ее нет в живых уже достаточно давно.  Нявку нельзя убить
- она и без того мертва;  нявку можно лишь выпотрошить,  уничтожить, и
чугайстры знают в этом толк...
     Ивга видела.  Однажды. Чугайстры не смущаются ничьим присутствием
и не боятся никаких свидетелей; в их откровенности есть что-то неприс-
тойное. Обычно они не уводят жертву дальше,  чем за угол соседнего до-
ма; прямо  на  улице,  прямо  во  дворе они справляют ритуал,  который
уместнее было бы проводить в безлюдном подземелье. Даже дети становят-
ся иногда свидетелями танца чугайстров - а ночью мочат простыни,  дос-
тавляя родителям множество тревог и неприятностей;  чугайстры  убивают
нявку,  танцуя.  Танец опутывает их жертву невидимыми сетями,  душит и
опустошает; нявку  после  дематериализации  Ивга тоже видела.  Вернее,
могла бы увидеть - но испугалась, не стала смотреть...
     Под самым окном проплыли согбенные плечи спешащего по своим делам
велосипедиста. Ивга  сглотнула;  по сравнению с чугайстрами инквизиция
представляется почти что Дед Морозом.  Добреньким таким старичком, ко-
торый сперва раздает подарки паинькам,  а потом в освободившийся мешок
сует прочих, непослушных...
     Мосластый парень,  возомнивший,  вероятно,  что, подержав Ивгу на
своих коленях, приобрел на нее некоторые права, вдруг разудало подмиг-
нул. Ивга с отвращением отвернулась.

                                * * *

     Клавдий никогда не гонял машину.  Даже теперь, на пустынной заго-
родной трассе,  он не летел сломя голову, как требовали того нерастра-
ченные силы "графа".  Он просто ехал - неторопливо,  хоть и не слишком
медленно; в дороге следовало отдыхать,  а не развлекаться. Острых ощу-
щений Великому Инквизитору хватит и без гонок,  а в последнее время  -
даже с избытком...
     Он привык доверять своей интуиции. Если неприятное, но рядовое, в
общем-то, событие  отзывается смутной тревогой,  которой давно пора бы
рассеяться, а она все не проходит - значит, надо попытаться эту трево-
гу осознать.  Откуда?..
     Клавдий ехал сквозь реденький утренний туман,  и на сидении рядом
с ним ехала наполовину пустая пачка тонких  дорогих  сигарет.  Клавдий
курил, выставив локоть в окно;  сбоку на ветровом стекле лепилась кар-
тинка: озорная девчонка на помеле, с развевающимся по ветру хвостиком,
с игриво  обнаженной  ножкой,  с  обаятельными ямочками на розовых ще-
ках...
     Клавдий купил картинку в прошлом году,  с лотка. Выбрал среди во-
роха смеющихся ящериц,  крокодилов,  роботов, голых фей, бородатых ма-
гов; среди покупателей он был единственным взрослым, прочие - мальчиш-
ки...
     На секунду оторвав взгляд от пустой дороги, он увидел собственное
отражение в лобовом стекле. Размытое и бледное, как привидение, с неп-
риятной улыбкой на тонких губах. Предрассудки...
     Кому, как не ему знать о запутанной сети  предрассудков,  издавна
вьющейся вокруг ведьм. Кому, как не ему, видеть мощные корни всех этих
смутных страхов;  если бы Юлиан Митец знал о ведьмах то,  что по долгу
службы знает Великий Инквизитор, он сжег бы Ивгу прямо на лужайке сво-
его дома. На костре для пикников...
     Нет, и все-таки.  Что за цепь событий застряла в памяти, не желая
показываться  на  поверхность - но и забываться тоже не желая?  Откуда
ощущение опасности, предчувствие беды?..
     Собственно, девчонку не следовало отпускать.  Просто неохота было
устраивать безобразную сцену насилия на глазах  у  двух  идеалистов  -
старого  и молодого.  Стыдно показывать давнему другу профессиональное
умение выкручивать руки... Молодой девушке, успевшей сделаться для них
не чужой. Почти своей, почти родной...
     Он болезненно поморщился, вспомнив, как плакал Назар. Забившись в
угол, безутешно и по-детски.  И как неуместны оказались жалкие попытки
лекции на тему "Ведьма - тоже человек"...
     А вот  Юлиан  -  тот определенно обиделся.  В конце концов,  друг
вправе ждать от друга помощи в трудную минуту,  помощи, а не отвлечен-
ных рассуждений.  И он, Клавдий, мог-таки оказать эту помощь - расска-
зать Назару несколько случаев из практики,  чтобы он,  вчерашний влюб-
ленный, явился к костру со своим поленцем...
     Дорога повернула;  Клавдий притормозил.  На обочине стояла машина
чугайстров - светлая, с желто-зеленой мигалкой на крыше.
     Он утопил в пепельнице догоревшую сигарету и согнал  с  лица  не-
вольно проступившую брезгливость.  Двое здоровенных мужиков паковали в
пластиковый мешок нечто,  недавно бывшее нявкой; третий стоял у дороги
и тоже курил.  Зеленый "граф" интересовал его не больше, чем на глазах
редеющий туман.
     Клавдий подавил желание остановиться. В конце концов, служба "Чу-
гайстер" никогда не вмешивалась в дела Инквизиции;  кем бы ни была  та
несчастная, останки  которой  сейчас складывают в мешок,  прежде всего
она была нявкой, ходячим трупом,  существом, несущим смерть...
     Его передернуло.  Машина с мигалкой и люди на обочине давно оста-
лись позади,  а он курил и курил, и шарил в ящичке, на ощупь разыскивая
новую, от себя же припрятанную пачку.

                                              (ДЮНКА. ИЮНЬ)

     - ...Не спрашивай, по ком ползет муравей. Он ползет по тебе.
     Песок был  странного  цвета.  Ярко-желтые  пятна  чередовались со
светло-серыми, твердая корочка, оставшаяся после реденького вчерашнего
дождя,  послушно ломалась под босыми ногами, и в ямках-следах хозяйни-
чали муравьи. Смирные, черные, некусачие.
     - ...на тот берег?
     Дюнка улыбалась.
     По-видимому, все  это  когда-то  уже с кем-то случалось.  Слишком
знакомо подавался под пятками теплый песок.  Пахло водой и  лозами.
     - Как хорошо, - сказал он удивленно. - Слушай, просто здорово, а?
     (Его хваленая  интуиция  молчала,  будто глухонемая.)
     Дюнка подкалывала волосы.  Его всегда удивляло,  как можно внятно
разговаривать, держа во рту полдесятка шпилек:
     - Так поплывем или нет?
     На другом берегу стояли сосны.  Пять высоких стволов,  непонятным
образом оказавшихся в царстве верболоза.  По устилающей песок хвое пе-
ребежками путешествовала большая белка.
     - Ты же знаешь, как я плаваю... - он задумчиво почесал кончик но-
са.
     Дюнка хлопнула ресницами.  С однокурсниками она умела быть вполне
бесцеремонной, однако любая бестактность в отношениях с Клавом  повер-
гала ее в панику.  Сейчас она,  кажется, ухитрилась задеть его самолю-
бие, потому что до того берега ему явно не доплыть.
     - Тогда на бублике покатаемся...
     Обладателями "бублика"  были  трое парней на трех потертых коври-
ках, с тремя стреноженными мотоциклами на заднем плане. Парни пили ли-
монад и лениво перебрасывались какими-то игральными фишками;  рядом, у
самой воды,  лежала и высыхала огромная камера от самосвала  -  частью
серая,  как сухой асфальт,  частью черная,  блестящая,  будто тюлень в
зверинце. Клав поднял брови - в здравом уме и трезвой  памяти  просить
что-либо, да еще у этих ребят, было ему глубоко противно.
     Но Дюнка уже шла по песку, шла прямиком к парням, и Клав увидел с
невольной ревностью, как три пары мутных глаз отрываются от фишек, и в
них,  в глазах,  загораются задевающие Клава огоньки.  А Дюнка идет, в
купальнике цвета змеиной чешуи,  идет и несет на голове, будто кувшин,
дерзкую высокую прическу...
     Клав напрягся.  Шутки-шутками,  но  если  эти  лбы  позволят себе
что-нибудь ТАКОЕ... Или что-нибудь, что Клав сочтет ТАКИМ...
     Нет, не позволят.  С Дюнкой - нет. Она уже говорит о чем-то, ука-
зывает на камеру-"бублик",  и в голосе ее нет ни смущения,  ни вызова,
ни  развязности,  ни страха.  Дюнка умеет разговаривать хоть с овцой в
загоне, хоть с волком в лесу, хоть с директором лицея господином Феду-
лом. И, кажется, все это не составляет ей труда...
     Сложнее всего ей дается общий язык с Клавом. Он патологически бо-
ится его обидеть.  Она ни капельки не умеет скрыть свою привязанность,
а это плохо.  Это расслабляет.  Женщина должна быть слегка  недосягае-
мой...
     Камера покачивалась на воде,  и она перестала быть серой. Черная,
как морское чудовище.
     - Господин Старж, поднимитесь на палубу! Господин Старж, с нашего
корабля уже убежали все крысы, вы можете спокойно лезть на капитанский
мостик! Эй,  господин Старж, еще секунда промедления, и команда подни-
мет мятеж!  Эй,  Клав,  повесить на рее, принесите мне бутылку рома, и
золото в наших сундуках!  Йо-хо-хо, через глаз повязка, догоняй!..
     Он всегда с опаской относился к воде, и потому взобрался на каме-
ру раньше, чем ноги его перестали доставать до дна. Вода вокруг кипела
- Дюнка била руками,  дробя солнечные блики,  ныряла,  сверкая змеиной
чешуей купальника,  и у Клава захватывало дух. Дюнка любила говорить о
себе, что она - морской змей. Раньше Клав не знал, что змеи бывают та-
кие эротичные.
     Он зажмурил глаза. Он понял вдруг, что счастлив. Мгновение остро-
го счастья,  которое нельзя удержать, но можно только запомнить. А по-
том вспоминать долго, долго...
     Дюнка почувствовала его настроение. Перестала барахтаться, сосре-
доточенно вытолкала камеру подальше от пляжа,  поближе к стене камыша,
где дремал в дырявой лодке колоритный пожилой рыболов.
     - Ты знаешь, Клав...
     Голос ее казался чуть охрипшим.  Не то от прохладной воды,  не то
от пиратских воплей.
     - Знаешь, Клав... А давай поженимся? Завтра, Клав, пойдем и поже-
нимся, вот смеху-то будет!..
     - Завтра,  - он наставительно поднял палец, - завтра у меня экза-
мен. Общая история.
     - А послезавтра у меня,  - огорчилась Дюнка.  - когда же мы поже-
нимся? А?
     Клав с  беспокойством  ощутил,  что не понимает,  шутит Дюнка или
нет. Или здесь только доля шутки? Скажем, процентов шестьдесят?..
     Он тряхнул  головой.  Дурацкие экзамены,  башка набекрень,  самые
простые мысли приходится подсчитывать в процентах...
     - А рвануть бы в свадебное путешествие,  - сказала  Дюнка  мечта-
тельно. - Куда-нибудь за границу,  в дальние страны, за море, где ста-
ринные замки...
     Тихонько чмокала вода,  заключенная в кольцо самосвальной камеры.
Клаву казалось,  что  сквозь  это круглое черное окошко он видит дно -
зеленую поросль со светлыми песчаными проплешинами. И мелькали Дюнкины
ноги - длинные, цвета белой черешни.
     - А у меня тут иллюминатор, - похвалился он. Дюнка улыбнулась.
     В следующую секунду она ушла под воду.  Соскользнула, как морской
змей. Ноги ее пропали из круглого окошка,  камера качнулась -  и  Клав
увидел Дюнкино лицо.
     Она заглядывала в иллюминатор снизу,  из-под воды.  Клав задержал
дыхание -  подводная Дюнка улыбалась сомкнутым ртом.  Как из старинной
рамы. Будто из глубины зеркала. И как ей удается так долго не дышать?!
     ...Камыши трещали. Самосвальная камера раздвигала их, как ледокол
разгребает льды. Пожилой рыболов, кажется, проснулся.
     Дюнкины губы были холодными,  как рыбки. Она слишком долго сидела
в воде,  зато Клав,  кажется,  сжег на солнце белую спину, и завтра на
экзамене его будет колотить лихорадка... Плевать.
     Он решил пока не говорить ей.  Пусть это решение  пока  останется
его личной тайной - она ведь станет волноваться, чего доброго, завалит
свою политологию,  да ведь  придется  еще  раздобывать  позволение  на
свадьбу.  Почему-то семнадцатилетняя девчонка считается для этого дела
достаточно взрослой, а вот мужчина, которому на год меньше... Плевать.
Он не ощущает себя подростком.  Он давно уже во всех отношениях взрос-
лый человек...
     Трое парней на пляже волновались - за судьбу камеры, естественно.
Клав ожидал  упреков  - но одной Дюнкиной улыбки оказалось достаточно,
чтобы перекрыть нанесенный моральный ущерб.  Шелестели лозы,  и  ветер
успел набросать песка в дремлющие под кустом сандалии.
     - Так хорошо,  - сказала Дюнка шепотом. - Так хорошо, Клав... Что
даже страшно. А?
     (Его интуиция все еще молчала.)
     - Ты оптимистка... Обычно люди пугаются, когда плохо.
     - У меня послезавтра экзамен, а я ничего не знаю...
     - А у меня завтра. И - аналогично.
     - Не ври. Ты всегда все знаешь.
     - Льстица. Льстюха.
     - Не ругайся...
     - Льстяра. Льстенка... Я хоть учебник почитаю.
     - Читай, кто тебе не дает...
     - Ты.
     Вопили, резвясь у воды,  голые загорелые карапузы.  Горячий ветер
бросал песок на желтые страницы старого учебника, повествующего о пре-
дательствах и воинах. Дюнка скучала.
     - Слушай, Клав, я искупаюсь, пока ты учишься...
     - А не холодно?
     - Фи!
     Он смотрел,  как она идет к воде. Как горит на солнце чешуя морс-
кого змея,  как расступается,  принимая верткое тело,  ленивая  речная
волна...
     Ему осталось три больших главы. На час работы.

     Он опомнился,  когда тень невысокой вербы доползла до самой книж-
ки. Встрепенулся,  будто спросонок, потряс головой, прогоняя отупение.
Начитался, да на жаре...
     На пляже стало свободнее. Исчезли карапузы, собирались домой дач-
ники, прошествовал мимо пожилой рыболов с парой небольших лещей в про-
волочной сетке. На дне Дюнкиных босоножек скопилось полно песка. Как в
осколках древней амфоры...
     Парни, дававшие на прокат резиновый "бублик",  сейчас  сосредото-
ченно выпускали из него воздух.  По очереди налегая на худеющий черный
бок.
     Преодолевая боль в затекших мышцах, Клав поднялся.
     Цвет песка  изменился.  Цвет воды изменился тоже;  не том берегу,
среди сосен, играли в волейбол.
     Клав досадливо закусил губу.  Естественно,  Дюнка поплыла-таки на
тот берег,  бросив слабосильного дружка в обществе учебника. И странно
было бы,  если при виде играющих ей не захотелось бы попрыгать с  ними
вместе. Ее обычная, ее ненормальная общительность...
     Он подошел к воде.  Прикрыв глаза ладонью,  всмотрелся с волейбо-
листов; раз или два ему показалось,  что он видит  купальник  змеиного
цвета. Но играющие,  среди которых было полно девчонок, были в джинсах
и  футболках,  и  только  одна сухощавая женщина средних лет прыгала в
купальных трусиках и лифчике.
     Клав разозлился.  Вернулся на подстилку,  сел и пододвинул к себе
учебник - но читать не получалось.
     - Не переживай.
     Рядом стоял парень - совладелец самосвальной камеры. Его приятели
неторопливо вьючили свои мотоциклы.
     - Не переживай,  девчонке много ли надо, плюнь - и она уже обиде-
лась...
     - Да не ссорились мы, - сказал Клав, удивленный, что снисходит до
разговора с этим бестактным оболтусом.
     - Классная у тебя девчонка, - сказал парень безо всякого подвоха,
совершенно искренне.  - У меня тоже классная, но эта какая-то... Шаль-
ная, что ли...
     Через десять минут мотоциклы взревели,  и оставшиеся дачники  до-
садливо поморщились им вслед. Клав бродил вдоль воды.
     Ну почему она так?!  Неужели неясно,  что он  будет  волноваться?
Сейчас около  семи,  но часы,  на которые он нечаянно наступил сегодня
утром, стали...
                      "Стали мои часы, стали,
                      Имя мое забудь, стали,
                      Золотой цветок в мире стали,
                      Пробил час, и часы стали..."
     Ему почему-то сделалось неприятно. Он не мог вспомнить, где вычи-
тал эти претенциозные строчки.  В журнале? В книжке? Или это Дюнка ему
рассказала?  У нее было такое обыкновение - с таинственным видом выда-
вать четверостишие и с круглыми глазами ожидать реакции Клава...
     Волейболисты на  том  берегу ушли из-под сосен.  Последней шагала
сухощавая полуголая женщина, и мяч в ее руках подпрыгивал, как живой.

     Когда стемнело,  он решился наконец уйти с пустого пляжа. Дюнкина
одежда осталась - взять ее с собой означало ПОВЕРИТЬ.
     Дюнка придет, говорил себе Клав, Дюнка придет - и не найдет одеж-
ды. Как же она будет, в купальнике? Ночью холодно...
     Он бежал размеренной спортивной рысью, потом все же выдохся и пе-
решел на шаг.  Он только наберет телефонный номер - и сразу же вернет-
ся, и Дюнка, отжимающая волосы, возмутится: почему не дождался?!
     ...В казенной комнате было накурено. Сизый дым висел над деревян-
ными столами,  над шкафами и стойками,  над клеткой в углу  -  пустой,
мирной клеткой для провинившихся перед обществом людей...
     - Еще раз имя - полностью.
     - Докия Стерх... Семнадцать лет.
     - Вы точно не ссорились?
     - Нет. Она... она никогда так не делала. Она...
     - Успокойся.
     Он закрыл глаза. Двадцать пять раз - успокойся. Здесь все спокой-
ны, здесь каждую ночь рыдают одни люди и грязно ругаются другие, здесь
даже сквозь табачный дым пахнет железом и потом, здесь невыносимо душ-
но...
     - Третий  виженский лицей...  Общежитие.  Комната семьдесят четы-
ре...
     Звонок. Еще звонок.  Сквозь стекло не слышно слов. Деловито шеве-
лятся губы.
     - Что на ней было надето?
     - А?
     - Что было надето?
     Дюнкины босоножки под слоем песка. Небрежно брошенные на подстил-
ку шорты...
     - Успокойся, мальчик. Не такое бывает... К утру придет сама.
     ...И настало утро.

                             ГЛАВА ВТОРАЯ
                             ------------

                                * * *

     Автобус прибыл в Вижну с получасовым  опозданием.  Добравшись  до
первой же телефонной будки, Ивга вытащила потрепанный блокнот и надол-
го замерла,  глядя сквозь мутное стекло неподвижными, отрешенными гла-
зами.
     В этом  городе  полным-полно людей.  Среди них есть немало таких,
для которых словосочетание "Ивга Лис" не окажется пустым звуком. Та же
Бета, с которой они на пару снимали комнату... Или Клокус, который пы-
тался за ней ухаживать.  Или хозяйка антикварного магазина на  площади
Роз, строгая и чопорная дама,  та самая, что, однажды придержав Назара
у двери, тихонько шепнула ему в самое ухо: "Это чудо, а не девушка. Не
раздумывайте ни минуты"...
     В антикварный магазин без рекомендации обычно не берут.  Но  Ивга
так вписалась в вычурный интерьер, так идеально вписалась, так здорово
смотрелись среди несколько претенциозной роскоши ее простецкая  физио-
номия с лисьими глазами и огненной шевелюрой...
     "У тебя подходящая фамилия. Ты - лис. Лисица. Лисенок"...
     Толстенький мужчина деликатно постучал в мутное стекло:
     - Девушка, милая, вы уже поговорили? Позвольте?
     Она отошла,  пропуская  его  к телефону.  Опустилась на скамейку,
сдавила в ладонях ремень потертой сумки.
     Любой из них...  Любой из них.  Какое будет лицо у хозяйки, когда
она узнает,  что в ее магазине полгода работала ведьма? Не сбегутся ли
покупатели, чтобы  возвратить  приобретенный  из  Ивгиных рук товар?..
Клокус... Даже и Бета, которая выбросит, наверное, ту кепку, что дава-
ла Ивге поносить...
     Да чего же от них требовать. Если даже Назар...
     Костяшки ее пальцев побелели. Собственно, Назар еще ничего не ус-
пел сказать ей. Она приписала ему поступок, которого он не совершал...
И сбежала,  не соизволив даже объясниться... Как обманщица, как воров-
ка...
     Тостячок закончил разговор.  Ивга вернулась к телефону, чувствуя,
как бухает сердце и увлажняются ладони.
     Длинный гудок на том конце провода. Еще... Еще...
     - Я слушаю.
     Голос папы-свекра. Ивга проглотила язык.
     - Я слушаю! - уже с раздражением.
     Ивга осторожно повесила трубку на рычаг.
     Маленькая неудача легко доводит до слез. Осознание краха приходит
по капле. Постепенно.
     Она спустилась в метро и проехала туда-сюда несколько  остановок;
мнимая свобода  сбивала с толку.  Она вольна идти куда вздумается - но
дверца узкой клетки уже захлопнулась,  она попалась, попалась, как ли-
сенок, и ничего не сможет изменить.
     Она не решится предстать ни перед кем из своих знакомых. Так, как
если бы  слово  "ведьма"  было  выжжено у нее на лбу.  Она потеряла не
только Назара - она потеряла свою тайну, позволявшую ей счастливо жить
в этом счастливом городе... Что за бред, ну какая счастливая жизнь без
Назара?..
     Нечто похожее  уже было.  Когда е