, заверяю вас, ни одна не
сожжена, а между тем весьма многие при дворе отдали бы за это
все три своих души или даже половину имущества.
   - Ладно, - сказал Арфарра. - Экзарх Варнарайна поручил вам
ввозить в провинцию золото для чеканки монет, вы же под видом
серебра ввозили, помимо прочего, платину, и чеканили в храме
фальшивую монету. Эта платина лежит на храмовых складах, и мной
опечатана.
   Даттам пожал плечами и протянул еще одну бумагу.
   - Наш караван и в самом деле привез платину, но, как видно из
документов, принадлежит она заморскому купцу Бредшо. Варварская
мысль, не правда ли? Он, наверное, считал, что у нас это ценный
металл.
   Арфарра вздохнул.
   - Какая же вы сволочь, Даттам. Ведь Бредшо спас вам жизнь, а вы
его подсовываете вместо себя на плаху.
   Даттам смотрел на чиновника совершенно спокойно.
   - Мало ли кто мне спас жизнь. Вот вы мне тоже однажды спасли
жизнь, - мне теперь что, так и ходить до могилы вам
признательным?
   Арфарра вытащил бумагу об аресте чужеземцев, с обычной припиской
о каре за укрывательство, и вручил ее Даттаму.
   - Где Ванвейлен и Бредшо?
   - Понятия не имею, - сказал Даттам, - а остальные на пристани
встречают сына Ира. Думаю, что ваши ревнители блага народного их
давно приметили. Нет старательней шпиона, чем сектант и
добродетельный отец семейства.
   - Ну что ж, господин Даттам, - сказал Арфарра, - поедем и мы на
пристань.
   * * *
   Когда Ванвейлен очнулся, было уже светло. За бортом плескалась
вода. Руки Ванвейлена были скручены за спиной, и сам он -
приторочен к длинному гибкому шесту, вдетому одним концом в
уключину на палубе. Перед Ванвейленом на корточках сидел
стражник в парчовой куртке. Стражник был крив и с бородой,
похожей на большой репей, и под мышкой его торчал шелковый
сверток.
   - Это что такое? - сказал Ванвейлен, - куда мы плывем?
   - Ишь ты, - сказал десятник, - еще и вопит. - Куда плыли, туда и
плывем. В поместье Даттама. Слышишь?
   И в самом деле - Ванвейлену был уже слышен далекий праздничный
крик толпы. "Откуда толпа?" - изумился он было, а потом
вспомнил, что сегодня праздник. Иров день.
   - Зачем? - простонал Ванвейлен. Мысли его кружились, как куски
карася в похлебке, и он покамест плохо еще соображал, что
происходит.
   А стражник одним движением вынул сверток и развернул его перед
носом Ванвейлена.
   - Затем, храмовая крыса! Или ты не знаешь, что механизмы
рождаются от войны и служат лености? Или ты не видел
позавчерашнего указа? Вот собаки! Только государыня запретила
машины, как они новые ставят!
   - Что тебе сделали машины, дурак, - вдруг разозлился Ванвейлен.
   - Мне-то они ничего не сделали, - отозвался стражник, - а вот
моего брата затянуло в Даттамову мялку, - отрезали ноги да и
выкинули с работы, ты, мол, сам пьян был!
   * * *
   Даттам и Арфарра съехали к пристани. У пристани веселился народ.
Прищурившись, Даттам увидел и Сына Ира, медленно пробирающегося
в толпе, и в который раз пожалел, что его не было в ойкумене,
когда на этот раз рождался Ир. Ир был редкий природный феномен,
и, по слухам, рождался в виде золотого шара, который не рос в
объеме, а как бы высветлялся наподобие луны.
   Дальше рассказывали вовсе уже неведомщину с подливой, и многие
шакуники считали, что желтые монахи морочат народ. Но Даттам
полагал, что желтенькие для этого слишком глупы - наверняка тут
какой-нибудь природный феномен, вроде сгущения первоначального
эфира или иных, вызывавших у Даттама живое любопытство причин.
   Даттам пригляделся: сын Ира на этот раз был монах щуплый и
длинный, с необыкновенными голубыми глазами, и многие, говорят,
видели над его головой сияние. Даттам никакого сияния не видел.
   Рабочие оделись во все лучшее и повязали волосы желтыми
платками, двое мальчишек рассыпали в толпе жареное зерно, и
посреди желтого круга плясали ряженые зверями и чиновниками.
   - А как у государя Иршахчана, - кричали они, - в Небесном Граде,
от одного зерна будешь сыт, да пятью мешками не наешься. А
чиновники там справедливые, за постой берут лишь положенное: с
шерстинки - по шкуре, с ложки - по котелку, и с подорожной - по
человеку.
   И тут, к своему изумлению, Даттам увидел, что к пристани
причаливает баржа-тихогрузка, с храмовым флагом над мачтой.
Какого беса? Никаких барж сегодня быть не должно....
   С баржи перекинули сходни, и по сходням понесли на шесту
человека... Великий Вей! Да это Ванвейлен! Вот взялась шельма на
голову Даттама!
   Ванвейлена отвязали от шеста и поставили на ноги.
   - Это что такое? - закричал оторопевший Даттам.
   Сбоку хищно улыбнулся Арфарра.
   - Это, господин Даттам, храмовая баржа. По вашему указанию ваш
друг Ванвейлен скупал на казенных складах машины для отжима
масла и кожевенные станки! Справедливое рассуждение, господин
Даттам: сейчас, когда эти машины запретили, купить их можно по
дешевке. Славно же вы, господин Даттам, уважаете законы
государства!
   Весть, что Даттам, вопреки строжайшему запрету новых законов,
закупил станки, ошеломила праздничную толпу, и та низко и
нехорошо загудела.
   - Ничего я не покупал, - заорал Даттам теснящимся к нему
рабочим, - Этот Ванвейлен шпион Арфарры!
   - Врешь, мы поссорились!
   - Липовая у вас была ссора, - заорал Даттам, - по твоей указке
Ванвейлен в королевстве гадил сеньорам, а теперь он будет по
твоей указке клеветать на меня! Или я не нашел бы лучшего
агента, чем чужеземный купец?
   - Да как ты смеешь отпираться, - орал Арфарра, - или, по-твоему,
Ванвейлен для себя станки покупал? Да на кой ему черт
маслобойка?
   Ванвейлен чувствовал себя в точности как рыба на скоровородке.
Пока миллионер и чиновник ругались, искренне веря в то, что они
говорят. Но надолго ли? Вот сейчас Арфарра прикажет своим
секретарям при всем честном народе вскрыть ящики, чтобы устроить
перепись преступлению, и вопрос о станках отпадет сам собой,
едва эти двое завидят, какие такие станки мощностью в сорок
килотонн закупил чужеземец Ванвейлен...
   Толпа все больше и больше теснилась вокруг спорящих. Даттам
вдруг побледнел. Он понял, что задумал Арфарра. Даттам мог бы
перекричать Арфарру во дворце - но не посереди ненавидящей
машины толпы...
   Чья-то рука легла Ванвейлену на плечо и сильно дернула за
камушек с видеокамерой.
   Ванвейлен подскочил и обернулся. Прямо перед ним стоял Сын Ира в
желтой одежде и глядел на него глазами большими и
неестественно-синими, как вода в озере.
   - Ваш корабль давно готов, и бьет веслами по воде. Почему ты еще
здесь?
   - Корабль?
   Ванвейлен уставился на монаха. Корабль? За три тысячи переходов
от моря? О Господи! Никак монах говорил по-английски! В мозг
Ванвейлена вдруг вонзилось словна тысяча иголок, он даже не мог
сообразить - на каком языке говорит с ним этот шаман...
   - Корабль? - прошептал Ванвейлен, отчаянно слушая себя как со
стороны, - но мы не можем оставить здесь оружие!
   - Какое оружие?
   - Да вот это, на барже!
   - Но там же нет оружия, - совершенно серьезно сказал монах, -
там же детали для масляных прессов.
   Ванвейлен захихикал:
   - Ты? Ты можешь превратить ракетомет в масляный пресс?
   - Никто не может превратить ракетомет в масляный пресс. Но можно
заставить чиновника увидеть масляный пресс или мешок с рисом...
Можно заставить его увидеть, что весь рис попорчен червяком и
должен быть затоплен во избежание распространения вредителя...
   Монах говорил как хороший переводчик: связно, но не сам.
   - Ты можешь заставить видеть людей то, чего нет? Это ты заставил
меня видеть мезонную атаку?
   - Сон, - ответил монах, - это то, что видит один человек.
Реальность - это то, что видят многие. Как называется сон,
который видят сразу многие?
   Тут Ванвейлен обернулся и увидел, что на барже двое рабочих уже
выволакивают ящик на палубу, и толпа шумит, как роящиеся пчелы.
   - Да сделай же что-нибудь! - плачущим голосом потребовал
Ванвейлен, - ты понимаешь, что будет, когда Арфарра начнет
потрошить ящики?
   - Что-нибудь? - сказал монах. - это легко. И махнул рукавом.
   И тут, по позднейшему уверению Ванвейлена, он увидел, что канат,
привязывавший баржу к причальному столбу, сам собой отвязывается
от опоры, и баржа все быстрее и быстрее начинает скользить вниз,
по течению.
   Люди, бежавшие к барже, заволновались.
   Баржу несло все шибче - и многим казалось, что она идет быстрее
течения, и не прошло и пяти минут, как она выскочила на середину
реки, туда, где вдоль фарватера стояли плоские, с железными
носами лодки, которые были заблаговременно расставлены Арфаррой
по всей длине реки, - чтобы никто из людей Даттама не прыгнул в
лодку и не утек на тот берег.
   - Осторожней, - закричали с берега одной из лодок.
   Но было уже поздо. Железный нос с хрустом вошел в раздвижной
борт.
   Люди в лодке, истошно завопив, бросились в воду. Тут же
послышался новый треск, - старая баржа переломилась, задралась
кверху и быстро, необыкновенно быстро стала тонуть.
   Ванвейлен смотрел ей вслед. В голове его быстро-быстро, как
турбина, вертелась одна мысль: это сон. Вот сейчас он,
Ванвейлен, проснется от сна, навеянного монахом, и увидит перед
собой ящики, снесенные с баржи, которая все так же стоит у
причала.
   Но сон не кончался. Люди бегали по пристани, как потревоженные
муравьи.
   - Откуда эти люди? - спросил кто-то хрипло у Ванвейлена за
спиной.
   Ванвейлен обернулся: это говорил Арфарра.
   Монах перевел глаза на Арфарру.
   - Вечно, - сказал он, - если и явится чиновник - то чтоб
испортить мне праздник. А праздник - вещь бесполезная, его ни на
что нельзя употребить. Отпусти их, - сказал Сын Ира. - Они уже
причинили все зло, какое могли.
   - Ни за что, - раздельно сказал Арфарра.
   Монах наклонил голову и укоризненно посмотрел на чиновника.
Человек в персиковом кафтане вдруг зашатался и повалился ничком
на землю. Стражники бросились к нему.
   Монах потерял всякий интерес к собеседникам и мелкими шажками
заспешил дальше. Кто-то изо всей силы тянул Ванвейлена за рукав:

   -Да пошли же! Что вам такого сказали? Своих шаманов у вас, что
ли нет?
   Это был приказчик Хой. Он протолкался сквозь пеструю толпу и
вывел землян к дальней красильне. Там, у дороги, топтались семь
оседланных лошадей. Хой пересчитал чужеземцев, убедился, что
никто не пропал по дороге, и показал им постановление об аресте.

   - Сами видели, - сказал он. - Если Арфарра сыну Ира сказал
"Нет", то он не успокоится, пока вас со свету не сживет.
   Помолчал и добавил:
   - А чего это вам вздумалось покупать машины?
   - Какие к черту машины? - изумился Ванвейлен, - рис там лежал,
рис! Покойник Баршарг по каким-то своим причинам оформил его как
машины, а новый чиновник не посмотрел. Один парень мне
проговорился об этом в харчевне, я и подумал: куплю-ка я эти
контейнеры за гроши, как машины, а потом продам как рис. Триста
процентов я бы имел с этого дела, если бы не Арфарра!
   - Рис? - лицо у приказчика вытянулись. - Жалко, - сказал он, -
если рис, то доставать его не имеет смысла. Эк ее, баржу-то,
садануло!
   Приказчик оглядел бледные лица и сунул в руку Бредшо увесистый
мешочек с золотом и расписку Даттама. В расписке значилось, что
храм Шакуника должен купцу Клайду Ванвейлену - сорок тысяч
ишевиков и купцу Сайласу Бредшо - тридцать тысяч ишевиков. И еще
квиток, просто с цифрами: номера постоялых дворов, где можно
будет поменять лошадей.
   - Господин Даттам велел извиняться, - сказал приказчик, - но вы
сами знаете. Ведь торговец как крапива: то полют ее, то кушают,
то веревки вьют. Эх, если бы не убили экзарха...
   Он умолк, разглядывая лица землян.
   - Да вы не беспокойтесь, - сказал он. - Что вы такие бледные?
Что он на вашем языке говорил? Так он со всяким на его языке
говорит, двадцать лет назад забрели люди с собачьими головами,
он и по-собачьи лаял. А насчет денег - господин Даттам посчитал
все очень честно. Как проскачете границу - храм вам все отдаст.
Вы еще увидите: с нами всех выгодней иметь дело. Обязательно
возвращайтесь...
   ***
   Земляне добрались до корабля в Козьем-Гребне поздно вечером.
   Пилоты занялись предполетной подготовкой, чтобы не забивать
мозгов посторонними мыслями.
   - Через час взлетаем, - сказал Бредшо. - Поскорее, как велено.
   Ванвейлен просматривал пленку с записью беседы на пристани.
Просматривать было нечего: пленка была засвечена.
   - Неважно, что засвечена, - закричал Стависски, - я все помню,
ты слышал, что он сказал, что у меня дочка родилась?
   - Ничего он про твою дочку не говорил, - изумился Хатчинсон, - а
вот откуда он, сволочь, узнал, что Первая Галактическая
обанкротилась, - это факт. Дались же мне ее акции...
   - Он не говорил ни про какие акции, - мертвым голосом сказал
Ванвейлен, - он сказал, что утопит баржку.
   Все замолчали и переглянулись. Сцена как две капли воды
напоминала историю о том, как они свалились на эту планету, -
тогда каждый видел разное, а теперь каждый разное слышал...
   - Он действительно говорил по-английски, - спросил Стависски, -
или мне показалось?
   - А приказчику тоже показалось? - рявкнул его напарник.
   - Но приказчик не знает английского, - вздохнул Стависски. -
Может, монах бормотал совершенную бессмыслицу, а приказчик
решил, что это наш язык.
   - Так, - сказал Ванвейлен, - получается, что мы явились сюда
чудом и точно уж чудом убрались...
   - Если эти чудеса опять начнутся при взлете? - зашипел
Хатчинскон.
   - Может, останемся? - предложил Бредшо.
   - Ничего, теперь уж наверняка вернемся. Уж теперь от этой
планеты наших ученых за уши нельзя будет оттащить.
   Бредшо, оторвавшись от приборов, внимательно глядел на
Ванвейлена. Ванвейлен заметил этот взгляд и насмешливо
прищурился.
   - Я вижу, вам не нравится, когда рассуждают о чуде?
   Бредшо пожал плечами.
   - Отчего же... Просто я не думаю, что озарение способно
засветить фотопленку.
   - И напрасно. Иначе оно - не озарение. Если чудо есть нарушение
законов природы, то приборы обязаны его фиксировать. Всякому
озарению внутри души - грош цена. Только то, что происходит вне
души и доступно опытному наблюдению - настоящее чудо.
   Бредшо молча глядел на собеседника. Ванвейлен, бесспорно,
переменился, поглядев в глаза Сыну Ира, и Бредшо не знал, какой
из Ванвейленов, прежний или нынешний, нравится ему меньше.
   - Вы ужасный консерватор, - с нервным смешком добавил Ванвейлен.
По-вашему, Богу позволено остановить солнце над этой, как ее, -
долиной Гаваонскою, - а в аккумуляторы нам плеснуть энергии не
позволено? Что за дискриминация Всемогущего...
   - Рад за вас, - пробормотал Бредшо. - Только не обязательно
лететь за семь тысяч светолет, чтобы убедиться в существовании
Бога.
   - Напротив, - неожиданно возразил откуда-то сзади Стависски. -
Спрашивается: зачем люди все время стремились к звездам? Ответ:
чтобы получить опытные доказательства бытия Божьего. Вот
увидите: сыны Ира еще, может, станут президентами всей
галактики.
   Бредшо поглядел и увидел, что и этот не шутит.
   - Не мешайте мне считать, - страдальчески закричал Кейд.
   - Старт через десять минут, - громко сказал Бредшо. Это
подействовало. Люди перестали обмениваться репликами, не
относящимися к делу.
   Если бы было в мире место, которое Бог оставил - так это именно
эта планета, и Бредшо хотелось убраться с нее как можно скорее.
   ***
   Вскоре после полуночи оползень в Козьем-Гребне пошел пучиться и
осыпаться, из него поперло круглое и блестящее рыло. Закричали
птицы, в озере заметалась проснувшаяся рыба, белесый кокон
выпростался целиком и повис над озером на паучьих ножках лучей.
Потом страшно ухнуло по всей округе, заплясало неживое пламя,
проедая плешь в развороченных тростниках; зеленая звезда пошла
карабкаться вверх и пропала под знаком тройного зерна в доме
старца Куруты.
   ***
   Араван Арфарра открыл глаза. Он лежал в одной из комнат
даттамова дома. Рядом суетились люди. Зачем они суетились?
Арфарра улыбнулся. Он чувствовал себя прекрасно, просто очень
хотел спать.
   - Унесите меня из этого дома, - сказал он, закрыл глаза и
свернулся, как в детстве, клубочком.
   Он проснулся поздно вечером в верхнем кабинете управы. Там он
велел стелить себе последние дни, не желая проводить ночь в
вызывающе роскошной усадьбе в глубине сада.
   Встал, оделся, спустился в рабочий кабинет и просидел там до
ночи неподвижно, не обращая внимания на осторожные шорохи за
дверью.
   Наконец чиновники не выдержали неизвестности, и секретарь Бариша
просунулся в кабинет, прижимая к груди, как щит, кольчатую
корзинку с бумагами.
   Он осторожно доложил, что народ из-за Сына Ира не решил
бунтовать впредь до особого распоряжения. А чужеземцы - пока
пропали.
   Араван махнул рукой и улыбнулся:
   - Это неважно - сказал он. - Теперь я знаю - они не опасны.
   Механическим жестом, каким пьяница выпивает чашку с вином,
араван Арфарра потянул к себе корзинку и стал листать первое
дело.
   Водный инспектор Анхеля семь лет собирал с жителей Нижнего
Города якобы на водопровод. Собрал на десяток водопроводов, не
построил ни одного.
   Арфарра перелистал показания и поднял глаза на бывшего помощника
экзарха.
   - А в чем, по-вашему, истинная причина злоупотреблений?
   Бариша потупил глаза, внимательно разглядывая ворот персикового
кафтана: двойному льву на верхней застежке не хватило золотого
яблочка, и лев был явно озадачен этим обстоятельством - и
словами аравана о чужеземцах.
   - Он ведь эти деньги в столицу пересылал, - несмело начал
Бариша. Араван кивнул.
   - А платили они, конечно, не за фиктивный водопровод, а за то,
чтоб нарушать запрет на хождение частных судов по каналу.
Отмените нелепый запрет - исчезнет почва для злоупотреблений...
   - Что-о? - сказал Арфарра.
   Бариша замер.
   - А правда, - сказал он с отчаянием, - что Сын Ира во сне
показывает будущее и творит с человеком чудеса?
   Араван помолчал.
   - Чудо, - сказал он наконец, - это когда можно подать доклад. Со
свидетельствами. О том, что солнце остановилось, или лепешки на
персике выросли... Это - чудо, а все остальное - вздор.
Внушение. Галлюцинации. Свое будущее я и без шаманов знаю.
   Бариша был человек несуеверный, но вдруг увидел: лев на застежке
араванова кафтана ожил и тянется к его голове.
   - Так в чем, вы говорите, причина злоупотреблений?
   - Да, - сказал Бариша, - епарх, конечно, брал взятки. Но ведь
если бы он действительно выстроил водопровод, то он бы еще
больше нарушил закон. Стало быть, причина взяточничества - в
самом существовании Нижнего Города.
   - Можете идти, - сказал араван. - Эту причину и изложите в
докладе.
   Потом вдруг выскочил из кресла, схватил Баришу за ворот у порога
и тихо-тихо сказал:
   - И если мне еще раз доложат, что вы дома носите траур по
государю Харсоме...
   А потом ночью Арфарра увидел в телескоп зеленую звезду,
вскарабкавшуюся на горизонт.
   Это было уже слишком. Звезды, восходящие на небеса, стоили
разговаривающих идолов и пророчествующих шаманов.
   Он взял гербовый лист и подписал указ об аресте Сына Ира. Мало
того, что монах был превосходным гипнотизером, - а иного
рационального объяснения быть не могло, - он еще заставлял
чиновника грезить наяву. И даже больше: он был заранее кем-то
предупрежден о планах Арфарры. Арфарра был взбешен: простоватый
монах и его хозяева умудрились сыграть с араваном провинции ту
же шутку, какую сам араван сыграл с суеверными варварами, с
королем Варай Аломом!
   Ночью он допрашивал арестованных.
   Арфарра не собирался быть дураком, который - двух сажает,
третьим садится сам. В Варнарайне были слишком много людей,
арестовывать которых - все равно, что разжигать костер мокрой
соломой: и костер не загорится, и дым глаза выест.
   Он понимал, и они понимали: те, кого араван отправит ко двору,
будут повешены, те, кого он осудит на исправительные поселения,
не будут помилованы.
   Имена преступников были согласованы со столицей, глаза их были
тоск