щие мысли, и эта картина
была как спасительная искра. Он не был псионом,  но  его  сознание  казалось
более открытым и сконцентрированным, чем у Кильходы.
   Ухватившись за этот теплый импульс, я дал ему разрастись и разогреть  мои
мысли, пока снегоход вновь не остановился.  Дверцы  открылись,  и  охранники
приказали нам выйти в освещенный прожекторами  двор.  Каторжник,  спавший  с
самого начала,  не  шевельнулся,  и  его  выволокли  из  машины.  Я  пытался
проникнуть в мысли несчастного, когда его протаскивали мимо  меня,  ненавидя
себя за это. Он был еще жив, но сознание его находилось где-то очень далеко.
Я вздрогнул.
   Затем  вслед  за  остальными  синекожими  я  пошел  разгружать  ящики   с
оборудованием. У охранника, сторожившего  нас,  в  руках  был  длинный  щуп,
раскаленное жало  с  укусом,  подобным  действию  капли  кислоты.  Ему  явно
нравилась эта штучка. Джоральмен полюбовался  пару  минут  нашей  работой  и
удалился  через  двор.  Кильхода  наблюдал,  пока  мы  не  закончили,  глупо
ухмыляясь. К концу я едва передвигал ноги с непривычки от работы в  условиях
сильного притяжения. Все тело ломило, колени  стали  как  будто  резиновыми,
ноги болели от мелких жгущих укусов жала в руках охранника. Когда  он  повел
нас на следующий фронт работ, я изо всех сил старался идти впереди него.  По
сторонам виднелись  башни,  мерцающие  огнями,  бесконечные  черные  коробки
цехов, краны и решетки:  мрачный  черный  город,  выросший  посреди  мерзлой
пустыни... мой новый дом.  Наконец  показались  низкие,  освещенные  изнутри
белым светом домики - одинаковые, тихие и явно дорогие.  Мы  направлялись  к
одному из них, но перспектива не обрадовала ни меня, ни мои больные  ноги  и
прерывистое  дыхание.  Здания  проплыли  мимо  красивой  декорацией  -   они
предназначались не для нас.
   Нам было приготовлено нечто иное - погребение заживо. Мы вошли в какую-то
коробку, и охранник затолкал нас в грузовой лифт, который обрушился вниз  по
вертикальной шахте, похоже, в самое сердце Синдера, и вскоре мы вышли где-то
в середине каменной глыбы. Контрольная панель лифта  была  закодирована,  им
невозможно управлять без специальной подготовки. Пути  наверх  не  было.  Мы
оказались в длинном, хорошо освещенном помещении с матами на  полу,  на  них
валялись вповалку люди. Я стоял и тупо смотрел вокруг, не веря своим глазам,
пока работавший со мной в паре не подошел к ближайшему свободному мату и  не
рухнул на него. Несколько голов поднялись и опять упали; у всех  были  синие
лица - синяя пыль навсегда въелась в кожу. Я постепенно начинал приходить  в
себя.
   Это было помещение,  где  нам  предписывалось  спать.  Крошечные  красные
огоньки в углах у потолка  -  это  камеры  наблюдения.  Никакого  уединения,
спокойствия, нигде не скрыться, кроме как провалиться  в  сон...  Я  отыскал
свободный мат и лег, чувствуя, как безжалостный свет  бил  сквозь  сомкнутые
веки.
   Десять лет... Я закрыл лицо руками, мечтая о забвении: оно  не  заставило
себя ждать. Мне снился Институт Сакаффа,  уютная  мягкая  постель,  отличная
еда, смех Джули Та Минг: я прикасался к ней...
   Когда меня разбудили утром, казалось, я проспал не больше двух часов.
   Вместе с сотней рабов я потащился  в  другой  общий  зал,  где  проглотил
тарелку каких-то  жидких  помоев  -  это  называлось  завтраком.  Затем  нас
спустили в  настоящую  черную  дыру,  и  я  впервые  узнал,  сколько  в  аду
продолжается день. На дне шахты  находился  огромный  вырубленный  в  породе
свод, воздух был наполнен мириадами частиц пыли, и они тускло  светили,  как
будто в тумане. Кто-то передал мне шлем с фонариком и  что-то  тяжелое,  что
оказалось отбойным молотком. Я проследовал со своей сменой сквозь висящее  в
воздухе облако цвета серы, как слепой, вверх  по  лестнице,  укрепленной  на
дальней стене, - в темную галерею, выдолбленную в серо-синем утесе.
   Каторжники начали работу, не говоря ни слова, под неусыпным оком охраны.
   Грохот отбойных молотков постоянно выходил  за  верхний  и  нижний  порог
слухового восприятия, от него  раскалывалась  голова,  он  эхом  еще  и  еще
повторялся от полтысячи других молотков по всему подземелью. Я стоял,  не  в
состоянии понять, как обращаться с этой штукой. Ко мне приближался охранник,
луч фонарика постепенно высветил  его  силуэт.  Он  не  был  даже  похож  на
человека, пока я не разглядел защитную маску на его лице. Разумеется, у  нас
никакой защиты не было.
   - Работай! - неразборчиво пробубнил он под маской,  но  не  потребовалось
больших усилий, чтобы угадать, что он изрек.
   - Но я не знаю... - Тонкое жало обожгло мне кожу на ребрах,  я  заорал  и
отскочил, уронив свой отбойник. - Послушайте минуту, вы...  -  Ужас  охватил
меня, когда он вновь поднял руку. - Скажите же мне, что делать!
   Работавший рядом схватил меня за плечо и повернул к себе:
   - Замолчи и возьми это.
   Он сунул мне в руку прозрачную серебристую трубку. Я держал ее,  пока  он
опускал туда голубой кристалл размером с кулак и закрыл крышку.
   - Теперь засунь ее в мой рюкзак.
   Я сделал это. Охранник, помахивая щупом, посмотрел на нас и отошел.
   - Ваш должник, - произнес я, моментально обмякнув.
   Каторжник пожал плечами,  откинув  назад  жесткие  сине-черные  волосы  с
синего лица.
   - Еще чего! Мне нужен партнер, а тут и появился  ты.  Делай  все,  что  я
говорю, выполняй быстро и точно, иначе я своими руками выпущу тебе кишки.  -
Он глубоко закашлялся и сплюнул:
   - Ясно?
   Мужчина был крупнее, старше и явно  сильнее  меня.  Он  схватил  меня  за
волосы. Я поспешно кивнул, не в силах сопротивляться или даже негодовать.
   - Все, что вы скажете.
   Каторжник отпустил меня. Я спросил:
   - Как ваше имя?
   Каторжник почти непонимающе уставился на меня:
   - Мика.
   Ответного вопроса не последовало, но я все же сказал:
   - Кот. Меня зовут Кот.
   - Заткнись, ты, бери отбойный молоток и делай, что тебе говорят.
   Я выполнил его приказ.
   Каждый день повторялось одно и то же, пока я не перестал отличать день от
ночи, заживо погребенный вместе со всеми в могильнике из синего  камня.  Изо
дня в  день  мы  снимали  слои  породы  и  измельчали  ее,  отыскивая  синие
кристаллы, поднимая неподъемные грузы; собственные ноги казались  сделанными
из свинца.
   Разбить каменную породу. Найти кристалл и поместить в специальную трубку,
пока структура его не начала разлагаться на воздухе.  Человеческий  материал
идеально подходил для этой тонкой, но грязной  работы,  потому  что  техника
часто ломалась, ее трудно было заменять здесь, в этом адском пекле.
   Разгоряченные тела стоили гораздо дешевле, чем холодные машины.
   Когда руки раба не могли больше держать долото и вылущивать  кристалл  из
породы, для него всегда находилась замена - еще один, еще десять или  сотня,
для Федерального Управления Шахт не имело ни малейшего значения  соотношение
умерших и еще живых. Через некоторое время мне тоже стало все равно,  жив  я
или нет.
   Все, что когда-либо имело значение, превратилось в тупое  усилие  прожить
еще несколько часов, разбивая каменную породу.
   После работы - тарелка одних и тех же помоев, которую надо  было  донести
до рта трясущимися руками. Затем ты плетешься в другую нору и,  голодный,  в
изнеможении сваливаешься на мат, чтобы моментально забыться тяжелым  мертвым
сном при ослепительном свете прожекторов... Затем - новая смена, ты  делаешь
то же самое; опять часы адского труда, еще один  день  жизни...  Синяя  пыль
въедается в глаза,  нос,  забивает  рот,  врастает  в  кожу;  ты  мучительно
кашляешь, твоя кожа становится синей,  но  ты  настолько  изможден,  что  не
можешь даже соскрести этот налет, - однако никого это не волнует.
   Сначала я думал, что понемногу привыкну и работать  будет  легче.  Но  не
тут-то было. Я все больше  и  больше  выматывался,  настолько,  что  утратил
способность думать  о  чем-то  или  вспоминать...  Но  вновь  и  вновь  меня
преследовали сны, в  которых  я  видел  Институт  Сакаффа,  псионов,  я  был
вовлечен во что-то хорошее  и  интересное.  И  всегда  эти  картины  во  сне
сменялись тем, что я видел себя ползущим в грязи, высекающим себе могилу  из
синего камня,  а  доктор  Ардан  Зибелинг  стоит  надо  мной  с  раскаленным
прутом... Я просыпался, мучительно кашляя; безысходная  ненависть  наполняла
меня. Почему же раньше мне казалось, что, попав сюда, я избежал чего-то  еще
более страшного?
   Но я не мог оставаться рабом, я страстно  хотел  вырваться  отсюда:  ведь
должен же быть выход! Я знал, что для этого надо добраться до порта - ничего
другого на Синдере не было. В ясные дни со  двора  шахты  виднелись  Зеленые
горы  -  конечно,  тем,  кому  посчастливилось  быть   наверху.   Это   была
ненормальная идея, как зов весны, идущей на смену зиме, - пересечь пятьдесят
километров  ледяной  снежной  пустыни,  где  снег,  соприкасаясь  с   кожей,
превращается в кислоту.
   Я  слышал  истории  о  том,  что  наверху  происходило  нечто   странное:
необъяснимые несчастные случаи в снежных просторах.  Каторжники  утверждали,
что есть какие-то "другие", ненавидящие шахту, но никто  прямо  не  говорил,
кто они такие; что Синдер - проклятое место, что наверху можно сойти с  ума,
что из снежной пустыни нет выхода и там заживо замерзают... Я не знал,  чему
верить. В любом случае меня выдал бы цвет  лица.  Однако  существовала  одна
возможность.  При  отправке  новой  партии  телхассия  в  порт  и   обратной
транспортировке оборудования всегда брали пару  каторжников  для  разгрузки,
как в тот раз, когда меня привезли сюда.  В  этом  случае  их  отправляли  в
предпортовое  поселение  без  охраны  и  обычно  предпочитали   использовать
новичков, поскольку они были в лучшей форме. Я был уверен, что  Кильхода  не
даст мне ни малейшей поблажки. Однако в один прекрасный день  я  не  поверил
своим ушам, когда меня вызвали для погрузочных работ наверх.
   Мы с Микой погрузили ящики с кристаллами и куски полуочищенной руды. Наши
налитые кровью глаза  почти  ослепли  при  дневном  свете  во  дворе  шахты;
охранник,  опершись  о  борт  снегохода,  зевал.  Мика  постоянно  кашлял  и
сплевывал кровью - в темноте шахты внизу я не замечал этого. Я выполнил свою
часть  работы  и  погрузил  немного  за  напарника,  чтобы   не   возбуждать
недовольство охранника. Но даже после этого я чувствовал себя гораздо лучше,
чем внизу, - почти человеком. Мы уже закончили, когда появился  водитель  по
имени Джоральмен. Он разглядывал меня с минуту, затем усмехнулся и произнес:
   - Пресвятой Сарро, да это же ты! Заставил же ты меня попотеть, клейменыш.
   Мы до сих пор не можем найти такого спеца по вождению снегохода, как  ты.
- Он усмехнулся, я тупо смотрел на него около минуты, пока до меня не дошло,
что он шутит. - Кильхода - крутой мужик. Давненько  никто  не  поддевал  его
так, как ты, - улыбка вдруг сошла с его губ. - Не обессудь, что  последствия
этого - подлинная награда за твое умение.
   Я лишь хмыкнул, с трудом ворочая  языком  в  сухом,  полном  пыли  рту  и
раздумывая, следует ли мне отвечать. Не решаясь говорить, но так же опасаясь
спровоцировать гнев Джоральмена  молчанием,  я  решил  тряхнуть  стариной  и
заглянул в его мысли. На поверхности сознания я прочитал  радость  от  того,
что он видит меня живым. Проникнув чуть глубже,  я  с  удивлением  обнаружил
нечто напоминающее чувство вины. Именно Джоральмену я обязан тем,  что  меня
хотя бы на время вытащили из адова пекла. Он настоял на том,  чтобы  вызвали
меня. Интересно, почему ему не все равно, что со мной происходит?
   Я взглянул на дальние горы, вытер лицо и почти улыбнулся. Охранник  выдал
нам с Микой по термокостюму, пихнул нас  на  ящики  и  захлопнул  дверцы.  Я
почувствовал, что снегоход завелся и  покинул  шахту  через  воздушный  шлюз
купола.
   Спустя некоторое время я обнаружил небольшую смотровую щель и открыл ее.
   Конечно, через нее невозможно выскользнуть, но, по  крайней  мере,  виден
свет божий. Из-за холодного ветра у меня одеревенел нос и онемело лицо, но я
не  мог  оторваться  от  открывавшегося  передо   мной   вида.   Бесконечная
бело-голубая пустыня излечила мой изможденный разум.
   - Выгляни, Мика, - твердил я своему товарищу. - Только снег и  небо.  Это
реальный мир. - Мой голос прервался, я тяжело  закашлялся,  сплевывая  синюю
мокроту, и вытер рот. - Это напоминает, что мы еще живы.
   Мика молчал.
   - Ты не хочешь посмотреть?
   - Не-а. От этого снега можно ослепнуть. Что превратило тебя в поэта? - Он
мрачно посмотрел на меня, расчесывая грудь под курткой.
   Я сцепил руки, ощутив мозоли на ладонях:
   - Я не ковыряюсь в этой проклятой руде, ты понимаешь?
   - Бред. Думаешь, тебе удастся слинять, когда мы доедем до порта?
   - Почему бы и нет? -  Я  вновь  неуютно  ощутил  себя  в  железном  гробу
снегохода.
   - Вначале все так думают. Даже у меня  когда-то  была  такая  сумасшедшая
мысль.
   - Долго ты здесь? - попытался я сменить тему.
   - Не знаю. Какой сейчас год?
   - Две тысячи четыреста семнадцатый.
   - Господи, - пробормотал он, - и  всего-то?  Всего  лишь  пять  дерьмовых
вонючих лет?
   Я не видел в шахте никого, кто хотя бы приблизился  к  исходу  положенных
десяти лет. Голос Мики стал жестким:
   - Слушай меня. Даже и не думай пытаться.  Джоральмен  кажется  человеком,
однако он парализует тебя с такой же ловкостью, как и любой другой. А  когда
ты вернешься на шахту... Ты когда-нибудь видел, как поступают с беглецами?
   - А что,  если  бы  мне  удалось  бежать?  -  Я  помнил,  что  Джоральмен
специально вызвал меня.
   - Это невозможно. Но даже если ты чудом убежишь, тебе никогда не  удастся
вырваться с этой планеты. Они проверяют  по  клейму...  Никакого  смысла.  И
помни: что бы ты ни предпринял, это отразится на мне. Не делай глупостей.  -
Он опять тяжело закашлялся. - Дерьмо! Ради Бога, оставь  эту  мысль.  Да  мы
здесь замерзнем... - Он вытянулся на пластах руды и закрыл глаза. -  Немного
посплю...
   Он уже спал, не закончив фразу. Я открыл окошко. И в этот момент внезапно
пол ушел из-под ног, и мы обрушились в бездну.

Глава 7

   Холодно... очень холодно... Мои руки, вытянутые над головой,  одеревенели
от холода, тело онемело. Кто-то, должно быть, ударил меня по голове, но я не
помнил ни борьбы, ни вообще чего-либо. Затем я сообразил, что уже давно не в
Старом городе и даже не на Ардатее, и открыл глаза. Я лежал на груде ящиков,
а надо мной на недосягаемой высоте  ярким  пурпурным  закатом  пылало  небо.
Пурпурное зарево вливалось в открытые  дверцы  снегохода,  и  пар  от  моего
дыхания сливался с ним. Я вздрогнул, наслаждаясь мудрым  спокойствием  неба.
Кто-то застонал. Я поднял голову, вспомнив о Мике и обо всем, что произошло:
   - Мика?..
   Я отбросил разбитые ящики, ощущая сладкую радость от звуков приглушенного
потрескивания - это распадались кристаллы  телхассия.  Мне  удалось  встать,
хотя я по колено стоял в мешанине из разломанных ящиков и руды.  Мика  лежал
на спине неподалеку, наполовину заваленный рудой. Я полностью освободил его,
довольный тем, что отсек снегохода был загружен почти доверху; если бы груза
было меньше, глыбы руды погребли бы нас заживо.
   Мика закоченел, но еще дышал, и когда я проник в его сознание, то  понял,
что забытье его было неглубоким. Я замер, прислушиваясь: кроме своего и  его
дыхания, я ничего не слышал. Ровным счетом ничего. А где  же  Джоральмен?  И
что вообще произошло?  Похоже,  мы  провалились  в  яму.  Я  потрогал  рукой
затылок. Глаза еще не в состоянии были видеть  нормально,  и  я  мог  думать
только о конкретных действиях. Нам нужна  помощь.  Надо  посмотреть,  что  с
Джоральменом, у него должно быть радио или  что-то  в  этом  роде...  Дверцы
нашего отсека раскрылись от удара, и я  знал,  что  это  невероятная  удача,
которую невозможно оценить по достоинству.
   Я начал карабкаться наверх.
   Когда мне удалось добраться до люка, огромный корпус снегохода  сдвинулся
и наклонился на несколько сантиметров. Я похолодел, сердце бешено  забилось,
и, не дожидаясь, пока машина соскользнет в бездну, я  выпрыгнул  на  снег  и
оказался на широкой площадке, над которой вырастала ледяная стена, к счастью
не отвесная.
   Снег служил нам дорогой и привел в эту западню.
   Но когда я посмотрел вниз... Мне понадобилось  медленно  сесть  на  снег,
подтянуть колени к груди и крепко обнять их, чтобы умерить  дрожь.  Снегоход
держался практически на одном полозе. А под ним - прозрачные стены  зеленого
рельефного льда, уходящие на  сотню  метров  или  больше  в  зияющую  черную
пропасть.
   С замиранием сердца я увидел, что кабина снегохода повисла над бездной.
   Немыслимо  было  даже  подумать  о  том,  чтобы  добраться  до  нее,   до
Джоральмена, до радио и не отправиться к  праотцам.  Я  отполз  еще  немного
назад, думая о Мике.
   Пока он без сознания, он не представляет угрозы для устойчивости  машины,
но  не  дай  Бог  он  проснется...  Достаточно  одного  неловкого  движения,
малейшего неосторожного жеста...
   Через некоторое время я пришел в себя, было слишком холодно, ушибы болели
- все это заставляло серьезно задуматься и  начать  действовать.  Я  наконец
избавился от слепого ужаса. Я пополз  к  краю  пропасти,  дрожа  заглянул  в
зияющую бездну. Но заставить себя вновь  залезть  в  снегоход  или  хотя  бы
прикоснуться к нему я не мог. Однако оставаться в таком положении  и  ждать,
пока мы  замерзнем  или  машина  обрушится  вниз,  тоже  немыслимо.  Я  стал
карабкаться наверх, утопая в рассыпающемся снегу.
   Я вылез на поверхность, задыхаясь, весь в осыпающейся белой  пыли.  Перед
тем как стряхнуть снег, я подцепил перчаткой пригоршню. Я никогда  не  видел
больше чем несколько снежинок. Замороженная вода... Я взял пару  снежинок  в
рот и тут же выплюнул - во рту началось сильное  жжение.  Я  слишком  поздно
вспомнил, что в состав снега  входит  замороженная  кислота.  Поднявшись  на
ноги, я увидел Зеленые горы, но они находились по другую сторону пропасти. С
тем же успехом они могли быть на другой планете. Я застыл, поняв,  насколько
близок был...
   Обернувшись и прикрыв глаза от яркого зарева заката,  я  посмотрел  в  ту
сторону, откуда мы прибыли. След снегохода терялся в пустыне. Шахт  не  было
видно. Ветер стонал и рыдал, взвивая вихри  сухого  снега  и  швыряя  их  на
землю, тогда его голос превращался во вздохи.  Снежные  поля  сверкали,  как
мириады кусков битого стекла. Никогда раньше я не видел такого простора. Так
же, как никогда не  оставался  один  среди  такого  огромного  пространства,
замершего, унылого и пустого, такого пустого... Я пошатнулся и закрыл  глаза
руками...
   Но паниковать нельзя. Нельзя. Я опустил руки. Меня била дрожь, но  теперь
не столько от страха, сколько от сильного холода. Я не знал, насколько велик
мороз, но такого ледяного  холода  я  не  мог  даже  представить.  Положение
усугублялось тем, что солнце быстро садилось. Необходимо сохранить  рассудок
и двигаться, иначе я замерзну прямо сейчас. Я заставил себя  пройти  немного
назад по следу снегохода - единственное, что  мне  оставалось.  Затвердевший
верхний слой снега выдерживал мой вес, пока я сохранял  осторожность.  Каким
бы огромным ни казалось пространство, Синдер невелик. Не так уж далеко и  до
шахты, тепла и хоть какой-то помощи... Я ускорил шаги, дрожа все  сильнее  и
сильнее.
   Когда  я  дошел  до  первого  длинного  поворота   дорожки,   оставленной
снегоходом, что-то привлекло мое внимание в синеве, лежащей  под  основанием
спрессованной плоской льдины. Остановившись  как  вкопанный,  я  смотрел  на
уходящее солнце и вдыхал ледяной воздух. Ветер  усилился.  Сладкая,  подобно
благовесту, музыка вдруг зазвучала в тишине, и  целый  дождь  радужных  искр
затанцевал на снегу. Не настоящие. Я тряхнул головой. Не глазами, а каким-то
внутренним зрением я видел не разноцветную гамму льдин, отр