ой  ряд  окончился,   пошел   красный   товар:   сукно   цветное,
"каменье-одекуй" (бисер), посуда медная и оловянная,  уздечки  наборные,
узорные попоны и много еще  чего.  Тюменские  ковры  -  на  черном  поле
огромные красно-белые розы и зеленый виноград - розан мой алый, виноград
зеленый... Вот и их ткань продавалась и, как видно, неплохо.  Но  Андрей
не стал  подходить  к  целовальниковой  жене  -  разбитной  сибирячке  в
цветастом платке. У него появилась мысль - купить подарок Рыжей,  может,
бусы какие-нибудь; да только не знал, хватит ли на это его денежек.
   Кончился и красный товар, пошел одежный ряд - порты, рубахи,  кожаные
сапоги (сибиряки лаптей не носили), кафтаны, пестрый женский наряд.
   - Ай, хорош азямчик! Глянь-ко! -  протянул  какой-то  мужичок  Андрею
длиннополый, теплый кафтан.
   - Мне такой же, но с перламутровыми пуговицами, -  машинально  бросил
тот, занятый мыслями о кыргызах.
   "Хочет ли  Ши-фу  отдать  им  город,  ни  разу  не  взятый,  согласно
известным сведениям? Много ли стоят известные  сведения?  Можно  ли  это
допустить?"
   Андрей повернул в  сторону  конских  рядов,  не  заметив,  как  из-за
кафтанного ряда за ним осторожно  скользнул  мужчина,  одетый  в  старый
казацкий кафтан, продранный на локтях. На переносице  запеклась  большая
багровая корка - след крепкого удара, полученного не далее как вчера.

***

   Войдя в город на рассвете, господин Ли Ван Вэй  сразу  направился  на
Посад. Свой путь он сверял со  "схемой",  грубо  нацарапанной  на  куске
бересты, который он  получил  от  староверческого  старосты.  Подойдя  к
нужной калитке, посол Его императорского величества, господин Ли Ван Вэй
стукнул несколько раз витым железным кольцом.
   - Кто там? -  послышался  неприветливый  бабий  голос  из-за  высоких
ворот.
   - Мне нужен Михаил, - вежливо ответил Мастер.
   - Нету Мишки. В Енисейск за товаром уехамши.
   - А когда он вернется?
   - Да кто ж ево знат - неделю проездит, не то и две.
   - Кто-нибудь его заменяет в торговле?
   - Никто не заменят - то дела евонные. Иди  отсель,  мил  человек,  не
знам я ничево.
   Навестив Чена, Мастер направился к Малому городу.  Пройдя  Посад,  он
вышел к открытому месту, где рядами были вкопаны вертикальные  столбы  -
надолбы. За надолбами шел глубокий ров, за которым  поднималась  высокая
крепостная стена. Верхняя часть  ее  выступала  вперед,  образуя  боевые
навесы - "обламы".
   Тяжелые серебристо-серые бревна отчетливо рисовались в  густом  синем
небе, дальние башни - квадратные, с четырехскатными тесовыми  крышами  и
малыми островерхими башенками наверху, - виделись уже  туманно-голубыми,
полурастворенными в теплом воздухе. В центральной  Преображенской  башне
были открыты ворота, сбитые из листвяжных плах в  три  пальца  толщиной,
стянутых широкими железными полосами и скобами.
   - Куды прешь? - опустив бердыш, поинтересовался воротный.
   - Мне к воеводе, по важному делу.
   - Сабля али пистоль при себе имется?
   - Вот. - Китаец показал широкую  китайскую  саблю  в  черных  кожаных
ножнах с узорными бронзовыми петлями. - Но я не воин и не умею рубиться,
как вы, доблестный альт.
   Караульный поскреб в затылке.
   - Ладно, проходь.
   Войдя в ворота,  китаец  внимательно  огляделся,  накрепко  запоминая
увиденное. Рубленые крепостные стены, или "городни", образовывали внутри
стены прямоугольные клети,  заполненные  хозяйственными,  складскими,  а
частью жилыми помещениями крепостного гарнизона. Внутри  острога  стояло
несколько строений: "съезжая изба" - крепостная тюрьма, "приказная изба"
- воеводская канцелярия, "государевы анбары" - склады  собранной  пушной
дани, где она хранилась перед отправкой в Москву. Еще в остроге  имелась
рубленая церковь и "жилая изба", в которой жили  "аманаты"  -  заложники
туземных данников.  Во  всем  чувствовались  сила  и  порядок  крепости,
готовой в любой момент сесть в осаду. Немного постояв, господин  Ли  Ван
Вэй решительно направился к приказной избе.

***

   После ухода Мастера, еще немного соснув в балаганчике, Чен  ополоснул
лицо в потеплевшей енисейской воде, подошел к уже знакомому пристанскому
сторожу, дал тому копейку  и  поручил  поглядывать  за  лодкой.  Сам  же
направился в город. По описанию господина Ли  Ван  Вэя  найдя  вчерашний
кабак, Чен вошел внутрь и взял чекушку у целовальника, предложив и  тому
выпить.
   - Не пью я до обедни. Жена узнат, враз во власы вцепится - аспид,  не
баба!
   - Сочувствую. Ну, тогда твое здоровье!
   - Буди и ты здрав, коль человек хороший.
   - А если плохой?
   - А плохой дак подохни, я жалеть не буду.
   - Понял. А вот вчера у вас  в  чуланчике  был  один  плохой,  Гришкой
звали. Он как, жив еще?
   - Да што ж ему, варнаку, зделатца? Чен набулькал еще стаканчик.
   - Хотелось бы с ним потолковать.
   - Толкуй, мне што?
   Он открыл дверь чуланчика:
   - Гришка, подыми харю-то! Дело до тебя есть.
   Спящий  мордой  вниз   Жиган   поднял   кудлатую   голову,   небрежно
перемотанную какой-то тряпкой:
   - Вина дай, - прохрипел он спросонья.
   - Пожалуйста. - Чен с улыбкой поднес налитый стаканчик.
   Тот опрокинул, дернув выступающим кадыком:
   - Ишшо!
   - Вот. - Чен  снова  поднес  ему,  теперь  только  треть  стакана.  -
Остальное после нашего разговора.
   - Чево надоть?
   - Судя по вашему виду, вы деловой человек.
   - Ча-а-во? - непонимающе протянул Жиган.
   - Выропаева знаешь? - совсем другим тоном, коротко и  жестко  спросил
Чен.
   - Кто ж Мишку не знат. Шшипнуть ево, што ль?
   - Бабу свою щипай. Знаешь, чем торгует Выропаев?
   - Дак много чем...
   - А мне много не надо. Ты что, еще не понял?
   - Бона што... - догадавшись, протянул чернявый, - хошь "слово и  дело
государево"? На остроге прознают, враз на дыбу подвесят!
   - Не узнают. А мы не поскупимся. Давай еще, - плеснул он в стакан,  -
и я с тобой.
   - Припасу у меня нету...
   - А сами пищали? - Чен сел на солому рядом с Жиганом.
   - Рушницы-то? Поишшем. Казакам на острог  невдаве  новые  прислали  -
"кремневки". Хороши, собаки! Дак они стары-то пишшали,  "фитильные",  по
указу и поломали.
   - Все поломали?
   - По росписи все.  -  Жиган  помотал  головой,  что-то  соображая.  -
Значится, двадцать "фитильных", по два рубли за штуку. Годится?
   - Пойдет. - Чен поднялся.
   - Погодь! Окромя денег, ты мне добро зделашь.
   - Что за добро?
   - Вишь, как меня, - показал  он  на  замотанную  голову,  -  моим  же
бутылом приложили. Курвенок один. Дак  ты  тово  курвенка  мне  подвесть
должен, я ему из спины ремни резать буду. А иначе те рушниц не видать, а
видать "слово и дело". Понял?
   - Откуда ты знаешь, что я с ним знаком?
   - Толкуй! Дак ты понял?
   Чен погладил широкий выбритый лоб.
   - Договорились. Как ты дашь знать, что товар готов?
   - Уж дам, не беспокойсь!
   Оставив Гришке бутылку, Чен в раздумье вышел на улицу. Сдать  Андрея?
Плохо. Очень плохо. А если по-другому не получится? Так или иначе,  надо
было говорить с Мастером.

***

   Пройдя одежный ряд, Андрей почувствовал запах пота, услышал негромкое
ржанье конского ряда. В ряду стояли разные кони: коренастые злые киргизы
из хоорайских степей, северорусские  Пегашки  и  Карьки,  приведенные  в
далекую Сибирь из Холмогорья, дорогие аргамаки,  пригнанные  из  Средней
Азии.  Засмотревшись  на  лошадей,  Андрей  лишь  в   последний   момент
почувствовал бросок чьей-то тени ему под ноги. Не  раздумывая,  он  ушел
кувырком.  Больная  левая  рука  несколько  задержалась  с  подкатом,  и
запястье, защищенное кольчужным браслетом, попало под удар ножа.  Острый
конец оцарапал руку, но не более того. Вскочив, Андрей увидел одного  из
вчерашних Гришкиных дружков, готового снова броситься с ножом.
   Вопрос первый: один ли он здесь? Это вряд ли. Топором в спину,  колом
по загривку - запросто. Андрей крутнул головой,  осматриваясь,  и  вдруг
узкая черная петля змеей захлестнула Тришкиного дружка. Тот выронил нож,
грохнулся, и его тут же поволокло по грязи.  Андрей  поднял  глаза  -  и
увидел сухощавого азиата в простом темном халате и матерчатой кыргызской
шляпе с загнутыми ушами.
   - Кистим!!  Вот  те  на!  Ты  как  здесь?  -  не  скрывая  удивления,
воскликнул Шинкарев.
   - Ярмарка, - пожав плечами, спокойно ответил тот, - коней продаем.
   Брезгливо сдернув аркан, он медленно сматывал  его,  пока  нападавший
уползал куда-то, пробираясь  меж  конскими  ногами,  весь  перепачканный
пылью и навозом.
   - Пойдем, айрану выпьем. Поговорить надо, - предложил Кистим.
   - Пойдем.
   Кистим спешился, и они с Андреем отошли к юрте, поставленной недалеко
от конского ряда. Внутри, за войлочной полостью гомон ярмарки  мгновенно
отступил куда-то.  Тут  было  чисто,  сумрачно,  приятно  пахло  овечьей
шерстью. Кистим достал кожаный мех с айраном и пригласил Андрея присесть
на кошму.

***

   Приказная изба была одноэтажной, но высокой, поставленной на подклет.
Внутрь вела крытая лестница с навесом над крыльцом. В передней  горнице,
"приемной" воеводы, по стенам стояли лавки. Сейчас горница  была  пуста,
сквозь дверь, приоткрытую во вторую  горницу,  где  работали  воевода  с
подьячим (дьяка Красноярску не полагалось no-малости),  виделся  длинный
стол и деревянный стул-складень, на котором лежала баранья шкура. В углу
комнаты была устроена большая печь, облицованная муравленными изразцами,
доставленными из России, - на блестящих квадратах гарцевали  всадники  с
копьями, скалились диковинные звери с рогами, широко  распустили  паруса
круглые голландские кораблики.
   Воевода Никита Иванович Карамышев, одетый в серый  кафтан  с  длинным
отложным воротником в мелкую  синюю  клетку,  был  густобород,  высок  и
широкоплеч. Над пушистыми усами нависал широкий "утиный" нос,  маленькие
глаза прятались под тяжелыми бровями.
   Воевода диктовал письмо в Тюмень, о постоянной  острожной  напасти  -
кыргызах: "...По вся годы в работное и летнее время  хлебного  жнитва  и
сенокосу приходят кыргызы под Красноярской  войною,  а  в  иные  времена
посылают для отгону всякого скота малое число воровских  улусных  людей,
селы и деревни жгут и всякий скот отгоняют, и людей побивают..."
   Темно-золотистые пластинки слюды, вставленной в свинцовые  переплеты,
пропускали мало света, и потому у стола подьячего одна  оконная  створка
была распахнута. На столе  были  разложены  принадлежности  для  письма:
стопа нарезанной чистой бумаги, медная чернильница с  пером,  баночка  с
киноварью для  заглавных  буквиц,  песочница  с  мелким  песком,  чистая
тряпица - обтирать  перо.  Написав  оригинал  документа  -  "отписку"  и
архивную копию - "список", подьячий посыпал их мелким песком, затем сдул
его и передал документы на подпись.
   - Все, што ль, на севодни? - подписывая, спросил воевода. - А  то  на
ярмонку сходить.
   - Один  сидит,  вродь  как  не  нашенский,  -  кивком  головы  указал
подьячий.
   - Пушшай заходит.
   Вежливо  поклонившись  в  дверях,  господин  Ли  Ван  Вэй  прошел   в
присутствие и сел на табуретку, придвинутую к столу.
   - Назовись - кто таков, откуль прибыл? - приказал воевода.
   Господин Ли Ван Вэй представился, подьячий записал аккуратно.
   - Ну, и што у тя за дело?
   - Будучи проездом у кыргызского хана, слышал я, что один  из  ясачных
качинских родов собирается отойти в степь. Хан уже выделил им землю.
   - Ох, шатуны ети... - вздохнул воевода, - прям беда с имя. А  што  за
род и куды пойтить намылился?
   - Скоро в Красноярский острог должен прибыть мой человек, он  сообщит
точнее, а я без задержки передам.
   - А я вот  слыхал,  што  войско  хан  собирает.  Ста-ло-ть,  жди  ево
вскорости. А?
   Простодушные глаза воеводы встретились с веселыми и честными  глазами
китайца - похоже, собеседники оказались достойными друг друга.
   -  Собирает,  но  против  джунгар.  Джунгарский   хунтайджи   намерен
отправить войско на Хоорайю.
   - Вот оно што... - покачал  головой  Никита  Иванович,  -  а  как  же
Алтын-ханы мунгальские? Кыргызы ж у мунгалов под рукой ходют.
   - Монголия слабеет, достопочтимый воевода, Джунгария же с каждым днем
усиливается. Но кыргызы боятся джунгар  и  не  хотят  видеть  их  своими
господами, - вежливо пояснил господин Ли Ван Вэй.
   - Правильно боятся. Слышь-ка, - воевода грузно обернулся к подьячему,
- ты не пиши пока, а што написал, то порви. Уж больно дело темное. А  не
врешь ты? - снова обратился он к китайцу. - Зачем те нас-то упреждать?
   - Исключительно в порядке доброй воли, проявляемой императором  Китая
по отношению к дружественной Московии.
   - Уж конешно, без вас тут никак. Пусти козла в огород...
   - Чтобы вы могли удостовериться в нашей  искренности,  я  намереваюсь
сообщить вам следующее... - низко наклонившись к уху  воеводы,  господин
Ли Ван Вэй тихо прошептал что-то.
   Воевода задумался, потом ответил:
   - Ладно, глянем, каков ты гусь. А коли врешь, дак на дыбу подвесим, у
нас это не долго. Понял?
   - Вполне. На этом разрешите откланяться, достопочтимый воевода.
   Китаец поклонился.
   - Иди уж, - махнул рукой Никита Иванович, - один черт  не  по  Уставу
посольскому кланяться, ни большой, ни малый поклон не разбирать. Ох  вы,
бусурмане... - Воевода зевнул, перекрестив  рот.  -  Ладно,  на  ярмонку
пойду.
   Усмехнувшись в редкие усы при поклоне,  китаец  отступил  в  переднюю
горницу, воевода вышел за ним на крыльцо.  Яркий  день  разогрелся.  Над
темными острожными стенами, в голубой выси  плавала  вершина  Караульной
сопки, подрагивая в горячем воздухе.  По  крепостному  двору,  заросшему
низкой травой, шел высокий худой человек в  иноземном  наряде  -  темном
суконном кафтане и высоких  сапогах-ботфортах  с  начищенными  латунными
пряжками.
   - Бона, глянь-ка, - указал воевода господину Ли Ван Вэю, - немец  наш
шкандыбат, Францем зовут. У ляхов был, по  хохлам  из  пушек  палил,  да
взяли  ево  под  Белой  Церковью.  Богдашка  Хмельницкий  взял,   гетман
хохляцкий. Слыхал, небось, про такого?
   - При императорском дворе известно про Хмельницкого и унию Московии с
Украиной.
   - Ну куды ни плюнь, все-то вы знаете!
   - Мир тесен, достопочтимый воевода. А это ваш единственный человек  с
польской войны?
   - Ишшо полковник  хохляцкий  есть,  Васька  Многогрешный.  За  татьбу
невдаве прислан, ноне в клети сидит. Думаю вот, што с им делать.  Слышь,
Франтиш-ка, как дела у тя?
   Франц подошел, щелкнул каблуками.
   - Das ist Ordimg! Порьядок!
   - A y нас вон кыштыми в степь подалися. Што делать-то будем?
   - Kommand слать,  Herr  Kommendant!  Кыштым  должен  arbeiten!  А  на
кыргыза рейтар надо.
   - Ну, это ты врешь! Рейтар кыргызина в поле  нипочем  не  достанет  -
тяжел больно. Тут гусары надобны, как у поляков, да где ж  их  взять-то?
Ладно, - обернулся воевода к китайцу, - скоро увидим, врешь ты аль  нет.
Иди покуль, глянь на ярмонку нашу, а я с тобой не  пойду  -  на  остроге
ишшо пройтись надобно.

***

   - Ну, как твоя жена? - спросил Андрей,  приняв  от  Кистима  пиалу  с
белым айраном.
   - Боится. Войны боится.
   - Вы уйдете в степь?
   - Думаем вот, как лучше. Может, сюда, на Красный Яр, если  казаки  от
кыргызов помогут.
   - Зачем вам от кыргызов помогать? Вы же друзья с  ними.  Ты,  вон,  к
хану ездил.
   - Ездил, да... - вздохнул Кистим, - можно и к хану.  Только  скоро  в
степь джунгары придут, скажут: "Давай ясак, давай людей, много  людей  -
женщин для работы, мужчин для войска". Кыргызы в  Джунгарию  не  пойдут,
нас пошлют.
   "Вроде все сходится - и Ши-фу говорил о том же".
   - Ну, а я тебе зачем?
   - К воеводе пойдем. Скажу, чтобы сюда, на Красный Яр, нас пустил.  Ты
по-русски говоришь, помогать будешь. Пойдем?
   - Пойдем, почему нет?
   - А как твое дело?
   - Какое дело? - не понял Андрей.
   - Ты от своего народа приехал, ханьца увидеть. Что решили?  Вместе  с
урусом воевать?
   "Точно!" - Андрей же  зимой  послом  представился.  Сейчас  он  решил
отстраниться.
   - Что должен был сказать, то сказал. А так я же лекарь,  о  лекарском
деле говорить приехал. Травами ханьцы лечат, я не умею.
   -  Травы  да,  хорошо  будет,  -  с  готовностью  согласился  Кистим,
вероятно, так же не поверив ему, как не поверил и зимой.
   Выйдя из юрты и перейдя торг, они прошли узкой улочкой,  изогнувшейся
в направлении Малого города. Вглядевшись в народ, входящий-выходящий  из
острога, Кистим вдруг резко завернул обратно.
   - Ты чего? - удивленно рпросил Андрей.
   - Так, дело одно забыл. Завтра к воеводе пойдем.
   Андрей увидел Мастера, выходящего из крепостных ворот. Дело в этом?
   - А где встретимся? - спросил он Кистима.
   - У коней. Иди, иди - завтра пойдем!
   Пожав плечами, Шинкарев повернулся было, но Кистим остановил его:
   - Адерей!
   - Что еще?
   Кистим помялся, не решаясь сказать, потом произнес:
   - Узнай, зачем твой ханец к воеводе ходил. Мне скажи завтра, хорошо?
   - Попробую. Ладно, пойду я.
   Андрей перешел открытое место перед крепостными стенами и  подошел  к
китайцу.
   - Добрый день, Ши-фу!
   - А, это ты, - ответил китаец, судя по  голосу,  явно  пребывающий  в
хорошем настроении, - пошли, на рынке потолкаемся.
   - Угадайте, кто здесь? - поддержав веселый тон, спросил Андрей.
   - Ну?
   - Кистим. Коней продает.
   - Ты с ним говорил? - Мастер быстро обернулся, глаза его вдруг  стали
серьезными и жесткими.
   - Конечно, говорил. Вот только что.
   - О чем? - веселье исчезло и в голосе.
   - Он собирается к  воеводе,  говорить  о  переходе  своего  рода  под
Красный Яр.
   - Вот как...
   Они снова вошли на торг, проталкиваясь сквозь толпу.
   - Как ты думаешь, - выйдя на свободный пятачок, снова спросил Мастер,
- правду он говорит или просто отвлекает внимание красноярцев, выигрывая
время для перехода в Хоорай?
   - Он говорил, что его род боится уходить в степь  из-за  джунгар.  Но
когда Кистим увидел вас выходящим из ворот, он вдруг  отказался  идти  к
воеводе. А вы были у воеводы?
   - Был. Так, ничего интересного, - в голосе  китайца  снова  появилось
веселое, ничем не омраченное спокойствие. - О,  да  тут  цирк!  Давай-ка
глянем.
   В окружении плотного  кольца  зевак,  сквозь  которых  они  с  трудом
протолкались в первый ряд, широкими крадущимися шагами прохаживался Чен.
Его гладкий смуглый торс, мощный, но почти лишенный мускульного рельефа,
двигался волнообразно, словно пропуская через себя  невидимые  импульсы.
Отставив какую-то чашечку, он закинул голову,  поднеся  ко  рту  тлеющий
фитиль, и изо рта его вырвалась длинная струя пламени. Зеваки  ахнули  и
тут же, протягивая старую войлочную шляпу,  по  кругу  побежала  шустрая
целовальникова Малашка.
   - Кидай денежку-то,  сюды  кидай,  што  гляделки  выпучил!  -  строго
внушала она зрителям, дергая их за полы. Позвякивая  тяжело  и  солидно,
шляпа уже оттягивала тонкие девчоночьи руки.
   - А сейчас - "железная рубаха"! - объявил Чен следующий номер.
   В кольцо зрителей вошел здоровенный мужик, волоча за  собой  длинную,
груботесаную оглоблю.
   - Зашибу-кось... - с сомнением протянул он, оглядывая Чена.
   - Давай, давай!
   Чен слегка наклонил голову, мужик размахнулся и,  крякнув,  что  есть
силы опустил лесину на бритый китайский лоб. Хрясь!  -  толстая  оглобля
переломилась, отлетевшей половиной чуть не  пришибив  какую-то  бабу,  а
Чен, присев в коленях и приставив кулаки к  бокам,  взревел,  как  дикий
зверь, и тут же снова отправил девчонку по кругу.
   - Мне Крыса говорила...  -  попытался  вспомнить  Андрей,  коснувшись
пальцами виска, - "Миру нужны люди с чугунными лбами". По ее словам, так
сказал Альберт Швейцер.
   - По-моему, он имел в виду нечто иное, - ответил господин Ли Ван Вэй,
глядя на лоб Чена, на котором оглобля не оставила никаких следов.
   - Эй, Чен! - Мастер коротко  и  резко  щелкнул  пальцами.  -  Концерт
окончен!
   Поклонившись зрителям, Чен вышел из круга,  при  этом  ле