наступали лишь  в
те ночи, когда благодаря опию его душа на крыльях  фантазии  устремлялась  в
потусторонний мир призраков. В тех краях,  где  он  парил,  не  было  больше
борьбы, не было вражды, интриг и козней.  Повелевало  одно  искусство,  люди
любили друг друга. Его зачаровывали диковинные, никогда не слышанные  звуки,
уводившие в нереальный мир.
     Но когда его ночь не посещали видения,  он  восклицал  при  мучительном
пробуждении:
     - Я потерял свою ночь - у меня не было снов. О сновидение,  о  мечта  -
милосердный мираж, реванш, бегство от действительности! Всякий, кто привязан
к земле, где ползают и страдают, и кто  живет  без  грез,  -  не  более  чем
мертвец в своей могиле! Вы говорите - ложь? Пусть так. Но мечта - это цветок
лжи.
     В один из дней к нему пришли представители его родной Дофине с просьбой
председательствовать на конкурсе любительских хоров. Кто мог  подумать,  что
он так плох? И Гектор, уже полутруп, принимает приглашение. Перед  уходом  в
иной мир он захотел увидеть вновь свой родимый, ласковый край.
     Он шатается при каждом шаге. И  все  же  едет  -  высохший,  с  впалыми
глазами и блуждающим взглядом.
     На вокзале (13 августа) его встретил  взволнованной  речью  и  горячими
приветствиями мэр.
     Гектор сдержанно поблагодарил, а затем попросил отвезти его в постель.
     Все дни непрерывно следовали приемы и банкеты.
     Когда специально приехавший мэр Гренобля возложил ему на голову  корону
славы, Гектор подумал, что умирает. Опираясь на своего шурина,  он  вынужден
был покинуть  зал,  поручив  сказать  благодарственное  слово  своему  другу
Базену.
     Уже умирающим он отправился обратно в Париж.

V

     И снова постель, снова безжалостная неподвижность.
     Однажды, когда снег укутывал белым покрывалом людей и природу,  Гектора
посетил Сен-Санс. Войдя, он протянул ему  руку,  холодную  как  лед.  Гектор
поколебался мгновение, а затем извлек из-под одеяла свою горящую в лихорадке
кисть и протянул ее гостю, но,  коснувшись  его  замерзших  пальцев,  громко
вскрикнул, отвернулся к стене и не произнес более  ни  слова.  Сен-Санс  был
подавлен и смущен.
     До него доходили лишь слухи о смертях: старый друг  Эмбер  Ферран,  чья
жена, святая женщина, незадолго перед  тем  была  убита  молодым  человеком,
усыновленным и выращенным этими славными супругами, не имевшими своих детей,
потом Леон Крейтцер и, наконец,  Россини,  кончина  которого  потрясла  его,
прозвучав предостережением.
     Россини умер старшим  офицером  Почетного  легиона,  -  он  был  богат,
увенчан мировой славой, он слыл почти  богом  {Какое  различие  между  двумя
композиторами - Россини и Гектор Берлиоз!  Стендаль  говорил  (приведем  его
мнение, не вступая с ним в спор), что, "слушая Россини, оказываешься  словно
бы в ином мире, мире очень веселом". По его  мнению,  Россини  действительно
прививал вкус к жизни. Гектор Берлиоз  огнем  патетики  и  дикими  ураганами
внушал  ужас  перед  жизнью.  Величию,   вызывающему   содрогание,   публика
предпочитает легкость, которая  развлекает.  Паганини,  благодетель  Гектора
Берлиоза, своим демонизмом сеял тревогу.}. Его  провожали  к  месту  вечного
покоя с такой же пышностью, как и Мейербера.
     Гектор невольно возвращался к горькой мысли:
     "Какие похороны, однако, ждут меня, отщепенца?"
     Шли последние дни года.

1869

     Как он еще живет, этот скелетоподобный старик, сплошной кашель и  хрип,
чьи глаза теперь стали стеклянными, а голос притих? Почти все время он спит;
и кажется, что это его последний сон.
     Истекает январь. Гектор не поддается.
     Проходит февраль. Гектор еще держится.

     Март

     Гектор потерял память. Однажды самый верный из его поклонников,  Рейер,
попросил надписать ему экземпляр "Бенвенуто". Гектор с трудом  взял  в  руку
перо и начал. "Моему другу..." потом остановился и спросил:
     - В самом деле, как же вас зовут?
     - Рейер.
     - Ах да, Рейер.
     А Рейер был одним из самых близких его друзей и наперсников {По  поводу
Гектора Берлиоза Рейер выразил прекрасную и  справедливую  мысль:  "Человек,
который спотыкается, делая шаг вперед, больше достоин участия, чем тот,  кто
показывает, как ловко он умеет сделать шаг назад".}.
     В тот день он не узнал  даже  своего  старого  приятеля  Эльвара,  хотя
незадолго перед тем в редкую минуту шутливого настроения заявил ему:
     - Я обречен, но если тебе предстоит произнести  речь,  я  предпочел  бы
жить.
     Он погружался, уходил во мрак...
     Последними  осмысленными  словами  был  его  ответ  друзьям;   сознавая
наступление рокового часа, они пришли объявить ему  (ложь  из  милосердия!),
что во Франции происходит поворот в отношении к его музыке.
     - Слишком поздно! Они идут ко мне, но я, я ухожу, - ответил он.
     Больше он не произнес ни одного слова. Ничего  не  понимал,  ничего  не
слышал.
     Приближение смерти - это такая минута нашей  собственной  историй,  что
никакая другая история не в силах нас от нее отвлечь.
     8 марта, когда вся в перламутре,  лазури  и  золоте  вставала  заря,  у
Гектора Берлиоза началась агония. Его теща, госпожа Мартин де Вильяс  Ресио,
боясь остаться наедине с  останками  своего  несчастного  зятя,  послала  за
госпожами Дамке, Шартон-Демер (исполнительницей роли Дидоны в "Троянцах")  и
Деларош, в доме которой в Сен-Жермене умерла Мария Ресио.
     Какие мысли тревожили его на полпути между землей и вечностью?  Покидая
мир, подводят черту и оценивают прожитую жизнь.
     Умер ли он побежденным? Нет,  он  уступил  усталости,  к  которой  было
примешано презрение к людским порокам.
     Усталость   от   беспрестанной    борьбы,    презрение    к    жестокой
несправедливости, которую он должен был сносить. Днем, в  половине  первого,
Гектора не стало {В завещании Гектор Берлиоз выказал  признательность  теще,
которая проявила себя терпеливой и преданной во время его болезни. Он назвал
своими душеприказчиками Дамке и Эдуарда Александра, завещав первому собрание
оттисков своих произведений, второму - дирижерскую  палочку,  преподнесенную
ему жителями Вены. Его любимые книги  были  завещаны:  Вергилий  -  адвокату
Ножану Сен-Лорану, "Поль и Виргиния"  -  Эрнесту  Рейеру.  Эстелле  (госпоже
Фурнье), которая умерла лишь в 1877 году (в возрасте восьмидесяти двух лет),
он оставил ренту 1800 франков, однако последняя, как видно из  деликатности,
отказалась ее принять.
     Дело в том, что Гектор в конце концов получил свою  долю  наследства  и
продал имение Жаке, также перешедшее к нему от  отца.  На  закате  жизни  он
пользовался некоторой материальной независимостью, поскольку к уже названным
суммам следует прибавить его жалованье в Консерватории - 216 франков в месяц
и вознаграждение, выплачиваемое ему по жетонам за присутствие на  заседаниях
Академии изящных искусств.
     Разумеется,  он  не  жил  в  роскоши,  но  для   человека,   привыкшего
довольствоваться малым, это было, во всяком случае, обеспеченностью.}.
     Госпожа Мартин не решилась  позвать  священника,  боясь  нарушить  волю
Гектора.  Разумеется,  маэстро  в  часы  раздражительности  подтрунивал  над
религией, но никогда, однако, не разрешал себе богохульства, потому что  его
детская вера всегда дремала в нем.
     Рейер пришел провести ночь в комнате Гектора.

     Вот свидетельство, составленное мэрией:
     "Смерть Луи-Гектора Берлиоза, 9 марта 1869 года.
     Префектура департамента Сены. Выписка из  подлинной  книги  регистрации
смертей IX округа Парижа.
     Вторника девятого марта тысяча восемьсот  шестьдесят  девятого  года  в
один час тридцать  минут  пополудни.  Акт  о  смерти  Луи-Гектора  Берлиоза,
сочинителя  музыки,  члена  Института,  офицера  ордена  Почетного  легиона,
шестидесяти  пяти  лет  от  роду,  родившегося   в   Кот-СентАндре   (Изер),
скончавшегося вчера в полдень  по  месту  своего  жительства,  вдовца  после
первого брака с Генриеттой Смитсон,  также  вдовца  после  второго  брака  с
Марией-Женевьевой Мартин. Вышеупомянутый акт составлен в  присутствии  и  по
заявлению Л. Луи Морана, домовладельца, пятидесяти двух лет от роду, и  Жана
Ладона, служащего, пятидесяти трех лет от роду, проживающих оба в Париже  по
улице Сен-Map, в доме 22, которые в качестве свидетелей подписались вместе с
нами. Леон Онэ, помощник мэра, кавалер ордена Почетного легиона и т. д. ..."

     Четверг 11 марта

     Похороны Гектора Берлиоза. Самые заурядные. О  погребении  объявлено  в
извещениях, наскоро отпечатанных на дешевой бумаге.
     Катафалк низшего разряда, только с двумя лошадьми. Ничего общего с  той
пышностью, которой Франция окружила похороны  немца  Мейербера  и  итальянца
Россини. Гениального маэстро  родина  провожала  с  равнодушием,  близким  к
презрению.
     На черном покрове гроба только один венок - от Гренобля,  единственного
города Франции, соблаговолившего проявить внимание.
     Перед траурной процессией несколько музыкантов из Национальной  гвардии
играли похоронный марш - традиционная  почесть  офицеру  Почетного  легиона.
Колесницу сопровождали несколько академиков.
     За гробом шли Амбруаз Тома, Гуно, Рейер и барон Тейлор.
     Вот, наконец, процессия в церкви Троицы. Здесь  ни  черных  драпировок,
выражающих  людское  горе,  ни  траурных  украшений.  Стены   голы,   словно
безучастны к скорби.
     Гроб установлен на невзрачном постаменте, освещенном зеленоватым светом
четырех свечей. А ведь если бы он умер в России, эта страна содрогнулась  бы
от скорби.
     Пока  погребальное  шествие  двигалось  к  кладбищу,  молодая  женщина,
облаченная в траур, с лицом, скрытым под длинной темной  вуалью,  преклонила
колени перед зияющей могильной ямой, которая скоро должна была закрыться над
Гектором Берлиозом, и бросила в нее венок из красных роз. Когда погребальная
колесница приблизилась, женщина быстро исчезла.
     Кто же была эта неизвестная, оказавшая умершему такой  знак  почитания?
Ведь никто не слышал, чтобы у Гектора Берлиоза в Париже  была  родственница.
Тайна  захватывает  больше,  чем  удручает  несчастье.   Теперь   все,   кто
присутствовал  при  погребении  композитора,  были  не  столько  взволнованы
невозместимой утратой, сколько заинтригованы.  Но,  к  их  разочарованию,  в
конце концов выяснилось, что романтической тенью была всего лишь  племянница
покойного,  приехавшая  из   провинции   специально,   чтобы   молчаливо   и
благоговейно почтить память своего славного  дядюшки,  такого  несчастливого
при жизни.
     Она захотела прийти одна, совсем одна.
     Тотчас вслед за этим мимолетным видением произошло еще одно  событие  -
так уж, видно, было назначено:  Гектору  Берлиозу  и  после  его  последнего
вздоха не суждено было спать в покое.
     Когда похоронные дроги проезжали  через  кладбищенские  ворота,  лошади
понесли, опрокинув музыкантов и бросив катафалк на ближнюю могилу.
     Лишь с трудом удалось успокоить обезумевших лошадей.
     Наконец настало время панихиды.
     Гийом  от  Академии  изящных  искусств,  Фредерик  Тома   от   Общества
литераторов, Гуно от композиторов и, наконец, Эльвар, который воспользовался
случаем, чтобы произнести речь, тот Эльвар, кому Гектор сказал, что не хотел
бы умереть, если ему предстоит говорить. Все четверо один за другим  славили
покойного {Напрашивается сравнение с Оноре де Бальзаком,  на  которого  тоже
нападали и которого не признавали.  В  1850  году  Бальзак  умер  пятидесяти
одного года. Виктор  Гюго  произнес  надгробное  слово  на  похоронах  этого
"каторжника литературы". Мы приводим конец его речи: "Увы!  Этот  сильный  и
неутомимый труженик жил среди нас той жизнью бурь, борьбы, распрей  и  битв,
какую во все времена вели все великие люди. Ныне он обрел покой. Он ушел  от
споров и ненависти: в один и тот же день ступил  в  могилу  и  обрел  славу.
Отныне его имя будет сиять поверх всех туч над нашими головами, сиять  среди
парижских звезд".} и говорили о необычайности его судьбы.
     Наконец гроб опускают в могилу, устанавливая его между Офелией и Марией
Ресио.
     А теперь спи спокойно, спи вечным сном, Гектор. Разве  не  заслужил  ты
отдых? О да, ты заслужил его напряженным трудом, страстной борьбой, голодом,
слезами и кровью.

                                Послесловие

     На другой же день после похорон Гектора Берлиоза Рейер задумал  воздать
тому, кого считал своим учителем, дань уважения,  достойную  его  гения.  Он
организовал в Опере фестиваль Берлиоза, привлекший огромную толпу, которая с
благожелательностью слушала и без пристрастия судила. Реабилитация началась.
     За  пределами  Франции  имя  Берлиоза  вошло   в   историю   музыки   и
поэтизированную историю - легенду.
     Народы, которых он взволновал и зажег, и особенно Россия, по  выражению
Продома, "встретившая его, как мессию",  со  скорбью  приняли  весть  о  его
безвременной кончине, и после этого преклонение перед ним стало еще сильней.
Смерть, когда  она  разит  гения,  всегда  кажется  несправедливой.  Великие
избранники, по мнению их фанатичных приверженцев, не должны умирать никогда.
Народы,  в  которых  мощная  музыка  Берлиоза  будила   интерес   к   родине
композитора, не понимали, почему Франция была так сурова и невежественна  по
отношению к своему великому гражданину, ярким маяком сверкавшему в искусстве
за ее пределами.
     Скромный памятник, поставленный на кладбище Монмартр Гектору  Берлиозу,
кажется, увы, совершенно заброшенным. На могиле ни цветов - знака  выражения
чувств, ни  слез,  тогда  как  могилы  Бетховена,  Вагнера  остаются  на  их
благодарной родине местами  паломничества.  В  даты  его  рождения,  смерти,
создания главных шедевров следовало бы с любовью и почитанием  возлагать  на
его могилу венки ярко-красных цветов - цвета его горения, цвета его крови.
     Творчество Берлиоза реабилитировано, человек же - еще нет. Случится  ли
это когда-нибудь?
     Гюстав Самезей сказал: "Каждый музыкант должен чтить в Берлиозе  самого
великого французского композитора своего века".

     Его верный товарищ в битвах за  романтизм  Теофиль  Готье,  "прекрасный
Тео" - "человек в пурпурном жилете" на исторической премьере "Эрнани",  -  в
некрологе с непревзойденным мастерством рассказал о  горькой  и  беспокойной
судьбе знаменитого усопшего, "о его беззаветной преданности  искусству,  его
властном призвании".
     "От горя его прекрасный орлиный  профиль  становился  все  резче...  Он
окружил себя покровом тени и безмолвия, а потом угас" {Шатобриан писал:  "На
закате жизни надо  суметь  подготовиться  к  безмолвию,  которое  ожидает  в
могиле".}.
     В  год,  последовавший  за  смертью  Гектора,  Падлу  и  Эдуар   Колонн
настойчиво добивались возрождения  и  прославления  берлиозовских  творений.
Откровение для обманутого народа, который был к великому композитору слеп  и
глух... Так, "Осуждение Фауста" в одном концертном цикле исполняли шесть раз
подряд.
     Публика заметила, что восхищается тем, что сама же порицала.
     Музыка Гектора Берлиоза господствовала в обществе Шарля  Ламуре  "Новые
концерты".
     1903 год. Столетие со дня рождения.
     Все произведения Берлиоза играют повсюду в Париже.
     В Гренобле, по примеру  Парижа  и  Кот-Сент-Андре,  сооружают  памятник
Берлиозу.
     В Германии одновременно в двадцати городах исполняют вновь и вновь того
"Бенвенуто", который некогда под шиканье и улюлюканье провалился в Париже, а
публике все не надоедает это слушать.
     Мало того, за рубежами Франции, не пожелавшей взять на себя инициативу,
было  издано  полное   собрание   сочинений   великого   мастера,   ставшего
легендарным.
     Англия, Голландия, Бельгия превозносят его, словно бога. В Венгрии  ему
ставят памятник.
     Далеко-далеко,  за  морями,  в  Соединенных  Штатах  Америки   тоже   с
восхищением славят мастера  потрясений  и  бурь,  жаждавшего  необъятного  и
бесконечного, и сооружают ему гигантский монумент.
     Итак, во всех уголках мира звучит теперь имя Берлиоза, публика  требует
и встречает овациями его произведения.
     И по праву - он достоин навечно остаться в памяти людей,
     Гений был осмеян, гоним и попран, но так никогда и не отрекся от  своей
музыки; ему понадобилось умереть, чтобы быть, наконец, понятым и признанным.
     Сам он в "Мемуарах" писал с горькой усмешкой: "Моя музыкальная  карьера
могла бы быть прекрасной, если бы только я прожил сто пятьдесят лет".
     Время в самом  деле  работало  на  него.  Оно  -  великий  творец.  Оно
исправляет,  оно  оправдывает,  насмехаясь   над   пристрастием   и   жалкой
ненавистью. Оно превозносит гениев, оно отметает  узурпаторов  славы.  Время
определило истинные размеры, выявило подлинную сущность того, кто  всю  свою
жизнь  героически  сражался,  оставаясь  самим  собой  вопреки   всему!   Мы
заканчиваем наш скромный труд афоризмом, почерпнутым у Артура Кокара:  "Есть
на свете художники, для которых, подобно мученикам первых веков, год  смерти
становится первым годом бессмертия".

                                     Париж. Ноябрь 1952 г. - февраль 1954 г.


НЕСКОЛЬКО СЛОВ О Г. БЕРЛИОЗЕ

     Думается, каждый читатель,  интересующийся  музыкой  и  любящий  ее,  с
удовольствием прочтет эту книгу, в которой  живо  и  ярко  рассказана  жизнь
великого  французского  композитора  Гектора  Берлиоза.  По  существу,   это
хронограф жизни и творчества Берлиоза, где по годам,  месяцам,  а  иногда  и
дням раскрывается кипучая деятельность большого музыканта - его  новаторские
устремления  и  осуществление  их   в   творчестве,   его   переживания   во
взаимоотношениях со  средой,  с  публикой,  не  понимавшей  ею  дерзновенных
творческих замыслов, его  работа  как  дирижера  и  критика-публициста,  его
личная,  интимная  жизнь.  Прежде   всего   этот   труд   привлекает   своей
правдивостью. Если даже отдельных фактов, сцен, разговоров и не было, то они
могли быть, - настолько они соответствуют характеру и темпераменту Берлиоза,
как мы себе его представляем, со всей его романтической пылкостью  и  тонкой
душевной восприимчивостью. Фрагменты из многочисленных писем, высказываний и
бесед Берлиоза и людей, близко его знавших, сообщают  работе  документальный
характер.
     Поскольку цель работы чисто биографическая, она не претендует на анализ
творчества Берлиоза с точки зрения стиля его музыки, его значения в  истории
музыкальной культуры, его новаторских достижений. Поэтому мы считаем  нужным
коротко сообщить об этом читателю,  не  имеющему  специального  музыкального
образования. Ведь на него в основном ориентируется автор данного труда.
     Во  французской  музыке  XIX  века  Берлиоз   занимает   особое,   даже
исключительное место. В то время как в немецкой музыке симфония стала  одним
из основных видов музыкального искусства и симфонизм достиг своей вершины  в
творчестве Бетховена,  во  французской  музыке  симфония  не  заняла  такого
значительного места. Музыкальный театр  (опера  -  большая  и  комическая  и
балет)  привлекал  наибольшие  общественные   интересы,   как   и   концерты
солистов-виртуозов различных видов исполнительского искусства. Если в Париже
в первой половине XIX века и  звучала  симфоническая  музыка,  то  это  были
преимущественно произведения австрийских и  немецких  композиторов.  В  этой
обстановке     Берлиоз     был     единственным     крупным      французским
композитором-симфонистом.
     Творчество Берлиоза жило и  развивалось  в  атмосфере  романтизма,  что
определило образный мир и дух его музыки. Художественная жизнь  Парижа  была
насыщена  до  краев.  Во  французской  столице  жили  и  работали   наиболее
выдающиеся представители тогдашнего французского (и не только  французского)
художественно-артистического  мира,  сталкивались,  пересекались  различные,
подчас противоположные  направления  искусства.  Французы  Гюго  и  Бальзак,
Ша