жде
чем его расстреляют. Один раз, последний.
   - Вы будете сотрудничать с нами после  этого?  Я  имею  в  виду  ваши
книги.
   - Буду, - ответил я, хотя не собирался им уступать.
   Я просто хотел выиграть время для Ника.
   Вивиан отдала приказ по рации:
   - Отложите расстрел Николаcа Брейди. Отведите его в камеру.
   Из динамика послышалось:
   - Извините, мисс Каплан, но  он  уже  мертв.  Впрочем,  подождите,  я
проверю... - Пауза. - Да, он мертв.
   - Хорошо, - сказала Вивиан. - Благодарю. - И повернулась  ко  мне.  -
Слишком поздно, Фил. Не в правилах полиции откладывать такие...
   Я бросился на нее, пытаясь нанести удар в лицо.  В  моем  воображении
фантазия затмила реальность - я ударил Вивиан прямо в рот, услышал хруст
разбитых зубов, ощутил, как сплющивается нос под моим кулаком... Но  это
был лишь сон, неосуществленное желание. "Дановцы" уже  повисли  на  мне,
оттащили от Вивиан и принялись избивать. Рукоять пистолета опустилась на
мою голову, и я потерял сознание.
 
Глава 29 
 
   Я пришел в себя не на больничной койке, а в тюремной камере.
   Сел и ощутил боль во всем теле. Вскоре я обнаружил, что волосы у меня
в крови. Никакой медицинской помощи мне не оказали, ну и ладно.  Николаc
мертв, Рэйчел и Джонни наверняка в тюрьме. Фирма "Новая музыка"  исчезла
с лица земли, сгинула, так и  не  успев  выпустить  заветный  диск.  Все
кончено. Лопнул, ушел в небытие план горстки людей, пожелавших  сбросить
тиранию полицейского государства.
   И ВАЛИС не помог, подумал я.
   Мой друг мертв, говорил я себе. Он был мне другом на протяжении почти
всей  моей  жизни.  Нет  больше  Николаса  Брейди,  и  некому  верить  в
невозможное, некого слушать.
   Случившегося уже не исправить.  Нет  такой  силы,  высшего  существа,
которое явилось бы и направило нашу жизнь в новое, верное русло. Тирании
ничего не грозит - Феррис Фримонт останется на своем посту.
   Все осталось по-прежнему -  если  не  считать  смерти  ни  в  чем  не
повинных друзей.
   Я понял - ни единой книги мне более не суждено написать.  Их  напишут
за меня, напишут те, кого одобряют власть предержащие.  А  мои  читатели
услышат голос безымянных лакеев  из  Вашингтона,  лакеев,  облаченных  в
дорогие костюмы  и  модные  галстуки.  Людей,  выдающих  себя  за  меня,
подражающих моему стилю. И выхода из этого положения нет.  Нет  никакого
выхода.
   В камеру вошли двое полицейских. Они следили  за  мной  -  я  заметил
камеру, установленную на потолке, и понял,  что  они  ожидали,  когда  я
приду в себя.
   - Следуйте за нами!
   Я повиновался и, превозмогая боль, поплелся по  коридору,  Наконец  я
увидел перед собой дверь с надписью "МОРГ".
   - Можете полюбоваться, - сказал один из полицейских,  нажимая  кнопку
звонка.
   Через минуту я стоял, устремив глаза на тело Николаса Брейди. Он  был
мертв. Пуля попала в сердце,  так  что  опознать  Ника  не  представляло
труда.
   - Отлично, - сказал полицейский. - Теперь - обратно в камеру.
   - Зачем мне это показали? - спросил я.
   Полицейские не ответили.
   Уже в камере  я  понял,  почему  меня  заставили  взглянуть  на  тело
Николаcа. Мне продемонстрировали, что это не шутка, не обман, что то  же
ожидает и меня, что то же уже совершено в отношении  других.  Не  пустые
угрозы, не попытки запугать, а мрачная  действительность.  На  этот  раз
полиция не лгала.
   Впрочем, подумал я, не исключено, что  кое-кто  из  членов  Арампрова
уцелел. Ведь тот факт, что полицейские взяли Николаcа, вовсе не означал,
что они взяли всех.
   Смерть, подумал я, ужасна. Еще  ужаснее  смерть  хороших  людей.  Это
истинная трагедия. Особенно, если она оказалась бесполезной.
   На какое-то время сознание мое  затуманилось.  Я  ощущал  боль,  мною
владело чувство безысходности и горечи от потери друга. Из забытья  меня
вывела Вивиан Каплан, вошедшая в камеру со стаканом в руке.
   - Это виски, - сказала она. - Настоящий бурбон.
   Я выпил. Бурбон и впрямь был  отличным.  Я  сразу  почувствовал  себя
лучше.
   Вивиан села на мой топчан. Вид  у  нее  был  довольный.  В  руке  она
держала пачку бумаг.
   - Похоже, вы арестовали всех, - заметил я.
   - Мы захватили студию еще до того, как там произвели запись. В  наших
руках также все тексты, которые предполагалось записать.  "Феликс  очень
любит баб, он по этой части слаб", "Кому верх, кому низ..." и прочее, из
чего монтируется "Феррис очень любит  коммунизм".  Этой  дребеденью  они
хотели заполнить эфир. Не исключаю,  что  подсознание  слушателей  могло
быть затронуто. Мы тоже используем такие методы, но не столь грубо.
   - И с иной целью.
   - Не хотите  ли  взглянуть  на  рукопись  вашей  следующей  книги?  -
спросила Вивиан.
   - Не хочу.
   - Я распоряжусь, чтобы вам ее принесли. В ней идет речь  о  нашествии
на Землю инопланетян, которые насилуют разум  людей.  Мы  назовем  роман
"Растлители разума".
   - О Боже, - простонал я.
   - Вам такое название по вкусу? Как говорят, если нравится  заголовок,
понравится и произведение. Жуткие пришельцы  из  дальних  миров  подобно
червям проникают в мозг человека. Поистине чудовищные твари.  Их  родная
планета окутана мраком вечной ночи, но у них нет глаз, и  они  полагают,
что там всегда царит ясный день.  А  едят  они  землю.  Самые  настоящие
черви.
   - И какова мораль, извлекаемая из этого произведения? - спросил я.
   - Да никакой. Чисто развлекательный роман. Хотя...
   Впрочем, не важно.
   Мораль  я  предвидел.  Люди  не  должны  доверять  тем,  кто  от  них
отличается.  Все  чужое,  все  инопланетное  отвратительно   и   ужасно.
Единственным достойным видом является человек, противостоящий враждебным
силам Вселенной, возможно - человек, руководимый и направляемый  славным
вождем.
   -  И  удалось  человечеству  спастись  от  этих  слепых   червей?   -
поинтересовался я.
   - О да. С помощью Верховного Совета, куда входят люди  высшего  типа,
полученные в результате клонирования одного аристократа...
   - Мне жаль вас разочаровывать, - прервал я Вивиан, - но все  это  уже
было написано еще в тридцатые и сороковые годы.
   - Такое произведение демонстрирует высокие  достоинства  человеческой
расы. Несмотря на откровенную бульварность, роман не  лишен  достоинств.
Он внедряет в сознание читателя правильную идею.
   - Веру в вождя, - заметил я. - Не  Феррис  ли  Фримонт  является  тем
аристократом, от которого путем клонирования произвели членов Верховного
Совета?
   После недолгого молчания Вивиан ответила:
   - Да, они в некотором отношении напоминают президента Фримонта.
   - Кошмар какой-то, - сказал я, чувствуя, что у меня кружится  голова.
- Вы пришли специально, чтобы рассказать мне такую бредятину?
   - Я пришла для другого. Мне жаль,  что  вы  не  успели  поговорить  с
Николасом. Можете поговорить с его сообщницей, с Садассой  Арампров.  Вы
ее знаете?
   - Нет, - ответил я. - Не знаю.
   - Хотите с ней поговорить?
   - Нет.
   Зачем, подумал я, мне говорить с Садассой?
   - Вы смогли бы рассказать ей, как погиб Николаc,  -  заметила  Вивиан
Каплан.
   - Вы ее расстреляете? - спросил я.
   Вивиан кивнула.
   - Я поговорю с ней.
   Вивиан Каплан сделала знак охраннику и заметила, обращаясь ко мне:
   - Отлично. Лучше вы сообщите ей о смерти Николаса,  чем  это  сделаем
мы. А еще скажите ей...
   - Я скажу ей то, что сочту нужным.
   -  Скажите  ей,  что  после  вашей  беседы,   -   продолжала   Вивиан
невозмутимым тоном, - она тоже будет расстреляна.
 
*** 
 
   Прошло  минут  десять  -  пятнадцать,  наконец  дверь   моей   камеры
отворилась, и охранники впустили  хрупкую  девушку  небольшого  роста  в
толстых очках и с густыми курчавыми волосами. Вид у нее был подавленный.
   Когда замок защелкнулся за нее спиной, я встал.
   - Вы - госпожа Арампров?
   - Что с Николасом? - ответила она вопросом.
   - Николаc убит, - сказал я.
   Она покачнулась, и я положил руки ей на плечи. Но девушка не упала  в
обморок, не заплакала. Просто кивнула.
   - Понятно, - сказала она.
   - Сядьте. - Я помог ей добраться до топчана и усадил.
   - Вы уверены, что это правда?
   - Мне очень жаль, но  я  видел  его.  Это  действительно  правда.  Вы
знаете, кто я?
   - Фил, старый друг Николаса. Вы пишете научно-фантастические  романы.
Ник рассказывал о вас. Что ж,  теперь,  по-видимому,  моя  очередь.  Это
судьба всех членов Арампрова. Ни суда, ни даже допроса - они нас боятся,
поскольку знают, что заключено в нашем разуме.
   После всего, что мне пришлось пережить, я уже  не  испытываю  страха.
Вас они вряд ли расстреляют, Фил. Вы нужны  им,  чтобы  писать  для  них
паршивые книжонки, полные пропагандистского дерьма.
   - Вы правы, - сказал я.
   - Будете с ними сотрудничать?
   - Мне даже не дадут самому писать эти паршивые книжонки, - ответил я.
- Они уже написаны. На них просто поставят мое имя.
   - Хорошо. - Садасса одобрительно кивнула. - Стало быть,  они  вам  не
доверяют. Вот их доверие - это скверно, скверно для вас, для вашей души.
Вы никогда не примкнете к ним, я горжусь вами, Фил.
   Садасса улыбнулась мне, и ее глаза  потеплели  за  толстыми  стеклами
очков. Потом она ободряюще похлопала меня по ладони. Я взял  ее  руку  -
маленькую, хрупкую.
   Какие тонкие пальцы! И какие нежные.
   - "Растлители разума", так называется первая книга.  Я  расскажу  вам
сюжет. Слепой червь движется из космоса...
   - Кларк Эштон Смит, - немедленно отреагировала Садасса.
   - Разумеется, - согласился я. - В его духе. С примесью Хайнлайна.
   Мы оба рассмеялись.
   - Такая смесь - это что-то! А следующий роман...
   Дайте  подумать.  Ну  конечно,  Фил!   Следующий   будет   называться
"Подземный город растлителей разума", и напишут его в стиле...
   - Сериал, - перебил я Садассу. - В  первой  части  растлители  разума
являются к нам из  космоса,  во  второй  -  выползают  из-под  земли,  в
третьей...
   - "Возвращение в подземный город растлителей  разума",  -  подхватила
девушка.
   Я продолжал фантазировать:
   - Они протискиваются между  измерениями,  из  другого  времени.  А  в
четвертой части - прибывают из параллельной вселенной. Ну и так далее.
   - Я не исключаю, что  будет  еще  и  пятая  часть,  в  которой  некий
археолог раскопает древнее захоронение,  откроет  огромный  саркофаг,  а
оттуда валом повалят жуткие растлители разума и давай растлевать всех  в
округе, потом трахают мозги жителям Каира, а  потом  и  всему  населению
Земли.
   Садасса сняла очки и вытерла глаза.
   - Вам плохо? - спросил я.
   - Мне страшно, - сказала девушка. - Очень страшно.  Я  боюсь  тюрьмы.
Однажды мне пришлось провести там два дня  -  я  не  явилась  на  разбор
нарушения правил  дорожного  движения.  Меня  объявили  в  розыск.  А  я
только-только вышла из больницы, у меня был мононуклеоз.
   Теперь у меня начало ремиссии после лимфомы. Хотя похоже, что  сейчас
тюрьма мне не грозит.
   - Мне очень жаль, - отозвался я, не зная, что сказать или  сделать  в
такой ситуации.
   - Все в порядке, - сказала Садасса. - Мы бессмертны. Нам даровал  это
ВАЛИС. Со временем он сделает бессмертными всех. Мы, так сказать, первые
плоды. А потому я не так уж  сильно  опечалена.  Мы  славно  боролись  -
обреченные с самого начала. Фил, у  нас  не  было  ни  малейшего  шанса.
Единственным нашим оружием служила информация, но мы не успели  дать  ей
ход. А без спутника... - Садасса  пожала  плечами.  -  Теперь  мы  снова
беззащитны, как и прежде.
   - Николаc сказал мне...  -  Я  замолчал,  сообразив,  что  в  камере,
конечно же, есть "жучки". Мне вовсе не хотелось, чтобы власти  узнали  о
другом спутнике, который, по словам Николаcа, уже на пути к Земле. Потом
я вспомнил, что Ник говорил мне об этом на стадионе, а  значит,  им  уже
все известно. Впрочем, эти слова Ника могли  по  какой-либо  причине  не
записаться, а потому я не стал продолжать.
   В дверь постучал охранник.
   - Мисс Арампров! Заканчивайте. Пора идти.
   Она улыбнулась.
   - Не говорите им, насколько отвратительны  их  сочинения,  -  сказала
Садасса. - Пусть они выпьют свою чашу позора.
   Я поцеловал ее в губы, и она на мгновение приникла ко мне. И  вот  ее
нет, а в ушах у меня скрип двери и скрежет замка.
 
Глава 30 
 
   Многое из того, что произошло дальше, я не помню.
   Полагаю, Вивиан Каплан заглянула ко мне  в  камеру  и  сообщила,  что
Садассу Арампров расстреляли, но уверенности у  меня  нет;  если  так  и
произошло, я вытравил этот эпизод из памяти, я просто не знаю,  имел  ли
он место на самом деле. Но позже по ночам я, бывало, просыпался  и  ясно
видел, как "дановец" целится из пистолета в хрупкую женскую  фигурку;  в
минуты прозрения я понимал, что  она  мертва,  что  мне  говорили  о  ее
смерти, да только я позабыл.
   Конечно же, я хотел позабыть, хотел бы не знать. С меня  довольно,  с
меня довольно, повторял я себе, и это был крик боли, исторгаемый из души
человека, вступившего в область страданий,  выносить  которые  он  не  в
силах. Я  выдержал  известие  о  смерти  моего  друга  Николаcа  Брейди,
которого знал и любил многие годы,  но  не  сумел  смириться  с  гибелью
практически незнакомой мне девушки.
   Человеческий разум - странная штука. Однако у  него  свои  резоны.  В
мгновенной  вспышке  озарения  он  может  провидеть  непрожитую   жизнь,
несбывшиеся надежды, пустоту и тишину там, где могли быть  звуки,  могла
быть любовь... Мы  с  Николасом  прожили  немало  лет  и  успели  немало
сделать, а Садасса Арампров погибла, так и не испытав радость свершения,
не успев состояться в этом мире. Они забрали какую-то часть жизни  Ника,
часть моей жизни, но у нее украли всю жизнь. И теперь мне надо  позабыть
о нашей встрече и записать в свою память, что на вопрос Вивиан, не  хочу
ли я поговорить с Садассой, я ответил не "да", а "нет". Моему мозгу была
задана нелегкая задача: перестроить  прошлое  так,  чтобы  я  смог  жить
дальше.
   Примерно через месяц я предстал перед судьей. Против  меня  выдвинули
обвинение в измене по пятнадцати  эпизодам.  Назначенный  судом  адвокат
посоветовал мне признать себя виновным.
   Я заявил:
   - Невиновен.
   Процесс продолжался всего два дня. В  распоряжении  обвинителей  были
пленки с записями - несколько подлинных, большинство же  сфабрикованных.
Я сидел молча, не выражая протеста, и размышлял о самом  прекрасном  под
небесами: весне и неспешном росте деревьев, как писал Спиноза.  В  конце
концов меня признали виновным и присудили к пятидесяти годам  заключения
без права досрочного освобождения. Это означало, что освобожусь я  через
немалый промежуток времени после смерти.
   Мне предоставили возможность выбирать между одиночным  заключением  и
так называемой  "трудотерапией",  которая  предполагала  ручной  труд  в
обществе других политических заключенных. Мы должны были сносить  старые
дома в лос-анжелесских трущобах. Платили нам три цента в день, но мы  по
крайней  мере  могли  проводить  день  на  открытом  воздухе.  Я  выбрал
трудотерапию - все лучше, чем сидеть в клетке, как дикий зверь.
   Разбирая обломки бетонных плит, я думал, что Ник и Садасса мертвы и в
то же время бессмертны, а я жив, но никогда не обрету бессмертия.  Я  не
такой, как они. И когда я умру или буду убит, ни  одна  моя  частица  не
сохранится навеки, не продолжит жить. Я не был  удостоен  чести  слушать
голос ИИ-оператора, о котором столь  часто  говорил  Николаc  и  который
столь много для него значил.
   Внезапно мои размышления прервали:
   - Фил, - услышал я, - брось работу, надо поесть.
   Говорил Леон, мой товарищ по заключению. Он  был  водопроводчиком,  а
арестовали его за распространение  самодельных  листовок,  которые  Леон
печатал на мимеографе. С моей точки зрения, он был самым смелым из нас -
никто им не руководил, никакой божественный голос не давал ему  советов;
Леон слушал только свое сердце.
   Мы сели рядом и разделили наши бутерброды - совсем недурные.
   - Ты ведь был писателем, - сказал Леон, набив рот копченой колбасой и
хлебом с горчицей.
   - Угу, - отозвался я.
   - И в Арампрове участвовал?
   - Вовсе нет.
   - А знаешь о нем что-нибудь?
   - Двое моих друзей были членами Арампрова.
   - Они живы?
   - Нет.
   - И чему же учит Арампров?
   - Право, не знаю, учит ли он чему-нибудь. Но у него есть вера.
   - Расскажи мне об этой вере, - попросил Леон, продолжая жевать.
   - Члены Арампрова считают, что люди не должны покоряться своим земным
правителям, хранить им  верность.  Они  верят,  что  в  небесах  обитает
верховный пастырь, отец, который направляет нас. И только ему мы  должны
быть верны.
   - Но это вовсе не политическая идея, - сказал Леон недовольным тоном.
- Я-то думал, что Арампров - организация политическая, подрывная.
   - Так оно и есть.
   - Но это скорее религия. Об этом уже пять тысяч лет толкуют.
   Мне пришлось с ним согласиться.
   - Таков Арампров - организация, управляемая небесным отцом.
   - Ты сам-то веришь? Думаешь, это правда?
   - Верю, - ответил я.
   - К какой религии ты принадлежишь?
   - Ни к какой.
   - Странный ты парень, - сказал Леон. - И что, члены Арампрова  слышат
голос этого верховного пастыря?
   - Бывало, слышали, - сказал я, - Придет день, и опять услышат.
   - А ты слышал?
   - Нет, - признался я. - Увы, нет.
   - Говорят, они занимаются подрывной деятельностью. Пытаются свергнуть
Фримонта.
   Я кивнул:
   - Это верно.
   - Желаю им удачи,  -  сказал  Леон.  -  Хотел  бы  помочь  им  своими
листовками. - Он нагнулся к моему уху и продолжал хриплым шепотом:
   - У меня во дворе дома спрятано несколько листовок. Я закопал их  под
рододендроном в банке  из-под  кофе.  Там  призывы  к  справедливости  и
свободе. - Он внимательно посмотрел на меня. - Тебе это интересно?
   - Еще как, - ответил я.
   - Конечно, сначала надо отсюда выбраться, - продолжал  Леон.  -  Дело
это нелегкое, но есть у меня  кое-какие  мысли.  Как  ты  думаешь,  меня
возьмут в Арампров?
   - Думаю, да. Может быть, уже взяли.
   - Видишь ли, в одиночку ничего не получается. Мне  нужна  помощь.  Ты
сказал, быть может, меня уже приняли? Но я не слышал никаких голосов.
   - Да это же твой собственный голос, - сказал я.  -  Они  слушали  его
сотни и сотни лет. И ожидают, что услышат снова.
   Леону эти слова понравились.
   - Такого мне никто не говорил. Спасибо.
   Минуту-другую мы продолжали молча есть.
   Потом Леон продолжил:
   - И дала им что-нибудь эта вера, вера в небесного отца?
   - В этом мире - ничего.
   - Вот что я скажу, хотя тебе будет вряд  ли  приятно  это  слышать...
Будь здесь твои друзья из Арампрова, я бы  и  им  сказал.  Оно  того  не
стоит, Фил. Ведь мы живем в этом мире.
   Леон сказал это со всей твердостью, и столь же решительным  было  его
лицо.
   - Они стали бессмертными, - возразил я. - Им было даровано бессмертие
за то, что они сделали или хотя бы пытались сделать, пусть и безуспешно.
Мои друзья продолжают существовать, и так будет вечно.
   - Хотя ты их и не видишь?
   - Верно. Хотя я их не вижу.
   - И все же другого мира недостаточно. Сначала должен измениться этот,
наш мир, - настаивал Леон.
   Я не знал, что ответить.
   - Ведь именно в нашем мире, - продолжал Леон, - люди страдают. Именно
здесь царит несправедливость.
   Здесь людей бросают в тюрьмы. Как нас с тобой. Так что  помощь  нужна
здесь. И сейчас.
   У меня по-прежнему не было ответа.
   - Им, может, и хорошо, - сказал Леон. - А что будет с нами?
   Он был прав, я понимал это.
   - Извини, - продолжал Леон. - Ведь ты любил своих друзей, я вижу,  ты
тоскуешь без них. Наверное, обратившись в духов,  они  летают  где-то  в
небесах, и они счастливы. Но этого мало - ведь  ни  ты,  ни  я,  ни  три
миллиарда других  людей  этого  счастья  не  обрели.  Этого  мало,  Фил.
Верховный пастырь, отец небесный должен сделать что-нибудь  и  для  нас,
здесь, в этом мире. Такова истина - суровая, неприятная исти