атить, а Лис, мгновенно
забыв ссору, рванулся к ней:
     -- Прости... Прости...
     Подсунул  руки  под  обмякшее тело, бережно  понес  в избу.  Молчаливой
гурьбой  мы  потянулись  за  ним.  Тепло  ее  разбудило  иль  уговоры   Лиса
подействовали, но еще не открывая глаз, она прошептала:
     -- Не верю...
     -- И  я не  верю, -- поддержал  Медведь. --  Славен  чужие дома жечь не
станет. Подраться может, убить, коли кто на него замахнется,  тоже может, но
жечь дома...
     И все,  словно по приказу, повернулись  в мою сторону. Суровые  взгляды
ножами скользили  по  сердцу -- Эрик!  Печище жгет Эрик! У  Беляны в  глазах
светилось сожаление  --  мол, жаль мне тебя, девочка, да ничего не поделаешь
-- варягам чужие  дома  сжигать -- дело привычное. Я и сама  знала -- Эрик в
своей жизни не одну деревню поджег, да только сердцу не прикажешь.  Даже дым
от словенского печища не мог избавить меня от любви. Что  же они глядят так,
словно не  Эрик, а я сама  жгу Люболяды?! Лис даже отодвинулся слегка, будто
заболела я какой-то неведомой болезнью.
     Дрогнуло у меня что-то внутри, рванулось прочь от осуждающих глаз. Коли
они от меня отказываются, то и мне возле них не место!
     Тело  горело,  лишь холодил  пол босые  ноги,  пока  укладывала недавно
принесенные вещи, натягивала теплую телогрею.
     -- Погоди... --  Бегун потянулся успокоить  меня,  но Лис дернул его за
плечо:
     -- Пусть идет, коли хочет!
     Хлопнула за мной дверь, вытолкнула меня в светлое утро.
     Вот и все.  Вот и кончилась моя короткая дружба с болотниками. Не нужна
я им... Никому не нужна! Даже в большой Рюриковой избе никто меня не ждет...
Родной брат от меня отвернулся...
     Стояла  я  на  пороге,  смотрела  на далекий  дым  и  утирала молча  не
успевающие  замерзать  слезы.  Совсем  недавно  мечтала  встретить  вместе с
друзьями радостные дни Солнцеворота,  те дни, после которых начинают убывать
силы  ледяной  Морены,  становится  ярче  тело Хорса,  дольше  красуется  на
небосклоне, предвещая скорый  приход доброго  теплого времени. Казалось, все
уладилось и  ничто уже не помешает зажить  спокойно да  счастливо, и  вот на
тебе  -- отвернулись друзья, выгнали, а за  что?! За любовь мою? За  мужнину
верность Князю? За подозрения? А ведь еще неизвестно, Эрик ли жег  Люболяды.
Может, это их хваленый Славен! Они в нем все своего Старейшину видели, а мои
незамутненные  старыми  воспоминаниями глаза сразу разглядели -- стал  он на
все способен после  того, как  пожил у  викингов. Да  и как он  там  в  ярлы
выбился? Ведь  никому о том  не сказывал,  а  только вряд ли избрали  его за
доброту и покладистый нрав! А шрамы свои где нажил? Говорит, в Валланде, а я
про такую землю и не слышала никогда. Где она, такая, да и есть ли вообще?
     -- Слава богам!
     Кипя яростью, я не заметила вынырнувшего из-за угла человека на  лыжах.
Это он меня углядел, воскликнул радостно, бодро подбежал к крыльцу.
     Гундрольф! Он же с Эриком ушел! Откуда...
     -- Скорее!
     Сразу было видно -- что-то с ним неладное творилось. Глаза у Гундрольфа
горели, тело трясла лихорадка,  и  озирался он постоянно, словно боялся, что
вот-вот  выскочат  из-за  угла  убийцы,  воткнут  в  спину острый кинжал.  Я
сообразить ничего не успела, лишь самое главное спросила:
     -- Где Эрик?
     -- Беда! Идем же! Идем! -- задыхаясь, торопил он. Сердце зашлось болью.
Какая беда? Что с моим мужем? Забыв обиды, я рванулась обратно, но Гундрольф
вцепился мертвой  хваткой, повис на  плечах. -- Не  говори им!  Не говори...
Худо будет... Хельг лютует в Люболядах! Он... Эрика...
     Олег! Ох, не зря мучили  меня подозрения, не  зря видела в  вернувшемся
сыне болотного Старейшины что-то опасное!
     --  Что?! Что?!  --  Забыв  обо  всем  на свете,  я  трясла Гундрольфа,
требовала ответа.
     -- Не могу... -- Зашелся тяжелым  кашлем викинг. -- Говорить... Рана...
Сама увидишь... Пойдем...
     Что могло случиться? Что? Олег напал на Эрика? Почему? Родилась смутная
догадка,  переросла в уверенность -- за  сожженное  село решил отомстить!  А
может, нет? Ничего не  скажу болотникам -- ко мне гонец Эрика прибежал, сама
и разберусь...
     Я сжала зубы.
     "Нужно держаться, держаться..." -- колотилось в голове.
     -- Веди, -- пихнула я Гундрольфа.
     Думала, поведет он к Рюриковым хоромам, но викинг потянул меня  вниз, к
заснеженной  пристани. Я  заметила  на его голове нестаявшие снежинки. Когда
это  снег пошел, ведь утро ясным обещало быть? И тут же привиделось  бледное
лицо Эрика, снежинки, лежащие на его закрытых веках леденящим грузом. Нет!!!
     -- Он жив? -- спросила я. Глухо спросила --  тяжело было бежать без лыж
по  глубокому  снегу.  Гундрольф повернул  ко мне  серое от усталости  лицо.
Теперь, когда вокруг не было ни души и никто не мог напасть из-за  угла, его
перестало колотить и вроде рана больше не беспокоила так сильно:
     -- Жив, жив, но...
     Я  не  успела  узнать  --  что  но?  От темного, полузасыпанного снегом
Олегова драккара отделились несколько фигур, быстро побежали навстречу.
     -- Где он? -- снова спросила я. -- Кто эти люди?
     --  Они  помогут  тебе. --  Гундрольф  оглянулся.  За  нами  пустынными
берегами вздымался Новый Город, над головой набирала  силу метель, а впереди
неслись лыжники, и я  не  узнавала ни одного лица.  Хотя,  нет! Все они были
чем-то  схожи...  Где же я видела  эти горящие глаза,  эти тонкие губы,  эти
костлявые  руки? Ядун! Еще не понимая  опасности,  но уже ясно почуяв ее,  я
дернулась  обратно.  Ноги  увязали в  сугробах, котомка  за  плечами  мешала
бежать. Я отбросила  ее  в сторону. Гундрольф,  расхохотавшись, легко нагнал
меня, вцепился в плечо:
     -- Попалась!
     -- Сволочь! --  Я развернулась  и  со  всей силы укусила держащую  меня
руку.  Викинг  взвизгнул,  отпустил.  Я  вновь  побежала.  Впереди  появился
одинокий   лыжник.  Спасение!   Я   закричала.  Лыжник   приближался,  легко
преодолевая сугробы. Если потороплюсь, он встретит меня раньше, чем  догонят
Темные... Я уже  перестала что-либо  разбирать  --  пот застилал глаза, ноги
вязли  в  снегу,  только  чувствовала  --  лыжник все  ближе,  ближе...  Еще
немного...  Спасена!  Я  ткнулась  в  грудь  незнакомца,  вскинула  на  него
благодарные глаза, и крик замер в горле. Ухмыляясь, на меня смотрел Темный.
     -- Ядуну красавицы по сердцу! -- сказал он, ловко зажимая узкой ладонью
в меховой рукавице мой рот.
     Подоспели остальные, скрутили так, что и шевельнуться не могла.
     -- Быстрее! -- поторапливал Ядун.
     У меня не было страха, видно, не успела испугаться как следует, занятая
битвой  со  снежными сугробами,  но обидно  было  до  боли.  Почему поверила
Гундрольфу?  Знала же -- не  доверяет ему  Эрик... Почему ничего  не сказала
болотникам?  Обиделась... А как же Эрик? Что  будет с ним, когда  не  найдет
меня дома? Что смогут  сказать ему болотники?  Что выгнали меня и я пропала?
Что же наделала моя глупость и гордость! Хоть бы кто вышел на берег, увидел,
как тащат меня чужие люди...
     -- Быстрее. -- Ядун нервничал, спешил.  -- И так слишком долго возились
с девкой!
     Его помощники быстро соорудили из кожи волокушу, бросили  меня  на нее,
укрыли  сверху  шкурами. Неужели  все это взаправду со мной  происходит?  Но
почему я не боюсь?
     -- Следы... -- сказал один из Темных.
     -- Морена позаботится о них, -- быстро ответил Ядун, -- заметет, покуда
хватятся.
     В спешке он совсем позабыл про Гундрольфа, но тот напомнил ему жалобным
поскуливанием:
     -- Что ты дашь мне за нее? Ты обещал...
     -- Тебе  мало  увидеть  непобедимого ярла  сокрушенным, а  ненавистного
словена опозоренным своими же друзьями?
     -- Но я думал...
     -- Ты хочешь еще что-то? -- перебил его Ядун.
     -- Да.
     Последовало недолгое молчание, а потом Ядун глубокомысленно заметил:
     --  Твое  усердие  и  впрямь заслуживает  награды. Я сделаю тебе  самый
лучший подарок.  Я подарю тебе...  -- Он  на  мгновение  замолчал, а  затем,
разрубая  воздух,  коротко  свистнул  меч  и всхлипнул  предсмертным  стоном
человек. -- Освобождение от жизни! -- громко закончил Ядун.
     Тяжелое тело упало в  снег, хрустнуло наледью...  Гундрольфа больше  не
было...
     -- Вперед, -- приказал Ядун. -- Нас ждут...
     Волокуша дернулась, поехала.  Я  задыхалась от набившегося в рот меха с
рукавицы Ядуна, от темноты, от страшного понимания, что меня навсегда увозят
из этого светлого мира.
     --   Эрик!  --  попробовала  крикнуть,   но  только  хрипло   замычала.
Бесполезно...
     А волокуша ползла по снегу, швыряла меня из стороны в сторону,  увозила
от моего недолгого но счастья.

СЛАВЕН

     Потревоженный людьми заяц высоко подкидывая задние лапы, сопровождаемый
улюлюканьем разогревшихся от  быстрого бега  воев,  перебежал  нам  дорогу и
скрылся в засыпанных снегом  кустах.  Эрик, посмеиваясь, запустил ему  вслед
снежком,  беспечно хмыкнул.  Не знаю,  но почудилось  вдруг  что-то  странно
неправильное в ярком солнечном дне, в расстилающихся белыми одеялами лядинах
и даже в уже показавшихся в распадке Люболядах.
     Эрик знаком приостановил дружину, и стрелки, давно уже  отточившие свое
мастерство  на  таких  же строптивых печищах, бесшумными  тенями скрылись  в
перелеске. Кабы не лыжные следы, никто и не заподозрил бы...  Следы! Вот что
насторожило меня! Вот что  показалось нелепым! Снег  вокруг печища  стелился
ровно  да  гладко, без  единого человечьего следа, а  где это  видано, чтобы
охотники в такие погожие деньки по избам сидели?
     -- Эрик! -- позвал я.
     -- В чем дело? --  Ярл  недовольно оторвался  от бранных приготовлений,
подошел ко мне, готовясь выслушать, но в глазах уже прыгали опасные огоньки.
Ему нетерпелось коршуном ворваться  в Люболяды и мечом доказать власть Князя
непокорным сельчанам. А я, наоборот, не спешил. Головы рубить всегда успеем,
а вот правды дознаться лишь у живых можно.
     Сперва  узнать  надобно,  почему  не заплатили Люболядцы  дань  и  куда
пропали еще  осенью посланные в печище дружинники. Так и  подмывало одернуть
воинственного  ярла: "Охолонись да дело делай, а  не  по дури  мечом  махай!
Одной силой малого  добьешься, а вот ежели  к тому ум да хитрость приложишь,
то и друзьям угодишь, и врагов не наживешь". Но  коли  посмею сказать такое,
сам не намного умней окажусь. Я вздохнул:
     --  Напрасно  идем в печище, Эрик. Нет там никого.  Он сперва опешил, а
потом рассердился:
     -- Мне не до шуток, Олег!
     -- А я и не шучу. Ты посмотри -- нигде никаких следов не видать. Верно,
ушли Люболядцы еще по осени. О скорой мести Рюрика все наслышаны, вот они ее
дожидаться и не стали...
     Эрик зашарил глазами по  чистому нетронутому снегу, поверяя мои  слова,
и, удостоверившись, зло сдернул с головы шапку, швырнул в сугроб:
     -- Ушли!!!
     Без Ролловой  науки  и  я  бы  так  осерчал,  а  теперь  научился  себя
сдерживать,  да и  радовался втайне, что не придется  со своими  же воевать.
Поднял Эрикову шапку, стряхнул с меха налипший снег:
     -- Не злись,  ярл.  Все хозяйство  они  забрать  не  могли,  что-нибудь
оставили. Соберешь добро и отвезешь Рюрику взамен дани.
     Он мрачно кивнул:
     -- Все до последнего заберу и дома спалю, чтоб вернуться не могли!
     И то ладно, что искать ушедших  не кинулся.  Хотя  наших  охотников  по
лесам гонять, что с завязанными глазами в чистом поле зайца ловить.
     Уже  не таясь, Эрик взмахнул  рукой, соскользнул  со склона к печищу. Я
своих  придержал  -- может, ушли люди, а может, проведали  о нас и сидят  по
избам, дожидаются.  Стрелу и в окно  выпустить  можно. Но  опасался зря -- у
ярла,  видать, на опасность  свой  особый нюх имелся --  его  дружинники уже
маячили меж домов, силясь открыть засыпанные снегом двери, а нападать на них
никто и не думал.
     Я обвел глазами своих хирдманнов.  Преданными псами  стояли  возле,  не
шевелясь, ждали сигнала. Такими бы любой Князь гордился, да только вцепились
они,  будто  клещи,  в давнишнюю  выдумку Ролло, не  хотели отказываться  от
мысли,   что   я  --   богами  обласканный   избранник.  Любую  удачу   моей
богоизбранности приписывали. Вот  и сейчас  Оттар едва улыбнулся,  показывая
из-под обледеневших усов яркие губы:
     -- Боги вновь благоволят тебе, Олег.
     Что ж, коли так ему проще... Я переступил с ноги на ногу. Лыжи послушно
скрипнули, уставились тупыми носами на печище.
     -- Пошли.
     Эрик встретил меня у дома Старейшины, покосился недовольно:
     -- Куда пропал?
     -- А к чему я тебе нужен? -- возразил я. -- Чай, драки нет.
     Ярл  не  ответил,  нервно  постукивая  о  снег  откуда-то  вывороченным
колышком. Его хоробры возились у крепких  дверей Старейшинской  избы, силясь
топорами сбить намерзший на железные засовы лед. Дело шло вяло.
     --  Взяли бы какое бревно да  вышибли, -- посоветовал я. -- Все одно --
некому здесь больше жить.
     Эрик понял свою промашку, взъелся на взмокших от усилий воев:
     -- Вы что, сами до того додуматься не могли?
     -- Так ведь и ты не мог, -- небрежно уронил Оттар.
     Ньяр опалил его зеленым огнем,  но вновь смолчал.  То ли связываться не
захотел, то ли сам почуял, что не прав. Я знал, почему нервничает ньяр. Не о
печище он  думал, не о Княжьей дани, а об оставленной в Рюриковой избе жене.
До него лишь прошлой ночью  дошло, что  осталась она одна-одинешенька  средь
чужих людей. Он и меня разбудил, затряс, словно спятил:
     -- Олег! Отправь человека в Новый Город. Пусть велит Вассе к вашим идти
жить, покуда меня нет.
     -- Сам и отправь, -- вяло огрызнулся я.
     И  без  того сон  не шел, мучали  предчувствия, а тут еще  он со  своей
любовью!
     -- Твоему посланцу она больше поверит, да и болотники тоже.
     Я наконец уразумел, о чем толкует ярл:
     -- Беляна сама ее позовет. Говорили мы об этом перед походом.
     Он тогда вроде успокоился, да, видать, все же остались сомнения, мотали
душу ярлу, туманили здравый ум.  Вот и злился понапрасну  и вел себя, словно
никогда ранее чужих  дверей не ломал.  Верно говорят -- даже самые мудрые от
любви глупеют.
     Дверь  с  треском  вылетела,  и  сразу  пахнуло  из старейшинской  избы
смрадным запахом. В Валланде мне часто доводилось  оставаться  в захваченных
деревнях по  нескольку дней, пока убирали  трупы, чуять  этот  запах.  Запах
Морены...
     -- Там все  мертвые!  -- Из избы  выскочил  молодой дружинник, впился в
лицо ярла широко открытыми испуганными глазами. -- И бабы, и дети... Все...
     -- Убитые? -- переспросил Эрик. Парень отрицательно замотал головой:
     -- Мертвые!
     Эрик хмыкнул,  отодвинул перепуганного юнца, уверенно  перешагнул через
порог. Не знаю, что заставило меня  последовать за  ярлом -- любопытство или
странное ощущение, будто вместе с запахом тления сочится из распахнутой избы
неведомая  злая сила, тянется корявыми руками  к  бродящим в отдалении воям.
Оттар, недолго думая,  вошел следом  и охнул, увидев  лежащий ничком посреди
горницы труп. Молода была женщина иль стара, теперь уже было не разобрать --
синюшные пятна покрыли  ссохшуюся, но еще  сберегаемую холодом кожу, волосы,
выпроставшись из-под домашнего  платка,  закрывали лицо.  На полатях  в углу
лежал еще  один труп  -- поменьше, верно, сын Старейшины. С повалуши кубарем
скатился Аскольд:
     -- Там еще трое. Все в язвах,  пятнах... Мор какой-то... Эрик брезгливо
поморщился:
     -- Что же они, всей деревней что ли вымерли? И распорядился:
     -- Хлюст, возьми людей, пройди по соседним избам, глянь, что да как.
     Высоченный дружинник, один из старых Эриковых воев, чуть ли  не задевая
головой потолок, двинулся к порогу. Я, по-прежнему  вглядываясь в женщину на
полу, шагнул, преграждая ему путь. Вой вскинул на меня недоуменные глаза:
     -- Ты чего?
     Я  и сам  не мог  еще сообразить,  какое предчувствие шевелится внутри,
знал только, что где-то уже видел такие пятна... Или слышал о них... Но где?
Мысли бились лихорадочно.  Было  что-то очень  важное, что надо было сделать
немедленно, пока мор не перекинулся на вновь пришедших.
     "Ролло, -- услужливо подсказала память. -- Ролло говорил тебе об этом".
Нет, не  Ролло.  Валланд...  Мор... Седые волосы,  дрожащие руки,  напоенный
болью воспоминаний взор... Чума!!!
     Одна старуха в Валланде сказывала  мне о  страшной,  неведомой  в наших
краях  болезни, покрывающей  тело язвами  и убивающей людей одного за другим
так быстро, что некоторые даже не успевали понять, что с ними случилось.  Та
болезнь  унесла всех ее родичей. Когда она  рассказывала, то никак не  могла
унять свои  руки -- они, словно живя  отдельно,  дрожа, рисовали на ее  лице
большие округлые пятна, так похожие на те, что принесла с собой в словенское
печище загадочная Чума.
     Хлюст попробовал обойти меня, но я вновь заступил ему дорогу:
     -- Ты никуда не пойдешь!
     И  не обращая  внимания  на  округлившиеся глаза  воя, велел  молчаливо
ждущему Оттару:
     --  Проследи, чтобы  никто ничего не  трогал. Пусть  готовят огонь. Все
будем жечь!
     -- Как мне объяснить -- почему? -- невозмутимо  спросил Оттар, ни капли
не сомневаясь в моей правоте. Посланцы богов не ошибаются.
     --  Скажешь  -- это село принадлежит  Морене. Взять что-либо  у  нее --
значит умереть и принести смерть в свой дом. Огонь очистит здесь все.
     Урманин кивнул, проскользнул мимо  меня на двор, гортанно выкрикнул мое
приказание.
     --  Как ты  смеешь?! -- передо  мной вырос  разъяренный Эрик,  но всего
мгновение потребовалось Аскольду, чтобы встать меж нами,  прикрывая меня  от
возможной опасности. Вовремя... Ньяр  видел, как я  воспротивился его указу.
Он, несомненно, счел это предательством.
     -- Я  знаю этот мор.  -- Я  говорил спокойно, ровно, силясь  унять гнев
Эрика. -- Он  зовется Чумой  и губит людей целыми городищами. Спасти от него
может лишь огонь.
     -- Чушь! Словенские байки!
     Ох,  взять  бы  сейчас дубину да пройтись ею  по спине  упрямого  ярла!
Может, тогда прояснилось бы у него в голове?
     Я сдержался, продолжил:
     -- Если  возьмешь отсюда хоть одну безделицу -- привезешь в Новый Город
саму Морену. Она просто так не отдаст свое добро.
     --  Вой! -- рыкнул Эрик. -- Уберите отсюда этого труса! Наш  Князь ждет
богатой дани!
     Я прикинул на  глаз  -- те дружинники, что  остались  во дворе, вряд ли
расслышали слова ярла,  да и Оттар с Эйнаром сумеют  их придержать. Здесь  у
меня  есть Аскольд, Гундрольф, Гааль  и Свавильд. У Эрика немногим меньше --
Хлюст, Дорода,  Мечеслав.  Однако сам  ярл бьется за  семерых. Сила  на  его
стороне...
     -- Погоди, Эрик! Я отдам Князю свой драккар. Он стоит этой дани.
     Бессмысленно...  Злость уже  бурлила  в нем и  лишь  ждала  возможности
вырваться на волю. Холодный расчетливый ум ярла уже покинул его:
     -- Предатель!
     Видят боги, я никого не хотел убивать. Эрик просто не оставил мне иного
выхода.  Лучше  положить  здесь  горстку  дружинников  и  самому полечь, чем
пустить коварную и стремительную Чуму на  родные берега, к  своим сородичам.
Прости, Ролло, не пошла впрок твоя наука выживать... Я потянул из ножен меч.
Словно отражение в воде, мое движение повторил Аскольд. За ним Гааль. Старик
Свавильд еще колебался в нерешительности.
     -- Свавильд, -- приказал я, -- запали факел. Когда упадет  последний из
нас, подожги избу.
     --  Выпусти  меня,  Олег, --  неожиданно  робко  попросил Гундрольф  и,
вытянув вперед пустые руки, добавил:
     -- Я ничего не трогал.
     Что ж, баба с возу -- кобыле легче.
     --  Иди. --  Я посторонился.  Стараясь не прикасаться ко мне, Гундрольф
выскользнул  наружу. Как бы там шум не поднял... Хотя навряд ли  -- Оттар за
ним приглядит...
     Эрик проводил глазами Гундрольфа и вдруг  до него дошло -- я  собирался
умереть здесь, в неравном  бою отстаивая свою  правоту. Он с