инеля", медленно теряла свою прозрачность, было видно, что он
все  еще стоит у изголовья пустошанина, неловко и беспомощно опустив руки. В
коридоре стало темно, если не считать слабого молочного мерцания, исходящего
от лиц и обнаженных рук пустошан.
     - Пойдем пирог доедать, что ли, - досадливо проговорил Рычин, стряхивая
с ноги жужелицу и направляясь к выходу.
     Сзади  было  тихо.  Голос,  изболевшийся  и отчаявшийся, умолк. Не было
слышно и Нолана. Хотя - разве его когда-нибудь было слышно?..
     А  пиршественный стол, ощетинившийся многоцветьем хрустальных искр, уже
благоухал  и  томился  под тяжестью восьмой перемены блюд. Всполошенный было
сонм  пустошан  рассыпался  по  своим  местам. Сел и Рычин. Шлем он стащил с
головы  еще там, у двери, но теперь он не положил его на стол, а зажал между
животом и негнущейся, словно створка раковины, скатертью.
     - Ни черта не вижу, - донесся из шлема ворчливый голос Гедике. - Кисель
какой-то  жемчужный...  Или они поставили экран? Да обеспечишь ты мне обзор,
наконец?
     -  Обойдешься,  - сказал Рычин. - И задавай меньше вопросов - поговорим
обо всем на корабле.
     "Хорошо  еще, что я ничего не сказал ему о "Бинтуронге", - думал Рычин.
-  Малый сухогруз "Бинтуронг", четыре пилота и пассажирка. Курт не удержался
бы, обязательно что-нибудь ляпнул по общему фону связи. А так он ни о чем не
догадывается..."
     Из шлема донесся сухой щелчок.
     - Ты отключился? - спросил Курт.
     -  Нет,  это  отсоединился Нолан. Он там с этим... Он тоже чуть было не
сказал - "человеком".
     Наступило долгое молчание.
     - Послушай, Михаила, - снова не выдержал Курт. - Я вот все думаю: ну, с
пустошан спрашивать нечего - они, видно, от природы такие...
     Рычин  быстро  глянул перед собой - жужелица флегматично чистила лапки,
не переводила.
     -  Но  мы  с тобой, - продолжал второй пилот, - как мы-то с тобой могли
такое - столько дней не слышать собственного командира?..



АНДАНТЕ

     Когда  до старта оставалось не больше сорока секунд, Бовт почувствовал,
что сзади подходит Кораблик.
     - Можно к тебе? - услышал он голос Иани.
     - Только скорее.
     Он  очень  боялся,  что  она ему помешает. Но она успела. люк зашипел и
съехал в сторону, она спрыгнула на пол и побежала к Бовту, безошибочно найдя
его в темноте. Он отодвинулся, давая ей место у иллюминатора.
     -  Гораздо  проще было бы... - Она кивнула на инфраэкран, приклеившийся
рядом с круглым оконцем.
     Бовт  не ответил. Он хотел видеть все так, как это будет на самом деле.
Иани  тихонечко  пожала  плечами  и  подвинулась  поближе к иллюминатору, но
разглядеть,  наверное,  ничего  не смогла, потому что "Витаутас" уже загасил
сигнальные  огни.  Бовт  тоже  ничего не видел, но знал, что смотреть надо в
черный пятиугольник, образованный слабыми звездочками, откуда через какое-то
мгновение  должен  был  разметнуться  на  всю  обозримую  часть пространства
лиловый сполох стартовой вспышки.
     Бовт  заложил  руки  за спину и правой ладонью ощутил лягушачий холодок
ручных   часов.   Ему  почудилось,  что  они  часто-часто  дышат,  судорожно
подрагивая всем корпусом. Сейчас. Вот сейчас...
     И  вдруг понял, что время старта уже миновало. "Витаутас" не ушел. Бовт
прикрыл  глаза  и с шумом выдохнул воздух. Ни радости, ни облегчения. Совсем
наоборот.  Это  как промежуток между двумя приступами боли, когда главное не
то, что тебе дано передохнуть, а то, что через несколько секунд все начнется
сначала. Снова судорожный пульс часов...
     - Отходят на планетарных двигателях, - сказала Иани.
     - А? Да, да...
     А ведь он это совсем упустил из виду, он и не думал о планетарных, он о
них просто-напросто забыл, он, второй пилот "Витаутаса"...
     Бывший второй пилот.
     -  Ты  не смотришь, - проговорила Иани, будто ей это нужно было больше,
чем ему. - Ты смотри, смотри!
     Слабая  сиреневая  вспышка уже догорала. Просто удивительно, как далеко
успел  отойти  его  "Витаутас" на своих планетарных. Неяркая вспышка, и все.
Это и был старт.
     Четыре  Кораблика  прошли перед иллюминатором, чуть покачиваясь, и Бовт
уже  не  мог найти черного куска пространства, ограниченного пятью скромными
светлячками неярких звезд.
     -  Вот ты и видел все так, как это было на самом деле, - удовлетворенно
констатировала Иани. - Я зажгу свет, можно?
     - Ни черта я не видел, - медленно проговорил Бовт. - Была светлая точка
- и нет ее.
     Иани прижалась лбом к иллюминатору.
     - Ты еще видишь? - спросил Бовт.
     - Да, - отозвалась Иани. - Вон там. Но я лучше зажгу свет.
     - Не надо, - попросил он. - Посидим так.
     - Посидим.
     Они ощупью отыскали койку, и Иани забралась туда с ногами. "Если бы она
была  земной  женщиной,  -  думал  Бовт,  - она обязательно решила бы, что я
остался  из-за  нее. Никак без этого не обошлось бы. Это просто счастье, что
все они тут так трезвы и рассудительны".
     - Ну как ты там? - спросила Иани из темноты. Бовт присел на край койки.
     - По-моему, мне просто страшно, - признался он.
     - Нет, - возразила Иани, - не то.
     Бовт  сделал  над  собой  усилие,  пытаясь как можно точнее представить
себе, что же с ним сейчас происходит.
     -  Неуверенность...  Неуверенность  в  том,  что  я поступил правильно,
оставшись на Элоуне.
     - Пожалуй, так, - согласилась она. - И еще уходящий "Витаутас".
     -  Нет,  -  честно  признался он, - наверное, я это прочувствую немного
позднее.  Что  они возвращаются, а я - тут. А пока все это у меня наверху, в
голове, а до нутра еще не дошло.
     - Тогда я побуду у тебя.
     -  Ох, не надо. Думаешь, мне легче болтать с тобой, чем оставаться один
на один со своими мыслями?
     - Разумеется.
     Бовт  усмехнулся.  Если  бы  он оставался здесь ради нее - тогда другое
дело. Ему легче было бы с ней, чем одному. Но он остался не ради нее.
     Бовт встал и включил свет.
     -  Не  стоит, - сказал он. - У тебя ведь еще уйма дел на Третьем поясе,
правда? Вот и кончай там свои дела и спускайся на Элоун. Нечего нянчиться со
мной.
     - Мы спустимся вместе.
     -  Ты  же  так  рвешься  обратно  на  Элоун!  А  мне надо осмотреть все
шестнадцать Поясов, второй возможности ведь не будет.
     -  Вот  вместе  и  посмотрим.  Ты  ведь еще плохо управляешься со своим
Корабликом.
     - Я еще не привык к нему, - пожал плечами Бовт. Иани засмеялась:
     -  Это  он  не  привык  к  тебе.  Но  он скоро привыкнет, станет совсем
послушным, и тогда-то ты и решишь, что пора спускаться на Элоун.
     - Ты только об этом и думаешь? - спросил Бовт.
     -  Да,  - простонала Иани, мгновенно теряя всю свою рассудительность. -
Да,  да...  Каждый  день,  и  каждую  ночь,  и  когда  на  Поясе,  и когда в
Пространстве, и когда одна, и когда с тобой.
     - И все о том, как ты возвращаешься...
     - Да. Да. Да.
     - Ну и плюнь на все и лети сейчас же!
     -  Ну  зачем  же  так,  -  она  пригладила  волосы.  - У меня еще масса
незаконченных  дел  на  Третьем  поясе.  Элоун от меня никуда не уйдет, а на
Пояса я не вернусь никогда в жизни.
     Он досадливо сморщился:
     -  Я и забыл. Это один из ваших предрассудков - вылетать в Пространство
только однажды. Как будто нельзя вернуться на Элоун, спокойно пожить лет так
пять-десять,  а  потом  опять  податься поближе к звездам. Я уже рассказывал
тебе, мы всегда так делаем. Действительно, почему - нет?
     -  Смешные  вы,  люди  Земли!  Разве можно жить, потом умереть, малость
отдохнуть  в  небытии,  потом  воскреснуть  и  снова жить? Все дается только
однажды  -  молодость,  старость, любовь. И Пространство. Когда мы достигаем
совершеннолетия,   каждый  из  нас  волен  покинуть  Элоун  и  оставаться  в
Пространстве, пока хватает сил не возвращаться. Потом мы возвращаемся. Очень
просто.
     - Возвращаетесь - и уже все?..
     -  Как  это  -  все? Потом - наш Элоун. Скалы, голубоватые, как небо, и
небо,  близкое,  как  горы.  Но  мы  приземлимся подальше от гор, на большую
равнину,  и  кругом  не будет ничего, одни цветы до самого горизонта, цветы,
уходящие  в  бесконечность, как свет от солнца. И запах, от которого хочется
опуститься  на  землю,  зарыться  лицом  в  траву  и  ничего-ничегошеньки не
видеть...
     - Ты говорила уже об этом. Вчера.
     - Да, когда мы прощались с "Витаутасом". Все ваши тогда слушали меня, и
понимали,  и никому в голову не пришло, что с Элоуна можно улететь во второй
раз. Наверное, это ты один такой, остальные похожи на нас.
     - Все мы похожи на вас. Но мы покидаем свою Землю каждый раз, когда это
требуется.
     - Напрасно ты остался с нами.
     - Я хочу увидеть ваш Элоун. Я видел все планеты, которые хотел увидеть,
и только Элоун мне не дался. Я хочу, я должен, без этого мне просто жизни не
будет на этом свете!
     -  Да, желать ты умеешь... Но опуститься на Элоун может только тот, кто
никогда не захочет его больше покинуть.
     - И это ты уже говорила.
     - Ты напрасно остался, Бовт.
     - И это ты говорила.
     - Ты проклянешь день и час...
     - Иани, наша беседа становится чересчур патетической.
     - Мне уйти?
     - Так будет лучше, Иани.
     Она  поднялась и молча пошла к черному контуру переходного люка. Здесь,
на Элоуне и его окрестностях, не принято было здороваться или прощаться.
     Бовт  подождал,  пока  пол  под ногами не перестал покачиваться, - знак
того, что Кораблик Иани отцепился и пошел прочь. Но он тут же замедлил полет
и остался где-то неподалеку, на расстоянии прямой видимости - Иани упорно не
хотела оставлять его одного.
     - Так завтра на Третьем поясе, - услышал он ее приглушенный голос.
     Ну, разумеется, торчит где-то рядом.
     -  Договорились, - как можно ровнее ответил он. Бовт прошелся по каюте.
Четыре  шага  туда, четыре обратно. Тесновато. Пошевелил плечами. Наконец-то
он  избавился от необходимости хранить этот приветливый, дружеский тон. Бовт
припомнил  весь  разговор  с  Иани,  ее  настойчивое желание слышать от него
именно  то, что хотелось ей, и именно так, как она того желала; еще счастье,
что ему сразу же удалось перевести разговор с личных переживаний на Элоун, а
уж  об  Элоуне  он  никак  не  мог говорить равнодушно. Он взбеленился и тем
только  и  спасся,  иначе  его  взяли  бы  за ручку и не отпустили до самого
Третьего пояса. Его, очень настойчиво брали за ручку, и он молодчина, что не
позволил  этого.  Просто  счастье,  что  ему  удалось  без  единой  резкости
расставить  точки  над "i", иначе не отвязаться бы ему от этой опеки на всех
Поясах астероидов, да и на Элоуне тоже.
     Завтра  он  полетит с нею на Третий пояс, но это уже будет отнюдь не за
ручку.
     А может, и не полетит.
     Каждый  раз,  когда  он  вспоминал  этот проклятый Элоун, внутри словно
что-то  переворачивалось.  Временами Бовт боялся, что не выдержит и пошлет к
чертям  все эти околопланетные астероидные станции и ринется вниз, навстречу
игрушечному  перламутровому шарику, запретному для чужих кораблей. А планета
и вправду была хороша. Подобно Венере, вся в многослойной мантии облаков, но
освещенная  более  ярким  солнцем, чем земное, она казалась еще заманчивее и
притягательнее оттого, что была у своею светила единственной.
     Шестнадцать поясов астероидов - и только одна планета.
     Может, именно потому элоуты так бережно и относятся к ней, и берегут от
непрошеных  пришельцев  с  их  сверхмощными  звездолетами;  может,  из этого
сознания  собственной  единственности  и родилась эта нелепая с точки зрения
землян  традиция - улетать в Пространство только однажды, чтобы вернуться на
свой Элоун уже навсегда. На всю жизнь. И на всю бесконечность после жизни.
     Элоун...
     Пол  под ногами дернулся, так что Бовт взмахнул руками и присел. Каждый
раз,  когда  он вот так думал об Элоуне, Кораблик послушно ускорял движение,
словно  и  ему  вместе  с  хозяином  не  терпелось  поскорее  опуститься  на
поверхность   планеты.   На   редкость  чуткое  и  непостижимое  создание  -
домик-ракушка  элоутов, выходящих в Пространство. Даже мало сказать - домик;
это  средство передвижения, и нянька, и собака. Стоит только подумать - и он
ринется навстречу этой чертовой, запечатанной семью печатями, заклятой семью
заклятьями, недосягаемой для землян планете.
     Бовт поднялся с пола, подошел к иллюминатору. Элоун неслышимо катился в
мерцающей  пустоте  Пространства, словно серебряное яблочко, окруженное роем
звездных пчел. Выйди из Кораблика, протяни руку - и оно ляжет на ладонь. Вот
только  скафандр надевать неохота. Что, дружище Кораблик, выпустишь меня без
скафандра?
     Сзади  щелкнуло,  Бовт  обернулся  и увидел над люком светящееся табло.
Нашел шпаргалку, составленную для него Иани, перевел: "Выход заблокирован".
     Бовт  невесело усмехнулся. Ну и умник же ты, домик-ракушка! На редкость
в  тебе  развито  чувство юмора. Хлебну я с тобой... А теперь поворачивайся.
Завтра  утром  мы  с  тобой  должны  быть на Третьем поясе. Прежде чем раз и
навсегда  плюхаться  на  планету,  надо  облазать  все  астероидные станции,
понаблюдать   со  стороны  за  выбросом  грузовых  контейнеров  с  Элоуна  и
транспортировкой  их  на пояса, прочувствовать систему связи и контроля - да
мало  ли  всего,  что  надо  узнать, поглядеть и даже потрогать собственными
руками,  прежде  чем  навсегда  уходить  из  Пространства. Все это он обещал
ребятам,  обещал  капитану. Элоуты помогут наладить связь с Землей, они тоже
обещали. Ребята будут ждать...
     Бовт  замер,  прислушиваясь.  Ты сказал: ребята. Может, ты уже осознал,
может,  это  уже дошло до твоего нутра, что они возвращаются к Земле, а ты -
тут? Бовт постоял еще. Нет, сказал он себе, это до меня еще не дошло. Пока я
понимаю,  что  нахожусь  тут,  потому  что,  если бы я вернулся со всеми, не
побывав на этом заклятом Элоуне, мне просто не было бы житья на свете. Никто
не  упрекнул  бы  меня  - все подлетали, и все уходили прочь. Как говорится,
дело  житейское.  Но  вот  я  никогда  бы  себе не простил. Так что для меня
все-таки самое главное сейчас, что я - тут.
     Но когда-нибудь главным станет то, что Земля - там. Худо будет.
     А Кораблик все продолжал мчаться навстречу сказочному яблоку, укрытому.
дымчатой  ватой  облаков, и оно неощутимо плыло навстречу, захлестнутое едва
видимой гранной петлей, - казалось, яблоком завладел исполинский космический
змей. Надо будет узнать у Иани, что это такое... Нет, не разглядеть.
     Кораблик послушно рванулся вперед - чтобы было виднее.
     - Но-но, - сказал Бовт, - очень ты стал самостоятельным. Сказано тебе -
поворачивай на Третий пояс. Надо.
     Кораблик начал нехотя разворачиваться.

     -  Ну  ведь  все,  -  стонала  Иани,  -  ну  ведь  все  же! Ты сам себе
выдумываешь дела. Может, ты передумал и не хочешь спускаться на Элоун? Так и
скажи.
     - Я хочу этого не меньше, чем ты.
     - Ну, так же, как я, ты хотеть просто не можешь уже потому, что Элоун -
мой, понимаешь?
     -  Я  хочу  этого больше, чем ты, и именно потому, что он еще не мой, а
пока  все,  чего я хотел, становилось рано или, поздно моим. А сейчас я даже
не знаю, что же это такое - Элоун, принадлежащий мне...
     -  Собственник!  Мы  с  тобой  просто  по-разному  понимаем  это  слово
"хотеть".  Мы  не успели по-настоящему договориться о смысле некоторых слов.
Но на это у тебя будет вся твоя элоутянская жизнь, а сейчас - летим скорее!
     - Прибраться бы здесь, а то как-то неудобно...
     -  Ему еще и прибираться! Диктофонные рамки - в карман, микрофильмы - в
другой,  укладывайся на койку и думай о чем-нибудь постороннем, но только не
о Кораблике и не об Элоуне.
     - То есть не думать о белой обезьяне...
     -  Что-о-о?  А,  это  ты  опять  со  своими присказками! А я всякий раз
понимаю  тебя  дословно.  До чего же вы, земляне, любите словоблудствовать в
самое  неподходящее  время.  И неужели так трудно выполнить простейшую вещь:
лечь  и  вообще  ни о чем не думать, можно даже принять снотворное, а я сама
поведу оба Кораблика на посадку, прямо так, сцепом.
     -  За  ручку?  -  спросил Бовт. - Я как-нибудь сам. Хватит того, что ты
таскала  меня  по  всем  шестнадцати  Поясам. Но на Элоун я желаю шлепнуться
собственноручно.  Ты  же  говорила,  что Кораблик никогда не допустит гибели
хозяина.
     -  Ну  да,  этого он действительно не позволит, но зато он поможет тебе
мотаться   по   всем  ближним  и  дальним  орбитам,  разыгрывая  прощание  с
Пространством. Что я, не вижу, как он все время дергается - поворачивает нос
в   ту   сторону,   откуда   стартовал   "Витаутас"?   У  тебя  это  выходит
бессознательно, а он чувствует.
     -  Балда ты, - в сердцах сказал Бовт. - Какое мне дело до того, что там
у  меня  бессознательно? Я иду на Элоун, на тот самый Элоун, куда не пускают
чужаков  и  откуда  нет  выхода,  как  из  критского  Лабиринта. Наши смогли
улететь,  а  я  вот  не  смог. Мне жизни не было бы, если б я отступил. Я уж
такой, понимаешь? Каким бы он ни был, мне без него нет жизни. Вот потому я и
иду на Элоун.
     - Ты-то идешь на Элоун, но твои ребята - они летят к Земле.
     -  Я  это  знаю, - устало проговорил Бовт. - Вот уже полгода, как я это
знаю. Но до меня это все еще не дошло.
     Иани внимательно посмотрела на него:
     - Может быть, это и правда. Но тогда...
     Кометы дремучие, как же она его утомляла!
     -  Послушай-ка, - перебил ее Бовт, - ты спешила на Элоун? Ну так кончим
эти дебаты и начнем спуск.
     -  Я  посажу оба Кораблика. Идти придется по защитному туннелю - вблизи
планеты  масса  всякой  космической  дряни,  которая  прибивается  с Поясов.
Собственно  говоря,  ни  один  ваш  корабль  потому и не может опуститься на
Элоун,  что  его  не  пропустит  защитное облако, а туннель для него слишком
узок. Только наши малыши на то и годятся...
     Пол мелко задрожал - "малыш", похоже, замурлыкал от удовольствия.
     Бовт  молча  пошел  в  угол, плюхнулся на койку лицом вниз. Хорошо. Еще
один  раз  за  ручку.  До  того знаменитого поля цветов, о котором он слышал
трижды в день семь раз неделю. А там - к чертовой матери. Кораблик повело на
посадку.
     Бовт  поднял  голову,  положил  подбородок  на  сцепленные  руки и стал
глядеть   в   лобовой   иллюминатор.   Черная   пустота  Пространства  стала
желтовато-бурой,  потянулись  светлые  мерцающие  полосы. Светящиеся облака.
Промелькнули яркие бакены, пульсирующие ядовитым синим светом. Из последнего
вырывались  тугие, рыхлеющие на глазах сгустки нежно-палевого газа или пара.
Ага,  значит,  и облака были искусственного происхождения. Кораблик замедлил
,было  скорость,  а  потом  вдруг стремительно ухнул вниз. Бовт почувствовал
непривычную сладость во рту и невольно прикрыл глаза. Ни при перегрузках, ни
в  состоянии  невесомости  не испытывал он такой маеты. Срам просто, до чего
худо. И темно. И ощущение какой-то нелепой беззащитности.
     А  потом  это разом кончилось. Кораблик перешел на почти горизонтальный
полет  и  мчался  теперь в густых темно-бурых облаках, чуть зарываясь носом,
словно  на занесенной снегом дороге. Включился носовой прожектор, и от этого
сходство  с  ночной  дорогой  еще  больше  усилилось.  Исчерна-зеленые  тени
полыхали  по  сторонам,  уносясь  назад,  и  две  узенькие  световые полоски
стлались  впереди,  как наперед заданная лыжня. Стремителен и непостижим был
этот  бег,  была  в нем та бесконечность ожидания счастья, которая рождается
лишь тогда, когда мчишься ему навстречу.
     И  вдруг  посреди  своего зачарованного полета начинаешь сознавать, что
единственное настоящее счастье - это вот эта самая дорога, и тогда начинаешь
молиться,  чтобы  путь  твой  никогда  не  кончался,  и он послушно длится и
длится,  и тебя послушали и сделали желанную бесконечность реальностью... Но
когда обретаешь веру в эту реальность - приходит конец пути.
     Облака  посветлели,  Кор