посулит еще больше. Как сказано в официальной хронике,
государь Меенун "умел отличать важное от второстепенного".
Понимал: справедливый государь на троне - вот это важно, а
одна-другая разоренная провинция - дело второстепенное.
   - И с тех пор в империи нет войска?
   - Никакого! Только охранные поселения. Это что! При государе
Иршахчане и тюрем не было, были только покаянные селения.
   Даттам помолчал, подправляя уздечку.
   - Да, сначала слово, а потом толкование. Знаете, сколько тысяч
жизней сохранил доклад о несовпадении объемов понятий
"преступная взятка" и "добровольный дар признательного
труженика" ? Или, например, в законах Иршахчана Второго сказано:
Государь должен "менять высшие посты каждые три года". И вот век
назад языковеды выяснили, что при Иршахчане Первом фраза значила
"назначать высших чиновников каждые три года". Чувствуете
разницу?
   Бредшо подумал и сказал:
   - Менять чиновника - надо обязательно на другого, а вот
утверждать - можно того же самого, стало быть, теперь чиновнику
сподручней получать... добровольные выражения признательности.
   Даттам осклабился:
   - Стало быть, теперь чиновник может думать о своих прямых
обязанностях, а не о том, куда его загонят через три года.
   Бредшо удивился такому рассуждению. Странно: Даттам, в конечном
счете, рассуждал не как торговец, а как чиновник: образованный,
радеющий, - но чиновник. И все приводимые им толкования
облегчали жизнь чиновника, а не предпринимателя.
   Какой, собственно, статус у этого человека, который в стране,
лишенной частной собственности, вполне официально владеет
миллионным состоянием? Теневого предпринимателя? Или теневого
чиновника? Какую цену требует с Даттама его хозяин, экзарх
Харсома, за возможность тысячекратной наживы?
   Какую игру ведет этот человек? В этой поездке он набирает армию.
Армия должна явиться к Весеннему Совету и слушаться приказаний
Даттама. А какие будут приказания?

   * * *

   Надо сказать, что Белый Эльсил ничего не знал о том, что Марбод
Кукушонок жив, и отдал своих дружинников, Торхерга Бычью кость и
его брата, Даттаму. Те не возражали, потому что Даттам тоже был
удачливый человек. Это они поехали с экономом Шавией к замку, а
утром поспешили обратно к каравану.
   Когда они на обратном пути подъезжали к мосту через овраг,
Торхерг вдруг увидел проповедника, убитого в Золотом Улье: тот
стоял серым кулем и показывал под мост. Торхерг глянул и увидел,
что под мостом стоит Марбод Кукушонок, иссиня-черный, Даттам,
весь в крови, и сам Торхерг, и вообще все вокруг полно
мертвецами. Тут конь заржал, встал на дыбы и сбросил Торхерга.
   - Ты ничего не видел? - спросил Торхерг брата.
   - Нет, - ответил брат.
   - Плохо дело, - сказал Торхерг, и рассказал все, как было.
   - Это ты двойника перед смертью видел, - сказал брат. - Наверное
это нам за убитого проповедника.
   Тогда Торхерг подошел к крестьянам, рубившим неподалеку лес, и
спросил:
   - А вы ничего не видели?
   Те отвечали:
   - Нет, господин. А вы кто же будете?
   - Мы, - сказал Торхерг, - были люди Марбода Кукушонка, а теперь
- люди господина Даттама. Сдается мне, однако, - добавил
Торхерг, - что нам нужно спешить обратно.

   * * *

   А Даттам и Бредшо все ехали и ехали рядом, и Даттам рассказывал
Бредшо о последнем указе экзарха, дозволяющем частные занятия
алхимией. Старрый указ: а вот теперь не спросишь, откуда у
человека золото. Даттам, впрочем, не упомянул, что указ экзарх
выпросил у императора в обмен на голову хорошего знакомца Бредшо
- Арфарры.
   - Я гляжу, - сказал Бредшо, - экзарх Харсома очень любит
торговцев, коль скоро даровал храму такие монополии. Надеюсь,
когда он станет государем, его вкусы не изменятся?
   Даттам откинулся в седле. Да, господин экзарх очень любил
деньги. Даттам вспомнил его усталый, чуть хрипловатый голос:
"Произрастающее из земли уходит в землю, и богатство страны
остается прежним. Богатство страны возрастает тогда, когда она
больше продает, чем покупает. При древних государях золото и
серебро приходили из-за границы, потому что страна больше
продавала, чем покупала. А теперь золото и серебро уходят за
границу, потому что мы ничего не продаем, а только тратим
настоящие деньги на подкуп князей". Хорошие слова - если не
считать того, что экзарх Харсома всем говорит хорошие слова.
Мыши говорит "беги", а мангусте говорит "лови", и деньги он
любит больше жизни, а власть - больше денег.
   - Господин экзарх поощряет торговлю, - ответил Даттам, - потому
что торговля - это государственное преступление. А с
преступлений можно получить доход. Только, разумеется, -
покажите мне государство, которое бы не обирало делового
человека.
   - Я бы вас свозил ко мне на родину, - улыбнулся Бредшо.
   Даттам рассмеялся.
   - Вы очень мало говорите о своей стране, но вы думаете, я не
догадался, на что она похожа?
   Бредшо слегка изменился в лице.
   - Таких городов много по южному побережью. Кадум - из из их
числа, и все западные земли были такими. Вы считаете всех
чужаков - прирожденными рабами, гордитесь своими народными
собраниями и именуете это народовластием.
   Даттам дернул узду и расхохотался, а потом приподнялся в
стременах и закричал на все ущелье:
   - Но народ не властвует никогда! Вместо него у вас правят
болтуны или тираны. И залог их власти - ненависть народа к
богачам. Я был в таких городах, как ваш! О! Ваши богачи имеют
право купить землю, развести на ней торговую плантацию и
прогнать крестьянина в город. Но этот крестьянин - еще и
гражданин. Разве городские болтуны оставят его в беде? Разве они
позволят ему продавать свой труд, как он продал свою землю? Нет,
они будут кормить его бесплатным хлебом, который добровольно
отдадите вы же; они будут платить ему за участие в народном
собрании и в суде. И в этом суде он будет судить вас - памятуя,
что размер его дохода зависит от количества конфискованного
имущества. Перед вашим судом опасней быть богатым, чем виновным!
А когда проданных земель и задолжавших граждан станет слишком
много, тогда народ сойдется и постановит произвести передел
земли и отмену долгов, и назовет это демократической революцией.
Ваша чернь знает - чем меньше участников в дележке, тем больший
кусок пирога достанется каждому. Поэтому она никогда не допустит
чужеземца в число граждан. Потому ваши муниципии обречены на
вечное младенчество - или завоевание. Вы враждуете друг с
другом, как здешние сеньоры, и даже хуже, потому что когда вы
захватываете городок - вы не берете с него дань, как с вассала,
а выжигаете дотла, как торгового соперника. И когда Золотой
Государь завоевал западные города - ему даже не было нужды
менять их строй, до того самозабвенно бросились его славить.
Зачем? Он только крупно сэкономил на чиновниках, великодушно
разрешив городским магистратам по-прежнему раздавать свое зерно
нищим, да еще возложив на них ответственность за сбор налогов. -
Тут Даттам рассмеялся и продолжал: - Знаете, как говорится:
белая собака, черная собака - а все равно кусается...
Демократия, королевство, империя... Государство и
предприниматель - это два клинка в одних ножнах.
   - Это все, - спросил Бредшо после некоторого молчания. - что вы
имеете против народовластия?
   - Нет, не все, - отвечал Даттам. - у вас не только хорошие
болтуны, у вас еще мудрецы замечательные. Учтите - государь
Иршахчан и в самом деле правил две тысячи лет назад. И это
мудрецы изъяснили ему, что все зло мира произошло, когда человек
изобрел слова "твое" и "мое".

   * * *

   Тут подъехали к широкой расщелине, через которую шел подвесной
мост, и Даттам начал распоряжаться. Мост сильно раскачивался,
под ним, далеко внизу, росли грецкие орехи и тополя, кусты,
текла маленькая речка. А караван к этому времени был большой:
сначала повозки и охранники, потом ламы с грузом, потом
священная желтая повозка Шакуника, потом рабы, тоже с тюками:
товар несет другой товар, потом опять повозки. На священной
повозке развевалось храмовое знамя, золотая цивета, и еще
веер-значок: лама, навьюченная собственной шерстью: тоже товар,
несущий товар.
   Даттам дождался, пока желтая священная повозка со знаменем
Шакуника переедет через мост, и снова поскакал вперед. За ним -
Бредшо, молодой племянник графа, Торхег Бычья Кость, и еще трое
дружинников, имена которых здесь не упоминаются. Из-за золотого
перемирия они ехали без оружия. У всех, конечно, были мечи,
потому что свободный человек без меча не ходит. У дружинников и
Даттама были луки, потому что кончились времена предков, и звери
золотого перемирия не соблюдают. Еще было три швырковых топора,
секира и пять дротиков, - а больше никакого оружия не было
совершенно.
   Сразу за мостом стоял резной храм. Вокруг храма шла почерневшая
деревянная галерея, а на круглой крыше сидел бог Варайорт, сам
шельмец и покровитель шельмецов. У бога было девять глаз, по
числу сторон света, и он весь перекосился от старости и гнева; в
сотне шагов от храма дюжина мужиков рубила священную кипарисовую
рощу.
   Даттам подъехал к рубщикам и недовольно спросил:
   - По чьему приказу рубите рощу?
   Один из мужиков повернулся и ответил:
   - Господин велел.
   Даттам с досадой крякнул и поглядел на графского племянника. А
тот засмеялся, потому что считал, что дядя, торгуя с империей,
ведет себя жадно и неблагородно. Кроме того, Варайорт был богом
вейским, местным и простонародным.
   Племянник сказал:
   - Не имею чести знать дядиных распоряжений по хозяйству. Но
полагаю, что если можно разорять общинные поля, то и священную
рощу - тем более.
   Даттам поглядел: рощица уходила в ущелье, росла на неважной
земле, и от вырубки ее все равно было мало проку. А Даттам знал,
что всеми делами заправлял не столько граф,, сколько его жена,
женщина вздорная, и, надо сказать, совсем жадная. Даттам
спросил:
   - Господин или госпожа?
   Меж тем подошло еще несколько крестьян, и один из них ответил:
   - Господин в мире только один, общий для всех. И вот вы мне
скажите: если мы сообща пользуемся вечными вещами, то тем более
должны быть общими вещи преходящие. Как же можно огораживать
землю и резать ее кусочками?
   Графский племянник ткнул себя от удивления пальцем в лоб и
сказал:
   - Да ты что говоришь?
   А Даттам не стал спорить, повернул коня и закричал:
   - Назад!
   Тут мужики с топорами бросились на всадников, а сверху кинули
конопляную сеть. Сеть, однако, зацепила ветвь дерева: всадники
пригнулись и выскочили, только трое запутались. На узде у Бредшо
повисло двое мужиков, остальные прыгали вокруг с вилами и
топорами. Меч у Бредшо был тот, что подарил Белый Эльсил:
рукоятка увита золоченым шнуром, на шнуре надпись на языке
богов, - и больше никакого волшебства. Бредшо, однако, научился
на турнирах за три недели драться как следует, отбился и
поворотил коня. Коня мужики могли бы без труда зарубить, но
пожалели дорогое животное.
   Даттам уже скакал обратно, и наперерез ему - человек в синем
кафтане на коне и с копьем. Человек ударил копьем, Даттам
увернулся, зажал копье под мышкой и дернул коня: всадника
выворотило из седла. Тут, однако, под ногами Даттамова коня
взметнулась сетка: конь перекувырнулся, Даттам полетел через
голову: тут же ему на шею накинули веревку и потащили. Бредшо
догнал его, извернулся и перерубил веревку. Внезапно с дерева на
плечи Бредшо кто-то прыгнул ловко, как щекотунчик, и ударил
топором. Топор был сланцевый и раскололся; легкая кольчуга,
правда, тоже расскочилась, кольца посыпались вниз, и вслед за
кольцами полетел сам Бредшо. На него навалились, оглушили
дубинкой...
   А Даттам отбился, поймал крестьянского коня, или кобылу, - бог
его знает, что это было, с веревочным мешком вместо седла, - и
ускакал к деревянному храму, вокруг которого уже составляли
полукругом повозки.

   * * *

   Бредшо очнулся скоро, связанный.
   Рядом с Бредшо сидел Торхерг Бычья кость, из тех, что месяц
назад гонялся вместе с Марбодом Кукушонком за ржаными
корольками. Торхерг был сильным воином, и попался только потому,
что не вынул из ножен меч, не желая осквернить отцовскую сталь
кровью грязных крестьян.
   Вечерело. Срубленные кипарисы пахли совсем по-свежему. Бредшо
глядел туда, где Даттам составил повозки вокруг почерневшего
храма. "Сволочь!" - думал Бредшо: было видно, что по приказу
Даттама не столько копали укрепления, сколько разгружали и
сносили обратно за мост добро. Было ясно, что на пленников
Даттаму наплевать: перенесет товар, перерубит мост через
расселину и останется на той стороне.
   Рядом с Бредшо человек в вывороченном кафтане, которого Даттам
выбил из седла, кричал на мужика:
   - Я же говорил: не бросаться на караван, пропустить повозки,
обрубить мост! Ведь они же в ущелье были бы, как еж в кувшине! А
теперь что?
   Собралось много людей, детей и женщин. И женщины, и мужчины были
одеты одинаково, по-местному: капюшон, прорези вместо рукавов,
между ног застежка. Если бы не столько женщин - все походило бы
на народное собрание.
   Всего пленников было шесть, крестьяне стали нанизывать их на
одну веревку, так что пленники напоминали связку священных
пирожков, которые раздают в храме Золотого Государя.
   Стали было связывать и Торхерга Бычью Кость. Тут кто-то
вгляделся в него и спросил:
   - Ага, это ты вместе с Марбодом Кукушонком жег божий храм в
Золотом Улье?
   Люди загомонили. Человек в вывороченном кафтане попытался было
вступиться за пленника: набежали, однако, бабы, стали тискать,
вырывать. У женщин ничего не было, кроме веретен, которые они
принесли с собой, чтоб сжечь: этими веретенами они и искололи
дружинника до смерти. Так что мало чего не исполнилось из
пригрезившегося Торхергу.
   Человек в синем вывороченном кафтане объявил, что к вечеру
крестьяне будут невидимыми и неуязвимыми, и еще сказал, что у
него есть чудесное оружие. Крестьяне прыгали вокруг лагеря и
кричали, чтобы грешники сдавались, а пленников отвели на
верхушку скалы и подвесили там, как связку сушеных карасей, пока
лагерь не взят.
   После этого человек в вывороченном кафтане стал проповедовать
против шерсти овец и лам, и пообещал, что в будущем мире шерсти
не будет, а имущество будет общим.

   * * *

   А в лагере происходило вот что: люди Даттама отлили какого-то
пойманного мужика водой, поставили на колени и привязали к
черному столбику у деревянной колоннады.
   Стали допрашивать мужика, - тот молчал, только воротил глаза от
бесовского храма.
   Брат Торхерга Бычьей Кости сказал:
   - Надо принести его в жертву храмовому знамени.
   Даттам ничего не сказал, только велел молиться и носить кладь
через мост, а сам отслужил молебен, погадал на свежей печени и
объявил, что все в порядке. Кто-то сказал:
   - Мы ведь едем в гости к Варайорту. Быть того не может, чтоб он
нам не помог.
   Многие, однако, сильно боялись крестьян и того, что они кричали.
Рассказывали о том, что видел Торхерг.
   Племянник графа сидел и чертил палочкой на песке. Даттам подошел
к нему и спросил:
   - Чем вы недовольны?
   Тот ответил:
   - Я не знаю, отчего говорят, будто вы умеете воевать. Тот, кто
умеет воевать, переправил бы повозки к часовне и обрубил мост.
Тогда люди, поставленные в безвыходное положение, дрались бы как
надо. Может, вырвались бы. А теперь, когда начнется штурм, они
обязательно отступят, потому что им есть куда отступать, а ночью
крестьяне переберутся через овраг и всех перережут. Я так думаю,
что вы это понимаете: только в вас жадность к имуществу сильнее
разума.
   Даттам на это усмехнулся, потом подошел к пленнику и разрезал на
нем веревки со словами:
   - Иди. Я не убиваю связанных.
   Руки Даттама были все в крови: он не вымыл их после гадания.
Даттам показал пленнику дольки печени и сказал:
   - Варайорт обещал мне наутро победу. - Помолчал и добавил: -
Однако, если я не ошибаюсь, ваша вера запрещает вам убивать,
грабить и иным образом чинить насилие и грешить?
   Мужик возразил:
   - А мы и не грешим. Грешит тот, кто не признает истинного бога,
а не тот, кто вразумляет грешника.
   Выждал, пока отойдут затекшие ноги, и, прихрамывая, убрался.
   Быстро смеркалось. За повозками загорелись факелы и костры из
порубленных кипарисов. Племянник графа стал считать количество
факелов в руках праведников, сбился по небрежению к точным
наукам со счета и начал ругаться.

   * * *

   Человека в вывороченном кафтане звали Тодди Красноглазый. Ни
земли, ни хозяев у Тодди никогда не было. До сорока лет он был
свободным человеком из общины бога-шельмеца Варайорта, а потом
был объявлен вне закона за то, что сжег своего обидчика в дому,
с домочадцами и скотом. Никто, впрочем, не отрицал, что он
совершил убийство не раньше, чем вынужден был это сделать, и
многие готовы были дать ему деньги на виру, но он не стал
просить.
   После этого Тодди ушел в горы и стал разбойничать.
   Шесть лет назад мимо него ехал бродячий проповедник на осле.
Тодди с товарищем выскочили и хотели увести осла, однако руки их
сами собой завязались за спину. Тодди бросил разбойничать и стал
ходить с проповедником. В здешних краях ржаных корольков не так
презирали, многие женщины им верили, а хозяева старались
назначить их управляющими, потому что других таких честных людей
было мало. Тодди сходил в страну Великого Света, и ему там
многое понравилось. Он выучился читать и прочел королевскую
книгу. Других книг он читать не стал, потому что в "Книге о
Белом Кречете", и там все было сказано. Там, например, было
предсказано, что перед временем света должно наступить время
тьмы. Вернувшись три года назад в свои края, он увидел, что одно
предсказание уже сбылось, и время тьмы наступило: судят
неправедно и отбирают землю. Обрадовался: стало быть, и второе
сбудется.
   Тодди стал ходить повсюду в вывороченном кафтане и спрашивать:
   - Скажите мне, из чего получаются богатства знатных, как не из
нашей нищеты? Сдается мне, что в мире не будет порядка, пока
верх и низ не поменяются местами, и не останется ни бедных, ни
богатых.
   Тодди разошелся, впрочем, со многими корольками. Ржаные корольки
всегда считали, что истинным королем будет человек из рода
Ятунов. Тодди говорил, что народ может подать голоса за любого
благочестивого человека.
   Ржаные корольки говорили, что умерший король должен воскреснуть,
и вся история мыслилась ими как великое повторение. Тодди же
говорил, что мир не возвращается к старому, но в каждую новую
эпоху приходит новый заместитель предвечного, несет новые законы
и новые истины. Он также считал, что в каждой общине должны быть
два слоя: посвященных полностью и посвященных частично, а в
развитии учения - два времени: время скрываться и время
восставать. В то время, когда надо скрываться, позволительно
утаивать свои взгляды и обманывать любого, включая самих своих
сторонников, в том, что касается сути учения. В то время, когда
надо восставать, все инаковерующие должны принять учение, а в
случае отказа должны быть немедленно убиты вместе с семьями, а
имущество их роздано достойным.

   * * *

   Бредшо висел на верхушке скалы и тихо сходил с ума: из раны под
ключицей капало куда-то далеко вниз.
   Когда стемнело окончательно, крестьяне стали забрасывать повозки
факелами, а потом кинулись из них. Лица они вымазали белой
глиной и от этого считали себя невидимыми. Люди за повозками,
однако, видели их отлично и принимали за покойников - так
страшно они кричали.
   Потом они подняли на шесте мех, величиной с голову, расшитый
серебряной нитью, и перебросили его через повозки. Мех зацепился
за стреху, стал крутиться и страшно завыл. Люди Даттама
испугались, и, так как им было куда бежать, побежали к
подвесному мосту; Даттам приказал рубить последние секции
раньше, чем все успели спастись.
   Крестьяне увели коней и разломали повозки. Из деревни приехали
возы с сеном, сено сложили вокруг Варайортова храма и подожгли:
после того, что рассказал отпущенный пленник, крестьяне особенно