- "матерь-ведьма затаилась так близко, что я не могу спать,
чуя ее дух"...
     Только теперь Клавдию понятно,  что именно старик  имел  в  виду.
Дух. Тяжелый дух.  Вроде как запах.  В юности ему случилось побывать в
маленьком городишке неподалеку от большой бойни; вся жизнь города была
зависима от  направления  ветра.  Жители были более привычны - Клавдий
съеживался, стоило только ветру подуть ОТТУДА...
     Матку легко найти по ДУХУ.  Так же просто,  как человеку с хорошим
обонянием просто отыскать бойню.
     "Клавдий, не верьте, что в души ведьм... вселяется другое сущест-
во. Что они меняются... перестают быть собой... это неправда..."
     Он усмехнулся.  Нехорошей усмешкой.  Кривой. ЭТО ты, Ивга?! С тя-
гостным ДУХОМ, напоминающим о бойне?!
     "Мир... не такой,  каким вы его видите. Каким мы его... с вами...
видели... Он другой. Я не могу объяснить..."
     Другой. Пустой, полный дыма, смерти, ужаса... Как там писал Атрик
Оль - люди бегут в леса, забиваются в норы, дичают...
     "Мир не такой, каким вы его видите."
     А какой же, пес подери?!
     "...Они приходят и плачут,  спрашивая меня:  почему великая сила,
сотворившая мир, не явится к нам на помощь? Я отвечаю в ответ: а поче-
му беспомощны мы сами?  Почему сильны и свободны только  сударыни  мои
ведьмы, даже если обратная сторона свободы их - зло?.."
     Клавдий ударил по столешнице кулаком.  Несильно, но расчетливо -
так, чтобы содрать кожу с побелевших костяшек.
     А почему, спрашивается, беспомощны мы сами?!
     "Но вы  же  хотели?"  - "Что?" - "Понять ведьм?" - "Теперь не хо-
чу..."
     Ты ли это,  Клавдий Старж.  Ты ли это,  еще в лицее прозванный за
глаза "железным крючком".
     Ивга, ты не успела спросить,  а почему же я пошел в Инквизицию. А
я не  успел  объяснить тебе,  что это было заведение,  куда мне больше
всего идти не хотелось, и это было время в моей жизни, когда я в нака-
зание себе делал только то, что неприятно и больно...
     Ничего не бывает просто так.  Все имеет свой скрытый смысл.  Вот,
оказывается, для чего я пошел в Инквизицию...
     Кровоточащими костяшками пальцев он легко коснулся прямоугольного
предмета в своем внутреннем кармане.
     Потом вышел в приемную.  Прошел мимо спящего Глюра, через подзем-
ный ход выбрался на малую автостоянку и со вздохом облегчения опустил-
ся в кресло зеленого,  как весенняя травка, чисто вымытого и свежезап-
равленного "графа".
     Клавдий Старж никогда не гонял машину.
     По крайней мере, до сегодняшнего дня.

                                * * *

     А потом, повинуясь глухому ритму этой ночи, поднялась луна.
     Ивга тоже повиновалась ритму.  Это было единственный закон, кото-
рому она все еще повиновалась;  ее тело,  распластанное по всему миру,
стремилось теперь собраться воедино - она подбиралась, как зверь перед
прыжком. Ее руки,  ее глаза стягивались со всех сторон света - не  все
успеют, но ведь мир вовсе не так велик.  Еще раньше, разбуженные пред-
чувствием, частички ЕЕ сползлись и сгруппировались -  теперь  осталось
оживить это колоссальное аморфное тело, вложить в него душу; Ивга шла,
сотрясаемая ритмом, гонимая ритмом, ее травы развевались у нее за пле-
чами, ее луна ощущала дуновение ветра, ее дети смотрели на нее звезда-
ми в черных разрывах туч.
     Неважно, где они встретятся.  Таинство свершится в полночь, свер-
шится там,  где окажется к полуночи это существо со стоящими дыбом ры-
жими волосами. По ногами которого судорожно вздрагивают сейчас все по-
видавшие дорожные камни.  Все равно где - но ОНИ, спешащие исполниться
сутью, интуитивно чуют центр всеобщего движение,  точку, лежащую на ее
пути, будто именно там врыт в землю ворот,  наворачивающий на себя  их
невидимые нити,  жилы,  поводки,  тянущие не за горло - за душу. О как
они боятся опоздать.  О как они спешат,  сбивая в кровь ноги,  завывая
моторами, несясь по воздуху,  всеми силами, всем, что у них есть, уст-
ремясь - к ней...
     Еще не время. Еще слишком мягко содрогается ночь, пропускающая ее
сквозь себя.  Еще слишком высоко развеваются желтые флаги луны - напу-
ганной, но  смирившейся  с неизбежным.  Еще очень далеко,  еще слишком
глухо гудят барабаны...
     Ивга вздрогнула.
     Впереди, на ее дороге,  на линии,  с которой она никогда  уже  не
сойдет, стояла посторонняя жизнь.  Слепая. Злобная. Слишком слабая для
того, чтобы вынудить ее сбиться с ритма.
     - Стоять! Зона оцеплена, ни с места!!
     Ивга рассмеялась.
     Ее смех коснулся нависших над дорогой крон,  и они осыпались чер-
но-белой листвой.  Ее смех тронул тяжелый военный грузовик,  перегоро-
дивший  дорогу,  медленно протащил его,  оставляющего на бетоне черные
полосы и запах горелой резины, развернул, опрокинул, бросил.
     Взрыв случился  уже сам собой.  Брызнули в стороны вопящие темные
фигурки; Ивга шла,  глядя,  как разворачивается пламя в траурной окан-
товке жирного дыма, как перетекает из лепестка в лепесток, живет и пе-
рерождается, поднимается к небу...
     Она шествовала,  едва  касаясь подошвами земли.  Огонь ложился ей
под ноги,  пульсирующий по краям,  неподвижный в  зените;  она  прошла
сквозь рыжий костер, и пламя, от начала времен пожиравшее ее детей, не
посмело коснуться ее стоящих дыбом огненных волос.
     Она шла.  Черный  дым  неслышно  вплелся в ночь и сделался частью
процессии.
     Времени не было.  Были тонкие мембраны секунд, которые она проры-
вала в строгом согласии с ритмом;  спустя минуту - а может быть, час -
впереди показался новый заслон, и ноздри ее дрогнули.
     - Остановись, ведьма.
     Она выскользнула из большого мира и воцарилась внутри собственно-
го малого тела - ложного тела,  потому что настоящее, распластанное по
лицу земли, еще не собралось воедино.
     - Остановись, ведьма... Ты не пройдешь.
     Среди ночи  поселились фальшивые непрошенные звезды - желто-зеле-
ные, мигающие маячками службы "Чугайстер". В величественный ритм шест-
вия вплелся другой, нервный, захлебывающийся ритм чужого танца. Убива-
ющего танца.
     - Стоять!!
     Она не сбавляла шага. И не смеялась больше, когда навстречу ей из
темноты цепью шагнули люди в поддельных звериных шкурах, с серебром на
шее и груди, с бешеным ритмом в глазах.
     ...Невидимые нити, захлестывающие жертв. Как пульсирующие шланги,
забирающие жизнь.  Как черные присоски,  вытягивающие душу...
     Белые глаза  ручных  фонариков.  И  на  одном  - желтый солнечный
фильтр; Ивга невольно поморщилась.
     - Ты... Ты?!
     Ивга растянула губы.  Так могло бы оскалиться небо за ее спиной -
беззвучной, одинокой,  бледной молнией.
     Цепь дрогнула и распалась.  Им достаточно было одного взгляда  на
ее лицо.
     - Силы небесные...
     - Назад! Назад, Пров!..
     Он один не двигался.  Оцепенел, нанизанный на иголку ее неподвиж-
ного взгляда.
     - С дороги, Пров! Уйди с ее дороги!!
     Все громче, громче, громче ухал барабан. Рокотало небо, натянутое
на деку.  Та, что шагала сейчас по дороге, была в своем праве. Безраз-
дельном и полном.
     И, не сбиваясь с шага, она переступила через упавшего человека.
     И спустя секунду - спустя тонкую мембрану,  прорванную ее телом -
забыла и больше никогда не вспомнила,  и не задалась вопросом, остался
ли он в живых.

                                * * *

     Самым трудным оказалось выбраться из города, и он кружил в полной
темноте, объезжая завалы, минуя развалины, кашляя от вездесущего дыма;
дух, сравнимый лишь с запахом бойни, то удалялся, то приближался вновь
- пока под колеса "графа" не легла  наконец  бетонная,  прямая,  почти
свободная дорога,  и тогда Клавдий Старж,  никогда не гонявший машину,
со спокойной совестью вдавил педаль в пол.
     Впереди, чуть правее, полыхала ферма - свет от чудовищного костра
упирался в небо, искры ложились на ветровое стекло, прижимались к нему
с потоком  ветра,  вспыхивали  в последний раз и оборачивались черными
хлопьями копоти;  далекое огненное чудовище стояло,  опершись руками в
бока, разметав по ветру неопрятную бороду, и провожало взглядом единс-
твенную осмысленную точку на всем протяжении трассы - несущегося в не-
ведомое "графа". Клавдий неприятно оскалился.
     Мира больше не существовало. Ничего, что он привык считать средой
своего обитания, больше не существовало; привычное и незыблемое подня-
лось на дыбы,  над человечеством висела опрокинутая воронка,  медленно
проворачивался черный смерч,  и, захваченные его чудовищным притяжени-
ем, по воздуху летели законы и привязанности,  устои и  обычаи,  живые
коровы, обломки зданий,  вырванные с корнем деревья,  вырытые из могил
гробы...
     Клавдий давил и давил на педаль, а, когда дальний свет фар выхва-
тывал впереди препятствие - опрокинутую  машину,  брошенный  беженцами
скарб или  распластавшееся на дороге тело - до хруста стискивал зубы и
сливался с машиной, послушной, верной, безропотно готовой на любой ма-
невр...
     Потом он понял,  что уклоняется от направления, и свернул с доро-
ги. Путь ему освещала горящая бензоколонка, и горящий поселок, и дого-
рающая в отдалении рощица; маневрируя между пожарищами, он вскоре выб-
рался на другую дорогу, грунтовую, развернулся на ней и снова вдавил в
пол послушную педаль.
     Машину трясло. Машина уже стонала; с некоторых пор Клавдию не да-
вал покоя сверлящий взгляд,  и он не сразу сообразил, что это смотрит,
не мигая, низкая желтая луна.
     Дорога сделалась совсем уж разбитой,  и ему пришлось сбавить ход,
чтобы не свернуть раньше времени шею.  Из-под обломков какого-то дере-
вянного строения вырвалась белая курица и,  явно  лишившись  рассудка,
кинулась на ветровое стекло машины, ударила по нему крыльями и клювом,
не жалея разлетающихся перьев,  с ненавистью глядя на окаменевшего  за
рулем человека...
     У колодца сидел, запрокинув голову, мертвец. Смотрел студенистым,
неподвижным взглядом; Клавдий отвернулся.
     Через полчаса разбитая дорога вывела "граф" на осевое шоссе,  бе-
тонированное, Клавдий, кажется, даже помнил номер этой дороги; дух ма-
тери-ведьмы был здесь настолько ясным и определенным, что Клавдий счел
возможным остановиться.
     Карты ворохом лежали на соседнем сидении;  он безошибочно  выбрал
единственную, военную,  стандартную, бесстрастно размеченную квадрата-
ми. Развернул, включил свет; опять-таки безошибочно нашел в переплете-
нии трасс тот крохотный перекресток,  на котором тихо стоял сейчас за-
пыленный "граф".
     Низкая луна заглянула в карту через его плечо.  Он еле удержался,
чтобы не загородиться от нее ладонью.
     Сосредоточился. Дух  ведьмы,  густой запах смерти проникал сквозь
стекло и железо - но стратегическая карта умела  противостоять  самому
сильному нажиму, она сама по себе была страшна, потому что имена чело-
веческих поселений прочно соседствовали на ней с равнодушными знаками,
символизирующими не просто смерть - неминуемое,  мгновенное,  полное и
ничем не заслуженное разрушение...
     Тупо глядя  в  карту,  Великий Инквизитор Вижны молча помянул его
сиятельство, покойного герцога.
     И вытащил  из внутреннего кармана пиджака маленькую прямоугольную
коробочку с узким окошком.
     Как сильно он ошибется? На полкилометра, на километр, на пять?
     Заденет ли Вижну?
     Кто там еще остался,  в окрестностях точки,  обозначенной бледным
серым кружком, с аккуратной надписью курсивом "с. Подральцы"?
     В углу окошка пульсировал значок.  Пульт дееспособен. Где-то там,
глубоко под землей,  куда не достигает взгляд этой жуткой луны, где-то
там сидит  отупевший  от  недосыпа  офицер  в наушниках и ждет,  ждет,
ждет...
     Возможно, он еще не знает, что его Командующий мертв. А и знал бы
- это не имеет значения,  машина войны не должна зависеть от единичной
человеческой жизни...
     Земля вздрогнула.  Или  плод  воспаленного  воображения?..   Нет,
вздрогнула еще раз, и Дух Матки сделался на порядок сильнее. У Клавдия
на мгновение захватило дыхание; рядом с этим существом все инквизиторы
мира бессильны, даже сумей они объединиться, даже ухитрись он, сделав-
шись неким "батькой", втянуть их волю в себя...
     Он засмеялся. Хрипло и глухо, но искренне. Почти без горечи.
     Подральцы. Отчего он так уверен,  что она в Подральцах?  Ненужный
вопрос - его обоняния всегда вполне хватало для того, чтобы отыскать в
окрестностях бойню.  Другое дело, что он никогда на бойню не стремился
- что ж, теперь у него нет другого выхода...
     Подральцы. Это место, где ее инициировали... Суки, они ее иниции-
ровали, выдернули в свой мир,  который "не такой",  а она,  видите ли,
осталась прежней, это мир виноват... Сволочи, мерзавки, зачем...
     Он бездумно,  механически измерил взглядом расстояние от Подраль-
цев до серенького перекрестка,  на котором стоит сейчас "граф".  Кило-
метров пять.  Как там говорил покойный герцог - "только сами постарай-
тесь держаться подальше"?
     Собственно говоря, у него есть время. Он может оставить себе вре-
мя, полчаса,  например, машина еще вполне способна давать двести кило-
метров, и  дорога хорошая,  он успел бы уйти подальше,  а там влезть в
какую-нибудь щель...
     Ему вдруг смертельно захотелось спать.
     Он представил себе,  как, пережив в щели отдаленный удар и сотря-
сение земли, выбирается потом из своего убежища. Стряхивает пепел...
     - Холодно, - сказал он шепотом.
     Картина повторилась снова,  замедленно, в деталях: отрывается же-
лезная дверца...  Шелестят комья земли, принесенные ветром... Рассвет-
ное небо, мир, свободный от ведьм, от матери-ведьмы...
     ...Как все-таки Атрик Оль сумел справиться,  у него ведь не  было
ядерных ракет в шахтах, как он ухитрился, как...
     Клав, жалобно сказала Дюнка.  Клав,  у тебя болит... кажется, это
сердце, Клав.
     Мне скоро сорок пять, сказал он мрачно. Чему ты удивляешься, Дюн.
Тем более, что оно болело и раньше.
     Может быть,  это обидно,  но Инквизиция в нашем мире -  не  самая
сильная сила, Клав, сказал господин герцог. Как-никак, со времен Атри-
ка Оля прошло четыреста лет...
     Да, это обидно.  Он всегда считал себя сильнейшим из инквизиторов
- да так оно и было.  Он уступал кому-то в умении плести интриги,  ко-
му-то -  в таланте администратора...  Зато силой он не уступал никому,
это понимали и Фома из Альтицы, и Танас из Ридны, и герцог это понимал
тоже... Клавдий  Старж мечтал сравняться в доблести со славным Атриком
Олем - а вместо этого давит на кнопки,  будто трусливый и бессердечный
политик,  и наносит удар чужими руками, и какой удар, грязный, подлый,
бесчеловечный...
     А все потому, что упустил свой шанс. Не зарезал рыжую девочку се-
ребряным кинжалом.  Не  заточил ее в подземелье,  позволил пойти своим
путем, позволил инициироваться,  все, что он сделает сейчас, есть исп-
равление его же ошибки...
     И, уже не колеблясь, он приложил большой палец к пластинке сенсо-
ра. Долгую секунду ничего не происходило,  и волосы на его макушке го-
товы были подняться дыбом,  когда,  наконец,  на прямоугольном  экране
мигнула скупая надпись: код...
     Луна не понимала, что происходит. Луна таращилась все так же сум-
рачно и злобно. Луна испугается потом, ПОСЛЕ.
     Он набрал код.  Он получил допуск и, тщательно сверяясь с картой,
ввел координаты села Подральцы.
     А потом, сверяясь уже с циферблатом, ввел время, благоразумно ос-
тавив до предполагаемого удара длинный час. Шестьдесят минут.
     А потом долго и тупо смотрел на мигающую красным надпись,  сигнал
о том,  что приказ будет принят к исполнению после повторной идентифи-
кации через сенсор и нажатия красной кнопки.
     Но красную кнопку нажимать не стал, а вместо этого аккуратно вло-
жил коробочку во внутренний карман,  завел машину  и  тихонько,  очень
медленно двинулся вперед - туда, откуда исходило дыхание Матки. В сто-
рону села Подральцы.

                                * * *

     В преддверии полуночи шествие достигло своего величественного пи-
ка. Небо, обернувшееся барабаном, гремело, и каждый торжественный удар
оборачивался взмахом темно-красной лоснящейся ткани;  на пути  у  Ивги
обнаружилась низина, круглая выемка с мягкими травянистыми склонами, с
жестким асфальтированным дном, с исполинским зданием в центре. На зда-
нии была темная стеклянная крыша,  а неподалеку полыхал костер из сло-
женных,  будто дрова,  автомобилей.  В страшном желтом свете метались,
скользили по кругу, вертелись, будто увлекаемые водоворотом, свободные
обезумевшие лошади.
     Ритм замедлился; Ивга остановилась.
     Глухое ржание.  Сбивчивый топот копыт,  еле слышный,  отдаленный,
летящие комья земли, отсвет пожарища; Ивга прикрыла глаза. Кони испол-
няли величавый  танец.  Парадный проход,  развевающиеся гривы,  мокрые
спины, выкаченные глаза...
     Ивга ступила вперед,  позволяя воронке увлечь и себя тоже. Захва-
тить, понести по спирали,  к центру, к оси, к столбу смерча, вертящего
ленты неугасающего костра.  Играющего там,  в вышине, среди звезд, за-
бавляющегося ворохом железного лома и троицей легковых машин, избегших
костра, снесенных с асфальтовой стоянки...
     Кони кружились все медленнее, некоторые уже просто брели, понурив
головы, опустив до земли светлые гривы;  Ивга остро,  почти болезненно
ощутила, что ее новое тело уже здесь.
     - Матерь! Заново рожденная мать!..
     Море нежности. Море горящих глаз. Море прикосновений, то легких и
еле заметных, то болезненно-сильных, но одинаково сладостных, горячих,
искренних; праздник обретенного смысла.
     Ивга содрогнулась.
     Смерч, вовлекшие ее в воронку, теперь покорился ей. Слился с ней,
втянул ее в себя, встал у нее над головой, и, запрокинув лицо, она ви-
дела сквозь вертящуюся полую трубу - звезды...
     Любовь исходила от нее,  как от исходит от летней речной  поверх-
ности утренний пар.  Как исходит запах от разгоряченного человеческого
тела. Как исходит свет от луны. Сама собой, естественно и просто, сама
собой.
     Она не различала их лиц.  Они все были одинаково - ЕЕ,  ее дети и
частички ее сущности,  клетки ее нового тела,  пальцы,  волосы, глаза.
Она с удивлением ощущала,  как оживает; чувство было таким острым, что
она  не  выдержала и позволила себе на минуту выскользнуть обратно,  в
оболочку рыжеволосой девушки,  в глазах которой дважды отражался  диск
луны.
     Она миновала распахнувшиеся перед ней стеклянные створки, ощутила
на лице дуновение огромного кондиционера, усмехнулась и пожала плечом.
     Темнота лопнула. Здание осветилось, целиком, до самого стеклянно-
го купола,  до самого дальнего  закоулка,  здание  утонуло  в  веселом
электрическом свете, самоуверенном свете вечного дня, понятия не имею-
щем о желтой луне,  свечах и чадящих факелах. Очнулись и загудели, по-
ползли вверх и вниз резиновые лестницы,  взметнулись крылья вентилято-
ров,  загорелись мелкие синеватые экраны,  наставленные тут и там, и в
ближайшем из них Ивга увидела маленькую-себя,  с неподвижным белым ли-
цом, горящими глазами и шаром огненных волос, среди которых нет-нет да
и вспыхивала миниатюрная коленчатая молния.
     Ивга засмеялась. Картинки накладывались; рыжеволосая девушка яви-
лась непрошенной хозяйкой в покинутый людьми супермаркет. А она-насто-
ящая, чье тело сейчас формируется в воронке посреди степи,  в рамке из
обезумевших лошадей  - она явилась непрошенной хозяйкой в этот большой
мир...
     Хотя, как она теперь знает, не так-то он и велик.
     Она шла среди прилавков и стеллажей,  среди пестрого разнообразия
тряпок и динамиков,  кукол, кожи, хрома и никеля, фарфора, зеркал, яр-
ких коробок и живых цветов;  на двуспальной кровати,  пахнущей льном и
лаком, лежали,  раскинувшись,  вольготно  сплетя страницы,  бесстыдный
порнографический журнал и прекрасно изданный анатомический  атлас.  На
дне  надувного детского бассейна стояла,  соприкасаясь головами,  пара
темно-красных рыбок-меченосцев;  Ивга шла,  и вместе  с  ней  д