и со своими аналитическими семинарами, воспитание  подростков  в  духе
гуманности, вхождение в мир других культур... все это больше не имело в  его
глазах ни малейшего значения. Кристиана сосала ему член и ухаживала за  ним,
когда он болел; только Кристиана имела значение. В ту  же  самую  минуту  он
осознал, что никогда больше не увидит сына.
   Патрис, сын Кристианы, устроил в квартире ужасающий бардак:  раздавленные
кусочки  пиццы,  коробки  из-под  колы,  пол,  усеянный  окурками,   местами
обожженный. Она с минуту поколебалась, не отправиться ли в гостиницу;  потом
решила сделать уборку,  навести  порядок.  Нуайон  был  грязным  городишком,
неинтересным и опасным; она привыкла каждый уик-энд сбегать в  Париж.  Почти
каждую субботу они ходили в  заведения  для  парочек  типа  "2+2",  "Крис  и
Ману", "Свечки". Их первому вечеру в "Крисе и Ману? суждено было оставить  у
Брюно живейшие воспоминания. Рядом с танцплощадкой  располагалось  несколько
залов, залитых диковинным сиреневым светом; кровати были  расставлены  почти
вплотную, бок о бок.  Повсюду  вокруг  них  трахались,  предавались  ласкам,
лизали друг друга пары. Женщины в большинстве были  обнажены,  на  некоторых
оставалась блузка или тенниска, а  иные  ограничивались  тем,  что  задирали
юбку. В самом  большом  зале  было  десятка  два  парочек;  почти  никто  не
разговаривал; слышались только гул вентилятора  да  шумное  дыхание  женщин,
близких к оргазму. Он уселся на кровать совсем рядом с крупной  тяжелогрудой
брюнеткой, которая предоставляла лизать себя  субъекту  лет  пятидесяти,  не
снявшему рубашки и галстука. Кристиана расстегнула  ему  брюки  и  принялась
массировать его штырь, с интересом поглядывая вокруг. Подошел мужчина, сунул
руку ей под юбку. Она расстегнула застежку, юбка соскользнула на палас;  под
ней ничего не было. Мужчина опустился на колени и стал ласкать ее, пока  она
занималась Брюно. Рядом, на соседней кровати, все громче  и  громче  стонала
брюнетка. Другая пара подошла и села сбоку от них; на  женщине,  рыжеволосой
крошке лет двадцати,  была  мини-юбка  из  черной  искусственной  кожи.  Она
глянула на Кристиану; Кристиана улыбнулась, задрала тенниску, чтобы показать
ей свои груди. Та подобрала юбку, показался лобок, густо заросший  такой  же
рыжей шерсткой. Кристиана взяла ее руку и притянула к члену  Брюно.  Женщина
принялась оглаживать его, в то время как Кристиана опять пустила в ход язык.
Через несколько секунд, потрясенный  необоримо  сладостным  содроганием,  он
извергся ей в лицо. "Я не хотел, - сказал он. -  Прости".  Она  обняла  его,
прижалась, и он ощутил вкус своей спермы на ее щеках. "Это ничего, - сказала
она нежно, - это совсем не важно". Чуть погодя спросила: "Хочешь, уйдем"? Он
грустно кивнул; от его  возбуждения  и  следа  не  осталось.  Они  торопливо
оделись и сразу же ушли.

***

   В следующие недели ему удавалось контролировать себя несколько  лучше,  и
это было началом  славной,  счастливой  поры.  Его  жизнь  приобрела  смысл,
который сводился к уик-эндам, проводимым с Кристианой. В медицинском разделе
каталога Национальной ассоциации производителей он отыскал книгу, написанную
американским сексологом, который намеревался  с  помощью  серии  упражнений,
расположенных в порядке  возрастания  трудности,  обучить  мужчин  управлять
своей эякуляцией. В основном  речь  шла  об  укреплении  малой  дугообразной
мышцы, расположенной под яичками, лобково-копчикового  мускула.  Посредством
резкого  сокращения  этого  мускула,  сопровождаемого  глубоким  вздохом,  в
принципе возможно перед самым оргазмом избегнуть эякуляции. Брюно  приступил
к упражнениям;  цель  стоила  того,  чтобы  постараться.  Посещая  известные
заведения, он всякий раз поражался, видя, как мужчины, иногда намного старше
его, трахают нескольких женщин поочередно, дают им динамить себя  и  сосать,
отнюдь  не  теряя  своей  упругости.  Смущало  его  и   то,   что   пришлось
констатировать: хвосты у большинства и длинней  и  толще  его  собственного.
Кристиана твердила ему, что это не важно, для  нее  это  не  имеет  никакого
значения. Он ей верил, ведь она была в него  влюблена;  однако  ему  тем  не
менее казалось, что большинство женщин, предававшихся утехам в этих  местах,
испытывали легкую досаду, стоило ему  извлечь  свой  член.  Они  никогда  не
делали никаких замечаний, все были отменно любезны,  там  царила  дружеская,
вежливая атмосфера; но их взгляды были  недвусмысленны,  и  ему  мало-помалу
открылось, что в сексуальном плане он тоже не совсем на  высоте.  Однако  он
испытывал моменты  огромного,  пламенного  наслаждения  на  грани  обморока,
исторгавшие у него настоящие вопли; но это не могло служить  доказательством
мужской силы, а говорило скорее о тонкости,  чувствительности  его  органов.
Впрочем, в ласках он был весьма хорош, Кристиана  говорила  ему  это,  и  он
знал, что так и есть: ему почти всегда удавалось довести женщину до оргазма.
Около середины декабря он заметил, что Кристиана слегка похудела, а лицо  ее
покрылось красными пятнами. Боль в спине все не унимается, сказала  она,  ей
пришлось увеличить дозы лекарств; худоба  и  пятна  -  всего  лишь  побочное
следствие приема медикаментов. Она  быстро  переменила  тему  разговора;  он
почувствовал, что ей не по себе,  и  несколько  забеспокоился.  Вне  всякого
сомнения, она способна солгать, чтобы  не  тревожить  его:  она  была  такой
милой, такой нежной. Обычно субботними  вечерами  она  хлопотала  на  кухне,
готовя очень вкусные обеды; потом они отправлялись в заведение.  Она  носила
юбки с разрезом, короткие прозрачные блузочки, чулки с подвязками. Это  были
волшебные вечера, он никогда и  не  мечтал  пережить  такое.  Подчас,  когда
Кристиана отдавалась после бурных ласк, сердце у  нее  заходилось,  начинало
бешено  колотиться,  она  делала  глубокий  прерывистый   вздох,   и   Брюно
становилось страшно. Тогда они замирали; она  свертывалась  в  его  объятиях
калачиком, обнимала его, гладила по голове и плечам.

21

   Разумеется,  и  здесь  тоже  все  было  безысходно.  Мужчины  и  женщины,
посещающие заведения для парочек, быстро отказываются от поисков наслаждения
(что требует тонкости, чувствительности,  неторопливости)  во  имя  фантазма
сексуальной активносги, по сути довольно холодной, напрямую  скалькированной
со  сцен  группового   секса   в   "модных?   порно,   распространяемых   по
"Каналь-плюс". В знак почтения к Карлу Марксу заложившему в фундамент своего
учения,  словно  смертоносную  энтелехию  ,  загадочное  понятие  сознательно  направляемого   падения   нормы
прибыли,  соблазнительно  было  бы  постулировать  в  основе   той   системы
либертианства,  под  знамя  которой  недавно  вступили  Брюно  и  Кристиана,
существование определенным образом направленного падения нормы удовольствия;
но это было бы слишком  общо  и  неточно.  Культурные,  антропологические  и
прочие феномены, желание и наслаждение в  конечном  счете  почти  ничего  не
объясняют в вопросах секса; будучи далеко не решающими факторами, они  сами,
напротив,  в   социологическом   отношении   насквозь   детерминированы.   В
моногамной, то есть романтической, любовной системе эти вопросы  могут  быть
разрешены лишь через посредство любимого существа, в принципе единственного.
В либеральном же обществе, где жили Брюно и Кристиана,  сексуальная  модель,
предлагаемая  официальной  культурой  (рекламой,  журналами,   общественными
организациями и здравоохранением), была  моделью  авантюрной:  внутри  такой
системы   желание   и   наслаждение   предстают   как   результат   процесса
"соблазнения",  выдвигающего  на  первый  план  новизну,  страсть  и  личную
изобретательность  (качества,  требуемые  и  от  служащего  в  пределах  его
профессиональной деятельности).  Умаление  интеллектуальных  и  нравственных
критериев  соблазна  за  счет   выпячивания   чисто   физических   признаков
мало-помалу  подводило  посетителей  заведений  для  парочек  к  "садовской?
системе, которую можно было бы определить как фантазм официальной  культуры.
В лоне такой системы  половые  члены  неизменно  жестки  и  громадны,  груди
насыщены  силиконом,  вагины  слюнявы  и  очищены  от  волос.   Читательницы
"Соединения? или "Горячего  видео",  посетительницы  заведений  для  парочек
преследовали на этих сходках простую цель - напороться на множество  больших
членов. Обычно следующий этап их наслаждений определялся клубами МЧ (то есть
Мужского Члена). Наслаждение -  дело  привычки,  как,  вероятно,  сказал  бы
Паскаль, если бы интересовался вещами подобного рода.
   Со своим тринадцатисантиметровым членом и редкими эрекциями (он  никогда,
не считая  ранней  юности,  не  мог  держаться  по-настоящему  долго,  да  и
латентные периоды между двумя эякуляциями с той поры существенно удлинились:
конечно, ведь он был уже не столь молод) Брюно, в сущности, был совсем не  к
месту в заведениях подобного сорта. И все же он был счастлив, получая в свое
распоряжение больше кисок  и  ртов,  чем  он  когда-либо  смел  мечтать;  он
чувствовал,  что  обязан  этим  Кристиане.   Самыми   сладкими   по-прежнему
оставались те моменты, когда она ласкала других женщин; ее случайные подруги
всегда выражали восхищение проворством ее языка, ловкостью, с которой пальцы
нащупывали и возбуждали их клиторы; к несчастью, когда они решались  воздать
тем же, разочарование обычно оказывалось  неизбежным.  Их  киски,  непомерно
расширенные траханьем по цепочке и грубыми пальцами (ведь зачастую пускают в
ход несколько пальцев разом, а то и всю  руку),  по  части  чувствительности
больше  всего  напоминали  шмат  сала.  Одержимые  неистовым  ритмом  актрис
групповых порнофильмов, они трясли его член так грубо, будто то был рычаг из
бесчувственной материи, причем делали это со смешными  ужимками  игроков  на
корнет-а-пистоне (всздесущность музыки техно в ущерб ритмам более утонченной
чувственности, без сомнения, также повлияла на  тот  крайне  механистический
стиль, в каком они исполняли свою повинность). Он извергался  быстро  и  без
настоящего удовольствия; для него вечер тем и завершался. Они оставались еще
на полчаса-час; Кристиана отдавалась по цепочке, изо всех сил, пытаясь,  как
правило безуспешно, взбодрить этим его мужественность. Просыпаясь утром, они
вновь занимались любовью; ночные картины возвращались к нему, полусонному, в
более  приятном  обличье;  тогда  для  них  наступали  моменты   невыразимой
нежности.
   В сущности, идеально было бы пригласить к себе домой несколько  избранных
пар,  провести  вечер  вместе  за  приятельской  болтовней,   сопровождаемой
ласками. Они наверняка так и сделают - подспудно Брюно был убежден  в  этом;
надо бы ему также возобновить упражнения по укреплению  мышцы,  предлагаемые
американским сексологом. Его история с Кристианой  была  важна  и  серьезна,
никакое иное событие его жизни не доставило ему столько радости. По  крайней
мере, так он думал подчас, глядя, как она одевается или хлопочет  на  кухне.
Однако когда во время рабочей недели она была вдали от него,  им  куда  чаще
овладевало предчувствие, что все это дурной фарс, последняя  гнусная  шутка,
которую подстроила ему жизнь. Беда всего страшнее настигает нас,  когда  нам
покажется, что возможность счастья реальна и вполне достижима.

***

   Катастрофа разразилась в феврале,  когда  они  были  у  "Криса  и  Ману".
Растянувшись на матраце в центральной комнате, примостив голову на  подушки,
Брюно предоставил Кристиане сосать его; он держал ее  за  руку.  Она  стояла
перед ним на коленях, раздвинув ноги, открыв зад мужчинам, которые,  подходя
к ней, натягивали презервативы и по очереди ею  овладевали.  Их  прошло  уже
пятеро, а она ни на одного даже не взглянула;  прикрыв,  словно  в  полусне,
глаза,  она  водила  языком  по  члену  Брюно,  продвигаясь   сантиметр   за
сантиметром.  Внезапно  она  коротко,  резко  вскрикнула.  Тип  позади  нее,
стриженый верзила, продолжал добросовестно трахать ее, мощно двигая бедрами;
взгляд его был пуст и несколько рассеян. "Стойте!  Прекратите!?  -  выдохнул
Брюно; ему казалось, будто он кричит, но голос ему изменил,  он  издал  лишь
слабый взвизг. Он вскочил  и  грубо  отпихнул  типа,  который  обескураженно
застыл с торчащим членом и болтающимися руками. Кристиана свалилась на  бок;
страдание исказило ее лицо. "Ты не можешь  двинуться"?  -  спросил  он.  Она
молча кивнула  головой;  он  кинулся  в  бар,  потребовал  телефон.  Команда
"Скорой? прибыла через десять минут. Все участники уже были одеты; в  полном
молчании они смотрели, как медбратья поднимают Кристиану, кладут на носилки.
Брюно вошел в машину скорой помощи, сел рядом с ней; они были в  двух  шагах
от Центральной больницы. Он прождал несколько часов в  коридоре  с  покрытым
линолеумом полом, потом вышел дежурный интерн, сказал ему:  она  уснула,  ее
жизнь вне опасности.
   Днем в воскресенье ей сделали пункцию  костного  мозга;  Брюно  пришел  к
семи. Уже стемнело, над  Сеной  моросил  холодный  мелкий  дождь.  Кристиана
сидела  в  кровати,  опираясь  спиной  на  гору  подушек.  Увидев  его,  она
улыбнулась. Диагноз был однозначен: некроз копчикового отдела позвоночника в
неизлечимой стадии. Последние несколько месяцев она этого ждала,  все  могло
произойти с минуты на минуту;  лекарства  позволяли  замедлить  процесс,  но
отнюдь не остановить его. Теперь болезнь больше  не  будет  прогрессировать,
новых осложнений  можно  не  опасаться;  но  ее  ноги  парализованы,  и  это
необратимо.

***

   Из больницы ее выписали десять дней спустя; Брюно ждал ее там.  Кристиане
полагалась  отныне  пенсия  по  инвалидности,  она  уже  никогда  не  сможет
работать; она даже  имеет  право  на  бесплатную  помощь  домработницы.  Она
покатила ему навстречу свое кресло. Двигалась она еще неуклюже - требовалось
приналечь, а руки у нес были слабоваты в предплечье. Он поцеловал ее в щеки,
потом в губы. "Теперь, - сказал он, - ты сможешь переехать ко мне. В Париж".
Она подняла  голову,  поглядела  ему  в  глаза;  он  не  смог  выдержать  ее
взгляда. "Ты уверен? - мягко спросила она. - Уверен, что это именно то, чего
ты хочешь"? Он не ответил; по крайней мере,  помедлил  с  ответом.  Молчание
длилось полминуты, потом она прибавила: "Ты не обязан. У тебя не  так  много
времени, чтобы жить; ты не обязан провести это время,  нянчась  с  калекой".
Установки современного сознания  больше  не  согласуются  с  нашей  смертной
юдолью. Никогда, ни в одну эпоху, ни в одной цивилизации  никто  так  долго,
так постоянно не думал о своем возрасте; сейчас в уме каждого  ясна  простая
перспектива будущего: придет час, когда сумма физических  радостей,  которые
ему уготованы в жизни, станет меньше, чем сумма ожидающих его  страданий  (в
общем, человек знает, что счетчик работает - и крутится он в одну  сторону).
Такое рациональное взвешивание радостей и страданий,  которым  каждому  рано
или поздно приходится заняться,  начиная  с  известного  возраста  неизбежно
ведет к мысли о суициде. Кстати, забавно отметить, что Дел„з  и  Дебор,  два
уважаемых интеллектуала конца века, оба покончили с собой  без  определенной
причины, исключительно потому, что ни тот ни другой  не  мог  примириться  с
перспективой собственной физической деградации. Эти самоубийства  никого  не
удивили, не вызвали никаких комментариев; сегодня суицид людей  в  возрасте,
ставший отнюдь не редким явлением, чем дальше, тем больше представляется нам
поступком   вполне   логичным.   Равным   образом   можно    отметить    как
симптоматическую деталь реакцию публики на риск террористического покушения:
чуть ли не во всех без исключения случаях люди предпочитают быть убитыми  на
месте, нежели покалеченными  или  даже  просто  изуродованными.  Разумеется,
отчасти дело в том, что некоторым просто поднадоела эта жизнь;  но  главное,
ничто, включая самое смерть, не ужасает их так, как жизнь в ослабевшем теле.
***

   Он свернул возле Лашапель-ан-Серваль. Проще всего  было  бы  врезаться  в
дерево, проезжая через Компьеньский лес. Те несколько секунд в больнице, что
он колебался, оказались роковыми; бедная Кристиана. К тому  же  он  помедлил
еще несколько дней, прежде чем ей  позвонить;  он  знал,  что  она  в  своей
дешевой квартире один на один  с  сыном,  он  представлял  ее  в  кресле  на
колесах, рядом с телефоном. Он совсем не обязан нянчиться с калекой, так она
сказала, и он знал, что она умирала без ожесточения. Покореженное кресло  на
колесах нашли подле почтовых ящиков, в конце последнего лестничного пролета.
У нее было распухшее лицо и сломанная шея. Брюно фигурировал в рубрике "кого
известить в случае несчастья"; она приняла  решение,  когда  ее  положили  в
больницу.
   Комплекс погребальных услуг располагался чуть на отшибе  от  Нуайона,  на
дороге, ведущей к Шони, повернуть надо было после Баб„фа.  Двое  служащих  в
голубой рабочей форме ждали его в белом строении, натопленном слишком жарко,
со множеством батарей  -  помещение  немного  смахивало  на  лекционный  зал
технического лицея. В окнах виднелись низкие - в  модерновом  стиле  -  дома
полуэлитарного жилого квартала. Гроб,  еще  открытый,  стоял  на  раскладном
столе. Брюно подошел, увидел  тело  Кристианы  и  почувствовал,  что  падает
навзничь; его голова с силой ударилась об  пол.  Служители  бережно  подняли
его. "Поплачьте! Надо поплакать!? - настойчиво  уговаривал  его  старший  из
них. Он покачал головой; он знал, что не получится. Тело Кристианы не сможет
больше двигаться, не сможет ни дышать, ни говорить. Тело Кристианы больше не
сможет любить, никакая судьба уже  невозможна  для  этого  тела,  и  в  этом
повинен только он. На сей раз  все  карты  сданы,  игра  сыграна  до  конца,
последняя партия состоялась и закончилась окончательным проигрышем. Он  тоже
не был способен к любви, так же, как его  родители.  В  состоянии  странного
онемения чувств, как будто зависнув в нескольких сантиметрах над землей,  он
глядел, как служители при помощи гайковерта укрепляют крышку. Он проследовал
за ними до "стены молчания? - серой бетонной стены высотой в три метра,  где
рядами, друг над другом располагались погребальные ячейки; около половины из
них были пусты. Старший служитель, заглянув в какой-то список, направился  к
ячейке номер 632; его коллега  вез  следом  гроб  на  двухколесной  тележке.
Погода была сырой, промозглой, даже дождь начал моросить. Ячейка  номер  632
находилась ни высоко, ни низко - на высоте метр пятьдесят  или  около  того.
Гибким, деловитым движением, занявшим всего пару секунд,  служители  подняли
гроб и вдвинули в ячейку. С помощью пневматического пистолета они  распылили
в полости немного сверхбыстро застывающего бетона; потом служитель дал Брюно
расписаться в реестре. "Вы можете, - прибавил он, уходя, - помолиться  здесь
за упокой, если пожелаете".
   Назад Брюно ехал  по  шоссе  А1  и  около  одиннадцати  уже  добрался  до
столичной окраины.  Он  взял  день  отгула,  так  как  не  предполагал,  что
церемония окажется настолько короткой. Он проехал через  Шатийонские  ворота
и, поискав, где бы припарковаться, выбрал улицу Альбера  Сореля,  остановясь
прямо напротив дома своей бывшей жены. Ждать пришлось недолго:  минут  через
десять показался его сын - он с ранцем за спиной  свернул  с  улицы  Эрнеста
Рейе. Он выглядел озабоченным и на ходу говорил сам с собой. О чем он  может
думать? Анна предупреждала, что этот мальчик - скорее одиночка; вместо  того
чтобы завтракать в коллеже вместе с однокашниками, он предпочитает вернуться
домой и разогреть еду, которую она ему оставляет перед уходом. Страдал ли он
из-за отсутствия отца? Вероятно, да, но он ничего об этом не  говорил.  Дети
терпимо относятся к миру, созданному для них взрослыми;  они  стараются  как
можно лучше приспособиться к  нему;  потом  чаще  всего  они  в  свой  черед
воссоздают такой же ми