лустрале. Но многие посвященные  говорили,
что  восхождение  к  Зергведу  --  пустая поэзия, а в действительности после
смерти человека семя его души попадает в Земли Грем, из которых Святая часто
поминается всуе по всей Сармонтазаре, а о Проклятой мало кто знает.  Знающие
же  предпочитают  словам  молчание  и  потому  о Проклятой Земле почти никто
ничего не слыхал.
     После попадания в Земли Грем, говорили  посвященные,  семя  души  может
разрешиться в нескольких судьбах.
     Первая  Судьба -- для душ, отягощенных злом. Такое семя души попадает в
зловонные  болота  Проклятой  Земли  и  произрастает  в  ней   химерическими
растениями,  равных  которым  не  знают под Солнцем Предвечным. Разве только
вспомнить Огненную Траву ноторов.
     Смотрители  и  служащие  Смотрителям  Твари  Проклятой  Земли  собирают
горькие  плоды  с  этих  невиданных и неописуемых растений долгие столетия и
назидательно сжигают их, наставляя душу, заключенную в  безмолвствующей,  но
вечно  внемлющей  растительной  плоти,  приносить  плоды сочные и сладкие. И
когда это наконец происходит -- а рано или поздно начинает плодоносить  даже
самый  закоренелый грешник -- из добрых плодов приготовляют сладчайшую росу,
которой одною и питаются  Смотрители  и  Твари  Проклятой  Земли.  Напившись
хмельной  росы,  ликующие  Смотрители и Твари торжественно испепеляют доброе
растение, ибо в нем нет больше простого  зла  и  нет  нужды  наставлять  его
больше,  но  и  плодоносить  в  Проклятой  Земле  оно  больше  не  будет.  А
освобожденное семя души, подхваченное  Ветрами  Воплощения,  возвращается  в
Круг  Земель, избавившись и от зла, и от памяти о своем очищении. Вот почему
новорожденный приходит в мир как бы в беспамятстве и его  надо  учить  всему
заново. Таково большинство живущих.
     Вторая  Судьба -- для душ, чистых в земной жизни. Эти семена попадают в
Святую Землю Грем и произрастают там  растениями  дивными,  похожими  то  на
кедры, то на маки, то на дубы, но несоизмеримо более прекрасные. Смотрителей
и  Тварей  в  Святой Земле нет. Каждый цветок, каждое дерево, каждый стебель
там обретают себя в абсолютном  и  совершенном  блаженном  покое  до  Исхода
Времен. Постигшие верхние ступени искусства та-лан отражений могли сохранять
память  о  тех  местах и сознательно побуждать свое растение произвести семя
собственной  души,  которое,  будучи  уловлено  Ветрами  Воплощения,   вновь
приходило  в  Круг  Земель.  Та-лан  Отраженные  возвращались  в  мир Солнца
Предвечного, дабы вновь вкусить от его убогих, но  неповторимых  радостей  и
способствовать другим душам скорее обрести покой в Святой Земле.
     Но  эти две Судьбы еще не вся правда. Потому что со времен Хуммера Пути
искажены и с каждым  его  Вздохом  их  первоначальный  узор  искажается  все
сильнее.  Золотые  Цветки кочуют с места на место вслед за скрещеньями Путей
Силы, и всегда есть опасность появления Черных Цветков. Иногда -- чаще волею
направленной магии, нежели случая, хотя происходит и так,  и  этак  --  семя
души  не  выходит  на Путь Пустоты, выводящий его в Земли Грем, а остается в
ловушке искаженных Путей Силы. Веками семя души может блуждать во  тьме  или
покоиться  на  дне  Цветка  --  Золотого  или Черного -- пока могучая воля и
тайное искусство не  пробудят  его  к  жизни-вне-плоти,  воплощению  в  теле
Сделанного Человека или в Измененной материи девкатра.
     Многое еще говорят посвященные и о многом спорят в ученых местах Ита, о
многом  молчат  Предписывающие Гиэннеры и пар-арценцы Свода Равновесия. Но и
это не вся правда. Ибо с тех пор как Дышит Хуммер и Грядет  Тайа-Ароан,  мир
утратил простоту.
     Та-лан  Отраженный  теперь  может  прийти  не из Святой, а из Проклятой
Земли, и притом прийти не очищенным, и сам  не  подозревать  об  этом  после
воплощения,  пока  он  не  втянется  в разрушительные и преступные деяния по
наущению Хуммера.
     Семя души можно расщепить на две  раздельных  половины  и  воплотить  в
разных телах, как сделал некогда Авелир над телом Ибалара.
     Семена  разных  душ  можно связать вне-чувственной, но нерушимой связью
"цепи  теней"  и  одна  душа,  покидая  свою  телесную  оболочку,   выдернет
прикованную к ней душу из чужого тела, хоть бы то и находилось за пять тысяч
лиг.
     А о семенах душ идущих Пестрым Путем не ведомо ни одного слова правды.

     x 3 x

     Ирония  Лагхи пропала всуе и никто не помог ему подняться. Потому что в
этот момент кокон девкатра раскрылся.
     Земля сотряслась один раз. Беззвучно. Но сильно. На ногах не  удержался
никто.
     Свист,  который  быстро  перешел в гнетущее гудение, оставляющее в душе
чувство полной и конечной безысходности, обрушился на них,  казалось,  прямо
из поднебесья, а не со стороны Ваи как следовало ожидать.
     --  Да  что  же  это  такое?  --  пролепетала Лорма, потирая ушибленное
колено.
     Вслед за воем миру Солнца Предвечного явился девкатр.
     Он вышел к свету за восточной окраиной Ваи, скрытой от Эгина,  Лагхи  и
их  спутников холмами. Там, где вся земля была изрыта "гремучим камнем", где
исходили паром грязные  озерца,  заполненные  останками  костеруких,  где  в
затопленных  лазах быстро разлагались коконы его сородичей, пробитые ударами
костяных конечностей Переделанных Человеков, ему  повезло  уцелеть.  А  миру
повезло, что уцелел лишь он один.
     Фонтан  жидкого  огня,  испаряющего  на своем пути и воду, и останки, и
самую землю, взметнулся над холмами, предвосхищая его появление. А вслед  за
ним  из  вмиг образовавшейся шахты поднялся и завис на высоте трехсот локтей
девкатр.
     Девкатр, Измененный  в  сравнении  со  своими  древними  пращурами  как
солнце, будь оно Измененной луной. Девкатр, словно бы погруженный в багровое
облако   крыльев,  трепещущих  с  неподвластной  глазу  быстротой.  Девкатр,
огромный как "черепаха"  южан.  Девкатр,  поводящий  из  стороны  в  сторону
исполинской  головой,  более всего похожей на увеличенную многократно голову
тура. Тура, которому бы Измененная  природа  повелела  родиться  плотоядным.
Холодные  полусферические  глаза,  впивающие  каждую  мельчайшую подробность
сущего, каждую былинку на склонах Большого Суингона и каждый солнечный  блик
на  морской  глади,  были  лишены  блеска  и  черны,  как  уголь  в  наглухо
запечатанном  сосуде.  Девкатр  оценивал  мир,  неспешно  поворачивая   свое
исполинское  тело,  которое,  казалось,  держится  в  воздухе не биением его
крыльев, а крепчайшими невидимыми нитями небесного кукловода.
     Казалось, сами  небеса  содрогнулись  при  виде  этого  исчадия  бездн,
древних  магий и извращенных Путей Силы. Тучи были разорваны лучами солнца и
разошлись в стороны -- столь же стремительно, как до этого они  захлопнулись
на небосводе, пряча Медовый Берег от дневного светила.
     Девкатра видели все.

     x 4 x

     Южане,  занявшие  Ваю, были почти прямо под девкатром. Трепеща в ужасе,
они под окрики командиров сбились на уцелевшей части площади в некое  жалкое
подобие "ежа".
     Южане,   оставшиеся   на  "черепахах"  и  галерах,  испытывали  двойное
изумление и страх. Ибо, появившись полчаса назад из плотной дымки на юге, со
стороны проклятого Сим-Наирна, и описав  вокруг  флота  Хилларна  дугу  так,
чтобы  оказаться  от заякоренных до времени "черепах" на востоке, в море как
раз напротив девкатра замер трехмачтовый быстроходный парусник под  аютскими
и,  к огромному удивлению Адорна, варанскими княжескими знаменами. На боевой
галерее парусника красовались жерла готовых к бою "молний Аюта".
     Аффисидах покинул Адорна вместе со второй волной десанта еще  до  того,
как  парусник обнаружил свое присутствие. Адорн не осмелился на свой страх и
риск атаковать загадочного гостя. Во-первых,  неприятельские  "молнии"  были
куда дальнобойней и разрушительней "темного пламени", а, во-вторых, все-таки
с  Аютом  Ихша  вроде бы воевать не собирался. И вот теперь, когда надо всем
этим бедламом зависла невиданная  тварь...  Адорн  приказал  задрать  повыше
стволы-огневержцы  и  ждать.  В  конце  концов, Вая захвачена, что думают на
аютско-варанском паруснике -- неизвестно, а что помышляет  гудящее  чудовище
--  и  подавно.  Все  еще  может  обернуться к лучшему. Может, тварь угробит
неприятелей, а их, южан, не тронет. Как знать?

     x 5 x

     "Как знать?" -- эта же мысль билась в висках Вирин, изучающей  девкатра
в  дальноглядную  трубу с борта "Лепестка Персика". За ее спиной раздавались
резкие команды Куны-им-Гир.
     --  Позволительно  ли  мне  будет  узнать,  дамы,  что  происходит?  --
осведомилась  Сиятельная  Княжна  Сайла исс Тамай, не отваживаясь смотреть в
сторону исполинского пламенного бражника.
     Вместо этого она восхищенно наблюдала как на  просторной  палубе  между
мачтами  строятся  в  пять  шеренг лучницы Гиэннеры. Полутораростные тисовые
луки... Ладные колчаны со стрелами, покрашенными в разные цвета --  красный,
желтый, зеленый, ядовито-синий и черный... Блестящие наручи на левой руке --
чтобы  тугая  тетива  не  била  по  запястью...  Легкие пурпурные блузы, под
которыми, как не сомневалась Сайла, укрыты  нагрудники  из  шардевкатрановой
кожи  (сама княжна с утра облачилась в такой же по настоянию Куны-им-Гир)...
Пышные сафьяновые береты, полностью закрывающие от взора стальные  шлемы  на
головах  лучниц...  И, чего Сайла уже совсем не понимала -- десять мужчин, в
число которых вошел и муж Куны-им-Гир. Все -- с длинными двойными  флейтами.
Не войско, а блистательный придворный смотр. И что может быть лучше этого?
     --  Вам,  услада  губ  моих,  позволительно  все,  -- кивнула Вирин, не
отрывая глаз от девкатра. -- Мы готовимся уничтожить тварь  как  только  она
станет опасна.
     -- А когда она станет опасна? -- с дрожью в голосе осведомилась Сайла.
     --  Она  уже  очень опасна, -- вздохнула Вирин. -- Но есть надежда, что
первым делом девкатр примется за  южан.  И  если  так,  то  мы,  разумеется,
препятствовать ему не будем. А потом мы расстреляем его.
     --  А  вдруг  он просто улизнет от вас и набросится сразу на Сим-Наирн?
Или на Новый Ордос?
     -- Не улизнет, -- с удивительной уверенностью заметила Вирин. -- Кто бы
там ни был, он обязательно начнет убивать здесь и сейчас. Потому что сегодня
вокруг Ваи собралось слишком много сладких ему жертв.
     -- Что значит "кто бы там ни был"? Там ведь девкатр -- и больше никого.
     Вирин резко обернулась и посмотрела на Сайлу в упор.
     -- Не искушайте судьбу, услада губ моих. Ответ  на  этот  вопрос  может
убить вас.

     x 6 x

     --  Это,  надо  полагать, и есть девкатр, -- пробормотал Лагха, отвечая
Лорме. -- Как вы думаете, аррум?
     Эгин лежал в пяти шагах от Лагхи лицом вниз, накрывая телом меч  Кальта
Лозоходца. Эгин не ответил Лагхе. Наверное, не расслышал вопроса.
     -- Аррум?! -- настойчиво окликнул его Лагха.
     Эгин даже не пошевелился.
     Наверное,  без  сознания.  Лагха  наскоро прощупал Эгина своим Взором и
обомлел.
     Эгин, аррум Опоры Вещей, был мертв. А что еще сказать о  человеке,  чье
тело оставлено семенем души?

     x 7 x

     Девкатр  переместился неожиданно. Басовито гудящее "ж-ж-ж-ж", несколько
неуловимых мгновений -- и девкатр, проскользив боком в  сторону,  уже  завис
над  вайской  площадью, над замершим "ежом" южан, которых удерживал на месте
страх, лишивший их последних сил. А там, где девкатр  был  раньше,  осталась
лишь дрожь знойного марева.
     -- Сыть хуммерова, -- ахнула Сайла, позабыв обо всем на свете.
     -- Да, -- процедила Куна-им-Гир. -- Она самая.
     -- Отлично! -- щелкнула пальцами Вирин. -- Он выбрал первую жертву!
     С  этого момента события сорвались в головокружительный галоп и едва ли
были в тот день хоть одни человеческие глаза, которые воспринимали  бы  вещи
так, как они свершались в действительности. Подлинная суть вещей открывалась
лишь угольно-черным зракам девкатра.
     Клочья  деревянных  вайских  строений,  клочья мертвой шардевкатрановой
плоти, тела костеруких и южан,  погибших  в  первой  волне  высадки  --  все
разнообразие  косной  материи  в  окружности  полулиги  от панцирной пехоты,
сгрудившейся  на  площади   --   пришло   в   движение,   ибо   на   неживое
распространилась  власть тонких тканей Изменения девкатра. Пришло в движение
и  поднялось  стеной  вокруг  обреченного  десанта.  Один  короткий  колокол
напряженной тишины, нарушаемой лишь ровным гудением девкатра -- и, вспыхнув,
словно   ворох  обрывков  рисовой  тернаунской  бумаги,  немыслимое  сонмище
изуродованных  предметов  ринуло  к  центру  площади,  одновременно  с  этим
закручиваясь в слитный пламенный вихрь.
     Конец панцирной пехоты, красы и гордости Северо-Восточной провинции.
     А потом, к огромному неудовольствию Вирин и великому облегчению Адорна,
девкатр  плавно  опустился  вниз  --  туда,  где  развеянные  в золу и пепел
смешались останки Руама,  сына  Аффисидаха,  солдат  и  костеруких.  Девкатр
сложил за спиной крылья и замер в дрожании раскаленного воздуха.
     --  Заснул,  что ли? -- в сердцах спросила Куна-им-Гир у обескураженной
Вирин.

     x 8 x

     Невесомые  пепельно-серые  листья,  беззвучно  облетающие   с   мертвых
деревьев. Сухое дно колодца и не шорох, но лишь ожидание сколопендр, которые
приползут прислушаться к тому, как молчит твое сердце.
     Вечность,  которая  есть  миг. Миг, который есть вечность. Неразрешимое
уравнение небытия. Он закричал и понял, что обречен на безмолвие. Ни  звука.
Только страх, непонимание, оставленность. Неужели это и есть Проклятая Земля
Грем,  о  которой  никогда  не  говорят  вслух? В таком случае -- когда же я
проросту?
     И вдруг...
     -- Кто ты, воин, проливающий кровь как воду?
     Он не услышал так. Этот  вопрос,  сотканный  из  образов,  из  чьего-то
расплывчатого  лица в контражуре листьев смоковницы, из горного водопада, из
победного звука, с которым меч находит дорогу меж пластинами чужого панциря,
из ножа, холодящего кадык, из женской улыбки в сумраке  незнакомой  комнаты,
из  строчки,  нацарапанной  на глиняном черепке, не был услышан, нет, но был
воспринят и понят, да. Но если то,  что  породило  эти  образы,  можно  было
назвать   голосом,   значит,   голос  был  раздраженный,  настороженный,  но
вызывающий необъяснимое доверие. Он ответил:
     -- Эгин. Назови себя.
     Он не ответил так. Но образ  своей  Внешней  Секиры,  собственное  лицо
вместе  с  зеркалом,  его  отражающим,  готовность  убивать,  которую всегда
невольно испытывает рука, возложенная на рукоять меча --  все  это  ушло  от
него  в  пустоту,  прежде  чем  он  успел  осознать, что не может шевельнуть
губами, ибо их нет у него  больше.  Пустота  была  глухой  и  черной,  перед
которой  все его чувства были бессильны. Что-то убило его, убило мгновенно и
бесчувственно -- ибо он помнил свое падение от  подземного  толчка,  но  был
бессилен вспомнить боль или мертвящий металл в своем теле.
     Хохочущая жаба и удивленный ребенок.
     --  Ты  называл  меня  Прокаженным,  Кухом,  Авелиром.  А теперь я стал
пустотой, облаченной в Измененную плоть.  Но  прости  --  я  не  верю  тебе,
Назвавшийся Эгином, ибо я не видел твоей смерти. Докажи себя.
     Если это действительно Авелир, то он поймет.
     Черный Цветок -- он не знал как помыслить лучше и помыслил черную розу,
-- клятва, зеленые виноградины, "Овель".
     -- Странно, Эгин. Ты очень непохож на себя. Я, впрочем, наверное тоже.
     --  Ты  видишь  меня!!?  --  тысяча солнц и тысяча глаз, слитых в одном
образе. Самое немыслимое в этой тьме без конца и начала.
     -- Конечно же вижу, иначе как бы я мог говорить о  тебе  как  о  воине,
проливающем  кровь  как  воду?  --  невозмутимое  спокойствие, едва заметная
улыбка, дуновение морского ветра. -- И ты сейчас увидишь меня.
     Колодец  не  был  бездонным.  Высоко-высоко  наверху  появилось  слабое
нежно-зеленое  сияние.  Не  образ  сияния -- но именно само оно как таковое,
будто бы Эгин  увидел  его  глазами  своего  старого  доброго  тела.  Сияние
опустилось (или Эгин был поднят Авелиром?) и теперь он смог различить внутри
него  золотистый  силуэт,  в  котором  пробегали  крошечные  язычки  черного
пламени. Силуэт, к удивлению Эгина, ничем не  напоминал  саламандроподобного
эверонота.  Авелир  выглядел  словно  среднего  роста и среднего же возраста
человек,   набросанный   несколькими   уверенными   штрихами    тернаунского
художника-каллиграфа.
     -- Это и есть ты?
     -- Да, это и есть истинный я.
     -- Но ведь ты не человек, а выглядишь как...
     --  Не  вполне  верно.  Семя души у меня, о невежливый Эгин, совершенно
человеческое, как и у всех эверонотов. А вот мое  саламандровое  обличье  --
это  плата нашего народа за спасение в войне Хуммера и Лишенного Значений. А
вообще -- ты бы на себя посмотрел. По тебе какая-то черная  трещина  змеится
от левой пятки до правого уха.
     --  Что-о?!  Какая  трещина,  я ничего... -- Эгин воспринимал зрительно
лишь семя души Авелира. Себя же он не видел  вовсе.  Словно  был  совершенно
прозрачен  для  собственного  взора,  хотя какой может быть "взор" без глаз?
Правда, Взор Аррума...
     -- Правильно, ты видишь только меня, а вот я --  и  себя,  и  тебя.  Не
забывай,  я  все-таки  и  при жизни мог несколько больше. А вообще -- хватит
болтать. У нас мало времени.
     Что значит "довольно болтать" и "мало  времени"?  У  них  что  --  есть
какие-то другие развлечения до того момента как Пути Пустоты вынесут их души
в  Земли  Грем,  где их личности сотрутся вместе с памятью о прожитой жизни?
Эгин так и спросил.
     -- Довольно болтать -- это значит, что  пора  действовать,  --  отрезал
Авелир.  -- Сейчас я постараюсь воздействовать на эту крылатую тюрьму, чтобы
ты понял о чем я говорю.

     x 9 x

     Напряженное ожидание. Вирин молча смотрела на сложенные крылья девкатра
в дальноглядную трубу, а Куна-им-Гир нервно постукивала по бронзовому поножу
коротким тупым мечом из безупречно отполированного металла,  который  служил
ей вместо некогда принятого в варанском флоте командирского жезла. Сайла исс
Тамай  не  отваживалась  нарушить  их  молчание.  Ото  всей  души она желала
девкатру сдохнуть на месте, грозным "черепахам" южан -- всем скопом пойти ко
дну на ровном киле, а себе -- проснуться в своей княжеской постели  рядом  с
Лагхой Коаларой.
     Но нет.
     Вздымая  клубы  пепла  и пыли, девкатр вновь взмыл вверх, в то же время
поворачиваясь вокруг своей оси так,  что  его  голова  оказалась  обращенной
прямо на "Лепесток Персика".
     -- Подавай "готовность"! -- выпалила Вирин.
     Куна-им-Гир  вздрогнула  всем  телом, словно ей за шиворот упал паук, и
воздела вверх свой  офицерский  меч.  В  нем  послушно  блеснуло  утомленное
послеполуденное  солнце месяца Гинс. Разом взвизгнули флейты в руках мужчин,
стоявших на флангах разбитого на два прямоугольника строя  лучниц  Гиэннеры.
Четыреста  Стражниц в одном слаженном многоруком движении извлекли стрелы из
колчанов. Первая шеренга зарядила луки красными стрелами, вторая -- желтыми,
третья -- зелеными, четвертая -- ядовито-синими, пятая  --  черными.  Теперь
они были полностью готовы к Танцу Ткачей.
     --  Неужели они дострелят? -- не удержалась Сайла. Княжна мало смыслила
в военном деле,  но  все-таки  несколько  раз  вместе  с  покойным  супругом
присутствовала  на  стрелковых состязаниях. Она знала, что стрелу больше чем
на пятьсот шагов никак не пустить. А до девкатра на глаз  было  больше  двух
тысяч.
     -- Этими стрелами -- да, -- не без гордости заявила Вирин.
     --  Чего  мы  ждем?  --  осведомилась  через  плечо Куна-им-Гир. -- Все
готово, пора начинать.
     Вирин подошла к ней и, нежно поцеловав в шею, проворковала:
     -- Потерпи немного и ничего не бойся. Он пока лишь смотрит на  нас.  Мы
успеем всегда.

     x 10 x

     Если  дух  и душа не есть одно -- значит, у Эгин