диктора, объ-
являющего остановки - сдавленный невнятный голос пробормотал обеспоко-
енным людям:
     - Граждане пассажиры, управление метрополитена приносит извинения
за неудобства,  возникшие...  будут устранены. Минуту терпения... тер-
пе...
     И в этот самый момент абитуриент,  привалившийся к стене, и поли-
цейский, бессильно сжимающий дубинку,  и сухощавая женщина, сидящая на
полу, и еще одна, тщетно пытающаяся собрать раскатившиеся из сумки ве-
щи, и еще одна,  с плачущим ребенком на коленях, и много десятков пой-
манных в ловушку мужчин и женщин услышали сперва тихий,  а  потом  все
более наглеющий смех.
     Так смеются,  не разжимая губ. Не откровенный хохот - торжествую-
щий, издевательский, исполненный наслаждения звук, от которого все со-
держимое поезда - от щенка, перевозимого за пазухой толстого веснушча-
того мальчишки,  до самого машиниста, носящего гордое звание "двадцать
девятый" - все эти люди и звери,  включая юного абитуриента,  впали  в
панику, граничащую с помешательством.
     Этот тоннель еще не помнил таких звуков. Такого отчаянного крика.
Такого звона разбиваемого стекла; самые сильные, наделенные непомерным
инстинктом самосохранения,  успели выдавить окна,  оттеснить женщин  и
детей и  выскочить  из  замкнутого пространства вагонов - чтобы тут же
угодить под колеса, потому что поезд пришел в движение.
     Смех не стихал.  Он вырывался из всех динамиков,  и там, снаружи,
от этого смеха цепенели стоящие на эскалаторах люди, и сами эскалаторы
под их ногами цепенели тоже;  женщины в форменной одежде и полицейские
с рациями метались,  не зная,  кого звать на помощь;  толпы, ожидавшие
поездов  на  станциях,  сбивались  в стадо,  стремясь как можно дальше
отойти от края перрона - потому что все поезда, оказавшиеся на то вре-
мя в тоннелях, завели жуткий неудержимый хоровод.
     Абитуриент, забившийся в угол - а только в темном углу можно было
спастись от десятков тяжелых ног - видел,  как пролетают мимо станции.
Белая вспышка,  перемена тона в песне проводов - и снова крик, и снова
грохот, и  полная темнота,  потому что свет в вагоне давно погас...  И
вцепившиеся друг в друга люди.  И резкий, острый запах чьих-то испраж-
нений; и смех,  проникающий даже в зажатые ладонями уши. Смех, вселяю-
щий покорность. Чувство обреченности. Все...
     "Инцидент в метро" продолжался двадцать две минуты;  потом женс-
кий голос,  смеющийся в динамиках, презрительно хмыкнул напоследок - и
ушел. Отдалился.
     Потом, когда части гражданской обороны спустились в тоннели, ког-
да смогли потушить пожары,  когда поезда с разбитыми прожекторами уда-
лось подогнать к станциям,  когда потянулись наверх носилки с  постра-
давшими -  тогда  в  потоке едва держащейся на ногах толпы под голубое
небо сегодняшнего проклятого дня выбрался  юный  абитуриент,  любитель
метро. Он брел по улице,  не замечая, что брюки его мокры; его показа-
ния, записанные на служебную видеокассету,  спустя сорок минут  попали
на глаза Великому Инквизитору. Попали в числе множества других, одина-
ково бессвязных и беспомощных.
     Завтра юноша вернется домой.
     А еще через неделю облысеет,  как  бильярдный  шар.  От  жестокого
стресса.
     Хотя, если вдуматься, зачем бухгалтеру волосы?..

                                * * *

     Старик нехорошо себя чувствовал - с самого утра. Праздник оказал-
ся под угрозой;  однако пятилетний  внук,  собравшийся  было  устроить
громкий скандал,  притих  после короткого разговора с матерью.  Малыш,
чья голова еле-еле поднималась над обеденным столом,  впервые в  жизни
смог сознательно сопоставить в душе "хочу на праздник" и "дедушке пло-
хо", и сделал выбор,  и смирился, и притих; старик растрогался. Старик
взял  себя  в руки,  положил под язык сильно пахнущую таблетку и повел
внука на небывалое зрелище - традиционные гонки воздушных шаров.
     Еще вчера поговаривали, что в связи с последними событиями в Виж-
не гонки будут отменены; еще вчера старик знал, что этого не случится.
Слишком большие деньги летают на этом празднике, слишком большие день-
ги  стоят за каждым из рекламных щитов,  слишком много уважаемых стран
прислали на праздник своих представителей,  слишком серьезная  вещь  -
традиция, ее просто так не отменишь...
     Билеты были куплены заранее.  Недорогие,  но вполне сносные -  не
поднимаясь  с деревянной трибуны,  можно было разглядеть большую часть
поля. А уж мальчишка,  стоящий у деда на коленях,  и подавно видел все
на свете,  а когда шары поднимутся в небо,  зрителями станут и те, кто
не купил билета, кто толпится сейчас за оградой, за частой - дань пре-
досторожности - цепью полицейских со щитами и дубинками.  Мальчишка на
дедовых коленях вертел шеей, не зная, куда в первую очередь смотреть -
на парад экипажей, отдающих рапорт Председателю общества воздухоплава-
телей,  или на вооруженных дядек в красивой форме, в касках, со свист-
ками, рациями и пистолетами...
     Старик глубоко вздохнул. Свежий воздух, слабый ветерок - ему сде-
лалось значительно лучше. Он почти не ощущает сердца, и хорошо все-та-
ки, что он не позволил себе расклеиться. И как безудержно радуется па-
цан...
     Дали старт.
     Канаты, до сих пор удерживавшие на земле все эти немыслимые цвет-
ные сооружения,  с видимым облегчением лопнули; трибуны завопили, при-
ветствуя любимцев, изливая свою бурную радость в синее безоблачное не-
бо этого дня. Восторг от экзотического зрелища, бравурной музыки и хо-
рошей  погоды обернулся всеобщей неопределенной веселостью;  мальчишка
топтался на коленях деда,  вопя и  подпрыгивая,  зачарованно  провожая
взглядом пестрые шары,  поднимающиеся все выше - да и сам старик,  вот
уже много дней пребывающий в глухой депрессии, ощутил свежее прикосно-
вение ветра.
     - Пошел! Пошел! "Ястреб" выше всех пошел, смотри, деда!..
     - Итак,  дорогие зрители, начался первый этап гонок, и мы с зами-
рающим сердцем наблюдаем...
     - Деда,  смотри, а у того красного хвост!.. А там вертолет, смот-
ри, деда, там вертолет летает! А смотри-и...
     Небо цвело.
     Шары поднимались выше,  все выше, время от времени на трибуну па-
дала тень  -  тогда дед в внуком видели солнце,  просвечивающее сквозь
тончайшую, разукрашенную всеми красками ткань.  Разворачивались,  при-
чудливо извивались  рекламные ленты - у толпы захватывало дух от изоб-
ретательности устроителей.  Шары парили,  то сливаясь с голубизной, то
ярко вспыхивая  на ее фоне - бока многих из них меняли свой цвет в за-
висимости от температуры,  ветра,  еще кто знает от чего;  гремел  ор-
кестр, кто-то пустил ракету, и его тут же увели за нарушение правил. О
чем-то взахлеб кричал комментатор - старик не слушал его, зачарованный
зрелищем. Уж если мне так здорово, так необычно... то какими же глаза-
ми смотрит на это пацан?..
     В этот момент самый большой и самый высокий шар,  представляющий,
кажется,  огромную обувную фирму и называемый,  кажется,  "Ястребом" -
как этот шар вдруг съежился,  будто гнилая груша,  и внезапно стал те-
рять высоту.
     Испуганно закричали трибуны;  шар опустился так низко, что из-под
расписной корзины шарахнулись зеваки - по счастью,  далеко за огражде-
нием, там, где не было трибун, где народа было поменьше; почти коснув-
шись земли, шар вдруг стремительно раздулся снова, и люди завопили уже
от восторга - в очертаниях его ясно проступила клоунская физиономия, с
круглым носом и оттопыренными ушами, с весело растянутым ртом.
     - Вот это да,  - радостно сказал старик.  - Раньше такого... гля-
ди-гляди, раньше такого не делали!..
     Комментатор, которому тут бы и залиться соловьем,  почему-то мол-
чал, зато оркестр гремел все энергичнее;  "Ястреб", чье название никак
не соответствовало теперь форме шара, поднимался все выше, и раздувал-
ся еще, и скоро сделался как два "Ястреба", и люди на трибунах разину-
ли рты,  потому что шар, казалось, занимал собой полнеба, прочие каза-
лись рядом с ним просто бусинами, мелюзгой.
     - Смотри-смотри! - повторил старик. - Раньше такого...
     Трибуны удивленно примолкли.
     Шары вели себя странно; один вращался, поднимаясь и опускаясь по
туго закрученной спирали;  другой подергивался,  раскачивая корзину, и
было видно,  как экипаж судорожно цепляется за пляшущие борта.  Третий
сплющился, сделавшись почти плоским,  четвертый вытянулся в  сосульку,
пятый вертелся юлой, все быстрее и быстрее, ненормально быстро, и рек-
ламные ленты развивались вокруг, как сиденья цепной карусели...
     "Ястреб" продолжал расти. Комментатор молчал; старик оторвал гла-
за от неба.
     Посреди зеленого поля стоял Председатель общества воздухоплавате-
лей, и лицо у него было белое, как тарелка. Перекошенное ужасом лицо.
     Старик беспокойно  заерзал.  Обернулся к внуку - и потому не уви-
дел.
     А видеть стоило.
     За мгновение до взрыва "Ястреб" вспыхнул, как бумага - и сразу же
лопнул, разнося по всему небу черно-красные горящие клочья.
     Трибунам понадобилось несколько секунд тишины.
     Полной тишины,  в которой не нужно и кощунственно гремел  оркестр;
потом и трубы нестройно смолкли,  и, будто бы дождавшись паузы, разор-
вался огнем другой шар - из далекой заморской страны, зеленый с сереб-
ром, и огненные клочья посыпались на головы обомлевших людей.
     А потом вмешался и ветер.
     Ветер подхватил  вопль,  вырвавшийся одновременно из всех глоток,
завернул его смерчем и подбросил вверх - вместе с оставшимися  шарами,
потерявшими управление,  сверкающими,  будто елочные игрушки, и такими
же хрупкими; о зеленое поле, хранившее память о недавнем параде, тяже-
ло грянулась обгоревшая корзина с экипажем погибшего "Ястреба", взмет-
нулись комья земли и вырванная с корнем трава - и только тогда люди на
скамьях вскочили.
     Цепь полицейских, потрясенных, как и прочие свидетели ужаса, цепь
всех этих увешенных оружием полицейских  продержалась  пятнадцать  се-
кунд. Люди кинулись прочь, немилосердно давя друг друга.
     Старику казалось, что он один смотрит вверх. Только он видит, как
шары увлекает вихрем - за полминуты они оказались страшно далеко,  над
городом,  над жилыми кварталами,  и последовательно, выдерживая ровные
методичные паузы, принялись взрываться, превращаться в клочковатые фа-
келы, падать, падать...
     Старик ясно представил свой старенький двор. Младшего внука в си-
ней коляске и свою дочь,  привычно развешивающую  пеленки  на  плоской
крыше; огонь и смерть, валящиеся с чистого неба...
     Больше он ничего не видел.
     Сильная боль в сердце и наступившая затем темнота лишили его воз-
можности наблюдать...
     Великий Инквизитор Вижны,  просматривавший потом списки погибших,
пропустил фамилию господина Федула, бывшего в свое время блестящим ди-
ректором  третьего Виженского лицея.  Неизвестно,  что почувствовал бы
Великий Инквизитор при виде этой фамилии в  скорбном  перечне;  он  не
увидел. Слишком длинные оказались списки.

                                * * *

     "Избыток пряности  вредит  блюду,  как юноше вредит порой избыток
веселости... Кухарка знает, что меня отвращает запах тмина.
     Сударыни мои творят поначалу не убийство даже - балаган. Фарс, от
которого кровь стынет в жилах;  играют ли они, как кошка с мышью, либо
черпают силу в страхе непуганных толп? Ибо сударыни мои сильнее с каж-
дым днем, и люд бежит из городов, забиваясь в леса и ущелья, дичая...
     ...А кто вам сказал,  что мироздание,  каким мы его мыслим, оста-
нется неизменным навеки?..
     Эдак мне  никогда  не избыть обвинений в крамоле...
     Сударыни мои ведьмы не желают преображать мироздание;  так  волк,
живущий в одном загоне с курами,  не желает менять окружающую его сущ-
ность, он просто питает себя необходимой ему пищей...
     Тягостная тень висит над моей душей.  Я не знаю,  что будет завт-
ра..."

     Вечером началось столпотворение на вокзалах.
     Говорили, что  некая прорицательница,  вот уже полвека безвылазно
живущая в сыром подвале на окраине Вижны,  с определенностью заявила о
надвигающемся "веке  ведьм"  -  что для простого обывателя равнозначно
концу света.  Говорили,  что высшие государственные чины знали об этом
давно и подготовили для себя отступление - говорили,  что у самого Ве-
ликого Инквизитора в любовницах ведьма-матка...
     Дикторам, увещевавшим с экранов,  не верили.  Может быть, потому,
что на дне их профессионально доброжелательных глаз жила  паника;  все
новости,  даже из самых дальних стран, были удивительно похожи на хро-
нику виженского вокзала.
     За третьеклассный билет на поезд платили по цене золота.  Не пер-
ронах ревели увозимые за город дети - почти все они ощутили в эти  дни
неясный страх,  и многие,  в том числе воспитанные школьники, просыпа-
лись по ночам с криком, на мокрой простынке; по дорогам тянулись вере-
ницы машин и автобусов, летняя Вижна пустела на глазах.
     По улицам  метался  черный дым.  Проклятые шары,  участвовавшие в
традиционных гонках,  обрушились на пригород и выжгли целые кварталы -
вся пожарная охрана Вижны день и ночь стояла на ушах. Пожары не желали
угасать, и, задавленные, возрождались снова; из ожогового центра носи-
лись туда-сюда белые санитарные машины.
     Пикеты и  шествия  запрещены были постановлением Государственного
совета - а потому людей, явившихся требовать защиты ко Дворцу Инквизи-
ции, разогнали струями воды.
     Природа, до сего времени равнодушно наблюдавшая  за  человеческой
суетой, наконец-то  решила  внести  в  происходящее собственную лепту:
посреди лета,  пусть и прохладного и дождливого, грянул вдруг промозг-
лый осенний  холод.  Ничего не подозревавшие июльские цветы пожухли за
одну ночь, прихваченные инеем.
     Герцог утвердил постановление Государственного совета о  введении
в городе  чрезвычайного  положения.  Клавдий  Старж подписал приказ об
аресте всех без исключения виженских ведьм.
     Дорожные бригады,  мобилизованные  Инквизицией,  устанавливали на
перекрестках каменные  плиты  с изображением знака Пса.  Из городского
центра ритуальных услуг изъяты  были  все  камни,  приготовленные  для
надгробий, и в подвалах Дворца над ними трудились посменно пятеро мощ-
ных маркированных инквизиторов;  знак был призван ослабить ведьминскую
силу.  Город, уставленный плитами, очень скоро стал походить на обшир-
ное кладбище;  Клавдий не обманывал себя насчет эффективности этой ме-
ры.  Возможно, это создаст ведьмам небольшие сложности - только и все-
го...
     Арестованных ведьм вывозили в крытых грузовиках. Только неиниции-
рованных; действующие, как правило, получали приговор в течение суток.
Конвоиры требовали премиальных за риск - потому что два случая побега,
один за другим,  погубили троих человек и покалечили еще четверых; па-
лачи требовали пополнения,  бронекостюмов  и  опять-таки  премиальных.
"Дешевле раскошелиться сейчас, чем платить потом пенсии нашим семьям".
     В ответ на запрос о деньгах министр финансов скрутил тугую оскор-
бительную фигу.  Клавдию пришлось зловеще оскалиться и призвать в сви-
детели герцога;  финансирование было дано,  но Клавдий не  испытал  от
этого ни радости, ни удовлетворения. "...Ибо матка, матерь-ведьма, за-
таилась так близко,  что я не могу спать, чуя ее дух... И не далее как
сегодня  я  схвачу ее шею железными клещами,  которые уже выковала моя
воля..."
     - Патрон, один человек звонит вам вот уже второй день... по част-
ному делу. Соединить?
     - Имя?
     - Юлиан Митец...
     - Следовало доложить раньше... Соедини.
     Щелчок в трубке.
     - Да, Юлек, я слушаю...
     - Клавдий...  Силы небесные, Клав, я уже не чаял до тебя добрать-
ся...
     - Сейчас тяжело, Юлек. У меня минута времени... Я слушаю.
     - Клав,  я...  ты можешь сказать мне, что происходит? Прямо все с
ума посходили,  никто не верит этим сводкам,  ведьмы...  Клав, если не
можешь сказать,  то хоть намекни...  Уехать? За границу? Так, говорят,
за границей то же самое...
     Клавдий прикрыл  глаза.  В  стекло  молотил  по-осеннему холодный
дождь. Кажется, даже со снегом.
     - Нет надобности уезжать...  Сиди у себя, только в Вижну не пока-
зывайся,  избегай людных мест и Назара не пускай...  Все обойдется, не
трусь.
     - Клав, ты серьезно говоришь? Ты УВЕРЕН?..
     - Извини,  Юлек,  у меня действительно  нет  времени.  Как-нибудь
встретимся, запасись вином... Привет.
     - Да, Клав... Да, извини... до свидания...
     Трубка легла на рычаг.
     На душу Клавдия лег камень.
     Ему было неприятно,  что Юлиан так и не спросил о судьбе Ивги.
     Хотя что услышал бы от в ответ?  "Я сам позабочусь о  ее  судьбе,
как позаботился о судьбе всех виженских ведьм"?..

     Сперва было нападение на отряд, конвоирующий за город партию неи-
нициированных ведьм. Нападавшие, все как один хоккеисты клуба "Вижна",
десять здоровенных парней, вооруженных десятком клюшек и парой дамских
пистолетов, наголову разбили конвой и в течение восьми с половиной ми-
нут  освободили  ведьм,  причем эти последние провалились потом как бы
сквозь землю.  Оставшиеся в живых конвоиры клялись потом,  что слышали
смех,  "как в метро", и что коренастые, стриженные под ноль спортсмены
отбрасывали тени стройных женщин с длинными волосами;  Клавдий морщил-
ся,  как от боли, подолгу водил ладонью над крупной картой пригородов,
выслушивал доклады районных инквизиторов и  время  от  времени  бросал
опергруппу в отдаленную, ничем не примечательную точку охваченного па-
никой города.
     Дважды или  трижды опергруппы находили на указанном месте покину-
тое, еще теплое гнездо.  Нашли еще один зал для инициаций -  на  сухом
дне пустого школьного бассейна;  трижды облава оказывалась удачной,  и
жертвами опергрупп стали двое матерых и четверо новоиспеченных ведьм.
     От прежних  ведьм - таких привычных Клавдию,  коварных и прямоли-
нейных, трусливых и отважных ведьм "мирного" времени - этих  пойманных
"сударынь" отличало полное безразличие к собственной судьбе. Они лише-
ны были инстинкта самосохранения.  Они оставались равнодушны и к посу-
лам и к пыткам, их совершенно не интересовали сроки собственной казни,
и даже новообращенные,  прошедшие инициацию несколько дней назад,  уже
не  содержали  в  душе  ничего человеческого.  При словах "нерожденная
мать" в их глазах на мгновение вспыхивали издевательские желтые огонь-
ки  - и это была единственная реакции,  доказывающая,  что пленницы не
глухие.
     Клавдий не  пытался заглянуть с помощью Ивги в мир их побуждений.
Себе он объяснил это тем, что метод "перископа" не оправдал надежд; на
самом деле,  возможно, виной тому были гадливость, испытываемая им пе-
ред этими жуткими душами, и нежелание погружать в них Ивгу. Кто знает,
как скажется на девчонке подобное переживание.
     Следующим событием было то, что дуэт молодых перспективных инкви-
зиторов хитроумным  образом изловил для Клавдия "трамвайщицу".  Бывшую
стриптизершу ночного клуба "Тролли", за которой сам Великий Инквизитор
гонялся на  машине с выбитым передним стеклом.  Которую он не на шутку
подозревал в том, что она...
     На эту мысль его натолкнул укачиваемый на руках серебристый шарф.
Мать, колыбельная... Матка. Нерожденная мать. Или уже рожденная?..
     Она криво  улыбнулась - приветствуя врага,  уже однажды ей проиг-
равшего; она была небывало мощная щит-ведьма, только и всего. С колод-
цем восемьдесят пять.  С железной защитой, с профессиональным и артис-
тичным бесстыдством ночной танцовщицы.
     - Твоя мать отреклась от тебя, Ани.
     Нет, он не сбил ее с толку.  Ни на мгновение;  ответом была снова
улыбка, на этот раз презрительная.
     - Иначе почему же она позволила тебе попасть в мои руки?  Ты ведь
умрешь сегодня же, Ани, костер для тебя сложен...
     Ни страха, ни замешательства.
     - Где твоя мать, Ани? Где твоя великолепная мать? Укажи мне доро-
гу. Она не будет против.
     - Ты так этого хочешь?
     Голос в