но на это есть "Монд". Так вот,  доро-
гая, в Бурунди произошло восстание; мятежники захватили всех депутатов и
сенаторов, около девяноста человек, и всех скопом расстреляли.  Почти  в
те же часы король Бурунди, чье имя не выговоришь, зато оно снабжено  бе-
зупречно римским "III", встречался здесь с де Голлем, торжественная  це-
ремония в зале с зеркалами, комплименты и, вероятно, что-то насчет  тех-
нической помощи и прочее. Как же не понять, что Марраст и Телль, которые
чувствительны к таким вещам, и даже Хуан, правда  менее  чувствительный,
потому что отчасти этим кормится, решили, что ничего другого не  остает-
ся, как отравить жизнь директору музея или же немедленно  послать  куклу
одинокой подруге на улице Кле?
   - Хочется ее искупать, - сказала Селия, которую мало тревожила судьба
парламентариев Бурунди, - покормить, сменить пеленки. Но, знаешь,  когда
к ней присмотришься, видишь, что это не дитя, и отнюдь...
   В крайностях, думала Элен, откидываясь в кресле и обжигая  себе  веки
дымком сигареты, в пограничных ситуациях, "до" и "после" соприкасаются и
сходятся в одно. Юноша улыбался, когда она ему разъясняла  этапы  подго-
товки к операции, а потом сказал: "Спасибо, что пришли до нее" -  и  она
сказала: "Мы всегда так делаем, кстати, это повод проверить пульс  паци-
ента и лучше с ним познакомиться" - и улыбнулась ответной улыбкой,  все-
лявшей уверенность, чтобы пациент набрался терпения, а  заодно  проникся
доверием и не чувствовал себя таким одиноким. Возможно,  именно  в  этот
миг, нащупывая у него пульс и глядя на хронометр, она вдруг поняла,  что
юноша похож на Хуана, но это означало, что  крайности  сошлись,  и  этот
мужчина на койке, он вроде ребенка, нуждающегося  в  самом  элементарном
уходе, ждущего, что к нему придут с полотенцами и чистым бельем, и  зай-
мутся им, и дадут ему немного бульона, да и потом, в два часа дня, в нем
также было что-то детское, обнаженное и беззащитное - лежа на  носилках,
он, когда в его вену входила игла, едва повернул голову,  чтобы  сказать
"до свиданья" и утонуть в забытьи, которое,  по  правилам,  должно  было
длиться не более полутора часов.
   - У меня никогда не было такой куклы, - сказала Селия, зевая.
   Ну что ж, спать, малое забытье. Почистить  зубы,  взять  коробочку  с
транквилизантами, не всякий может сойти с ума, но всегда можно уснуть  с
помощью лабораторий фирмы "Сандос"; а может быть, до  этого  она  успеет
прийти в ту комнату, где ее ждут, потому  что  теперь  она  по  винтовой
лестнице с веревочными перилами спустилась обратно  на  улицу,  -  после
бесконечного, тщетного хождения по номерам отеля, которые  заканчивались
лифтом, который тоже заканчивался чем-то, что Элен уже не  могла  вспом-
нить, но что каким-то образом опять приводило ее на улицу,  и  ей  опять
надо было идти по городу, с трудом неся пакет, становящийся все тяжелее.

   Таинственным образом анонимные невротики являлись в Институт Куртолда
по средам в большем числе, чем в прочие дни недели, и вот именно  тогда,
когда тут, возможно, удалось бы  продвинуться  в  каком-либо  интересном
направлении, прибыло извещение с таможни, призывавшее Марраста в эту са-
мую среду заняться отправкой глыбы антрацита, которая никак не могла по-
кинуть территорию Ее Величества. По  возвращении  из  "Грешам-отеля",  в
эспрессо у Рональде, за спагетти и разноцветными кремами, шло обсуждение
этого вопроса - вначале никто не соглашался заменить Марраста на  диване
в музейном зале номер два. Оказалось, что мой сосед обнаружил  на  набе-
режной Виктории некий бар,  где  назначена  совершенно  безотлагательная
встреча, и что Поланко в этот же день должен отправиться на поиски  пру-
жины, необходимой для его экспериментов. Вскоре стало ясно,  что  меньше
всех заняты Калак и Николь - ну можно ли принимать всерьез обязательства
Николь перед издателем энциклопедии или литературные опусы, которые  Ка-
лак предназначал для окрестностей Рио-де-ла-Платы  или  других  тамошних
провинций? Беднягу Остина, который больше всех жаждал участвовать, сразу
же отвергли, потому что он никак не мог понять  проблему  картины  Тилли
Кеттла, не говоря о том, что его свидетельство  как  бывшего  анонимного
невротика было бы искажено субъективностью  и  пристрастием.  И,  словно
этого мало, Остин накануне признался своему учителю французского  и  По-
ланко, что он, как социалист, считает групповую деятельность по  меньшей
мере бесполезной, если не опасной; наряду со спряжением глагола jouir62,
выбранного по совету Поланко, Маррасту пришлось выслушать речь о  воспи-
тании масс и о борьбе против расизма. Еще сейчас, среди мелькающих вилок
со спагетти, слышались более или менее явные отзвуки этой  темы.  Вы  не
имеете права тратить время таким образом / Посоли, иначе их есть  невоз-
можно / Но разве ты не понимаешь, что это тоже способ направить  челове-
чество на более здоровые пути? / Как я соскучился по  парижскому  хлебу,
кабы кто знал / Здесь все поливают кетчупом / Очень странный ваш способ,
скажу тебе напрямик / Чем более странный, тем он эффективней, че,  люди,
знаешь, не насекомые / Значит, для вас то, что происходит в Конго  /  Да
нет же, Остин, мы вполне / И в Алабаме / Мы все в курсе, у Поланко  пря-
мая телефонная связь с пастором Кингом / А то, что на Кубе / О, Кубу  мы
знаем преотлично, и, во всяком случае, мы им не продадим флотилию  авто-
бусов, а то они потопят их вместе с судном, и крышка  /  Вы  комедианты,
вот вы кто / Очень возможно, милый лютнист, но ты-то что делал до  того,
как познакомился с комедиантами? / Я, ну в самом деле / Нет, не в  самом
деле, а в твоем клубе параноиков, скажи нам спасибо / Я по крайней  мере
сознавал, что эти проблемы есть / Ясно, и при этом спал как ангелочек  /
Скажи Джованни, пусть принесет  вина,  у  тебя  же  произношение  как  в
Сан-Сеполькро63 /. А теперь признайся, что на ваш клуб  тебе  начхать  и
тебе, напротив, хочется делать что-то полезное и увлекательное /  Да,  я
согласен, что вы открыли передо мной другие горизонты /  (издевательский
хохот) / Но это не оправдывает вас как личностей / Скажи Джованни, пусть
принесет флан64 погуще, чтобы заткнул ему глотку / Да пусть  себе  треп-
лется, а я покамест постараюсь уговорить Калака, чтобы он сегодня  поде-
журил / Хорошо, я пойду, если кто-нибудь пойдет со мной, а то мне  будет
неуютно одному на этом лохматом диване / Я же сказал тебе, пойдет Николь
/ А, тогда я согласен / Вы себе никогда и  вообразить  не  сможете,  как
трудно найти в Лондоне пружину / Ну вот, теперь этот пошел  трепаться  /
Я-то говорю о предмете, сугубо научном / То про человечество, теперь про
науку - и это вы называете обедом / Все дело в том, что вы бурдак / А вы
финтихлюпик / Гляди, как ест Николь, вот настоящая француженка, она  ни-
когда не поймет, что спагетти основное блюдо в обеде / Но  в  Италии  их
никогда не подают как основное блюдо / Ты права, малышка, только я этому
господину говорил про Буэнос-Айрес / А при чем тут Буэнос-Айрес? Спагет-
ти, кажется, блюдо итальянское / Буэнос-Айрес тоже / Вот как /  Пора  бы
тебе уже знать / Но если Буэнос-Айрес итальянский город, не понимаю, по-
чему там спагетти основное блюдо / Потому основное, что мы  едим  его  с
большим количеством жирами это очень питательно, да еще добавляем к нему
тушеное мясо, такое, что пальчики оближешь / Все меня спрашивают,  зачем
мне эта пружина, но я не могу так сразу объяснить /  Насколько  я  знаю,
никто у тебя ничего не спрашивал / Мне же пришлось бы начать с того вре-
мени, когда я познакомился с моей толстухой на танцах  в  Виль-д'Авре  /
Ну, теперь он надолго, это будут семь томов Казановы / И она почти сразу
согласилась взглянуть на потолок моей скромной комнатенки / Он готов все
выложить, лишь бы мы узнали о его победах / Я вам сотру вашего "дурака",
и оглянуться не успеете / И единственное, что он получил от толстухи,  -
это работенка в садоводческой школе старика Перт„йля с нищенской зарпла-
той / Да, платят мало, зато у меня есть моя толстуха, и какой пруд, кру-
гом в камышах / Джованни, четыре кофе, четыре /  /Че,  пять,  Остин  уже
пьет кофе, мама разрешила / Allez au diable65 / Нет, сынок, так не гово-
рят, я научу тебя другим выражениям на французском  наречии  Бельвиля66,
чтобы ты сразу клал любого на лопатки. Разумеется, по краткости  и  изя-
ществу ничто не сравнится с ta gueule67, это отметим номер один.  Et  ta
soeur68 - тоже недурно, тут есть неоспоримая прелесть всякого упоминания
о родне / Thank you69, господин учитель / N'a pas de quoi, mon pote70.
   В итоге пойти в музей согласились Николь и Калак,  а  Марраст  должен
был к ним присоединиться, как только глыбе  антрацита  будет  обеспечена
зеленая улица. Мой сосед расплатился, произвел деление и неумолимо  соб-
рал с каждого его долю, объявив, что чаевые за его счет. Музей был почти
пуст, и, глядя, как немногие посетители, почти не задерживаясь во втором
зале, проходили, как и следовало ожидать, к Гогену и Мане, Калаку  стало
смешно, что Марраст так тревожился насчет наблюдения; но когда Николь  и
он уселись на диване и прошло несколько минут, внимание  Калака  привлек
тот факт, что в зале было целых три смотрителя, глядевших как-то слишком
настороженно, хотя у картин этого зала никто не  останавливался.  Сидеть
на диване было вполне удобно, только вот курить запрещалось,  и  Николь,
как обычно, была грустная, рассеянная. В какую-то минуту,  хоть  и  зная
все, Калак спросил, почему она такая.
   - Ты, наверное, и сам понимаешь, - сказала Николь. - Что тут  расска-
зывать, просто все идет очень плохо, и мы не знаем, что делать. Хуже то-
го, мы очень хорошо знаем, что должен делать каждый из нас, и не  делаем
этого.
   - Что ж, значит, надежда? Эта шлюха в зеленом?
   - Ах, я уже давно ни на что не надеюсь. Но Map на свой лад  надеется,
и тут моя вина. Я остаюсь с ним, мы смотрим друг на друга, мы спим вмес-
те, и вот он каждый день все ждет чего-то большего.
   Из лифта вышли четыре человека, напоминавшие повадкой быков на арене,
они озирались, ничего не видя, сосредоточенно составляли  план  осмотра:
вначале стена слева с примитивистами, затем натюрморты на  противополож-
ной стене - и вдруг обнаружили явную тенденцию пройти вереницей во  вто-
рой зал, где они безошибочно устремились к портрету доктора Лайсонса, Д.
Г. П., Д. М.
   - Как пить дать это невротики, - сказал Калак. - Они  друг  друга  не
знают, но мы, словно око господне, сразу отличаем званых  от  избранных.
Мамочка моя, кидаются на этот гермодактилус ну прямо как мошкара, тучей.
   - Уйти должна была бы я, - сказала Николь. - Но только уйти по-насто-
ящему, не оставляя следов. Тогда он бы исцелился. Как видишь, план  пре-
восходный, но осуществить его куда труднее, чем пережить то, что  теперь
с нами происходит и что можно назвать чистейшим безумием.
   - Верно, дорогая, ты изрекла бессмертную истину. А вот  подходят  еще
двое, обрати внимание, прямо видно, как у них усики шевелятся, по  выра-
жению одной моей родственницы из Вилья-Элисы. А в той кучке, что  сейчас
выходит из лифта, по меньшей мере трое - невротики. Видишь  ли,  Николь,
если ты перестала его любить - ты только пойми меня правильно,  когда  я
говорю "любить", я не имею в виду питать нежность или быть к нему доброй
и прочие приятные заменители, высшее достижение нашей цивилизации, - ес-
ли ты перестала его любить, тогда я не понимаю, почему у тебя не хватает
духа уйти.
   - Да, конечно, - сказала Николь. - Это ведь так легко, правда?
   - Не говори чепухи. Я очень хорошо понимаю, сколько сложностей.
   - Вот если бы и мне прислали письмо, - сказала  Николь.  -  Анонимное
письмо с советом, например сделать то-то и не  делать  того-то.  Смотри,
как они разглядывают эту картинку и как всполошились смотрители.  Каждый
знает точно, что ему делать, потому что все  получили  анонимки,  кто-то
извне их толкает, без всяких объяснений.
   - Без объяснений? - переспросил Калак. - Ох, будь они прокляты, поче-
му тут нельзя курить. А ты никогда не задумывалась, почему Марраст  нап-
расно теряет время на то, что ты изволила  назвать  чистейшим  безумием?
Прошло уже два месяца с лишним, как он должен был начать работу над  за-
казанной статуей. И вот, пожалуйста, он еще и нас заставляет терять день
на этом диване, похожем на лохматого пса.
   Николь ничего не ответила, и у Калака создалось впечатление, что  она
отказывается думать, что она все глубже уходит в угрюмое молчание.
   - Был бы я моложе лет на пятнадцать да имей чуть поболе фунтов  стер-
лингов, я бы увез тебя в Хельсинки или куда-нибудь еще, - внезапно  ска-
зал Калак. - Просто так, совершенно по-дружески, ясное дело, только что-
бы дать тебе тут дополнительный толчок,  которого,  по-твоему,  тебе  не
хватает. Нет, ты не смейся, я вполне серьезно. Хочешь, отправимся в  пу-
тешествие вместе или я провожу тебя на поезд и передам  пачку  карамелек
через окно? О дуреха, да не смотри на меня так. Я тут не в счет, я,  так
сказать, готов играть вспомогательную роль, как если бы ты была персона-
жем одной из моих книг, а я бы тебя любил и хотел бы тебе помочь.
   - Ты отлично знаешь, - сказала Николь так тихо, что  Калак  с  трудом
расслышал, - что на какой бы поезд я теперь ни села, он повезет  меня  в
Вену, а я туда не хочу.
   - А, понял. Ну и ну, никакой слаженности действий. Погляди вон на  ту
толстуху, она притащила нечто вроде инкунабулы, чтобы изучать  растение,
- наверно, это и есть та самая любительница ботаники, о которой  говорил
мой сосед. Эге, теперь, кажется, что-то начинается, глянь, как нервнича-
ют смотрители, бедняги не знают, что делать. Весь зал пуст, и только эти
типы толпятся вокруг дурацкого растения, нет, это невероятно. Ты сказала
- в Вену? Раз уж ты почтила меня своим доверием, признаюсь - я спрашиваю
тебя, знаешь ли ты, что Хуан переживает примерно то же самое?
   - Да, знаю, как же мне не знать, - сказала Николь. - Я-то не могу се-
бе представить, что его кто-то не любит.
   - И все же это так, крошка, и если поезд, о котором ты сказала,  при-
шел бы по назначению с тобою на борту, ты бы нашла, что Хуан в свою оче-
редь тоже мечтает вскочить в поезд, направляющийся в Париж, но не делает
этого по той же причине, по какой вы, сударыня, не едете в Вену,  и  так
далее. Играть в уголки, знаешь, очень занятно в восемь лет, но позже это
может довести до отчаяния, вот так мы и живем. Обрати внимание  на  того
смотрителя, самого тощего, у него, видно, есть приказ записывать  точные
приметы наиболее подозрительных, бедняга уже исписал две  тетрадки  -  я
точно помню, что в прошлый раз у него была тетрадка с  обложкой  другого
цвета, разве что они каждый день меняют цвета, как  делали  ацтеки.  Хо-
чешь, расскажу тебе про ацтеков?
   - Я не буду плакать, - сказала Николь, сжимая мне руку повыше  локтя.
- Не глупи, и не надо мне рассказывать про ацтеков.
   - О, это тема, в которой я знаток, хотя, конечно, там про Вену ничего
не будет. А насчет того, что ты не станешь  плакать,  спрячь  сейчас  же
свой платок и не будь дурочкой. Бог мой, -только подумать, что Марраста,
можно сказать, воспитали Поланко и я и что мы лишали себя почти всех ра-
достей жизни ради этого кретина! И для этого покинул я свою родину? Тол-
пы эссеистов и критиков осыпают меня горькими упреками, а я тут вожусь с
этими недотепами. Да, Остин прав, вам надо записаться в партию, в  любую
партию, но главное, в партию, приносить, черт побери,  какую-то  пользу,
эх вы, кучка мандаринов.
   Он был в таком бешенстве и в то же время так явно старался меня  раз-
веселить, что я высморкалась, спрятала платок, и попросила у него проще-
ния, и поблагодарила за карамельки, которые он мне передаст  в  окно,  и
сказала, что больше всего люблю мятные. Нам обоим было чуточку стыдно, и
мы смотрели друг на друга, беззащитные, как всякий цивилизованный  чело-
век, когда он не может закурить сигарету и укрыться за привычными жеста-
ми, за завесой дыма. Ну словно голые сидели мы на этом диване, на  кото-
рый с завистью взирали невротики из разных углов зала.
   - Не знаю, что я буду делать, - сказала  я.  -  Для  окружающих,  как
всегда, все ясно. Но потом приходит Map, и, понимаешь, каждый день - это
повторение вчерашнего дня, да, ты прав, шлюха в зеленом платье.
   - От него тебе нечего ждать, - сказал Калак. - Он ничего не  сделает,
чтобы решить вашу проблему. Разве что,  думая,  что  ничего  не  делает,
он...
   Тут я взглянул на смотрителя, который, кое-как  примостясь,  писал  в
своей тетрадке; я остановился на середине фразы, потому что  не  мог  ее
продолжить, и странным образом, мы оба остановились - смотритель  перес-
тал писать, а я говорить - и в одно и то же мгновение мы издали  посмот-
рели друг на друга с досадливым и озабоченным видом людей,  не  знающих,
как продолжать, и, однако, подозревающих,  что  в  продолжении-то  самая
суть, как в финале снов, вмиг забываемых, когда именно в нем-то и должен
быть ключ, ответ на все. "Разве что, думая, что ничего не делает, он..."
Мне очень хотелось знать, что там пишет смотритель и на каком месте  ка-
кой фразы он тоже остановился. Но в конце-то концов,  на  кой  черт  мне
улаживать проблемы этой женщины? Было очень легко сказать ей, что  лично
я в этом деле в счет не иду, что я помог бы ей исключительно  по-дружес-
ки, потому что Марраст для Поланко и для меня был как бы сыном, а следо-
вательно, она - любимой дочуркой, но я был более чем уверен, что,  когда
я это сказал, в тот миг, когда я сказал: "Я тут не иду в счет", я выска-
зал - невольно или даже с умыслом, но от всей  души  -  то,  что  Николь
прекрасно знала и что было глупо, и неизбежно, и не ново, и так грустно,
словом, что я ее люблю чуть побольше, чем милую дочурку, и мне  было  бы
вовсе не легко увозить ее в
   Хельсинки только в качестве доброго дядюшки, желающего развлечь  свою
заскучавшую племянницу.
   - Да, он ничего не сделает, - сказала Николь. - Вот  видишь,  что  же
тогда...
   - Сейчас здесь начнется славная заварушка, - сказал Калак, - в возду-
хе чувствуется, смотрители явно чего-то ждут, я еще не видел  их  такими
настороженными. Вот эти трое, которые только что пришли, похожи  на  за-
конченных невротиков, а всего их тут девять, хотя в одном или двух я  не
очень уверен. В общем, дочурка, мне вас всех сердечно жаль.
   То была фраза, которую каждый из нас часто повторял, говоря о других,
и которая произносилась довольно спокойно, но  Николь  она  ранила,  как
удар хлыстом по лицу. Ей опять захотелось быть одной, сидеть взаперти  в
отеле, она почувствовала себя вроде замаранной в глазах Калака,  который
уже и не рад был, что это сказал.
   - Знаешь, я даже не заслуживаю, чтобы меня жалели.
   - О, не обращай внимания на мои слова.
   - И даже того, чтобы ты увозил меня в Хельсинки или в Дубровник.
   - Правду сказать, у меня нет ни малейшего намерения, - сказал Калак.
   - Тем лучше, - сказала Николь, улыбаясь и снова вытаскивая платочек.
   Привязать к мачте себя из страха перед музыкой, оставаться с  Маррас-
том и чувствовать себя замаранной, и все равно привязывать себя к  мачте
из страха перед ненужной свободой, которая неизбежно предстанет  в  виде
запертой двери в Вене или, сколько разрешает благовоспитанность,  вежли-
во-холодного объяснения и удивленно приподнятых бровей, да,  Хуан  нежно
на нее посмотрит и поцелует в щеку, поведет ее ужинать, в  театр,  будет
рассеян и любезен, но полон другой, и,  если  вдруг  легкомыслие  в  нем
взыграет, если, целуя в щеку, он соскользнет к губам, если потом его ру-
ки нащупают плечи Николь и прижмут ее чуть крепче, ей все это будет  как
подаяние надежде-нищенке, как возмездие той шлюхе в зеленом  платье,  по
выражению Калака, который вдруг встал и ошалело уставился на трех  смот-
рителей, почтительно окруживших господина без правой руки,  однако  дви-
гавшего одной левой за обе, указуя на портрет доктора Ла