е  "Бегство  в  Египет",
сочиненной в 1679 году и приписываемой руководителю  капеллы  Сент-Шапель  в
Париже Пьеру  Дюкре  {"Газет  мюзикаль"  писала:  "Господин  Берлиоз  открыл
маленькую археологическую редкость - пастораль для голоса под  аккомпанемент
двух гобоев и трех фаготов".}. Чтобы блеснуть эрудицией, каждый считал своим
долгом заметить, что Пьер Дюкре полностью заслуживал подобной  эксгумации  и
что музыкальные заслуги ставят его в ряд самых выдающихся  композиторов  той
эпохи.
     Среди злопыхателей то и дело повторяли фразу:
     - Может быть, Гектор Берлиоз понял, наконец, что может добиться успеха,
лишь дирижируя произведениями других - подлинно талантливых музыкантов?
     Настало 12 ноября. Зал полон - не из-за Гектора, а из-за Дюкре. Оркестр
начинает играть "бессмертный шедевр гениального Пьера Дюкре".
     Публика слушает молча и  с  достоинством,  явно  захваченная  льющимися
звуками. Беспрерывно бушуют волны аплодисментов.
     - Превосходная музыка! - воскликнул предводитель заговорщиков.
     - Создавайте такую же,  Берлиоз!  -  бросил  другой.  Гектор,  стоя  за
пюпитром, ни на секунду не теряет невозмутимого спокойствия.
     Последний звук. Гром несмолкаемых  оваций,  Пьер  Дюкре,  должно  быть,
переворачивается в гробу.
     На  другой  день  печать  единодушно  восхваляла   великого   покойного
композитора.
     Однако внезапно настала сенсационная развязка,  которая  потешила  весь
Париж. Гектор объявил:
     - Пьер Дюкре никогда  не  существовал.  Это  я  придумал  его  во  всех
деталях, и произведение, принятое бешеными овациями, создал я -  я  один.  Я
хотел разоблачить пристрастие и слепоту моих порицателей,  их  ненависть  ко
мне, и я надеялся  достигнуть  этого,  уповая  на  невежество  сих  докторов
музыкальных наук, которые вот уже свыше тридцати лет сыплют с высоты кафедры
лживыми афоризмами и изрыгают желчь.
     Когда, таким образом,  был  обнаружен  истинный  творец  замечательного
произведения, с каким жаром пытались его неумолимые преследователи оправдать
горячее восхваление Дюкре отречением самого Гектора!
     Но последний с гордостью парировал:
     - Меняется, слава богу, ваше понимание, а не моя манера.  Не  я  иду  к
вам, а вы ко мне.
     И на время - увы, короткое, - интриганы примолкли.

1851

I

     Скончался Спонтини, автор "Весталки", к  которому  Гектор  относился  с
горячим восхищением и любовью. Гектор посвятил памяти  великого  композитора
прекрасную статью, где ощущалась боль неподдельного горя.

     22 марта

     Выборы в Институт на место знаменитого усопшего. Кого же изберут теперь
члены Академии?
     Новое разочарование.
     Одиннадцать кандидатов, тридцать восемь голосующих. Результаты  таковы:
за Амбруаза Тома - 30 голосов, за Ниденмейера и  Баттона  -  8  голосов,  за
Берлиоза, друга Спонтини, - ни одного.
     Амбруаз Тома был торжественно провозглашен академиком в первом же туре.
"Как,  -  удивлялась  Европа,  -  автор   неумирающих   сочинений,   которые
взволновали весь мир,  кроме  Франции,  сочинитель  "Осуждения"  и  "Ромео",
"Траурно-триумфальной симфонии"  и  "Реквиема",  "Бенвенуто",  "Гарольда"  и
"Фантастической" не побит,  а  просто  раздавлен  автором  бесцветной  оперы
"Каид"?
     Ни  одного  голоса!  Другого  бы  это  заставило  сказать:  "Тем  хуже.
Прощайте!"
     Гектор же воскликнул:
     - Что ж, до свидания! Десять раз, если понадобится, двадцать раз я буду
возвращаться... вопреки всему! - И  с  решимостью  подчеркнул:  -  До  самой
смерти!

II

     Вскоре возвратился с Антильских островов любимый Луи, и Гектор,  сжимая
его в объятиях, забыл все горькие невзгоды.
     Теперь Луи стал настоящим моряком. Унаследовал ли он  романтизм  своего
отца? Ему нравится при вое ветра бороться с волнами океана и в  таинственной
ночи, стоя в одиночестве на верхней палубе, думать  о  страдающей  матери  и
далеком отце, которого он тоже любит, потому что тот нежен к нему, знаменит,
не признан и несчастен.
     Он ежедневно видит в мыслях отца подле  своей  дорогой  матери.  Гектор
действительно аккуратно приходит к несчастной Офелии, этому живому трупу,  и
по нескольку часов проводит в ее обществе.
     Чем ближе подходила Офелия к смерти, тем больше винил себя и сокрушался
Гектор.  Его  угнетало  жестокое  раскаяние,   мрачные   угрызения   совести
преследовали его за  тот  странный  брак,  в  который  он  втянул  эту  ныне
парализованную, обиженную судьбой женщину, лишив ее лучшей, более  достойной
участи. Гектора мучила близость с Марией Ресио, такой грубой к его  законной
жене - больной, беспомощной, принесенной в жертву.
     Сожалел ли он и об упорном стремлении оставаться самим собой, тогда как
сговорчивость и  отречение  обеспечили  бы  и  ему  и  близким  спасительный
достаток?
     Нет, здесь он остался непримиримым.
     Разве не принес он клятву, что скорее умрет,  чем  отречется  от  своей
сущности?
     И пока он был погружен в  горькие  раздумья  перед  умирающей  Офелией,
немой и недвижимой, со взглядом,  прикованным  к  глазам  ее  Гектора,  того
романтика Гектора, который разрушил ее судьбу и заставил столько выстрадать,
но которого она все же продолжает нежно любить, неслышно вошел Луи.
     Глаза матери потонули в слезах. Гектор, потрясенный,  обнял  красивого,
юного моряка и крепко сжал его в объятиях, не произнося ни звука  из  боязни
разрыдаться.
     Он, несомненно, думал: "Вот где моя судьба, мой долг, мое счастье".
     Но внезапно перед ним возникла тень Марии Ресио. И тогда  Гектор  вновь
овладел собой.

III

     9 мая Гектор уехал в Лондон. Незадолго перед тем в Гайд-парке открылась
Всемирная выставка в ознаменование пятидесяти мирных лет, где он был  избран
членом жюри по музыке.
     Узнав о своем, назначении, Гектор подумал: "Вот как! Еще знают,  что  я
существую!"
     Да, знал министр, остановивший на нем свой выбор. Но один министр -  не
вся  французская  публика,  которая,  увы,  относилась  к   нему   с   тупой
враждебностью и настойчиво бойкотировала его произведения.

1852

I

     1 января, когда империя  фактически  была  реставрирована,  но  еще  не
восстановлена  законно,   принц-президент,   с   торжественной   набожностью
преклонив колени в соборе Парижской богоматери, прослушал "Те Deum". Надежды
Гектора были разбиты - музыка принадлежала не ему.
     После  второго  плебисцита,   который   утвердил   сенатское   решение,
Шарль-Луи-Наполеон Бонапарт возложил себе на голову императорскую корону.

II

     Гектор с восторгом приветствовал нового владыку -  защитника  принципов
дисциплины и устойчивости. Полуголодный  композитор,  которому  нечего  было
беречь, сберег тем не менее свой консерватизм. "Наша республиканская холера,
- писал  он  Вильгельму  Ленцу  в  Петербург,  -  дает  нам  ныне  небольшую
передышку. Красные грызут свои удила, всеобщее голосование дало  подавляющее
большинство Луи-Наполеону... Как вы, должно быть,  там  смеетесь  над  нами,
называющими себя передовыми народами..." {"Нет ничего удивительного  в  том,
что бывший ученик Императорского коллежа  городка  Кот-Сент-Андре,  где  под
барабанную  дробь  учили  боготворить  императора,  и  бывший  последователь
шевалье Лесюэра остался антидемократом и стихийным бонапартистом..." (Ги  де
Пурталес).}.
     - И сейчас и всегда раньше я был  почитателем  императора.  Ему-то  это
хорошо известно, - повторял он своим друзьям, потому что клеветники пытались
опорочить его перед новым монархом.
     И убежденный что государь осведомлен о чувствах, которые одушевляют его
по отношению к трону, он уже видит себя руководителем Капеллы Наполеона III.
     Он строит блестящие проекты: организует эту капеллу и опьяняется  своим
будущим.
     Но ничто не ладится у неудачливого Гектора. Кто  же  чинил  козни?  Кто
тайно повлиял на Наполеона Малого? Капелла действительно  восстановлена,  но
не Гектор стал  ее  главой,  а  Обер  -  сочинитель  музыки  прелестной,  но
кокетливой и легкой, враг оркестровых ураганов.
     Преграды не могут сломить Гектора. Мы уже говорили: для него  они  лишь
средство мерить свою силу, мерить отвагу. Он готов смело встречать их  вновь
и вновь.

III

     Гектор снова возвратился в Лондон.
     Там его ждала радость: он дирижировал "Весталкой",  настоящим  шедевром
Спонтини - прекрасного композитора с необыкновенно жестокой судьбой. Подобно
Бетховену, Спонтини (правда, к концу жизни) был  изгнан  из  царства  звуков
неумолимой глухотой.  По  случаю  музыкального  торжества  госпожа  Спонтини
прислала  Гектору  сердечное  письмо  и  дирижерскую  палочку  своего  мужа,
который,  как  она  писала,  "так  вас  любил  и  так.   восхищался   вашими
произведениями". Какая честь, Какое утешение для Гектора!

     9 июня

     Последний концерт: симфония  с  хорами  и  две  части  из  "Осуждения".
"Необычайный успех, - писал Гектор в Париж. - Меня вызывали пятикратно...  К
моим ногам бросили венок".
     И тем не менее ради экономии директора отказались ангажировать  его  на
следующий сезон.
     Ничего не поделаешь! Его мозг в постоянном возбуждении,  его  неотвязно
преследует и тревожит беспощадный вопрос: как добиться успеха?
     Внезапно Гектора увлек проект создания Общества концертов,  которое  он
тут же решил  назвать  "Нью  Филармоник"  {"Новая  Филармония"  (англ.).}  в
отличие от старой Филармонии,  где  господствовали  в  то  время  поклонники
итальянской музыки во главе с Андерсеном и особенно Коста.
     Андерсен  и  Коста,  поддержанные  несколькими  громилами,   специально
приехавшими из Парижа, окажутся в один  прекрасный  день  заклятыми  врагами
Гектора. Воистину какой страх, какую ненависть должен  был  внушать  Гектор,
чтобы возник заговор, которому даже Ла-Манш не стал помехой.
     Но не будем опережать события.
     В июле Гектор, неизменно сопровождаемый Марией Ресио, вернулся в Париж,
сняв перед отъездом в Лондоне  комнаты,  где,  как  он  сообщил,  обоснуется
ближайшей весной, ибо четыре гаранта  "Пью  Филармонию)  уже  были  найдены,
причем все четверо были в полном согласии  относительно  назначения  Гектора
директором предприятия.

IV

     Улыбнется ли ему, наконец, судьба? Возможно.
     Веймар, город Гете, Шиллера и Гердера, "родина  музыкального  идеала  и
город муз", заботами блистательного Ференца Листа {Несколько слов  о  Листе.
После долгой и мучительной  связи  с  графиней  д'Агу,  а  затем  мимолетных
увлечений по всей романтической Европе звезда  привела  виртуоза  к  княгине
Каролине   Сайнг-Витгенштейн.   Решительная   смуглая   амазонка   польского
происхождения,  состоявшая  в  замужестве  с  крупным   русским   вельможей,
пожертвовала своим положением  в  обществе,  семейным  счастьем  и  душевным
покоем ради избранного ею возлюбленного.
     Она уже поняла творчество Вагнера, после поражения революции 1848  года
бежавшего из Дрездена в Швейцарию,  и  вместе  с  Листом  пригласила  его  в
Веймар, где вскоре были поставлены под руководством самого Листа "Тангейзер"
и "Лоэнгрин", она поняла и музыку Берлиоза и нашла для него слова, о которых
тот помнил и которые стали для него целительными. Таким образом,  ее  дом  в
Альтенбурге хранит воспоминания о трех самых крупных  композиторах  середины
XIX века.} становился  столицей  музыкального  искусства.  Уже  четыре  года
Веймар был непререкаемым авторитетом. По своей  воле  этот  город  выдвигал,
освящал или зачеркивал знаменитостей. Здесь царил Лист.
     Лист любил реабилитировать произведения, несправедливо осужденные из-за
невежества или недоброжелательности. Этот  чудесный  композитор  и  виртуоз,
тоже  Дон-Кихот,  сражался  со   шпагой   в   руке   против   предрассудков,
предубеждений, за творчество, свободное от писаных теорий. Не ведая зависти,
он умел превозносить  величие  гениев.  Он  признавался  часто,  что  провал
"Бенвенуто Челлини" в Париже и сейчас еще не дает ему спокойно спать.
     Итак, в один прекрасный день Гектор получил взволновавшее его  известие
о том, что этот благородный человек готовил исполнение "Бенвенуто  Челлини",
уверенный в его успехе и заслуженном  восстановлении  репутации.  Какое  это
было  удовлетворение,  какой  реванш,   он   сотрет   все   следы   жестокой
несправедливости!  О  великодушный  Лист!  {Лист  считал  Гектора  Берлиоза,
который был на восемь лет старше его, своим самым  старым  и  самым  дорогим
другом. Он был свидетелем на свадьбе Гектора.
     Перед   исполнением   оперы   он   воскликнул:   "Слава    созидателям!
Представляемый здесь "Бенвенуто" будет жить, и во всем  величии!  "Бенвенуто
Челлини"  -  одно  из  самых  сильных  произведений,  какие  я   знаю.   Оно
одновременно и  великолепной  чеканки,  и  живой  оригинальной  скульптурной
формы".}
     Однако перейдем к фактам.
     Веймарский двор официально пригласил Гектора почтить своим присутствием
грандиозную "неделю Берлиоза" и принять в ней участие.
     Гектор не замедлил приехать и в часы, похожие на дивный  сон,  упивался
тем, что понят, любим и ему аплодируют.
     17 и 21 ноября на двух незабываемых представлениях "Бенвенуто  Челлини"
он дирижировал оркестром при непрерывных овациях  воодушевленной  публики  -
приверженцев новой школы.
     Госпожа Поль писала: "...Берлиоз еще  не  встречал  в  Германии  такого
приема. Каждый вечер его вызывали дважды". "Марш Ракоци" и "Хор  гномов"  из
"Фауста" приходилось повторять... Какую настойчивость, какую энергию  должен
был проявить Лист, чтобы добиться подобного успеха!.."
     На завершившем "неделю" банкете  в  зале  городской  ратуши  красовался
внушительный портрет  Гектора  и  гипсовый  бюст,  который  так  походил  на
оригинал, что казался живым. Лист послал княгине  Витгенштейн  в  Альтенбург
такую  записку:  "Общество  в  городской   ратуше   было   настроено   самым
благожелательным  образом,  неизменно  господствовал  безукоризненный  вкус.
Берлиоз был глубоко растроган и вел себя безупречно.  Между  прочим,  он  не
выпил ни капли коньяка".
     С другой стороны, Лист отмечал: "Самый единодушный и самый  полноценный
успех вознаградил нас за все наши страдания".
     Когда подали ликеры, один высший сановник двора поднялся с места и  под
всеобщее одобрение приколол на грудь Гектора эрцгерцогский орден Сокола  {По
рассказу Ги де Пурталеса, его наградил сам эрцгерцог,  но  в  своей  ложе.}.
Затем Бернард Косман, выступая от имени артистов придворной капеллы, передал
французскому маэстро дирижерскую палочку  из  цельного  серебра,  украшенную
тонкой памятной резьбой. И наконец, ко всеобщему восторгу, был  открыт  бюст
маэстро, увенчанного лаврами.
     Какие незабываемые часы, Гектор! Не правда ли? Но почему тебе  пришлось
пережить их вдали от родины?
     В результате этой  "Берлиоз-вохе"  {"Неделя  Берлиоза"  (нем.).}  слава
Берлиоза в  Германии  шагнула  вперед,  автор  "Осуждения  Фауста"  нашел  в
саксонской столице "пристанище для изгнанника, храм для избранных, гавань  и
убежище от бури", как сказал веймарский поэт Дингельштедт  {И,  однако,  все
почести, воздаваемые Гектору, запоздали. Он писал в своих "Мемуарах": "Я был
живым трупом".}.
     Итак, "Бенвенуто" был спасен! Лист сказал: "Это  самое  крупное,  самое
оригинальное произведение музыкально-драматического искусства, созданное  за
последние двадцать лет". Такое суждение и из  уст  такого  артиста  -  какой
целительный бальзам для наболевшего сердца! Поэтому  Гектор  возвращался  во
Францию успокоенным. Но когда он  приближался  к  французской  границе,  ему
показалось, как в  сновидении,  будто  он  читает  огромный  плакат:  "Здесь
начинаются, Гектор, ненависть и гонения".

1853

     Гектору пятьдесят лет.
     Снова Париж, снова нищета...
     Теперь жестокая борьба во  враждебном  Париже  тяготила  его.  Глубокие
морщины прорезали красивое, гордое лицо под снегом непокорной шевелюры.
     Он переживал мрачные дни.
     Новая неприятность.
     Гектор,  ярый  приверженец   императора,   постоянно   лелеял   надежду
руководить исполнением  своего  величественного  "Те  Deum",  сочиненного  в
1848-1852 годах, на торжественном событии - бракосочетании императора.
     Однако от церемонии 29 января 1853 года он  был  снова  отстранен  ради
Обера.
     "Я  был  приглашен,  -  сообщал  Гектор,  -  к  секретарю  и  адъютанту
императора полковнику Флерн, где мне передали, что собираются исполнить  мой
"Те Deum". Сообщая об этом, полковник казался уверенным в том, что  говорил,
однако в то же время в министерстве внутренних дел была сплетена интрига,  и
официальные лица - "старики" - одержали полную победу".
     Еще одна незаслуженная жестокость.

     Среди тревог и уныния, когда за фельетоны платили гроши и оттого  тиски
нужды сжались еще сильнее, внезапно вспыхнул яркий луч: театр  Ковент-Гарден
запросил "Бенвенуто".
     "Жизнь прекрасна! - воскликнул Гектор, тотчас воспрянув духом  и  вновь
поверив, что завоюет мир. - Что ж, Мария, укладываем чемоданы  и  в  Лондон,
где нас, без сомнения, ждут новые лавры".
     Из деликатности он всегда  говорил  "мы",  словно  его  спутница-мегера
содействовала успеху.
     И Мария добавляла:
     - За пределами Франции всегда триумф!
     Однако теперь он ошибался. Лондон оказался к нему жесток. Правильно ли,
впрочем, что это было за пределами  Франции?  По  существу,  нет:  в  слепом
порыве вражды и злобы Франция сдвинулась с места, чтобы вредить Гектору.
     Андерсен и Коста были застигнуты врасплох  успехом  первого  пребывания
Гектора в Англии и восприняли его как удар кинжалом в сердце. Им  не  пришло
тогда в голову поднять на ноги своих сообщников  в  Париже.  Ныне  опасность
стала грозной. Любой ценой надо было ее  отвести.  Никакие  усилия,  никакие
жертвы не казались чрезмерными. И потому они  настойчиво,  назойливо,  почти
властно подчеркивали, что  торжество  Берлиоза  в  Лондоне  подняло  бы  его
престиж, а это всколыхнуло бы и Францию.
     И вот французы, которые поленились бы перейти  улицу,  чтобы  купить  у
соседа-аптекаря необходимое лекарство,  пересекли  море,  чтобы  изничтожить
врага, словно неистовый охотник, который устремляется  на  хищника,  сеющего
смерть.
     Невероятно!

II

     Последуем за событиями.
     В Лондоне родилась "Нью Филармоник".

     24 марта

     Первый концерт. На афише - "Ромео". Восторг наперекор  всему.  Ликующий
Гектор писал друзьям: "Колоссальный успех! В стане старого  Филармонического
общества растерянность. Коста и Андерсен задыхаются от злости".
     Неисправимый Гектор! Слишком д'Артаньян, слишком мушкетер.  Разумеется,
было бы благоразумнее договориться с врагами. Но он всякий раз отрезал:
     - Договориться - значит отказаться, отречься, предать.
     На это Гектор не согласится никогда.
     Некоторые из разряда "непоколебимых" (мы разумеем не идущих ни на какие
перемирия,  даже  кратковременные)  в  конце  концов  были  встревожены  его
непрерывными  невзгодами  и  тайно  посоветовали   ему   ввернуть   в   свои
произведения среди патетики немного классики, чтобы можно  было  помириться,
не заслужив упреков в отступничестве.
     Но он заявил гордо:
     - Мое романтическое учение, моя драматическая музыка - это моя совесть,
мое достоинство, которые повелевают мне их придерживаться.  Я  предпочел  бы
умереть, чем пошатнуть их.
     И Гектор продолжал стоять на своем.
     -  Perseverare   diabolicum   {Дьявольское   упорство   (латин.).},   -
подтрунивали искатели спасения.
     Расскажем мимоходом о забавном случае.
     Лондонская   публика,   очарованная   "Ромео",   потребовала    второго
исполнения.  Дирижировал  Гектор.  В  программу  того  же  концерта  входило
исполнение фортепьянного "Concertstuck" Вебера. Кто будет играть? Капризная,
взбалмошная судьба усадила за рояль... Камиллу Мок - бывшую госпожу Плейель,
бывшую невесту Гектора.
     Так