спикер, жизнь принадлежит
тем, кто не боится е„ потерять. Этот билль должен пройти!". С этими
словами он встал и пересел на другое место в знак одобрения возможного
применения боевых действий, которое его собственная партия на съезде
решительно отвергла.
     Или ещ„: "Признайте свои ошибки! Всегда признавайте свои ошибки!
Ошибается каждый - но тот, кто отказывается признать собственную ошибку -
будет неправ всегда! Упаси нас бог от трусов, которые боятся сделать
выбор. Давайте встанем и сосчитаем, сколько нас.". Эти его слова
прозвучали на закрытом собрании партии, но Пенни вс„ же записала их на
свой минидиктофон, а Бонфорт сохранил запись - у Бонфорта вообще очень
сильно было развито чувство истории - он всегда очень тщательно сохранял
все материалы. Если бы не это его свойство, мне бы почти не с чем было
работать над ролью.
     Я приш„л к заключению, что Бонфорт человек моего склада. Или, по
крайней мере, такого склада, который я считал присущим себе. Он был
личностью, роль которой я был горд играть.
     Насколько я помню, по пути к Луне я не спал ни минуты - с того самого
момента, как я пообещал Пенни, что появлюсь на аудиенции, если сам Бонфорт
к моменту нашего прибытия не будет способен сделать этого. Я, естественно,
собирался спать - какой смысл выходить на сцену с опухшими глазами - но
потом я так заинтересовался тем, что мне предстояло изучить, а в столе у
Бонфорта хранилось столько стимулирующих средств, что спать я не стал.
Удивительно, сколько можно сделать, если работать по двадцать четыре