по ночам...
   У нас было восемь траулеров на шестнадцать загонов. Мы с  Персом  взяли
на себя два самых дальних. Заграждения не были видны из-за  взвешенного  в
воде ила. К счастью, я, предвидя это, заранее  привязал  в  углах  каждого
загона  поплавки  на  длинных  веревках.  Эти   буйки   теперь   размечали
поверхность моря, так что наша процессия аккуратно пошла между ними,  один
за другим оставляя траулеры сбрасывать корм, пока и  мы  не  добрались  до
своего места. Но когда Перс сбавил обороты, сердце у меня упало...
   Кругом плавала мертвая рыба.
   - В загоне чернуга, - мрачно прокомментировал Перс.
   Я уже натягивал подводное снаряжение.
   - Вы что, собрались нырять? - возмутился Перс.  -  Не  сходите  с  ума,
профессор. Вода грязная. Вы ничего не увидите, зато чернуга вас учует.
   - На это я и рассчитываю, - ответил я. - Иначе до нее не добраться.
   Я не дал Персу время  на  новые  протесты,  прыгнул  за  борт,  схватил
мертвого толстика,  обтерся  им  и  нырнул.  Последнее,  что  я  увидел  -
озабоченное лицо Перса, склонившегося над планширом;  затем  стекло  маски
стало коричневым и непрозрачным, все больше темнея по  мере  того,  как  я
опускался в холодную воду...
   По натуре я трус. Внутренне  я  оправдываю  этот  недостаток  тем,  что
трусость -  продукт  чувствительного  и  логического  воображения.  Только
дураки храбры. Следовательно, если нужно сделать что-нибудь неприятное - а
в морской биологии это случается нередко, - я стараюсь действовать  сразу,
не раздумывая.
   Когда вода стала почти черной, я начал жалеть  о  своем  порыве;  но  я
знал, что так будет. Путь назад был  отрезан.  Время  от  времени  впереди
появлялось темное пятно, сердце куда-то проваливалось, и я сильнее  сжимал
кинжал. Но, лениво махнув хвостом, мимо проплывал безобидный толстик, и  я
снова оставался один. Я все поставил на то, что чернуги редки в этих водах
и их неожиданное нашествие в Дельте - явление локальное, видимо, связанное
каким-то образом с  избытком  планктона.  Хотя,  с  другой  стороны,  было
известно и другое - чернуги планктоном не питаются...
   Если в загоне паслась стая чернуг, я с таким же успехом мог бы  сорвать
маску и захлебнуться; это было бы менее болезненно...



3

   Не знаю, чего я ожидал. Наверное, воображал, что чернуга замрет неясной
тенью на границе видимости, измеряя меня взглядом  перед  быстрой  лобовой
атакой. Я вытяну левую руку, и хищница бросится на нее, переворачиваясь на
спину, а я отдерну руку и в то же время другой рукой всажу в  белое  брюхо
кинжал...
   Внезапный  удар  под  коленку  захватил  меня  врасплох,  опрокинув   и
совершенно дезориентировав. Вначале  я  не  почувствовал  боли,  а  словно
просто столкнулся с чем-то тяжелым. И только увидев  темную  струю  крови,
дугой стелющуюся за ногой, я понял, что меня уже атаковали.
   Массивная обтекаемая тень  чернуги  быстро  развернулась.  Я  сжался  в
комок, когда, крутясь и демонстрируя открытую пасть,  полную  острых,  как
бритва, зубов, и длинное серебристое брюхо,  она  промчалась  мимо...  Мой
кинжал ударил слишком поздно и неуклюже - я промахнулся.
   Зверюга казалась огромной из-за преломления; но даже с поправкой на это
экземпляр имел футов восемь в длину.
   Она была позади меня. Напрягшись в ожидании страшного укуса  (известно,
что чернуга способна откусить  бедро),  я  развернулся  и  понял,  что  мы
всплываем - моей кровью окрашивалась более  светлая  вода.  Чернуга  снова
атаковала ногу. На сей раз, когда она проносилась  мимо,  кинжал  сработал
вовремя, и я увидел тонкий разрез,  протянувшийся  вдоль  брюха.  Я  снова
развернулся лицом к хищнице.
   Теперь она приближалась медленно, почти задумчиво, жуя челюстью, словно
тренируясь перед решительным ударом;  пасть  с  изогнутыми  вниз  уголками
придавала морде кислое выражение. За  чернугой  тянулся  кровавый  след  -
похоже, мой разрез был глубок.
   Я оказался  не  единственным  трусом  в  этом  рыбном  загоне.  Хищница
рванулась вперед, разинув пасть и крутясь. Но  в  последний  момент  тупой
мозг за этими крошечными глазками вспомнил, должно быть, недавнюю боль.  У
самой моей груди чернуга вильнула в сторону. На этот раз я  вонзил  кинжал
глубоко и  распорол  брюхо  по  всей  длине,  открыв  развороченную  массу
внутренностей, которые вывалились, пока  продолжавшее  вертеться  животное
относило  течением  назад.  В  бешеных  смертельных  конвульсиях   чернуга
запетляла в воде, глотая собственные кишки. Я вдруг понял, что кричу...
   Опомнился я уже на поверхности. Кто-то ухватил меня за руки, и  планшир
пересчитал все мои  ребра.  Растянувшись  на  палубе,  я  открыл  глаза  и
посмотрел в приветливое и участливое лицо Перса.
   - Ну, как вы? - спросил он.
   Я открыл рот, попытался говорить и не смог - пропал голос. Должно быть,
я непрерывно кричал  последние  несколько  минут.  Пристыженный,  я  слабо
кивнул.


   По настоянию Джейн, ее спустили с утеса, дабы  она  проводила  меня  до
дому на "Карусели". Меня перевязали нашедшейся на траулере грубой тряпкой,
пропахшей соляркой, и Перс считал, что  мне  следует  поскорее  показаться
доктору. Но уровень воды уже стал слишком низок для больших судов, так что
единственной альтернативой "Карусели"  являлась  поездка  в  вездеходе  на
воздушной подушке по ухабистой дороге, причем предварительно  пришлось  бы
затаскивать меня на утес лебедкой, а это нисколько не прельщало.
   Перс поплыл с нами, остальные рыбаки отправились на утес, ворча, что им
пришлось бросить свои траулеры на открытой стоянке. Пока Перс держал руль,
а маленький подвесной мотор изо всех сил боролся с течением, Джейн  велела
мне лежать спокойно  и  осмотрела  ногу.  Она  нашла  в  каюте  "Карусели"
несколько кусков чистой материи  и  стала  менять  грубую  повязку  Перса,
бормоча себе под нос то, что обычно говорят женщины, когда мужчины берутся
не за свое дело.
   Затем она перенесла свое раздражение с Перса на меня.
   - Какой черт тебя дернул, Марк? Чистый идиотизм лезть в  пасть  чернуге
из-за нескольких толстиков.
   Перс улыбался, глядя на меня со своего места у руля.
   - У него не было  выбора,  -  пояснил  он.  -  Чернуга  убила  бы  всех
толстиков в загоне, а потом перешла бы в следующий.
   Джейн разбинтовала ногу и увидела мою рану.
   - Придется тебя заштопать, - сообщила она, и ее голос странно зазвенел.
Ее рука задрожала, и мне пришло в голову, что Джейн не так неуязвима,  как
старается выглядеть. - Тебя уложат на несколько дней. Она прокусила  мышцу
насквозь. Боже мой, Марк, неужели ты думаешь, что  пара  толстиков  важнее
твоих исследований?
   Я ожидал этих слов, но последовавший  после  них  возглас  застал  меня
врасплох.
   - И потом, милый, что стало бы со мной, если бы ты погиб?
   Я уставился на нее.
   - Что ты сказала? - тупо спросил я.
   - Я сказала: неужели ты думаешь, что  несколько  рыбешек  важнее  твоей
работы? - язвительно ответила Джейн.
   - Я имею в виду... После этого ты ничего не сказала?.. Мне  показалось,
что ты меня назвала...
   Я не мог повторить ее слова - слишком уж нелепо они бы прозвучали.
   "У меня кружится голова от потери крови", - решил я.


   Как приятно валяться в постели по распоряжению  доктора!  Конечно,  для
приличия  ты  какое-то   время   вяло   сопротивляешься.   Диалог   всегда
стандартный. Нерешительные протесты пациента - у него  много  работы,  его
болезнь или рана не тяжелые, ему уже лучше -  опровергаются  полушутливыми
зловещими  докторскими  угрозами  ампутации  или  пневмонии,   смотря   по
обстоятельствам. После чего врач уходит с сознанием выполненного долга,  а
пациент облегченно вздыхает, оттого что переложил ответственность на плечи
специалиста. Доктор, который регулярно предписывает  пациентам  постельный
режим, уйдет в отставку богатым и популярным.
   К  сожалению,  следует  отметить,  что  радость   длится   недолго,   и
неблагодарный больной вскоре начинает скучать  и  тяготиться  вниманием  и
заботой,  которыми  окружают  его  добровольные  сиделки.  К  трем   часам
следующего дня я успел насладиться  шумным  скандалом  со  старухой  Энни,
матерью Перса Уолтерса, из-за того, что она не поспешила с пивом, когда  я
для привлечения внимания постучал по полу ручкой метлы.
   Энни слегка глуховата и со странностями. В течение  короткого  времени,
пока она за мной присматривала, она вела себя так, будто где-то  вычитала,
что прикованные к постели мужчины подвержены  приступам  неконтролируемого
сексуального возбуждения. Старушка старалась держаться подальше от меня и,
передав стакан с пивом на вытянутой  руке,  тут  же  быстро  ретировалась,
наверно, чтобы я не успел овладеть ею. Энни, должно быть, за семьдесят.
   Она оставила свой временный неоплачиваемый пост через шесть часов после
начала дежурства.  Ее  прощальная  угроза,  не  слишком  испугавшая  меня,
заключалась в том,  что  она  пришлет  Джейн  присматривать  за  мной.  Уж
Джейн-то, дескать, не станет терпеть такие глупости. Она прямиком  отошлет
меня в лазарет на Станцию, где есть санитары, которым платят за то,  чтобы
они терпели всякие выходки.
   Через  десять  минут  после  своего  прибытия  Джейн,  вопреки  советам
доктора, моим слабым  возражениям  и  предполагаемой  угрозе  сексуального
нападения, вытащила меня из постели, отвела в  пижаме  вниз  и  усадила  в
кресло на расстояние вытянутой руки от холодильника. В ее оправдание  могу
сказать, что она подставила мне под ногу скамеечку.
   Затем она сменила повязку, так низко склонившись над моей ногой, что  я
мог заглянуть ей за пазуху до  пупа.  Выпрямившись,  она  перехватила  мой
взгляд, сообщила,  что  людям  с  потерей  крови  возбуждаться  вредно,  и
дополнительно  проинформировала,  что  не  готова  рисковать   репутацией,
оставаясь в одном доме с таким развратным  стариком,  как  я.  После  чего
ушла, весьма нетактично посмеиваясь, невзирая на мое  состояние  здоровья.
Она сообщила, что вернется вечером, а до того времени я могу  позаботиться
о себе сам. Я вспомнил, что за свое короткое посещение она трижды  назвала
меня развратным стариком. Это становилось у нее манией.
   Откинувшись на спинку кресла, я  попробовал  проанализировать  ощущение
слабого разочарования  по  поводу  ее  ухода,  и  мои  мысли  вернулись  к
необыкновенной галлюцинации, которую я пережил накануне  в  лодке.  Слова,
которые, как мне показалось, я услышал, могла бы произнести  Шейла  больше
года  назад,  когда  я  чинил  прореху  в  одном  из  заграждений.  Работа
продлилась дольше, чем я ожидал, и когда я наконец выплыл на  поверхность,
Шейла смотрела на меня с кубрика "Карусели"; ее длинные волосы свисали,  а
в глазах стояли слезы. Я вскарабкался на борт и крепко обнял  ее,  но  она
еще долго дрожала...
   Фразу, которая мне послышалась, могла бы сказать Шейла,  но  не  Джейн.
Обласканная вниманием двух моих младших коллег и  многих  местных  юношей,
Джейн пользовалась популярностью в Риверсайде и жила в свое  удовольствие,
очевидно, мало задумываясь о будущем. Она никогда не оставалась в долгу  и
при случае могла отбрить любого.  И  все  же,  несмотря  на  ее  кажущуюся
развязность, я подозревал, что Джейн еще девственница...
   Мои размышления прервал стук в дверь. Я прокричал, что  не  заперто,  и
вошел Артур Дженкинс, двигаясь неловко, как любой больничный посетитель. И
как любой пациент, я первым делом посмотрел, что он принес.  Артур  принес
упакованную бутылку.
   - Бренди, - сообщил он, разворачивая бумагу и  ставя  бутылку  на  стол
рядом со мной. - Где у тебя стаканы?
   Очевидно, бренди предназначалось не одному мне.
   Я указал на  сервант.  Артур  нашел  две  маленькие  кружки,  задумчиво
посмотрел на них, потом наполнил и сел рядом со мной.
   - Как ты себя чувствуешь? - спросил он.
   Мы обменялись традиционными  фальшивыми  замечаниями  и  замолчали.  Он
уставился в потолок, а я рассматривал свою ногу. Наконец он  откашлялся  и
заговорил:
   - Так вот, Марк. Насчет случая с тобой.  Я  еще  не  слышал  подробного
отчета.
   Я рассказал, что произошло, и он  внимательно  слушал,  глядя  на  свои
руки, словно жалел, что не захватил блокнот.
   - А при нормальных обстоятельствах ты бы сделал что-нибудь подобное?  -
спросил Артур, когда я закончил.
   - Это были нормальные обстоятельства.
   Он удивился.
   - Ты хочешь сказать, что имеешь обыкновение нырять среди чернуг?
   Я понял, к чему он клонит.
   - К твоему феномену это не имеет отношения, - заверил я.  -  Ко  мне  и
раньше врывались чернуги; заграждение - это всего лишь  тонкая  нейлоновая
сеть с грузилами и  якорями  на  дне  и  пустотелыми  поплавками  наверху.
Случается, что чернуга разрывает сеть и заплывает в загон. Обычно  проблем
не возникает - вода прозрачная, и я могу воспользоваться гарпунным ружьем.
Нет, Артур, если ты надеешься, что луны свели меня с ума, то  зря  теряешь
время.
   - Э-э-э... - Его голос выдавал разочарование. - Тем не менее в  поселке
что-то происходит. Было два случая неспровоцированных нападений.
   - Я ничего не слышал.
   - Естественно. Ты сейчас немного оторван. Оба  случая  произошли  вчера
вечером. Во-первых, по дороге домой избили управляющего "Клубом".
   - Джона? -  Я  удивился.  -  Надеюсь,  паршивца,  который  это  сделал,
поймали?
   - Поймали. Собственно, он и не пытался сбежать - просто стоял,  ковыряя
ботинком землю, пока его не увели.
   - Кто это был?
   - Уилл Джексон, рыбак. Ты когда-нибудь  слышал,  чтобы  он  проявлял  к
Джону какую-то враждебность?
   Я подумал.
   - Насколько мне  известно,  нет.  Скорее  наоборот:  Джон  недолюбливал
Уилла, но никогда этого не показывал. В конце концов, Уилл хороший клиент,
а работа Джона наполовину заключается в том, чтобы  скрывать  от  клиентов
свои чувства. Наверно, когда ты находишься за стойкой, люди довольно часто
действуют тебе на нервы, но Джон никогда не сказал бы этого в  лицо...  Он
как-то говорил мне, что Уилл, увидевший молоденькую  девчонку,  напоминает
ему голодную чернугу. В общем, Уилл - нахальный тип, но  Джон  никогда  не
позволил бы себе никаких высказываний на работе.
   Уилл Джексон - один из самых неприятных независимых колонистов. Средних
лет, худой, но жилистый, всегда в  шляпе,  с  гордой  прямой  осанкой,  не
соответствующей мешковатому, обтрепанному одеянию. Он и сидит так же  -  с
прямой спиной, словно у него ребра в гипсе - и  вечно  разглагольствует  о
недостатках своих товарищей и аппетитности молодых девчонок.
   - Другой случай тоже странный, - продолжал Артур.  -  По-видимому,  Пол
Блейк ударил по лицу Дженет Кокс во время свидания на берегу.
   Я кашлянул.
   - В этом нет ничего странного. Пол  -  невоспитанный  юный  хам.  Любая
девчонка, встречаясь с ним, рискует. Но они все равно встречаются  с  ним,
потому что он красивый парень и у его отца целое состояние.
   Эзра Блейк - самый крупный землевладелец в округе.
   -  Я  видел  юного  Блейка,  и  девицу  тоже.  Блейк  сказал  буквально
следующее: девица охотилась за его деньгами, и это его разозлило.
   - Она сообщила ему что-нибудь вроде того, что беременна?
   - Нет. Она клянется, что вообще ничего не говорила. Они просто  стояли.
Пол рассказывал, представь себе, об отцовской ферме, она слушала, и  вдруг
он на нее обрушился.
   - Вероятно, она не проявила достаточную заинтересованность. Насколько я
знаю Дженет, она хотела чего-нибудь более живого, ей стало  скучно  и  это
как-то  проявилось.  Пол  парень  хвастливый,  и  невнимание   могло   его
разозлить. Что говорит он?
   Артур поколебался.
   - Почти ничего. Я  не  могу  заставить  его  разговориться.  Он  просто
заявляет, что терпеть не может вымогательниц.
   - Я тоже, - рассмеялся я. - Она получила  по  заслугам.  Тебе  придется
оставить это дело. Ты ищешь тайны там, где их нет, Артур.
   Он меланхолично наполнил кружки еще раз.
   - Ты когда-нибудь задумывался, как мало мы знаем об этой планете, Марк?
- спросил он. - Мы пробыли здесь сто тридцать лет и  все  это  время  было
столько работы, столько усилий тратилось просто на выживание, на то, чтобы
сделать  ее  пригодной  для  жизни,  расчистить  почву,  создать  сельское
хозяйство и промышленность, что не оставалось  времени  для  исследований.
Когда я прибыл сюда, меня поразила скудость архивов. Мы ничего  не  нашли.
Ничего. Это почти пугает.
   Из Артура вышел бы хороший актер.
   - Я многое обнаружил, - напомнил я.
   - В своей узкой области - безусловно. Не обижайся, у  меня  тоже  узкая
специализация, и я здесь совсем недавно, так что нашел меньше, чем ты. Мое
дело - разум людей и их реакция на окружение. Я все время делаю одну и  ту
же ошибку - постоянно применяю земной  подход.  Черт  возьми,  аркадийское
правительство выписало меня прямо с Земли, чтобы присматривать  за  делами
во время этого феномена. Какие еще подходы я могу применять?  И  теперь  я
чувствую, что дело принимает скверный оборот, но не знаю, что предпринять.
   - Тебе повезло, что не приходится работать с инопланетным разумом.
   - А ты знаешь, что сильнее всего меня разочаровало именно это?  Еще  на
Земле, впервые услышав об Аркадии,  я  подумал,  что,  быть  может,  смогу
подвергнуть психоанализу нечто фантастическое. Потом я прочитал  имеющиеся
отчеты... Черт возьми, это место походит  на  Землю  юрского  периода,  за
исключением того, что здесь очень мало хищников. Хотя бы один динозавр  на
задворках! Но нет. Несколько травоядных млекопитающих,  птицы,  безобидные
растения, не считая липучек. Никаких крупных хищников.  Я  полагаю,  из-за
этого ее и  выбрали  для  колонизации.  Ничего  необычного,  кроме  людей,
которые каждые пятьдесят два года становятся одержимыми.
   - Это как раз и интересно для тебя.
   - Там не за что зацепиться. Представь, ты вдруг ударил меня и говоришь,
что сделал это, потому что тебе  так  захотелось.  Но  почему  тебе  этого
захотелось? Ты не можешь ответить. Или говоришь, что ударил  меня,  потому
что тебе не понравились мои взгляды. Но зачем бить сейчас, если ты  раньше
никогда этого не делал? Потому что все шесть лун Аркадии собрались вместе?
В этом нет смысла. Боже!
   Он в отчаянии всплеснул руками,  причем  в  опасной  близости  от  моей
повязки.
   - Потише, Артур. - Я отодвинул ногу. - Если ты собираешься продолжать в
том же духе, то  сам  станешь  одержимым,  а  колонисты  будут  над  тобой
смеяться. Психиатр, исцелися сам. Почему  бы  просто  не  подождать  и  не
посмотреть, что произойдет?
   - Я думаю, это уже началось. Сколько, по-твоему, мне ждать? Двести лет?
Когда прибрежное население составит миллионы, бунтующие  каждые  пятьдесят
два года?
   Да, это была неприятная мысль. Я стал с нетерпением ожидать  Джейн  как
некое  олицетворение  здравого  смысла.  Потом  я  вспомнил   кое-что   из
сказанного Артуром. На Аркадии не было никаких крупных хищников.
   Пока не прибыл Человек...



4

   Через пять дней я уже ковылял по дому  без  посторонней  помощи.  Столь
быстрое улучшение наступило  благодаря  безжалостной  терапии  Джейн.  Эта
милая девушка обращалась ко мне не терпящим  возражений  тоном  армейского
сержанта  и  насильно  поднимала  с  постели,  не  выказывая  ни  малейших
признаков женской доброты. Мало того, она  объявила,  что  завтра  поведет
меня на прогулку "подышать свежим воздухом".
   Напрасно  я  протестовал  против  насилия   над   личностью,   напрасно
доказывал,  что  моим  легким  полезнее  дым  сигарет  и  что  поэтическая
бледность у меня не от потери крови, а от природы. Джейн ничего не  желала
слушать. Она заявила, что если  я  завтра  не  встану  и  не  оденусь  для
прогулки,  она  прекращает  службу,  как  это  сделала  старая   Энни,   и
предоставляет меня своей участи.
   За  время  моего  заточения  поступило  несколько  сообщений  о   новых
беспорядках  в  поселке.  Похоже,  нас  захлестывала  волна  преступлений.
Несколько раз загляды