ийся  из  единственного  в  комнате  окна.  Оно  было  чаще   всего
занавешено, потому что ночь сменяла день на Синдере  очень  быстро,  нарушая
привычное представление о времени суток.  Многие  люди  еще  несли  в  генах
информацию об этом, полученную на Земле,  и  она  не  менялась  оттого,  что
приходилось перестраиваться на местные условия. Я не мог даже доковылять  до
окна, чтобы  открыть  штору,  но  Джули  приносила  цветы  и  ободряла  меня
обещанием прогулок по улице, когда я достаточно окрепну.
   Однажды вечером она,  сильно  волнуясь,  прочитала  мне  несколько  своих
стихотворений из записной  книжки;  было  ясно,  что,  делясь  чем-то  очень
личным, она не была уверена, желаю ли я это слушать и способен ли понять. Но
когда она начала произносить поэтические  строки,  образы  вдруг  раскрылись
передо мной.
   Однажды  Джули  призналась,  что  поэзия  для  нее  -  как  энергия  пси,
соединяющая мысль и слово в идеальную  форму.  По  мере  чтения  расстояние,
разделявшее ее голос и сознание, сужалось, слово и  мысль  парили  вместе  в
одной яркой песне, сменявшейся другой. Многие стихи были наполнены горечью и
болью, но это лишь помогало воспринимать их. Не  думаю,  что  для  меня  это
означало то же самое, что и для нее,  но,  в  конце  концов,  это  не  имело
большого значения.
   Я помню последнюю ночь, Теснота разверзлась вокруг меня, Спокойно осознаю
Каждый камень и вечную власть Печали И всех обещаний, которые были даны...
   Или лишь вижу я Слепящую тишину мириадов звезд, Сверкающих и сгорающих.
   Славу Ориона, шагнувшего через небо.
   Я углубился в воспоминания, слушая Джули. Я увидел ее сквозь  создаваемые
поэзией образы, сквозь фильтр ее чувств  и  моих  ощущений;  она  дрожит  на
балконе, ее теплые руки касаются изящной решетки, увитой  виноградом,  глаза
смотрят в темноту ночи, прикованные  к  звездам.  Меня  парализовал  двойной
образ, когда я воспринял эту картину как свои воспоминания, но  смешанные  с
чужими, возникающие из темного неизвестного мира, в который я  был  погружен
последние недели. Джули остановилась, увидев, как изменилось мое лицо, когда
я ушел в свои мысли:
   - В чем дело?
   Я ответил не сразу:
   - Это так много значит для меня.
   Я не стал бы объяснять ей почему -  не  только  из-за  тех  воспоминаний,
которые уже содержали ответ,  но  еще  и  потому,  что  в  одном  из  них  я
присутствовал при зарождении поэмы в  ее  голове.  Я  не  должен  был  стать
свидетелем этого священного момента.
   Но на устах Джули расцвела улыбка. Я попросил прочитать поэму еще и  еще,
пока не прочувствовал  ее  сердцем.  Мне  хотелось  ответить  ей  чем-нибудь
достойным, той же поэзией, хоть чем-нибудь; но все, что я мог бы состряпать,
казалось дешевым и неуклюжим по сравнению с тем, что она дарила мне.
   После того, как Джули ушла, я рассматривал ее воспоминания, задержавшиеся
в моей памяти, столь же принадлежащие мне, как  и  мои  собственные.  Другие
эпизоды, которые никогда не происходили на самом деле в  моей  жизни,  стали
всплывать на поверхность моего сознания; что-то из них относилось к Джули, а
что-то я вообще не мог идентифицировать.  Это  пугало,  я  не  понимал,  что
произошло со мной, когда я валялся без сознания. Может быть, я  сам  внес  в
себя какие-то изменения?
   Наконец мне стало ясно, что случилось после того, как гидраны вторглись в
мою голову, - они обнаружили какие-то скрытые образы и выпустили их на волю.
Во  время  моего  беспамятства  мой  разум  вел  нечто  вроде  самораскопок,
отыскивая двери и входя в них, в содержащиеся там откровения,  принадлежащие
другим: боль притягивала боль,  жажда  -  жажду.  И  никто  не  в  состоянии
расшифровать это, кроме меня.
   Теперь, рядом с  Джули,  я  без  труда  мог  читать  то,  что  лежало  на
поверхности ее мыслей, я делал это спокойно, как будто всю жизнь лишь этим и
занимался. Это было легко, как дышать. Наконец я стал настоящим телепатом.
   Интересно, знают ли гидраны о том, чего им удалось достичь? Я часто думал
о них, о том, что они сделали со мной и  для  меня,  ощущая  в  эти  моменты
подобие тоски.
   Но в те бесконечные часы, когда я оставался один, я  провел  смотр  того,
что получил в наследство от  моих  однокровок,  заставляя  мое  проснувшееся
сознание расшифровать то, что изменилось в подсознании. Хотел  я  этого  или
нет, я обладал Даром, и что бы со мной теперь ни случилось, он всегда  будет
со мной, хотя поначалу это сложно и я не в  силах  полностью  контролировать
свои способности. Я был еще  слишком  слаб,  а  груз  неведомого  несравнимо
тяжелее - как если бы хвост махал котом. Но день  ото  дня  мне  становилось
легче и легче.
   Джули объяснила, откуда я слышу музыку: моя комната  располагалась  прямо
над баром - чуть не единственным местом развлечения на Синдере. Я не  был  в
состоянии спроецировать туда свой телепатический луч и довольствовался  тем,
что наблюдал за посетителями внутренним зрением. Чувствовалась их усталость,
разочарованность,  тоска  по  дому  и  страх.  Я  ощущал  подъем,  спад  или
неопределенность их эмоций, образы в сознании часто менялись и скрадывались,
точно размытая акварель, когда они пытались утопить свои печали и сомнения в
алкоголе и наркотиках. Иногда я мысленно следовал за ними  в  мир  забвения,
приближаясь к удовольствию, какое испытывал когда-то сам. Сейчас я легко мог
отличить псиона от твердолобых. Обычный мозг посылает  рассеянные  импульсы,
тогда как мои были остронаправленными, я мог  забраться  во  внутренний  мир
любого человека, как воришка, и никто об этом даже не догадывался.
   Большинство  твердолобых  посетителей  составляли  приехавшие   отдохнуть
охранники  с  шахт,  технические  специалисты,  руководители.  Они  даже  не
подозревали, что часто с ними за столом сидел псион, цель которого -  отнять
у них тот мир, который им принадлежит. Многие жители  предпортового  городка
мастерски владели телепатией. Джули говорила мне, что Рубай успешно  заменил
добрую половину жителей псионами, работавшими  на  него.  Джули  и  Зибелинг
прибыли сюда вместе после короткого "исчезновения" (они провели его где-то в
колониях Туманности Рака); он работал здесь  в  портовом  госпитале,  она  -
клерком в управлении порта. Воспоминания  Джули  о  времени,  проведенном  с
Зибелингом, были теплыми и слишком личными, и, однако, в них  сквозил  явный
страх, как будто она опасалась думать о том, что значит для нее эта встреча.
Я увидел часть картины, принадлежащей чужой, а не ее памяти. Это  был  образ
родины Зибелинга, появившийся в ее сознании.  Увидев  его,  я  разозлился  и
снова остро ощутил свое одиночество.
   Со следующим рейсом на Синдер прибыл Дир Кортелью.
   С самого начала текучесть работающего на  Синдере  персонала  была  очень
высокой из-за жесткого уровня радиации  (даже  с  учетом  того,  что  вокруг
планеты создали энергетический щит, который отражал большую  часть  ядерного
излучения пульсара), а также из-за трудной жизни на планете в изоляции  и  в
замкнутом пространстве. Люди Рубая подстегивали этот процесс, используя свою
способность внушать, играя на негативных эмоциях твердолобых.
   Я наблюдал, как это происходило, проникая в умы агентов Рубая.  Некоторые
из них были наглухо закрыты, и, чтобы получить представление об их  истинных
способностях,  мне  приходилось  использовать  практически  все,  чему  меня
обучали.
   Некоторые были такими же запутанными и беспорядочными, как обычные люди.
   Большинство псионов отнюдь не были похожи на уголовников или, по  крайней
мере, на тех людей, которые всерьез планируют  захват  мирового  господства.
Они  были  просто  обделены,  обозлены  и   готовы   воспользоваться   любой
возможностью, чтобы взять  у  Федерации  то,  что  она,  по  их  мнению,  им
задолжала.
   Но никто из них и понятия  не  имел,  что  испытал  я  при  соединении  с
гидранами. Никогда контакт двух псионов-людей не мог достичь такой глубины и
полноты. Никто из опробованных мной псионов не  мог  сравниться  со  мной  в
телепатических возможностях. Ни один  из  них  не  попытался  прощупать  мою
защиту - теперь бы я сразу определил любую подобную попытку. Единственный, с
кем бы я не чувствовал себя так уверенно, это  Рубай;  я  помнил  тот  ужас,
который он навел на меня при нашей  встрече.  Джули  призналась,  что  Рубай
исчез сразу после того, как меня обнаружили, - куда-то за пределы Синдера, и
неизвестно, когда собирался вернуться. Она была рада этому обстоятельству, и
я тоже.
   Я мог установить контакт с Джули, где  бы  она  ни  находилась,  в  любое
время; часть ее сознания всегда была открыта для меня на  тот  случай,  если
мне срочно понадобится помощь. Это внушало мне спокойствие и  уверенность  в
том, что она всегда со мной, даже когда мои глаза не видели ее, в  том,  что
кто-то тихо и заботливо наблюдает за мной, а не ждет,  пока  я  окончательно
обессилею, чтобы схватить неожиданно, как  смерть.  Я  много  раз  читал  ее
мысли, делая это так, чтобы она не почувствовала, и это не было контактом  с
чужаком, скорее напоминая соприкосновение с другой частью меня самого. Но  я
ни разу не шел глубже ее поверхностных мыслей, не пытаясь забрать то, что не
принадлежало мне по праву.
   Мысленного контакта было для меня достаточно.
   Шло время, силы мои восстанавливались. Но пребывание в одиночной  палате,
в  четырех  белых  стенах  способно  наводить  лишь  скуку.  Часами  лежать,
уставившись в единственное окно с одним и тем же недосягаемым видом. Джули -
вот кого я ждал и желал видеть;  ожидание  делалось  нетерпеливым,  когда  я
представлял ее, слышал ее голос, ощущал ее  нежное  прикосновение  и  легкое
дуновение воздуха, когда она появлялась передо мной.
   Теперь, обладая абсолютной телепатией, я  пытался  представить,  что  она
чувствовала бы, занимаясь любовью с другим, когда я разделяю  с  ней  каждую
мысль, желание, радость и секрет, скрытые в наших душах...

Глава 10

   Я сидел за столом у окна с деревянной рамой.
   - (Кот?) Обернувшись, я увидел Джули, возникшую на привычном  месте  -  у
кровати, где я должен был лежать.
   - Я здесь.
   Тусклый солнечный свет, проходя сквозь  оконное  стекло,  едва  грел  мой
затылок. Внезапная растерянность и напряжение Джули  сменились  облегчением,
когда она увидела меня.
   - Что ты там делаешь?
   - Смотрю на мир. - Я пожал плечами, как  будто  в  этом  не  было  ничего
удивительного. Однако у меня ушло пять минут на то, чтобы встать с постели и
добраться до окна, а мой больничный халат намок от пота. В  ее  мыслях  явно
обозначился протест, она и возмутилась, и отказывалась понимать,  но  ничего
не сказала вслух, да это было и не нужно. Я поднялся, чувствуя, что мои ноги
дрожат. Они прослужили мне целых два шага перед тем,  как  подписали  полную
капитуляцию. Джули  подхватила  меня  и  помогла  добраться  до  постели.  Я
вцепился в нее несколько сильнее, чем требовалось.
   - Ты болен, - произнесла она, словно мне надо было  об  этом  напоминать.
Она усадила меня на кровать, поддерживая сильными и  нежными  руками.  Между
прочим, я обратил внимание, что она оставила свою привычку кусать ногти.
   - Я не могу больше валяться здесь, как труп.  -  Сердцебиение,  казалось,
заглушало то, что я говорил.
   Ее губы слегка напряглись.
   - Бывает хуже, - произнесла она.
   Я взглянул на свое клеймо:
   - Да, ты права.
   Я прикрыл рукой страшный след, вспомнив время,  когда  неделя  в  постели
казалась недостижимым раем.
   - Я принесла тебе обед. - Джули кивнула в сторону двух тарелок на столе у
кровати: одна для нее, другая для меня. Внезапно у меня пропал аппетит.
   - Джули... - Она слегка приподняла брови, сидя на краю кровати. -  Джули,
что со мной будет? - Я наконец решился произнести это.
   - Не знаю, - сказала она тихо, закутываясь  в  шаль.  -  Неизвестно,  что
будет со всеми нами. Рубай ждет, когда ты поправишься, поэтому  тебя  прячут
здесь. Он пытался заполучить тебя с тех пор, как ты на Синдере.
   - Меня... Дело в шахте? Я обладаю ценными сведениями?
   - Видимо да. Его люди на Синдере уже год,  но  никому  еще  не  удавалось
проникнуть в шахты. Рубай начинает терять терпение. Те из его  псионов,  кто
дольше всех на планете, могут вызвать подозрение. Единственная наша надежда,
что Рубаю не хватит времени; за нами наблюдают его люди, мы ничего не  можем
сделать против него или даже предвидеть его следующий ход. Но теперь,  когда
ему удалось достать тебя, положение, похоже, опять изменилось. (К  худшему.)
- Она не произнесла этих  слов.  -  Когда  Рубай  вернется...  -  Эта  мысль
вызывала в ней отвращение.
   Она отлично помнила его мертвящие глаза, обшаривающие каждый сантиметр ее
тела и испытывающие ее душу. Унижающие ее не только потому, что она была, по
его мнению, шпионкой, но еще из-за того, что ее фамилия  была  Та  Минг.  Он
знал, что рождение Джули окружали положение и роскошь, о которых можно  лишь
мечтать, и, хотя она была псионом, не существовало ни таких денег, ни  такой
власти, чтобы отнять это наследие - фамилию Та Минг. Рубай просто  ненавидел
все то, что она собой олицетворяла и что унаследовала.  Он  наслаждался  той
болью, которую Дар причинил ее семье. Он дал понять Джули, что она находится
здесь именно поэтому, что она пешка в его личной игре, игре, которую он  вел
с сильными мира сего. Сущность этой игры Джули не поняла.
   Я опустил глаза и спросил:
   - Где теперь Рубай?
   Она покачала головой:
   - Скорее всего, он сейчас встречается с теми, кто поддерживает его игру.
   Здесь замешаны крупные синдикаты,  но  мы  не  знаем  какие.  Есть  некая
Гэлисс, его любовница. Мы никак не можем ее прочитать, даже Диридэди...
   - Почему Дир не зашел ко мне? Он даже ни разу  не  установил  контакт  со
мной и не передал короткое (Привет!). Неужели и он мне не доверяет?
   - Ардан не пускает его. Он никому не позволяет беспокоить тебя,  пока  ты
не окрепнешь.
   Окрепну, чтобы предать их? От внезапного приступа гнева у  меня  по  коже
пошли мурашки. Я глубоко вздохнул и спросил:
   - Так что же насчет Зибелинга?
   Она отвернулась, перебирая пальцами черные  волосы.  Я  узнал  в  ней  ту
женщину, которую впервые увидел в Куарро, испуганную, робкую.  Насколько  же
она изменилась за это время - она обрела уверенность в  себе,  контроль  над
своей способностью и даже над своей жизнью. В то же  время  было  ясно,  что
именно Зибелинг стал причиной этих изменений, и не только потому, что научил
ее контролировать пси-энергию, но и потому еще, что между ними  существовала
очевидная связь, подлинный контакт.  Они  давали  друг  другу  исцеление.  Я
удостоверился в этом еще раз, взглянув на  экран  сознания  Джули,  и  сразу
прервал контакт, словно обжегся. Именно поэтому она не  отвечала  мне  -  не
могла совместить свою симпатию ко мне с отношением ко мне Зибелинга и с тем,
что она сама чувствовала к нему.
   Я откинулся на кровати, не зная, что сказать: я смотрел на Джули и  думал
о Зибелинге. И даже не удивился тому, что поймал обрывки мыслей доктора:  он
направлялся сюда, к нам. С ним был еще один человек - псион, телепат, разум,
в который мне еще не приходилось проникать. Но тем не менее я уже ощущал его
однажды. Лишь однажды, на грани потери сознания в подземном мире гидранов. Я
сел в кровати и повернулся к двери.
   - Ты не должен вставать. - Это первое, что я услышал  от  Зибелинга.  Под
курткой-паркой на нем был медицинский халат.
   - Я и не встаю, - холодно заметил я,  глядя  мимо  Зибелинга  на  второго
человека. Это была женщина.
   - Ты вставал, - Зибелинг указал  на  монитор,  -  там  все  записано.  Ты
проходишь курс лечения от радиоактивного заражения; твой организм еще  не  в
состоянии переносить такие нагрузки. Не повторяй этого до моего разрешения.
   Я скривил губы, испытывая нечто среднее между  гневом  и  весельем;  нашу
встречу я представлял себе совершенно по-другому.
   Однако настоящее удивление вызывала незнакомка. Она выглядела так, словно
только что вышла из фешенебельного салона, и смотрелась чужеродным  телом  в
захолустной дыре на задворках Галактики. На ней было длинное вечернее платье
без украшений, но все равно не соответствующее месту действия; подол его был
заляпан грязью. Ее лицо являло собой типичное произведение салонов красоты.
   Такие лица я в изобилии повидал в свое время в Старом городе,  оно  могло
служить  образцом  профессиональной  косметической  обработки.  Похоже,   ее
генетические часы тоже переставляли назад, и не один раз, но от меня  правду
не скрыть - она была очень  немолода:  память  незнакомки  хранила  огромное
количество  затхлых   чуланов   с   хламом   времени.   Выражение   холодных
зелено-голубых глаз ясно говорило о  том,  что  я  стал  невольной  причиной
каких-то ее неприятностей, хотя впервые видел эту женщину.  Я  почувствовал,
что она тестирует меня, и угадал в  ней  Гэлисс,  сторожевую  собаку  Рубая.
Применив приобретенные навыки, я дал ей понять, что она проникла  в  глубины
моей души, на самом  деле  спрятав  от  нее  всю  информацию,  используя  ее
собственную концентрацию против нее, пытаясь узнать, что же ей нужно. Однако
мне не много удалось раскопать - она оказалась первоклассным телепатом. Но и
Гэлисс не удалось разгадать моих истинных намерений; я понял, что превосхожу
ее по уровню телепатии; по крайней мере в этом я могу быть уверенным.  Якобы
не выдержав ее натиска, я потупил  взгляд,  зная,  что  она  ожидает  именно
этого.
   - Я - Ева Гэлисс, - сказала она с чувством удовлетворения,  полагая,  что
сообщает мне новость; я сделал удивленное лицо. - Ты - тот самый Кот. Должно
быть, ты уже осведомлен, кто мы такие, как и зачем ты попал сюда.  Мы  долго
ожидали тебя.
   - А уж как долго ожидал я - вам и не снилось. - Я перевел взгляд от Джули
к Зибелингу. Его сознание превратилось в отражающее зеркало. Я выпрямился  и
старался говорить ровным голосом, прекрасно представляя себе,  что  нахожусь
на  вражеской  территории  и  нельзя  допустить  ни  единого  промаха.  -  И
догадываюсь зачем. У Рубая, оказывается, руки длиннее, чем  я  ожидал.  -  Я
дотронулся до клейма на запястье.
   - Да, верно, шахты, - подтвердила Гэлисс. - То время, которое  ты  провел
там, делает тебя прямо бесценным. Он, как всегда,  оказался  прав.  -  В  ее
сознании возник образ Рубая и сразу исчез. - Полагаю, работа на  Контрактный
Труд оставила в твоей душе не много благодарности твоим работодателям.
   Я хохотнул:
   - Да уж, не так чтобы много.
   Я продолжал смотреть на Зибелинга. Он хмурился  и  держал  свои  мысли  в
клетке, на которую была наброшена вуаль замечательной полулжи: я разгадал ее
только потому, что знал правду.  Гэлисс  были  известны  наши  с  Зибелингом
"нежные" отношения, однако он не хотел показать  всю  меру  своего  гнева  и
страха в ожидании моего ответа.
   - Я уже сказал Рубаю, что согласен на его предложение.  Все,  что  нужно,
сделаю. Скажите что - и  я  готов.  -  Мне  не  надо  было  даже  специально
изображать жесткость в голосе.
   - Пока ты полностью подчиняешься Зибелингу.  Больше  от  тебя  ничего  не
требуется до возвращения Рубая. - Гэлисс произнесла его  имя,  как  одно  из
имен Бога. - Вот  тогда  нам  понадобятся  твои  силы.  Надеюсь,  ты  будешь
выздоравливать такими же темпами.
   Потайная часть ее сознания,  которую  невозможно  было  скрыть,  выразила
сожаление, что гидраны вообще нашли меня и отдали им. Я попытался проникнуть
глубже, не совсем понимая причину реакции Гэлисс,  и  могу  поклясться,  что
уловил ревность...
   Похоже, я перестарался. Внезапно она  поняла:  что-то  здесь  не  так,  и
перешла в резкую контратаку,  пытаясь  прорваться  через  мою  оборону.  Мне
удалось связать свой разум в узел, и перед  ее  внутренним  локатором  двери
захлопнулись.
   Гэлисс оторопело уставилась на меня, словно  не  доверяя  своему  шестому
чувству.
   Затем, почти сбивая