а  голосовых  аппаратов. У  наших  женщин  тоже,  но,
по-моему, это менее заметно и уж внешне никак нам не вредит. Да? Ведь верно?
 -- Угу, -- сказал папа смущенно.
 --  Теперь вывод, -- продолжала Пилли,  не переставая гладить Сириуса и
бесстрашно запихивая ему в рот кусок какой-то еды он отбивался от нее всеми
четырьмя  лапами, но ел. -- Вывод. Вы на Земле обошлись без машинно-языковой
связи. Мне почему-то кажется, что вы, конечно, могли бы ее создать для себя.
Это  наверняка была  бы  машина огромных размеров, в  память которой были бы
заложены все слова всех языков и многочисленные каналы связи внутри. Скажем,
кто-то  нажимает  кнопку  своего  языка,  а  другой   --  своего,  и   можно
разговаривать. Фу, как нудно и  долго я  рассуждаю. Но маленький  аппаратик,
вроде нашего, вы бы создать не могли и не создали. Для меня, например, этого
достаточно для оценки уровня вашей техники вообще.
 -- Да, не создали, -- сказал папа. -- Но почему не могли бы?
 -- Я уже говорила, ваш корабль был тщательно изучен.
 -- Ну, наш-то -- это почти игрушка. Есть и похлеще.
 -- Я догадалась, но дело не в размерах, а в принципах решения. Уверена,
что ваши корабли не развивают нашей скорости и не могут уходить в космос так
далеко.
 -- Пилли, ну почему вы  так думаете? -- спросил я даже как-то обиженно.
-- А вдруг и создадим аппаратик.
 --  Наш  аппаратик слушает  и ваш голос, и ваше тело  одновременно,  он
улавливает  не  только звук,  но  и  ваши  подсознательные, не говоря уже  о
сознательных, представления  о  вашем  слове  и  его  значении,  он  как  бы
отгадывает суть слова. Не кусайся,  Сириус! -- Потом нам: -- Не вскакивайте,
уже известно, что  ваш кольво не выпускает яд, если вы этого не хотите, а вы
этого не хотите, потому что хорошо ко мне относитесь... Ни один  ваш корабль
не дотянет до  нас. А если он с полпути пошлет ракету, хоть тысячу штук,  мы
это легко уловим  и  ракеты уничтожим. Нет, не перехватчиками, это вчерашний
день, их взорвут  звуковые  сигналы с Политории,  они  могут  взорвать  ваши
ракеты даже пока они на борту ваших кораблей.
 Странное  дело,  мы с  папой  молча  слушали ее,  верили  ей, это  было
грустно, не то даже слово, но у нас не  было и тени ощущения, что Пилли  нас
запугивает.  Просто это был разговор о положении  вещей. А с другой стороны,
мы  почему-то промолчали, когда она касалась зубов  Сириуса и не боялась их,
веря,  что  мы управляем  им.  Мы молчали, не  открывая  ей  правды, что наш
"кольво" безвреден, как одуванчик.
 --  Знаете,  Пилли, -- помолчав, сказал папа,  -- какие ощущения у меня
возникают? За очень малое  время, только на  основании разговора с вами и не
очень откровенного  разговора с Горгонерром, я  понял, ощутил, что Политория
чем-то больна. Это дух военной болезни. Может, и не болезни агрессии, может,
это страх, способный породить агрессию, -- но это так.
 Пилли задумчиво и грустно кивнула, как бы соглашаясь.
 --  Проблема Горгонерра относительно вас, вернее, Земли, только отчасти
связана с импульсом войны. Проблема в другом, я думаю. Но об этом позже. Вам
нужно  присмотреться не  только ко  мне, но и к Политории.  А пока я  улетаю
домой.
 -- На чем? -- Я удивился.
 --  Моя машина стоит  за колонной дома, с другой  стороны.  Папа встал,
подошел к  ней, и сказав "огромное спасибо, Пилли", нагнулся, взял ее ладонь
и поцеловал.
 -- У вас это так делается? -- мягко и очень тихо сказала она.
 -- Да, некоторые так делают, хотя это глубокая старина.
 --  Трижды в  день я  буду вашей... нянькой,  готовить и  прочее.  Сами
ничего не  делайте,  захотите перекусить  --  я покажу,  где  еда.  Гуляйте,
летайте, спускайтесь в нижний  город -- ничего  не бойтесь, народ хочет  вас
видеть.  Вы   правы,  у   нас  очень  сложное   общество,  очень!   --   Она
многозначительно взглянула на папу. -- Сложное государство.
 Я, забрав с собой обе пластинки -- желтенькую  и красненькую, спустился
с Пилли вниз, к  ее машине. Она  показала мне,  как ею управлять, я  кивнул,
быстро,  одним  прыжком  перемахнул   через   борт  машины  и  плюхнулся   в
водительское  кресло  ни слова  не  сказав,  Пилли  устроилась  рядом,  и я
взлетел. Полетав  совсем  чуть-чуть вокруг дома, я сделал знак  Пилли надеть
ремни, ничего не спрашивая, она их надела,  и я, взмыв вверх с одновременным
нажатием кнопки, выбрасывающей прозрачный верх машины, сделал акробатическую
петлю, ринулся вниз, сбросил скорость, убрал верх и плавно сел.
 -- Это... оч-чень... -- сказала Пилли.  положив  на секунду руку мне на
голову.
 --  Привет,  Пилли, --  сказал  я,  перемахивая через  борт  машины. --
Кстати, Пилли, вы замужем, у вас есть муж?
 Она засмеялась:
 -- Еще  нет. Да и  торопиться  пока  рано, мне всего  сорок лет,  я еще
малышка. Мы, политоры, живем до двухсот лет.
 Она помахала мне рукой и резко взмыла в воздух. Ошеломленный, я пошел к
входным дверям в колонну-иглу, доставая из кармана пластиночки-ключи.

12
 Мы  с папой остались одни.  Определенно -- какие-то ошалелые, настолько
перенапряженные, что тянуло в  сон, и в  то  же время  это напряжение мешало
уснуть.  Да  и  какие могут  быть  разговоры: сутки назад,  даже  меньше, мы
скользили в космосе, вполне счастливые,  в ожидании чудесной пустой планетки
и  классной рыбалки мы и не думали  об этой  вечной, теоретически возможной
сказке -- иная цивилизация,  а тут на тебе, сорок восемь  часов не прошло, а
мы как раз  и есть внутри  этой цивилизации, да  плюс ко всему в ситуации --
хуже не придумаешь. Особенно меня поражало,  что  событий  (кроме  главного)
пока никаких, а темп внутри -- бешеный.
 Побродили  по  квартире, уже зная,  что она трехэтажная и за  пределами
каждого этажа идет снаружи шара замкнутый балкон: выходи и любуйся видом.
 На третьем  этаже --  комнаты, комнатки, огромные мягкие диваны, ковры,
низкие  столики,  чуть  в  стороне  от  центральной  точки  холла к середине
сферического  потолка   вела,  упираясь  в  него,  лесенка.  Папа,  поглядев
внимательно вверх,  сказал: "Там дверь, люк".  Мы поднялись наверх, к  этому
люку,  я приложил к нему  желтую пластинку -- ноль эффекта, потом красную --
люк открылся. Мы сделали шаг вверх, здесь горел светильник, освещая лифт. Он
был  небольшим,  в  отличие от главного, внизу, и даже тесным.  В лифте была
всего  одна  кнопка, я  нажал ее -- и мы на приличной скорости дунули вверх,
пока не остановились. Пространство вокруг лифта было незначительным, но  все
же не таким, как можно было ожидать, и тут я догадался и вспомнил, что когда
мы  с Ориком летали, мне  показалось, что почти у  самого верха башни-стрелы
заметно  утолщение. Да,  это был небольшой шарик, метра три не доходивший до
острия иглы, внутреннее его помещение было пустым вокруг шахты  лифта,  но с
полом, а наружное -- просто небольшая открытая галерея вокруг шпиля, балкон,
не очень широкий и с  высокими перилами. Отсюда Тарнфил был виден достаточно
хорошо.  В  относительной  близи  только  дом  правительства  был  огромным,
остальные  дома  были  вроде нашего  --  с  одним шаром,  ну,  так  сказать,
отдельный личный дом для политоров древнего рода,  "для аристократии". А уже
дальше от нас в разные стороны  торчали дома с несколькими шарами, вероятно,
конторы, офисы, их технициумы, наверное, какие-нибудь общества, лаборатории,
полиция и, конечно, просто жилые дома,  но  уже  для политоров менее древних
родов,  как  Ол-ку,  например:  вход  один, но квартир --  много.  Отсюда, с
высоты, Тарнфил был  очень  понятен.  Дома и природа -- больше ничего, очень
мудро  и красиво,  разве  что мало кому это  досталось:  весь город был  под
землей, я думаю, и заводы  там, фабрики  тоже были  под землей, разве что на
окраинах,  с отдельными шахтами входа.  Конечно,  "аристократы" не  дошли до
того, чтобы жители подземного Тарнфила вовсе не выходили  наружу, на свежий,
так сказать, воздух: сверху хорошо были видны лестницы выходов из-под земли,
там, под  землю и наружу, "тек"  народ.  Конечно,  никаких особенных  дорог,
асфальта и  прочего, раз машины  на  воздушных  подушках,  не  было. То есть
дороги были, но скорее --  дорожки, не очень широкие и не всегда прямые, как
в парке, посыпанные, вероятно, песком  красным. Поблескивали сверху какие-то
пруды, прудики с розоватой водой  и бассейны для плавания возле каждого дома
-- уже с  голубовато-зеленой... И вдруг... вдруг...  мы с папой одновременно
увидели  вдалеке  множество  черных  птиц,  что  ли, но  каких-то  странных,
длинных, и тут папа схватил меня за руку, а другой  показал вверх: оттуда на
нас стремительно планировала  эта самая птица, все ближе, ближе... и,  когда
она  была  уже метрах в пяти от нас, мы увидели, что  это  человек, политор,
весь в  черном  обтягивающем трико  и с черными же  крыльями.  Через секунду
этот... не знаю как сказать... человек-птица уже сидел, улыбаясь, на перилах
нашего балкона и смотрел на нас.
 --  Жители  Политории  и  Тарнфила  приветствуют  вас!  --  сказал  он,
продолжая улыбаться. -- А я после работы рискнул, забрался  как можно выше в
небо и скользнул вниз, чтобы меньше было шансов, что меня заметят, я уверен,
нам, геллам, появляться здесь у вас категорически запрещено.
 Папа протянул ему руку, и политор легко соскользнул на пол балкона.
 -- Спустимся на лифте вниз, -- сказал папа. --  Там никого нет, мы одни
дома до семи. (Я видел, он был потрясен.)
 --  О,  спасибо,  -- сказал политор, -- а  там  уже стемнеет,  я  улечу
незамеченным.
 -- Вы голодны? -- спросил папа дрожащим каким-то голосом.
 -- О, вы ни о чем не беспокойтесь. Просто все с ума посходили, вы же...
в миллионах  километрах  от нас...  это же... И огромная просьба, если будет
сигнал видеотелефона, не нажимайте  ответную кнопку сразу, ладно?  Сначала я
выйду.
 -- Хорошо, конечно, -- сказал папа. --  Садитесь, я -- Владимир, это --
Митя, мой сын. А вы... послушайте, ведь это же не планирование, нет? -- И он
показал на черные, легшие складками крылья политора. Тот рассмеялся.
 -- Ничего общего. Мы -- геллы, то есть я -- гелл.
 -- Нам не сказали, что вы... летаете.
 -- Конечно, летаем. Меня зовут Латор, верно, смешно?
 -- Почему?
 -- Как высокородного. Никакой черточки в имени нет. Просто Латор.
 Как-то уж так  вышло, что имена у  нас, как у высокородных.  Ой! --  Он
стал боязливо  оглядывать комнату, а я сидел, открыв рот,  как  будто ору на
весь лес.
 -- Нет, никаких устройств нет, -- сказал папа.
 --  Это  хорошо. И  пожалуйста, никому  не  говорите,  что  я прилетал.
Так-то, встреться  мы  в  городе,  мы вполне  имели бы право поговорить,  но
являться... Что вы на меня так смотрите?
 -- Я... ничего не понимаю. С крыльями!!!
 -- Разве у вас на Земле нет летающих землян?
 -- Нет, -- сказал папа. -- Кстати, а у вас есть третий глаз?
 -- Нет. Глаза нет. Это только у нелетающих, но у их женщин тоже нет.
 -- Я ничего не понимаю. Откуда вы вообще взялись, такие?
 Латор сказал:
 -- Все женщины и  мужчины  геллы очень  добродушны, веселы,  терпеливы,
очень сильные, сильнее  нелетающих,  и, пожалуй,  добрые  -- потом я объясню
почему. Не знаю уж, от кого в  древние времена на Политории произошли птицы,
но все политоры произошли от птиц...
 -- М-можно я потрогаю ваше... крыло? -- тихо спросил я.
 -- Конечно, -- сказал Латор. -- И саму руку тоже.
 Крыло было мягким, а мускулы руки -- камень. Просто камень.
 -- Эти  птицы,  -- продолжал он, --  имели высокие ноги и  тело держали
вертикально. Это помогло развитию языкового аппарата. Шли тысячелетия, и, по
непонятным причинам, часть политоров, тяготеющая больше к земле, развивалась
самостоятельно, отказавшись от  полетов, а мы, геллы, как-то тяготели больше
к полетам, так что развились в особый вид. В древние времена (так записано в
книгах) мы,  уже будучи разумными, жили от наземных политоров отдельно, даже
далеко друг от друга, но враждовали,  -- правда, по их  вине. Похоже, они не
могли нам простить, что мы и ходить умеем, и летать. О! Внимание!
 Мы тоже услышали звонок видеотелефона. Латор, легко вскочив, скрылся за
дверью, папа потыкал кнопки, экран засветился -- это был Горгонерр.
 -- Долгой жизни, уль Владимир и уль Митя!
 -- Долгой жизни, уль Горгонерр, -- сказал папа.
 -- Как проходит время? Не скучно?
 -- О нет, что  вы! Мы, я  бы сказал, переполнены впечатлениями. Орик  и
Пилли отличные рассказчики и очень милые...
 -- Я рад, -- сказал Горгонерр. -- Я уже звонил вам.
 -- Простите,  я  был  в  ванной,  а  сын  возился  с  машиной.  Мы  так
перенасыщены, что вряд ли сегодня выберемся в город, хотя...
 --  Ходите,  гуляйте, вы  абсолютно  свободны,  разве что без Орика вас
будут окружать толпы. Кстати, как насчет встречи с нашими учеными завтра.
 -- Можно ли это обсудить утром? Мы надеемся хорошо выспаться.
 -- О, как вам будет угодно. Когда вам позвонить?
 -- В девять вас устроит?
 -- Вполне. Отдыхайте. Долгой жизни!
 Латор  влетел в комнату, не  буквально,  конечно, просто  вошел легко и
быстро.
 -- Латор, -- сказал  папа. --  Все это уму непостижимо,  понятно -- как
сказка,  не более. Как же  так получилось, например, что нелетающие политоры
имеют сзади глаз, третий, а вы -- нет?
 -- Есть  гипотеза,  что  мы, геллы, много летая, все время  подставляли
глаз солнцу, естественно, жмурились, закрывали  его, и он постепенно утратил
свои функции... исчез, отпал.
 -- Вы ученый, Латор? -- спросил папа. Латор долго и весело хохотал.
 --  Сейчас вы  узнаете,  кто я  и  кто мы. Да-а,  вы  меня  рассмешили!
Сказать, что  я ученый, это то  же самое, что сказать, что у  политорок  нет
сзади глаза  потому, что они тысячелетиями  обожали загорать и  он "отпал" у
них,  как у нас.  Кстати, то, что  у  них нет  глаза,  -- загадка для  наших
медиков.
 Откуда-то возник зевающий Сириус.
 -- О, кольво, -- сказал Латор. -- Вы не боитесь их? Геллы не боятся, мы
их быстрее.
 -- Это наш кольво, -- сказал папа,  -- с Земли. Даже не спросив, ядовит
ли он, Латор продолжал:
 -- Мы, геллы, ушли от вражды и  жили далеко, в тех же почти местах, где
и моро. Вы о них уже слышали? Моро, говорят ученые, произошли от каких-то...
обезьян, существ, которых мы и не видели никогда, на  Политории их не было и
нет. Ученые считают, что моро завезли сюда на кораблях очень  давно какие-то
разумные существа, потому что там, где жили  моро, после дождевой  бури вода
стала отравленной, и они начали  умирать. Мы с моро жили, в общем, мирно, но
как-то  отдельно, хотя  узнали  и  сейчас  знаем  их язык.  По  причинам нам
неизвестным,  мы,  геллы,  развивались  медленнее, чем  нелетающие политоры.
Более того, они очень существенно нас обогнали, и тогда пришло горе. И может
быть, это  двойное горе, потому что мы его  не  чувствуем, только  понимаем.
Политоры (это  случилось века  два  назад)  сделали из нас  не политоров,  а
только  геллов.  Они  проводили кое-какие  опыты,  пробовали их на  себе  --
безрезультатно,  тогда  украли  гелла,  и  оказалось,  что  геллы  поддаются
воздействию  их аппаратуры.  Они  изменили наш  характер,  сделав нас только
мягкими,  только  добрыми,  послушными,  работящими...  Существует тщательно
охраняемая машина,  постоянно  излучающая какое-то определенное  психическое
поле,  которое и  делает нас такими. Поразительно, что не возникает никакого
желания найти эту машину, сломать... Я не  знаю, что еще... освободиться. Мы
добродушны -- и все тут. Мы не воинственны и не можем  никуда улететь, мы же
не можем летать без воздуха.
 -- А для чего это было нужно? -- спросил папа. -- Дико.
 -- Если у вас  самих на  Земле высокая  цивилизация, вы знаете, что все
равно есть грязная  работа, черная, неинтересная. Для этого у политоров есть
геллы. Тяжелая работа  в  рудниках, шахтах,  вырубка  лесов, иногда  они нас
возят на две соседние планеты...
 -- Что это за планеты? -- спросил папа.
 -- Там живут разумные, но неразвитые существа, и там  много нужных руд,
металла,  топлива,  редкого  дерева.   Политоры  практически   обирают   их,
обкрадывают, те-то, хозяева планет, какие-то вялые, слабые, работают лениво.
Их и хлыстом не заставишь работать как следует -- они лучше умрут.
 -- Но если политоры так жестоки -- почему они их не уничтожили?
 -- Невыгодно.  Там несколько иные космические условия, поисковые машины
политоров плохо отыскивают  залежи на глубине,  а  те,  хозяева  планет, как
носом  чуют, где  что зарыто. Не убивать их  -- экономичнее,  не строить  же
новую аппаратуру. Политория  невелика и  беднеет, кое-какие виды энергии они
создали чисто техническим путем, но не все, а с металлами вообще туговато...
 -- Латор, а как вы живете, где? -- спросил папа.
 -- В подземном Тарнфиле...
 -- Птицы -- и под землей?! -- воскликнул я.
 -- Иногда  мы, когда тепло, делаем  гнезда на деревьях, за  городом. По
утрам нас будит гудок, и мы летим на работу.
 -- А деньги?
 -- Ну, платят нам  мало.  Едва хватает. Рассказывают, что лет сто назад
один  гелл  случайно  получил  сотрясение  головы, и  это  психическое  поле
перестало  на  него действовать.  И  он  взбунтовался,  один.  Его  объявили
сумасшедшим, ловили, он искал эту машину один, и они его убили.
 -- Не понимаю, ведь не все политоры такие!
 --  Конечно нет,  борьба  существует --  только это я  и могу  сказать.
Многие политоры хотели  бы изменить такое положение и ради себя, и ради нас,
и их немало таких, но...
 -- Горгонерр и его окружение? -- прямо спросил папа.
 -- Да. Он. И все его  предшественники много веков  подряд. Их разведка,
их армия...
 -- Вы женаты?
 -- Да, --  Латор  улыбнулся. -- Мою жену зовут Лата. И дочка  Мики.  О,
если  бы  видели, как  изумительно она  летает! Мне  показалось -- я  сейчас
зареву.
 -- А были войны на Политории? -- спросил папа.
 --  Да, четыре и очень давно. И все, конечно, выигрывало правительство.
А у вас?
 -- Две.  Потом Земля  отказалась  от  войн навсегда.  --  А  с  другими
планетами вы воевали?
 --  Латор, --  папа засмеялся.  -- Ваша  планета первая,  где появились
люди,  мы. Люди на Земле никогда даже не сталкивались с иной цивилизацией, а
сейчас  не  знают, что  мы  здесь, и может быть, мы никогда не вернемся, и я
никогда не увижу свою жену, а Митя  -- маму. И никто никогда не узнает, куда
мы исчезли.
 --  О,  --  сказал Латор. -- Так  нельзя.  Тем более если  я  правильно
догадываюсь. Земля не хотела бы воевать.
 -- Да, не хотела бы.
 -- Но... почему вы можете не вернуться... домой?
 -- Мне кажется -- это Горгонерр. Из-за него.
 -- Понятно. Хотя Карпий привез вас в гости.
 -- Нет, нас он захватил. Скорее всего, мы просто пленники.
 -- Но почему?
 -- Я сам ломаю голову -- почему, а вернее, как избежать  плена. Знаете,
поговорим об этом после -- голова пухнет.
 -- Вы не против увидеться со мной еще раз?!
 -- Конечно! И с вами, и с вашей семьей, -- но как?
 --  Если только вы  зайдете ко мне тайком.  Спросите, где  живет Латор.
Спрашивайте тихо и только у геллов.
 -- Пора прощаться, -- папа вздохнул. -- Извините меня: должны появиться
Пилли и Орик.
 --  О, Орик, -- сказал Латор. -- Это достойный  политор. Ну, я полетел!
-- Он  опять очень легко поднялся, и  мы проводили его  на лифте наверх. При
всем моем знании способностей Латора, я с ужасом ждал, как он прыгнет с этой
дикой высоты.  Мы стояли  высоко над  землей  на темном балконе,  мы  видели
только силуэт Латора.
 --  Долгой жизни! --  сказал он, садясь на край высоких  перил, и  чуть
тише добавил: --  Передайте поклон  Орику. -- И тут же скользнул в полутьму,
но не вниз, а  вперед и вверх, как  бы скользнул  в небо.  Несколько  мощных
взмахов крыльев -- и его не стало.
 Папа обнял меня за плечи.
 -- Это сон, Митяй, да? -- сказал он.
 -- Сон, -- сказал я. -- Это не сон, пап. Если бы это был сон.

13
 -- Ей сорок лет, -- сказал я папе.
 -- Кому? Пилли?! Этой... этой девушке -- сорок?
 -- Да, они живут до двухсот, -- сказал я. -- Как боги.
 Тут-то она и  позвонила, причем сигнал  шел  сразу на три  аппарата: на
основной, домашний, и два мал