л отец. - Это поможет тебе.
   Отвернув занавеску, Киф увидел, что на углу  папиного  стола  лежит  куча
денег.
   - И я устрою так, чтоб ты избавилась от ребенка.  Но  с  одним  условием,
Сюзанн. Ты не должна ни с кем обсуждать это - в особенности с доктором  Джо.
Моя жена не одобряет аборты.
   Потом треволнения кончились, и жизнь потекла своим  чередом.  Вот  только
Киф понимал, что проживает последние деньки своего детства. А  потом,  очень
скоро, придет август, и он окажется  в  поезде,  на  пути  в  изгнание  -  в
Массачусетс.

ДЖИНКС

Лето 1886

   Лицо Райля преследовало ее.., его широкая  улыбка,  сердечный  смех,  его
золотые волосы, квадратные скулы, тяжелые и ровные брови над живыми глазами,
так похожими на отцовские. На отцовские. Почему раньше она никогда этого  не
замечала?
   И его мощная фигура - мускулистые ноги и широкие плечи. Он был так  похож
на отца и все же совсем другой! Лучше всего она помнила руки Райля - они так
и стояли у нее перед глазами - большие,  сильные,  умелые  руки  с  длинными
пальцами. Она часто говорила ему, что у него настоящие руки художника, когда
он заставлял ее сидеть без движения, рисуя с нее свои бесконечные наброски.
   Всю дорогу в Миллтаун Джинкс думала о Райле и о той их последней  встрече
в саду - и чувствовала его руки на своих  плечах,  его  тело  поверх  своего
тела.
   - Ну что, поела, а? - проревел дядя  Уилли.  Он  был  огромным  мужчиной,
каждый раз, когда Эйлин вновь оказывалась беременной, теряющим в  весе.  Так
что теперь кожа мешком висела на нем.
   - Как жаль, что ты не ешь горчицы.  -  Тетя  Эйлин  приобняла  Джинкс.  -
Попытайся как-нибудь развеять свою тоску, дорогая.  Мальчики  будут  жалеть,
что не увиделись с тобой.
   - Мне тоже очень жаль, - пробормотала Джинкс.
   - Ты можешь занять комнату Уита. - Уит и Эрик  были  сыновьями  Эйлин  от
предыдущего брака.
   Джо сняла перчатки:
   - Что от него слышно?
   - Немного, - ответила Эйлин, взглянув на мужа. Она  снова  повернулась  к
Джинкс. - Ты устала, дорогая? Хочешь подняться в свою комнату - освежиться и
отдохнуть немного?
   - Да, было бы неплохо.
   - Тогда Тайн проводит тебя наверх, а Берта будет тебе помогать. Она будет
твоей личной горничной, пока ты гостишь у нас.
   - Спасибо, тетя Эйлин. - Поднимаясь по  лестнице  вслед  за  тяжеловесным
дворецким, Джинкс чувствовала на  себе  тяжелый  взгляд  матери.  Интересно,
какую историю состряпала она для ее тети и дяди? Вероятно, ту же, что и  для
папы, - что Джинкс нуждается в перемене обстановки.
   Хотела бы она, чтоб  мать  перестала  на  нее  пялиться.  Она  больше  не
задавала ей вопросов, но Джинкс была уверена в том,  что  мать  подозревала,
что между ними в  саду  случилось  тогда  что-то  большее.  Джинкс  хотелось
закричать во все горло: я люблю его! Мне наплевать, даже если он  мой  брат!
Наплевать! Но она молча взбиралась по ступенькам.
   Комната ее, как и  весь  дом,  просторная,  но  темная,  была  обставлена
угнетающе тяжелой мебелью из красного дерева. Там была  отдельная  ванная  и
маленькая боковая комнатка, где жила ее новая горничная.
   Берте было четырнадцать лет, и она была хорошенькой, темноволосой и очень
живой девушкой.
   - Я в  первый  раз  прислуживаю  леди,  -  призналась  она,  распаковывая
чемоданы Джинкс.  -  Я  тут  уже  два  года.  Никогда  не  думала,  что  мне
представится такая возможность - с одними-то сыновьями в доме!  -  Выражение
ее лица смягчилось, когда она поймала взгляд измученных глаз Джинкс.  -  Вам
надо отдохнуть, мисс Джинкс. Вы выглядите так,  будто  вот-вот  свалитесь  с
ног. Давайте я помогу вам раздеться, чтоб вы могли лечь.
   Как только Джинкс легла  и  уставилась  в  стенку,  девушка  тихо  вышла,
оставив Джинкс наедине со своими мыслями.
   В следующие несколько недель она только и делала, что оставалась  наедине
со своими мыслями. Джинкс чувствовала себя одинокой даже в  комнате,  полной
народа. Она пыталась отвечать на все дружеские предложения, но без Райля все
ей казалось плоским и серым. Любовь к приключениям оставила ее. Конечно  же,
каждую неделю они устраивали музыкальные вечера. Ведь  тетя  Эйлин  когда-то
была органистом в большой церкви. И пикники, и званые  вечера,  и  ходили  в
церковь на службу. В честь Джинкс устроили даже грандиозный бал, хоть был  и
не сезон. Четверг был их приемным днем, и Джинкс думала  в  такие  дни,  что
умрет от  скуки,  поддерживая  вежливые  и  бессмысленные  разговоры.  "Эдит
чувствовала бы себя во время них как рыба в воде", - думала она.
   По несколько раз в  неделю  им  наносили  визиты  молодые  ухажеры:  Карл
Андерсон, Амос Юнт и  прыщавый  Ван  Аукен,  чье  имя  она  никак  не  могла
запомнить. Ей хотелось, чтоб они оставили ее в покое. Все  они  были  такими
молодыми и бессердечными.
   Ее мысли все время занимал Райль.
   Тетя Эйлин старалась быть доброй с ней.
   - Если что-то беспокоит тебя, дитя...
   - Я просто не очень хорошо себя чувствую.
   - Послать за твоей мамой?  Может  быть,  было  бы  неплохо,  если  б  она
приехала и посмотрела тебя?
   - Нет, не надо звать маму. Мне просто надо отдохнуть, тетя Эйлин. Правда,
все наладится, когда я буду лучше спать.
   Но будет ли она когда-либо спать лучше? Райль являлся к ней во всех снах.
Каждую ночь приходил он к ней с протянутыми руками. Милое его лицо светилось
любовью. Но стоило ей подбежать к нему, и он ускользал. Она бежала  за  ним,
но как бы быстро ни бежала,  не  могла  догнать  его.  В  конце  концов  она
просыпалась и, рыдая, понимала, что никогда больше не будет он обнимать ее и
что грех их будет преследовать ее до конца жизни.
   Поздно утром тетя Эйлин обычно приглашала Джинкс посидеть с ней за чашкой
шоколада. Тетя бралась за вязанье, и длинные  ее  спицы  так  и  сверкали  в
солнечном свете. Гостиная была самой уютной  комнатой  в  доме,  а  Эйлин  -
легким собеседником, чутко улавливающим нужды других.
   Для Джинкс это тоже было хорошее время, и постепенно она стала даже ждать
этих утренних визитов. Она научилась вязать и быстро сделала очень  неплохое
розовое одеяльце с бордюром из белых розочек.
   - Почему вы так уверены, что будет девочка? - спросила она как-то  утром,
когда Эйлин кончила вязать очередное розовое одеяльце.
   - Я скажу тебе. На этот  раз  все  не  так,  как  с  теми  пятью.  -  Она
улыбнулась. - Кроме того, давно пора родиться девочке.  Девочки  -  это  так
приятно, когда стареешь.  Не  то  что  мальчики,  сбегающие  при  первой  же
возможности. Не могу поверить, что Джим и Том уже уехали.  Не  могу  понять,
как им удалось убедить отца разрешить им уплыть на "Веселой вдове". Конечно,
капитан Яатс уже давно в компании и Уилли доверяет ему, но,  если  мальчикам
хотелось в южные моря, они могли бы подождать, покуда вернется Эрик с  новым
кораблем.
   - А когда он вернется? - спросила Джинкс, выворачивая пятку на  крошечной
пинетке и думая о том, как мило было бы снова увидеть кузена Эрика.
   Лицо Эйлин просветлело.
   - О, он на днях приедет. Он уже больше месяца в Сан-Франциско,  устраняет
недоделки на корабле.
   - А я думала, что корабль новый, ведь он же поэтому ездил  в  Германию  -
следить за строительством корабля?
   - Да, но, приплыв домой, он обнаружил, что пару вещей еще надо  доделать.
Кажется, что-то связанное с безопасностью команды. Я не очень  разбираюсь  в
таких вещах.
   "Мужчины такие счастливчики,  -  подумала  Джинкс.  -  Они  могут  просто
сбежать куда-нибудь - хоть в море, да куда угодно".
   - И как называется новый корабль Эрика?
   - "Тихоокеанская колдунья".
   - Неплохо.
   - Он говорит, что корабль - настоящий красавец! Знаешь, ведь Эрик  набрал
свою первую команду! Это одна из причин, по которой он так гордится ею.
   - Это ведь парусник, правда?
   - Да. Глубоководный, для тихоокеанской торговли. К сожалению, он  слишком
большой, чтобы войти в наш залив, поэтому в этом году я его не увижу.  Уилли
с твоим отцом ездили туда три недели назад. И я хотела поехать, но твоя мать
сказала мне, что мне в моем положении лучше не ездить. Конечно, Эрик  заедет
домой перед отплытием.
   Она посмотрела на свою располневшую талию и покраснела:
   - Знаешь, ведь я не видела его больше года. Надеюсь, что он не будет  так
смущен моим положением, как младшие братья. Думаю, что они так  поспешили  в
море во многом из-за того, что стыдились меня.
   Кузен Эрик приплыл на одной из шхун компании.
   - Мама, ты хорошеешь с каждым днем!  -  Он  сбросил  кепку  с  козырьком,
подхватил Эйлин и закружил ее.
   Она счастливо засмеялась.
   - Держись крепче, - прорычал Уилли, - а ты будь с ней  поосторожнее!  Что
ты там делаешь?
   Эрик опустил мать, отодвинул ее на расстояние  вытянутой  руки  и  поджал
губы.
   - Да, мама, и что же вы тут делаете? - Серые глаза  его  замигали,  и  он
залился румянцем.
   Затем  он  повернулся  к  отчиму,  и  поведение  его  стало   подчеркнуто
серьезным.
   "Ну, он и лиса", - подумала Джинкс, улыбаясь про себя.
   Когда он приветствовал ее, лицо его смягчилось. Серые  его  глаза  так  и
буравили ее, и она не чувствовала его неискренности.
   - А мне и не сказали, что ты здесь. Ах, что может быть лучше для усталого
мужчины, чем приехать домой и обнаружить, что его ждет такой сюрприз!
   - Я не видела тебя с тех пор, как ты стал капитаном,  кузен  Эрик.  Прими
мои поздравления.
   Он взял ее руки в свои и прижал к себе.
   - Что ты говоришь, Рыжая? Может ли кузен все же  надеяться  на  то,  чтоб
получить поцелуй от прекраснейшей из девушек?
   Раньше ей никогда никто  не  давал  прозвища.  Это  ей  понравилось.  Она
запрокинула лицо, ожидая, что усы его, как всегда,  защекочут  ей  губы,  но
вместо этого губы  его  коснулись  ее  щеки.  Борода  Эрика  была  теплой  и
невероятно мягкой.
   - Добро пожаловать домой, - сказала она, довольная тем,  что  он  остался
таким, каким она его помнила.
   - Ты играешь на своей гавайской гитаре? Сыграешь мне?
   - Ой, я не привезла ее с собой, - сказала она, подумав вдруг, что это так
странно: то, что раньше было для нее важно, сейчас не  имело  ровным  счетом
никакого значения.
   - Не привезла?
   Но почему-то Джинкс чувствовала себя лучше от взгляда его дразнящих глаз.
"И почему все говорят, что он задавака?"  -  думала  она.  Отец  считал  его
легковесным, и даже Райль не находил в нем ничего хорошего.
   Ну конечно же, Райль ревновал ее, но тогда она этого просто не  понимала.
Болезненные мысли о Райле стерли улыбку с губ Джинкс. Загорелое  лицо  Эрика
светилось, а серые ее глаза не спешили перейти на отчима.
   - Итак, сэр, полагаю, вы  хотите  узнать,  насколько  удачной  была  наша
поездка в Гамбург.
   - Да, конечно, я все хочу узнать о "Тихоокеанской колдунье".
   Они ушли бок о бок, и  Джинкс  услышал?  баритон  Эрика,  раздающийся  из
нижнего холла:
   - Он совсем не похож на клипер, скажу я  вам.  Предназначен  для  больших
грузов и не встает на волну, а протыкает ее. И все же из Нью-Йорка до Фриско
мы дошли за шестьдесят три дня, что совсем  неплохо,  учитывая,  что  шторма
преследовали нас. Путешествие было нелегким, сэр...
   Эрик побыл дома примерно с неделю, и Джинкс начала осознавать, что потеря
Райля не означает еще для нее конца жизни.
   Она могла все так же смеяться и считать жизнь интересной штукой, несмотря
даже на то, что в сердце занозой сидела незатухающая боль.
   Кузен Эрик был интересным собеседником - он  плавал  по  всему  миру,  на
Восток к южным морям, в Европу и в Скандинавские  страны,  но  рассказы  его
изобиловали не архитектурными подробностями, а историями  о  людях,  которых
ему доводилось встречать. Он смеялся, вспоминая славного  старика,  которого
встретил в Париже. Тот придумал оригинальный способ помогать людям.
   - И когда шел дождь, - рассказывал Эрик, - этот старый мошенник  ехал  на
вокзал. При появлении женщины с ребенком  он  подходил  к  ней  и  дарил  ей
зонтик, приговаривая при этом что-то вроде:  "Зонтичная  компания  "Юникорн"
приветствует  вас,  мадам.  Пожалуйста,  скажите  своим  друзьям,  чтоб  они
вспомнили о нашей компании, когда в следующий раз соберутся купить зонтик".
   - Так он и не служил в компании "Юникорн"?
   - Нет, он даже не мог точно сказать, название какой компании  использует.
- Эрик рассмеялся. - И все это началось примерно пять лет  назад  в  сильный
дождь, когда он пожалел какую-то леди  и,  повинуясь  внутреннему  импульсу,
отдал ей свой собственный зонтик. При этом он почувствовал себя так  хорошо,
что решил всегда так делать.
   - Какой милый.
   Делясь впечатлениями от Нью-Йорка, кузен Эрик стал рассказывать Джинкс  о
старухе, продававшей яблоки перед универмагом Стюартов:
   - Она была  старой  каргой  в  платье  с  заплатами  и  седыми  волосами,
выбивающимися из-под линялого чепчика, - сказал он. -  И  она  просидела  на
одном и том же стуле, на одном и том же месте много-много  лет.  Ну,  старый
Стюарт выстроил себе новый магазин - самый современный  в  городе.  Горожане
называют  его  "мраморным  дворцом",  он   занимает   целый   квартал.   Это
шестиэтажное здание, с огромными стеклянными окнами, выходящими на Бродвей.
   - И что ж, когда он  построил  новый  магазин,  старуха  лишилась  своего
места? Эрик ухмыльнулся:
   - Нет, мадемуазель, позвольте досказать. Сейчас Александр Стюарт умер, но
тогда он был одним из богатейших людей Нью-Йорка. Знаешь, что он сделал?  Он
лично приказал, чтоб  стул  старой  торговки  перевезли  и  поставили  перед
входными дверями его новой империи. И, насколько я  знаю,  она  до  сих  пор
продает там свои яблоки.
   - Тебя послушаешь,  так  мир  покажется  таким  тесным,  кузен  Эрик.  Ты
рассказываешь о людях так, как будто они живут за соседней дверью. Даже и не
знаю, нравится мне это или нет.
   - Но мир такой и есть, Рыжая. Мир - это вовсе не  гигантские  секвойи  на
берегу озера Кратер и  не  Метрополитен-опера.  Мир  -  это  люди:  девушки,
танцующие канкан на Монмартре, моряки, борющиеся со стихиями, повар, который
варит похлебку в кафе, и лесорубы в лесозаготовительных лагерях твоего отца.
Мир состоит из людей, Рыжая.
   - Тогда выходит, что, куда б ты ни поехал, всюду точно так же, как и там,
где ты уже был, - сказала Джинкс, не в силах скрыть своего разочарования.
   Он закинул голову и рассмеялся.
   - Ты не поверишь! Но именно люди делают одно место не похожим на  другое!
Дай-ка я тебе вот что расскажу. На французском побережье  Средиземного  моря
находится самое дорогое, исключительно дорогое  место  в  мире.  Именно  там
развлекаются самые богатые мира сего. Знаешь, что  случилось  там  несколько
лет назад? Джон Муседун, старый матрос, которому  присуще  больше  озорства,
нежели здравого смысла, обвел этих миллионеров вокруг пальца - и они до  сих
пор не знают, как это произошло. - Эрик вытащил табакерку и  начал  набивать
трубку. - Как-то во  время  своих  странствий  Джону  посчастливилось  найти
сундук с монетами -  маленький  сундучок,  набитый  золотыми  и  серебряными
дублонами. Они не так уж много стоили, но старый  Джон  вообразил,  что  они
помогут ему скрасить его последние годы. И вот он потащил свои старые  кости
на юг Франции, чтобы погреть их там на солнце. Но увидел мезонины с  ровными
лужайками и фантастическими подъездами и не смог устоять.
   Джинкс в нетерпении наклонилась,  так  как  Эрик  замолчал,  чтоб  зажечь
трубку.
   Заклубился сладкий, пахнущий вишней дымок.
   - Старый Джон зарыл несколько монет на берегу, там, куда богачи приходили
на воды. Потом он сел в сторонке и приготовился наблюдать забавное зрелище.
   - И что случилось?
   -  Ну,  по  городу  поплыли  слухи  о  найденном  сокровище.  "Это  место
принадлежало пиратам", - шептали  вокруг.  "Нет,  -  опровергал  кто-то  эту
версию. - Здесь был некто иной, как Черная Борода".  -  Эрик  рассмеялся.  -
Люди могут поверить во что угодно, если  речь  идет  о  деньгах.  Во  всяком
случае, все в городе теперь искали золото, для чего перерыли  весь  берег  и
порушили все прекрасные лужайки  и  пляж.  А  старый  Джон  просто  сидел  и
посмеивался.
   Джинкс не смогла сдержать своего смеха.
   - Какой ужасный старик, - сказала она. - Он и вправду это сделал?
   - Вправду. Он исключительный прохиндей.  Ему  удавалось  годами  получать
бесплатную выпивку в маленьком прибрежном бистро в Тулоне за  счет  рассказа
об  этой  истории  с  привлечением  пары   газетных   вырезок   в   качестве
доказательства.
   - Кузен Эрик...
   - Просто Эрик, - мягко поправил он. - Ты не  думаешь,  что  пора  уж  нам
обходиться без этого слова "кузен"?
   - Ну тогда Эрик. Что я хочу спросить; из всех мест,  где  ты  был,  какое
лучшее?
   Он долго молчал, а глаза его, изучающие ее, были необыкновенно серьезны.
   - Лучшее - несомненно, здесь, - наконец сказал он, - и  сейчас.  -  И  он
усмехнулся как будто для того, чтобы  уменьшить  серьезность  сказанного.  -
Самое лучшее - всегда там, где есть ты, Рыжая. Вот  такая  она  -  жизнь,  и
каждый день в ней непременно самый лучший.
   Она подумала было, что он сделал в некотором  роде  заявление,  настолько
серьезным он выглядел, но его смех и то, что он сказал в  конце,  разубедили
ее. Джинкс не хотела бы, чтоб он влюбился в нее, подобно местным мальчишкам.
Но, конечно же, с ее стороны  глупо  так  думать.  Кузен  Эрик  был  бывалым
человеком, повидавшим мир, на десять лет старше ее, и так как  ей  в  ноябре
исполнялось шестнадцать, значит, ему было уже двадцать пять. Она никогда  не
считала его старым. Но с ее стороны, конечно же, было глупо думать,  что  он
имеет к ней романтический интерес, как и местные мальчики. Уголком глаза она
наблюдала за ним. Он был красивым мужчиной ростом  примерно  5  футов  и  10
дюймов, коренастым, с коричневой бородкой и усами, загорелым  дочерна,  а  в
океане его серых глаз таилась  какая-то  загадка.  Когда  Эрик  поддразнивал
кого-то, в глазах его мерцал свет,  пляшущий  подобно  солнечным  бликам  на
волнах.  Ей  нравился  Эрик  больше,  чем  кто-либо,  кого  она  знала,   за
исключением Райля, разумеется.
   Воспоминание о Райле укололо ее.
   Наверное, Эрик  заметил,  как  она  вздрогнула,  потому  что  его  взгляд
заострился.
   - Кем бы он ни был, - сказал он, - он чертовски везучий парень.

***

   Тем воскресным днем они  ускользнули  с  концерта  Эйлин,  чтоб  глотнуть
прохладного воздуха на боковой веранде. Если б  кто-то  иной,  а  не  Эйлин,
устраивал  воскресный  концерт,  он  вызвал  бы  на  побережье  скандал,  но
поскольку его  устраивал  лидер  миллтаунского  общества,  приглашения  были
приняты с удовольствием. Джинкс томилась  в  своем  бледно-зеленом  шелковом
платье с огромным турнюром, который уже выходил  из  моды,  из-за  чего  она
чувствовала себя ужасно неудобно. Эрик в своем темно-сером шерстяном костюме
стоял у перил с неизменной трубкой в руке. Из гостиной лились звуки  Баха  в
исполнении городского струнного квартета.
   - Его длина триста девяносто четыре фута, - сказал Эрик Джинкс, -  он  из
стали, а мачты его  -  в  двести  футов  высотой,  в  три  фута  толщиной  у
основания.
   Когда Эрик рассказывал о "Тихоокеанской  колдунье",  лицо  его  светилось
гордостью и любовью, и Джинкс подумала, что он говорит о ней как о женщине.
   - Она берет на себя пять тысяч тонн груза, -  продолжал  он,  не  обращая
внимания на аплодисменты, раздавшиеся из  комнаты,  -  и  делает  в  среднем
восемь  узлов  в  час,  даже  в  непогоду.  Корабль  -  четырехмачтовый,   с
квадратными парусами впереди, стакселем и гафельным  марселем  на  четвертой
мачте. На нем шестнадцать кливеров, и  опорами  оснащены  и  нос,  и  корма.
Площадь его парусности - пять тысяч квадратных футов.
   - Ты говоришь о своем корабле как о человеке - как о женщине,  -  поддела
его Джинкс. Но Эрик не рассмеялся:
   - Он для меня действительно как женщина, прекрасная и капризная, одна  из
наиболее волну