цать двадцать
пять. Скорее всего они не успеют провести Причастие до.., до того,  как  это
произойдет.
   Кейт понимающе кивнула.
   - Выходи из машины, Лучан. Не знаю, кому или чему теперь верить, но я все
равно благодарна тебе за то, что ты сделал для меня час назад. Он..,  они...
- Рука у нее затряслась, но  пистолет  по-прежнему  был  направлен  в  грудь
Лучана. - Если пообещаешь не преследовать меня, я просто оставлю тебя здесь.
Ты отправишься в Венгрию.
   Он  открыл  дверь  и  вышел.  Дорога  была  пустынной,  если  не  считать
грохочущей  цыганской  кибитки.  Черная  лошадь  с  просевшей  спиной  могла
оказаться любой масти под покрывавшим  ее  слоем  сажи.  Из-под  темно-серой
холстины выглядывали детские лица, испещренные грязными  полосами  от  слез.
Руки у детишек тоже были черными.
   - Кейт, - печально проговорил Лучан, - зачем ты это делаешь?
   - Не волнуйся. Ты же сам сказал, что если они меня поймают, то используют
для своей Церемонии. Они не станут тратить время на вопросы. Как бы  там  ни
было, я смогу выдержать все до.., во сколько? В двенадцать двадцать пять?
   Лучан положил руку на дверцу.
   - Но зачем?
   - Не знаю. - Кейт опустила пистолет. - Я знаю лишь то, что не оставлю там
Джошуа и О'Рурка. Прощай, Лучан.
   Она перебралась на водительское место, закрыла дверь, включила передачу и
развернулась на пустой дороге, направляясь к перекрестку,  от  которого  шла
дорога на Сибиу. Ветровое стекло покрылось уже таким слоем резиновой сажи  и
пепла, что Кейт пришлось включить дворники. Они скребли со звуком ногтей  по
стеклу.
   Пока она разворачивалась, Лучан перебежал через улицу и поднял  обе  руки
так, как это делали в Медиаше голосующие на дороге. Когда  она  подъехала  к
покрытому сажей знаку "Стоп", он выставил вперед большой палец.
   - Спасибо, малышка, - сказал он, плюхнувшись рядом на  сиденье.  -  Я  уж
думал, никогда не уеду отсюда. Пистолет лежал у Кейт на коленях.
   - Не пытайся меня остановить, Лучан. Он поднял три пальца.
   - Не буду. Клянусь. Честное скаутское.
   - Тогда зачем...
   Он пожал плечами и откинулся на драную спинку, подняв колени.
   - Слушай, Кейт, а ты знаешь, что перед тем, как расстрелять Чаушеску, его
пытались посадить на электрический стул?
   Она хотела что-то сказать, но тут поняла, что это был очередной  дурацкий
анекдот Лучана.
   - Нет. Не знаю.
   - И тем не менее именно так.  Но  хоть  рубильник  включали  раз  десять,
электричество на него не действовало. Уже потом, когда стали искать патроны,
Чаушеску спросили, почему электричество  не  сработало.  И  знаешь,  что  он
ответил?
   - Нет.
   - Latjatok, mindig is rossz vezeto voltam. Кейт ждала. Лучан перевел:
   - Видите ли,  я  всегда  был  плохим  руководителем-проводником.  Поняла?
Vezeto означает "руководитель", а еще и "проводник".
   Она покачала головой.
   - Не надо тебе ехать со мной.
   Он растопырил пальцы и уселся поглубже.
   - А почему бы и нет.  Так  проще  преследовать.  Я  всегда  был  паршивым
vezeto.
   Eейт свернула направо, на шоссе номер 14.  На  сером  от  сажи  указателе
просматривались черные буквы: СИБИУ 43 KM. РЫМНИКУ-ВЫЛЧА 150 KM.
   Eак только машина выехала из Копша-Микэ,  Кейт  остановила  дворники,  но
включила фары. Несмотря на ранний час, уже темнело.

Сны крови и железа

   Трудно представить что-нибудь более унизительное, чем положение патриарха
без власти, оказавшегося в  руках  собственной  Семьи.  События  развиваются
своим чередом, хотя уже очевидно, что мое последнее появление  перед  Семьей
будет обставлено как чисто  церемониальный  проходной  эпизод  в  запутанной
интриге борьбы за власть Раду Фортуны.
   Раду... Я вспоминаю своего брата Раду,  мальчика  с  длинными  ресницами,
который стал возлюбленным не одного султана. Мальчика, который рос для того,
чтобы предательством и вероломством лишить меня  трона.  Люди  называли  его
Раду Прекрасным и радовались его обходительности  после  суровых  лет  моего
правления.
   Глупцы.
   Для меня Раду всегда  оставался  безмозглым,  бесхребетным  содомитом,  У
султана Махмуда не было никаких хлопот с Валахией и Трансильванией при Раду:
одному Богу известно, сколько раз султан дергал за ниточки свою марионетку.
   Я, Владиславе Драгвилиа, громил турок с гораздо  большей  решительностью,
чем кто бы то ни было из христианских правителей; именно я прогнал  султана,
бежавшего, поджав  хвост,  обратно  в  Константинополь,  именно  я  отвоевал
свободу для моего народа. Но народ оставил меня.
   Султан посадил свою куклу Раду в  Валахии,  чтобы  тот  переманивал  моих
бояр, подтачивал нерушимость их  вассальских  клятв.  Потерпев  неудачу  при
дневном свете на поле битвы, султан и Раду гораздо успешнее проявили себя  в
темных лабиринтах закулисной дипломатии. И вот, когда  я  ценой  собственной
крови даровал свободу Семи Городам, бояре этих германских оплотов  выступили
против меня и заключили секретный договор со змеенышем Раду.
   К середине лета 1462 года  мое  положение  стало,  как  выражаются  нынче
политики, несостоятельным. Я разгромил турок везде, где только мог их найти,
но за спиной у меня мое войско таяло, как кусок  сахара  во  рту.  Я  собрал
немногих, наиболее преданных бояр, самых свирепых и умелых воинов и бежал. Я
бежал в свой замок на реке Арджеш.
   Народное предание  так  рассказывает  о  моих  последних  часах  в  Замке
Дракулы.
   Турки подошли ночью и  установили  свои  пушки  на  полях  возле  деревни
Поенари на обрыве  противоположного  берега  Арджеша.  Утром  они  пошли  на
приступ крепости. Затем, как говорится  в  легенде,  один  мой  родственник,
много  лет  назад  захваченный  турками,  но  помнивший  мои  благодеяния  и
сохранивший любовь к Семье, забрался на высокое место и  запустил  стрелу  с
предупреждением  в  единственное  освещенное  окно   моей   башни.   Легенда
утверждает, что стрела была пущена так  метко,  что  загасила  свечу,  возле
которой читала моя наложница.
   Девушка  находилась  в  комнате  одна.  Прочитав  привязанное  к   стреле
предупреждение о турецком штурме, она разбудила меня, выкрикнула, что  пусть
лучше ее тело съедят рыбы в Арджеше, чем к нему прикоснется  рука  турка,  и
бросилась со стены, с высоты тысячу футов, в реку. И по сей день в память об
этом предании реку называют Riul Doamnei - Река Княгини.
   Все это выдумки.
   На  самом  деле  не  было  никакого  родственника,   никакой   стрелы   с
предупреждением, никакого самоубийства. А правда такова.
   Два дня мы наблюдали из крепости, как Раду и турки подходят к  Поенари  и
обрывистым берегам. Еще два дня они беспокоили нас обстрелом, хотя вреда  от
их деревянных пушек было немного: во время строительства я приказал обложить
башни  несколькими  слоями  кирпича  и  камня,   слишком   толстыми,   чтобы
разрушиться под воздействием столь ничтожного оружия.
   Однако мы знали, что наутро конница Раду форсирует Арджеш  и  пройдет  по
долине на высоты, позади замка, в то время как турецкие пехотинцы,  тупые  и
бесстрастные, как бревна, будут сотнями  умирать  в  попытках  забраться  по
утесам на стены крепости. Но они одержат победу. У нас слишком мало  воинов,
а замок слишком одиноко стоит на утесе, чтобы можно было ожидать иного,кроме
поражения господаря Дракулы, исхода. Той ночью я был занят приготовлениями к
побегу, когда моя наложница по имени Войча затеяла спор. Женщины  вообще  не
чувствуют переживаемого момента, и если им надо спорить, то они будут делать
это,  не  обращая  внимания  на  происходящие  вокруг  действительно  важные
события.
   Мы с Бойчей прохаживались в  темноте  по  крепостной  стене,  и  она  все
говорила и говорила плачущим голосом. Речь шла не о турецком штурме и  не  о
моем негодяе братце Раду, а о будущем наших сыновей, Влад а и Михни.
   Должен сказать, что я любил Войчу, по крайней мере  настолько,  насколько
может себе это позволить человек, который держит в руках  судьбы  каждого  и
всех вместе. Она была  невысокой,  темноглазой  и  смуглой,  но  со  светлым
сердцем и повиновалась мне во всем. До этой ночи.
   Михня родился вполне обычным ребенком, но его  годовалый  брат  Влад  был
поражен той же болезнью, что и мой отец, и я. Тайное Причастие Влад  получил
лишь несколько дней тому назад. Теперь его глазки лучились  здоровьем,  и  я
знал, что мальчик, подобно своему отцу, в  течение  всей  последующей  жизни
будет нуждаться в Причастии.
   И надо же было Бойче выбрать именно эту ночь, чтобы воспротивиться такому
будущему нашего ребенка Я объяснил ей, что ни ребенок, ни я не имеем выбора:
если ему суждено остаться в живых, то он будет пить  кровь.  Это  расстроило
Войчу. Мать ее была тайным вампиром и окончила  свою  жизнь  после  пыток  и
обвинения в колдовстве, а Войчу я встретил, когда она предстала  перед  моим
судом и ее ожидала та же участь. Но Войча ни разу  не  пробовала  Причастия.
Вместо того чтобы приказать сжечь ее или посадить  на  кол,  я  взял  ее  во
дворец, одарил своей благосклонностью  и  позволил  ей  стать  матерью  моих
детей. А теперь она отблагодарила меня, расхаживая вместе со мной по стене и
требуя, чтобы юному Владу было позволено расти без Причастия.  Она  называла
это святотатством и колдовством. Она сказала, что я такой же стригой, как  и
ее мать.
   В течение нескольких минут я пытался ее  урезонить,  но  приближался  час
нашего отъезда Я объявил разговор законченным.
   Войча  всегда  была  чрезмерно   эмоциональной   женщиной,   склонной   к
мелодраматическим эффектам. Вероятно, это было такой  же  привычкой,  как  и
пристрастие ее матери пить кровь из трупов, что и привело  Войчу  ко  мне  в
цепях. Теперь она дала волю своим чувствам, вскочила  на  парапет  с  обоими
детьми в руках, угрожая броситься в пропасть, если я не уступлю ее  желанию,
Утомленный ее истерикой, подгоняемый  необходимостью  покинуть  крепость  до
восхода луны, я запрыгнул на невысокую стену и вырвал детей из ее рук. И тут
она потеряла равновесие. Какое-то  мгновение  мне  казалось,  что  это  тоже
входит в разыгранное ею  представление,  но  потом  я  увидел  в  ее  глазах
настоящий страх и, перебросив Влада в ту же руку, которой  держал  Михню,  я
протянул ей другую.
   Кончики наших пальцев соприкоснулись. Она упала назад без единого  звука,
исчезнув в кромешном мраке, как русалка,  нырнувшая  в  глубину.  На  мокром
камне остался один из ее башмаков Я хранил его у  себя  на  протяжении  трех
веков, пока мне не пришлось спасаться из горящего дома  во  время  восстания
черни в Париже.
   В ту ночь я взял с собой детей и  оставил  в  замке  всех  остальных.  Их
преданность ничего не значила для меня. Они ничего не значили для меня.
   Одной из причин, по которым я выбрал для своих  целей  крепость  Поенари,
было ее месторасположение: она возводилась поверх  двух  разломов  в  скале,
ведущих вниз на глубину более тысячи футов к пещере, где протекала подземная
река. Первая расщелина имела лишь несколько дюймов  в  поперечнике,  но  она
служила колодцем для забора свежей воды даже во время осады. По  второму  же
разлому, расширенному  с  помощью  работников,  умерших  вместе  с  боярами,
перестраивавшими Замок Дракулы в ту давнюю Пасху 1456 года,  мог  пробраться
взрослый мужчина, держась за стальные тросы и ступеньки.
   Внизу, в потаенной пещере, выходившей к  берегу  Арджеша  на  расстоянии,
превышавшем милю, ожидали семь добринских братьев с  лошадьми,  подкованными
задом наперед, чтобы сбить с толку погоню. Добринцы провели  меня  нехоженой
долиной, а потом - тайными проходами и  опасными  снежными  полями  в  горах
Фэгэраш на север. Если бы не разгар лета, то отход в Трансильванию  оказался
бы невозможным.
   Когда я спустился в саму Трансильванию в диких горах к югу от Брашова,  я
потребовал пергамент из кроличьих шкурок и отписал  все  земли  к  северу  и
западу, насколько хватало взгляда, туповатым добринским  братьям.  Никто  из
последующих правителей.
   Валахии, Трансильвании, а теперь - Румынии, не  посмели  ослушаться  того
указа.   Даже   Чаушеску,   охваченный   страстью   к    систематизации    и
коллективизации, не тронул этот кусок частной земли своими социалистическими
безумствами.
   Такова истинная  история,  хоть  я  и  не  представляю,  кого  она  может
заинтересовать, включая Семью, забывшую о том, что патриарха нужно уважать и
подчиняться ему. Даже несмотря на то, что  многие  из  них  -  последователи
молодого Влада, которого я спас от смерти в ту ночь.
   Шум от  прибывающих  членов  Семьи  прервал  мою  полудрему.  Сейчас  они
поднимутся по лестнице,  чтобы  обмыть  меня,  нарядить  в  изящные  льняные
одеяния и повесить на шею цепь ордена Дракона.
   Последняя Церемония, финальное действо в качестве патриарха.

Глава 37

   Кейт  и  Лучам  ехали  через  Сибиу  в  угасающем  свете  дня.   Узенькие
средневековые улочки  выходили  на  мощеные  площади,  окруженные  домами  с
подслеповатыми чердачными окошками.
   Пока они ехали вдоль долины реки Олт, петляющей между  отвесными  скалами
каньона, закат превратился в серые сумерки. Им попадались то широкие,  ровно
заасфальтированные, с гравиевой обочиной участки, то на протяжении мили  они
тряслись по грязным колеям, где  ремонтные  работы  начались  и  закончились
несколько месяцев, а то и лет тому назад.
   Они  объехали  стороной  промышленный  город  Рымни-ку-Вылча  Нужно  было
заправиться, а на единственной попавшейся им заправке была очередь  примерно
на час. Лучан сказал, что знает левую заправку на восточной окраине,  и  они
сделали остановку, чтобы поменяться местами. Румынские женщины редко  водили
машину, а если они занимали достаточно высокое  положение,  то  предпочитали
пользоваться услугами шофера. Лучан уселся за руль, съехал с шоссе на выезде
из города и купил пять литровых бутылей бензина с грузовика, стоявшего возле
заброшенной штольни.
   Уже потом Кейт не раз думала о том, каким роковым образом повлияла на  их
судьбы простая перемена мест.
   Почти сразу за Рымнику-Вылча Лучан свернул с дороги на Питешти  на  узкое
шоссе номер 73-С и, миновав несколько неосвещенных  деревень,  направился  в
темноту Карпат. На первую заставу они наткнулись километров через пятнадцать
в деревне Тигвени, откуда  дорога  ответвлялась  то  ли  на  юг,  в  сторону
Куртя-де-Арджеш, то ли к Суйчу на север.
   Лучан выругался. Они только что поднялись на гребень холма за деревней  и
увидели  огни  фар,  военные  грузовики  и  два  черных  "мерседеса"   возле
контрольного пункта. Лучан выключил и без того еле светящиеся фары  "дачии",
развернулся и поехал обратно в деревню, свернув в узенькую  боковую  улочку,
больше похожую на тропу. В восьми - десяти домах Тигвени  могло  жить  около
сотни человек, но даже в это время вокруг было темно и тихо.
   - А теперь что? - шепотом  спросила  Кейт,  хоть  и  понимала:  в  машине
разговаривать  шепотом  глупо.  Спортивный  пистолет  лежал   на   невысоком
возвышении между сиденьями.  В  сумерках  угадывались  лишь  очертания  лица
Лучана.
   - Еще четырнадцать  километров  до  города  Куртя-де-Арджеш,  а  потом  -
двадцать три километра к северу по долине в сторону крепости.
   - Больше двадцати миль, - прошептала Кейт. - Отсюда не дойти.
   Лучан потер щеку.
   - Когда я работал в крепости,  то  регулярно  ездил  в  Рымнику-Вылча  за
материалами и рабочими. Мост за городом время от времени сносило потоком.  -
Он хлопнул по рулю. - Ну, держись, крошка.
   По-прежнему не включая фар, Лучан погнал "дачию" по  колдобистой  улочке,
затем по какой-то лужайке и выехал на колею, что проходила вдоль реки.  Кейт
слышала доносившееся из темноты кваканье лягушек, жужжание  насекомых  и  на
мгновение представила, что лето наступает, а не уходит.
   Лучан остановил машину на широкой полосе гравия у реки и заглушил  мотор.
Слева от них, в двухстах метрах, ночную темноту  прорезали  огоньки  военной
заставы.
   - Они проверяют машины на однополосном мосту,  -  сказал  он.  К  заставе
подъехал еще один лимузин. Вспыхнули  огоньки  фонариков,  и  Кейт  заметила
блеснувшие солдатские каски.
   - Надо было брать "мерседес", - шепнула она. Лучан усмехнулся.
   - Точно. И вид у нас такой стригойский. Да и документы у  тебя  в  полном
порядке, верно?
   Кейт посмотрела на часы. Осталось четыре часа и двадцать миль до цели.
   - Что дальше?
   Лучан показал на реку. Ширина ее здесь составляла не меньше сотни  футов,
но глубокой она  не  казалась.  На  покрытой  рябью  поверхности  отражались
далекие огоньки фонариков.
   - Мы не сможем переправиться здесь так,  чтобы  нас  не  увидели  или  не
услышали, - прошелестела Кейт. - А другого места нет? Подальше от дороги?
   Лучан пожал плечами.
   - Во всяком случае, я о таком не знаю. Местные обычно тут объезжали мост,
когда он не действовал. - Он повернул голову влево. - Слышишь музыку? Кто-то
включил радио в одной из машин.
   - Да, слышу, но стоит им только посмотреть в эту сторону...
   Лучан опустил боковое стекло и выглянул из машины.
   - Над большей частью пути нависают деревья, а возле берегов темно.  -  Он
повернулся к Кейт. - Тебе решать. Она ответила, почти не раздумывая:
   - Поехали.
   Лучан завел машину. Звук  четырехцилиндрового  двигателя  показался  Кейт
чуть ли не ревом реактивного  самолета.  Лучан  включил  первую  передачу  и
въехал в реку. Через считанные секунды вода поднялась до ступиц, потом -  до
нижнего края  дверей,  продолжая  двигаться  все  выше  по  крыльям.  Машина
качалась и подпрыгивала.
   - Мы набрали воды, - прошептала Кейт,  приподнимая  ноги  над  хлюпающими
ковриками. Лучан продолжал вести машину, держась  одной  рукой  за  руль,  а
другой - сжимая рычаг.
   Вдруг правое переднее колесо провалилось, что-то громыхнуло по  днищу,  и
машина заглохла, остановившись  посреди  реки.  Вода  захлестывала  окна  до
половины. Они сидели, стараясь дышать не слишком громко.
   Со стороны моста доносились  разудалые  звуки  цыганских  напевов.  Лучан
вытянул рычаг воздушной заслонки и взялся за ключ зажигания.
   - Нет! - сказала Кейт и перехватила его руку, не дав повернуть ключ.
   К  посту  подкатил  очередной  лимузин.  Музыка  умолкла.   Во   внезапно
наступившей тишине они слышали голоса трех солдат и  даже  негромкие  ответы
сидевших в машине. Яркий луч прожектора на  одном  из  грузовиков  пришел  в
движение, скользнул по "мерседесу" и  уперся  в  поверхность  воды.  Лимузин
почти сразу же тронулся с места, луч прожектора  опустился  ниже,  а  музыка
зазвучала вновь.
   Лучан повернул ключ зажигания.
   "О Господи, - взмолилась Кейт, хотя никогда  по-настоящему  не  верила  в
Бога, - сделай так, чтобы катушка, свечи и все  прочие  штуки,  про  которые
говорил мне Том, были в полном порядке! Аминь".
   Машина завелась. Лучан  осторожно  раскачал  ее  взад-вперед,  высвободил
колесо из ямы и выехал на другой берег. Вскоре  они  оказались  на  разбитом
проселке в полумиле от  поста,  скрытые  от  взглядов  густыми  деревьями  и
холмом. Кейт почувствовала, как ее начинает отпускать напряжение,  сковавшее
мышцы. Она и не подозревала, что тело может так сжиматься в ожидании пули.
   - Отлично, - выдохнул Лучан, вновь выезжая на неширокое шоссе. - Пока  не
представляю, что мы будем делать, когда доберемся до Куртя-де-Арджеш,  но...
Ладно, назовем эту игру импровизацией. Годится?

***

   Куртя-де-Арджеш и две заставы, замеченные издали, они смогли объехать  по
железнодорожным путям, проходившим в северном  направлении  вдоль  западного
берега реки Арджеш.
   - Это О'Рурк придумал, - сказала Кейт.
   У  них  спустило  колесо.   Кейт   помогла   его   поменять   при   свете
немногочисленных    звезд,     проглядывавших     между     облаками.     На
латаную-перелатаную  запаску  надежды  было  мало.  "Немножко  осталось,   -
успокаивала она себя. - Всего пятнадцать километров. Запаска  выдержит...  В
том