ы тобой. Знаешь, я долго боялся, что ты никогда не сможешь найти свой  путь
в жизни и превратишься в одного из этих никчемных сыночков, которые только и
способны, что расстроить состояние, доставшееся им".

   Киф думал: а что, интересно, сделал Райль со своим наследством и стал  ли
он, как хотел, художником?
   Киф  все  раздумывал,  что  делает  Райль,  что  приводит  его  в   такие
экзотические места, как Кайро, Париж или Багдад. Но в этом  году  Киф  купил
как-то "Уорлд мэгэзин" и увидел подпись под фотографией: Райль  -  фотограф.
Он выглядел точно так же, как и раньше, но только старше и, возможно,  более
уставшим.
   Киф отложил тогда  журнал,  собираясь  показать  его  Джинкс.  Сейчас  он
вытащил его и стал рассматривать фотографию Райля и сделанные  им  снимки  -
горе рыдающего китайского мальчика,  склонившегося  над  умирающей  матерью,
убитой в Порт-Артуре  при  победе  Кореи  и  Японии  над  Китаем.  В  тексте
говорилось о том, что сражение  выиграно,  а  фотографии  пестрели  ужасами,
сопровождающими эту победу. В другом номере журнала были помещены фотографии
гордого Альфреда Дрейфуса, обвиненного  в  шпионаже  на  судебном  процессе.
Статья обсуждала доказательства, а фотографии Райля разоблачали человека.  В
своих фотографиях Райлю удавалось за поверхностью явлений  разглядеть  самую
их суть, и все же Киф не переставал  удивляться,  зачем  Райлю  понадобилось
бросать живопись ради этого.
   Какое-то время Киф носился с идеей о том, чтоб написать Райлю  на  "Уорлд
мэгэзин" или чтобы занять денег и поехать в Нью-Йорк - повидаться с  братом,
но он не был уверен в том, что Райль захочет  встречаться  с  кем-нибудь  из
семейства Хэрроу.
   А теперь мысль о том, что ему снова придется увидеться с Карром,  вызвала
у него приступ злости. Киф не хотел видеть Kappa  -  ни  сейчас,  ни  вообще
когда-либо. Но ему придется ради Джинкс.
   Поезд, выпуская черный дымок, бежал через долину Гремучей реки, что несет
свои воды у подножия горы Глэд Хэнд. Хорошо, что Карру, по крайней мере,  не
удалось переименовать реку или гору, подумал Киф с хмурой улыбкой.
   Была половина второго. Поезд уже опаздывал на полчаса.
   На станции было безлюдно, звуки доносились только из Салуна. Киф отряхнул
брюки от сажи. Наемных экипажей поблизости что-то не было видно. Пешком путь
будет неблизким - через город к реке, через мост и вниз к озеру Род. Тут Киф
увидел пожилого мужчину, нагружающего коробками деревянную тележку.
   - Привет! Вы не могли бы подвезти меня в город?
   - А куда вы едете, мистер? Вы не остановились в отеле?
   Киф взглянул на трехэтажное здание, стоящее около станции.
   - На самом деле я еду через озеро в Хэрроугейт.
   Мужчина замолк, садясь на сиденье кучера и берясь за поводья.
   - Хорошо,  запрыгивайте,  -  сказал  он  наконец.  -  Теперь  уж  немного
визитеров бывает в Хэрроугейте, а те  немногие,  что  бывают,  приезжают  на
частном поезде и встречает их частный экипаж мистера Хэрроу. Как я  понимаю,
у вас дела с мистером Хэрроу.
   - В действительности я еду к молодой миссис.
   - Миссис? Вы имеете в виду мисс Хэрроу? Ненормальную с калекой  ребенком?
Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь навещал ее раньше. - Он подвинулся и дал
место Кифу. - А вы кто - адвокат или что-то в этом роде?
   "Ненормальная? - подумал Киф. - Калека?"
   - А почему вы думаете, что она ненормальная? - спросил он, изо  всех  сил
стараясь, чтобы голос его звучал бесстрастно.
   - Я вожу туда разные вещи. Приходится оставлять все у крыльца, потому что
она никогда не открывает дверь. Сомневаюсь, что  она  впустит  вас,  молодой
человек.
   Он бросил задумчивый взгляд в сторону Кифа.
   - Пару раз я видел ее подглядывающей из-за занавески. А целиком я  ее  ни
разу не видел - видел только ее глаза, и этого  мне  было  достаточно,  чтоб
понять, что она ненормальная.
   - А вы когда-нибудь видели ребенка?
   - Калеку? - Он покачал головой. - Я думаю, она тоже ненормальная. А кто б
не стал ненормальным,  сидя  взаперти  с  сумасшедшей?  -  Снова  он  искоса
взглянул на Кифа. - А откуда вы, молодой человек?
   - Из Массачусетса.
   - Да? Мои предки родом из Массачусетса - из Бостона, я родился в Трэйле -
есть такое местечко в Канзасе. - Он натянул поводья. - Если хотите, я повезу
вас в Хэрроугейт.
   - Я заплачу вам за беспокойство.
   - Никакого беспокойства. Я в любом случае  должен  кое-что  отвезти  этой
ненормальной - от доктора из Бостона. - Он показал пальцем на коробку. -  Не
знаю, что в ней, но он шлет им что-то каждые шесть месяцев.
   Киф поднял коробку. Она была тяжелой и в ней  что-то  перекатывалось.  На
ярлыке было написано: "Др. Эмметт Тилсон" и адрес.
   - У вас есть что-нибудь, на чем можно писать? -  спросил  он.  -  Я  хочу
записать этот адрес.
   - Оторвите просто ярлык. - Мужчина дотянулся до коробки и оторвал его.  -
Она и не заметит ничего.
   Киф положил в карман кусочек картона.
   - Сейчас остановлюсь здесь у миссис Коннор на минутку, чтоб забрать  ключ
от Хэрроугейта.
   Мужчина  исчез  в  маленьком  желтом  домике.  Киф  воспользовался   этой
возможностью и осмотрелся по сторонам.
   Они были на Фронт-стрит. Несколько магазинов он узнал, но  большинство  -
нет. Улицы были грязными, но деревянные  тротуары  кишмя  кишели  женщинами,
идущими под зонтиками. Улицы города были тенистыми  из-за  дубов  и  кленов,
вязов и тополей, но гора Глэд Хэнд - совершенно ободрана. Всю сосну срубили,
и гора стала голой и уродливой и была такой, какой,  как  поклялся  когда-то
отец, она никогда не будет.  Хэрроувэйл  уже  больше  не  был  тем  красивым
городком, каким его помнил Киф. Теперь он был грязным и замусоренным, как  и
любой другой промышленный город, каких в стране было множество. Из  огромных
труб струился дым, окутывающий долину черным покрывалом.
   Он поискал глазами больницу, которую построили его мать и тетя  Пэйшиенс.
Когда-нибудь он приедет  сюда,  чтобы  заняться  медицинской  практикой.  Он
надеялся на то, что больница осталась прежней.
   - Почему вы останавливаетесь  здесь,  чтобы  взять  ключ?  -  спросил  он
кучера, когда тот снова забрался на козлы.
   - Эунис Коннор - телефонный оператор. У нее хранится ключ от ворот  дома,
чтобы мы могли доставлять туда разные вещи. Ненормальная не выходит в город,
все необходимое доставляют ей прямо на дом.  Мистер  Хэрроу  теперь  тоже  в
основном держит ворота на запоре. - Он рассмеялся. - Все в городе знают, что
у миссис Коннор есть ключ, но никто без особой надобности  туда  не  пойдет.
Никто не хочет задевать мистера Хэрроу.
   Киф увидел гигантскую каменную крепость, стоящую на другой стороне озера,
фундамент  Хэрроугейта  почти  касался  воды,  а  башенки  гордо  уходили  в
прозрачную синеву неба. Киф заметил, что небо по другую сторону долины  было
ярким и до неприличия голубым, как будто черный дым не осмеливался  пересечь
озеро и осквернить хозяйские владения. Мост через реку  был  тоже  новым,  а
озеро Род - недавно вычищенным.
   Человек соскочил  с  козел,  чтобы  открыть  знакомые  кованые  ворота  с
инициалами, и повозка медленно двинулась по дороге по направлению к  башням.
Киф с удивлением подумал, что раньше никогда  не  видел  повозку  на  дороге
Хэрроугейта. Когда он был ребенком, то как-то не задумывался  о  том,  каким
путем  им  доставляют  вещи,  а  сейчас  вспомнил,   что   просто   доставки
производились только с другого входа, через служебное крыло дома, а основная
дорога использовалась членами семьи Хэрроу и их гостями.  Так  было  всегда.
Зачем теперь все менять?
   - Я захвачу ваш пакет, - предложил Киф, спрыгивая с повозки.
   - Премного благо дарен. - Кучер коснулся фуражки  и  натянул  поводья.  -
Удачи, молодой человек, полагаю, вам она понадобится.
   Киф медленно поднял глаза, чтоб взглянуть на дом своего  детства.  Как  и
говорила тетя Пэйшиенс, около башен появилась изгородь.  На  крыльце  стояли
плетеные стулья, но вид у них был  заброшенный.  Балкон  второго  этажа  был
закрыт,  но  балкон  детской  открыт  навстречу  солнцу,  и  на  нем  стояла
прекрасная девочка с копной платиновых волос и блестящими зелеными  глазами.
Она смотрела на него всего лишь мгновение, а потом ушла. Киф  не  шевелился,
ошеломленный красотой ребенка, с ощущением того, что лицо это  ему  знакомо.
Она была похожа на Джинкс - но в то же время на кого-то еще, на кого - он не
мог сказать.
   Стараясь освободиться от непонятного чувства, нахлынувшего на  него,  Киф
поднялся по широким ступеням. Ворота были закрыты. Он перелез через изгородь
и оказался на крыльце. Его пронизало  ощущение  того,  что  он  оказался  на
другой планете. Все купалось в мягкой, подкрашенной розовым тени.  Почему-то
Киф подумал о старом кружеве и мягкой стареющей  плоти.  Сухие  прошлогодние
листья лежали на камнях, как убитые солдаты. Он коснулся диванного валика, и
из него посыпалось облако пыли.
   Он постучал в дверь. Неужели она никогда не выходит?  Он  снова  и  снова
перечитывал тогда письмо от тети Эйлин, но так до конца и не поверил в  это.
Как могло случиться,  что  такой  полный  жизни  человек,  как  его  сестра,
оказался выключен из жизни? Ведь Джинкс всегда переполняла радость от  того,
что она живет, и вот теперь - это?
   Он снова постучал, и ему показалось, что по другую сторону двери раздался
тихий  шорох.  Может  быть,  это  слегка  отодвинули  занавеску?  Киф  почти
прислонился к стеклу.
   - Джинкс, - тихо позвал он. - Это Киф, Джинкс. Я приехал домой и нуждаюсь
в тебе. - Он не знал, почему сказал  именно  это,  когда  приехал  как  раз,
наоборот, для того, чтобы помочь ей, по что-то подсказало ему,  что  на  его
нужду она откликнется скорее, чем на  свою  собственную.  -  Ты  нужна  мне,
Джинкс, - снова сказал он.
   Занавеска зашевелилась. Он услышал звук отодвигаемого засова.
   Сначала он увидел зеленые глаза в запавших  глазницах,  почти  прозрачные
веки, а потом услышал шепот:
   - Киф?
   Он изо всех сил старался говорить спокойно:
   - Мне надо поговорить с тобой, можно войти?
   - Ты один?
   - Совсем.
   Она была одета  в  серое  платье,  а  движения  ее  были  замедленными  и
запинающимися, так же как и ее голос.
   Киф вошел в дверь. Она стояла спиной к нему. Он видел, что талия  ее  все
такая же тонкая, а волосы - все такие же феерически рыжие, и хотя они и были
убраны в аккуратный  пучок  на  затылке,  выбившиеся  из  прически  кудряшки
шевелились на ветру. Как часто  приходилось  ему  видеть  Райля,  дергавшего
Джинкс за эти кудряшки, подумал Киф. Он закрыл за собой дверь.
   Комната была удивительно уютной, несмотря на плотно задернутые  шторы.  В
камине горел огонь. Киф увидел, что все в комнате очень чисто и аккуратно, и
вздохнул с облегчением. После всех этих историй он просто и  не  знал,  чего
ему ждать.
   Джинкс медленно повернулась к нему. Она была все такой же красавицей,  но
красота ее была какой-то опустошенной. Щеки  запали  и  в  глазах  появилась
боль.
   Не глядя ей в глаза, чтобы спрятать свое удивление, он положил  пакет  на
ближайший стол.
   - Возничий привез это тебе, - сказал он.
   Не надо, чтобы она видела его жалость. Несмотря на перемены,  происшедшие
в сестре, Киф знал, что она по-прежнему гордая; он видел это  по  тому,  как
прямо, с высоко поднятым подбородком,  она  держалась,  -  она  была  побита
жизнью, но не сломлена.
   - Ты хорошо выглядишь. - Хрипловатый ее голос стал тише  и  потерял  свою
былую торопливость. Он снова подумал о старых кружевах и увядающих цветах.
   Киф посмотрел ей прямо в глаза.
   - Неужели так долго отсутствовавший брат не заслуживает  даже,  чтоб  его
обняли?
   Она подошла и прикрыла глаза, когда он привлек ее к себе.  Когда  наконец
она высвободилась из его объятий, Киф увидел,  что  она  старается  нащупать
платок.
   - Я сейчас принесу чаю, - сказала Джинкс не таким уже слабым голосом.
   Он проследовал за ней в комнату - старый мамин кабинет - и увидел, что он
превращен в кухню - с большим круглым столом и стульями  вокруг  него.  Стол
был накрыт на двоих, на нем стоял подсвечник с двумя свечами и лежали кольца
для салфеток.
   - Я не вовремя, - сказал он и сразу  понял,  как  смешно  прозвучали  его
слова. Она, должно быть, подумала то же самое, потому что губ  ее  коснулась
улыбка.
   Она нарочно занималась хозяйственными делами: поставила кипятиться  воду,
заменила тарелки фарфоровыми чашками и блюдцами, достала из ледника масло  и
хрустящие хлебцы.
   - Садись, Киф.
   Он сел на стул с высокой спинкой и  скрестил  ноги.  На  кольце  для  его
салфетки было выгравировано: "Элисон".
   - Почему ты ни разу не написала мне?
   - А о чем было писать?
   - Что с тобой все в порядке, что ты жива-здорова.
   - Да, наверное, так. - Она заменила салфетки на новые  -  белоснежные.  -
Просто мне  и  в  голову  не  приходило,  что  это  может  быть  кому-нибудь
интересно.
   Она села напротив и налила чай.
   - Я много думала о тебе, Киф,  я  хотела  написать.  -  Но  она  избегала
смотреть на него.
   С того самого момента, когда она так  открыто  посмотрела  на  него,  она
избегала его взгляда. Он хотел взять ее руки в свои и сказать  ей,  что  все
хорошо, утешить ее, отогнать все ее боли  и  напасти,  поцеловать  так,  как
целовала когда-то мама, так, что от ее поцелуя проходили синяки и ушибы.  Но
что-то подсказало ему, что он должен быть осторожен. Он не  хотел  думать  о
Джинкс как о слегка тронутой, но, должно быть, она  была  не  в  себе,  если
скрывалась от всех таким образом.
   - Ты сказал, что тебе нужна помощь, Киф.
   Ты попал в беду?
   - Нет, не в беду, - сказал он,  быстро  соображая.  -  Просто  мне  нужен
совет. Через несколько месяцев я закончу колледж, и тогда я  должен  решить,
что мне делать в жизни. - Он давно уже знал, что будет врачом, как мама,  но
в данный момент ничего больше не мог придумать.
   - Как странно, - медленно отозвалась Джинкс, - что  кто-то  может  решать
сам, что ему делать со своей жизнью. -  Она  отпила  чаю.  -  Я  никогда  не
думала, что это возможно.
   - Но ведь у нас у всех есть выбор, разве не так?  -  Он  затаил  дыхание,
надеясь, что она ответит.
   - Ты так думаешь?
   - Конечно. Помнишь мамину яблоню?
   Она часто  говорила:  "Жизнь  подобна  яблоне,  и  каждое  яблоко  -  это
возможность". А потом она сказала, что мы должны быть  уверены  в  том,  что
срываем самые прекрасные яблоки, какие только можем найти.
   - Я помню. Но я помню еще и слова, которые говорила бабушка Гэйтс, -  что
нет смысла плакать над мулом, если он лежит уже  на  дне  залива.  -  Джинкс
нарезала кусочки темного хлеба ножом с серебряной ручкой. -  Я  не  думаю  о
возможностях, Киф. Мой мул лежит на дне залива уже много лет. Он утонул  еще
до того, как я узнала, что он пошел купаться.  -  Она  горько  засмеялась  и
посмотрела на брата. - Но если на твоей яблоне есть яблоки, то я очень  рада
за тебя. Какой выбор ты можешь сделать, Киф? Что хочешь ты от жизни?
   - Ну, существует семейный бизнес.  Рука  ее  внезапно  дернулась,  и  чай
пролился  на  стол.  Она  вытерла  его  салфеткой  отрывистыми  и   нервными
движениями.
   - Тебя расстроила мысль, что я могу пойти в семейный бизнес?
   - Это твоя жизнь, Киф. Но - как долго ты не видел.., не видел Карра?
   - В последний раз я видел его на похоронах.
   - Да, он изменился. Он всегда был настоящим дьяволом, но  сейчас..,  стал
еще хуже.
   Киф удивился откровенной горечи, которая звучала в ее голосе.
   - Если он делает твою жизнь ужасной, то почему ты остаешься здесь?
   - О, я никогда не вижу его, только слышу разные вещи. - Она взглянула  на
дверь, ведущую в основную часть дома.  -  Особенно  наверху.  Я  слышу,  что
происходит за стенами наверху, и подчас заболеваю от этого.
   Киф с улыбкой вспомнил, что в детстве в таких случаях  говорил,  что  его
вот-вот  вырвет,  но  последние  воспоминания  о  Карре  -  эти  мучительные
воспоминания о взрыве, который он устроил тогда... Оборвав свои  собственные
воспоминания о том аде, он спросил:
   - А что ты слышишь через стены? Она пожала плечами.
   - Женщин. Дикие вещи, о которых я не  хочу  думать,  а  еще  меньше  хочу
обсуждать.
   - Тогда почему ты остаешься здесь?
   - А почему ты хочешь вернуться сюда? - задала она встречный вопрос.
   - Ну, это только одна из моих возможностей.  В  действительности  я  хочу
быть врачом.
   Она взглянула на него, и  глаза  ее  засияли  неожиданным  светом.  И  он
подумал: "Так все-таки жизнь теплится за этим медленным увяданием".
   - О, Киф, - воскликнула она, - как бы мама обрадовалась!
   Он наклонился, не желая терять той ниточки, которая возникла между ними.
   - Я думал, что, может быть, вернусь сюда в  Глэд  Хэнд  -  Хэрроувэйл  то
есть,  чтоб  заниматься  медициной.  Думал,  что  когда  получу  медицинскую
степень, смогу вернуться сюда в больницу, которую построила мама.
   - Она бы так гордилась тобой!
   - Ведь Карру  не  принадлежит  больница?  -  Нет.  Она  принадлежит  тете
Пэйшиенс. Мама отдала ее ей, когда перестала  практиковать,  как  раз  перед
несчастным случаем.
   "Да, - подумал Киф. - Тетя Эйлин тоже назвала  это  несчастным  случаем".
Неужели он один знает? Неужели никто больше не подозревал Карра в  том,  что
это сделал он? А если кто-то и подозревал, стал бы он молчать об  этом,  как
Киф все эти годы? Но что мог сделать один тринадцатилетний мальчик?  Кто  бы
поверил ему?
   Внезапно, глядя через стол на Джинкс, он понял, что она бы поверила  ему.
Если бы он мог сказать ей об этом семь лет назад, она бы  поверила.  Но  она
была с Эриком в море.
   - Так я поговорю с тетей Пэйшиенс, - сказал он, -  ты  так  помогла  мне,
Джинкс. Мне надо было знать, что ты одобришь это. Я так и  хотел  поступить,
но мне было просто необходимо услышать от тебя, что я прав.
   Она положила руку на его руку, пальцы ее дрожали.
   - Ты всегда так хорошо относился ко мне, Киф, а я знаю, что  в  последние
годы не заслуживала такого отношения.
   - Ну, теперь все это позади. Мы  ведь  можем  держать  связь,  правда?  А
потом, когда я закончу медицинскую школу и вернусь, мы снова будем близки. Я
так скучал по тебе, Джинкс.
   - И я скучала по тебе. По тебе, по маме, папе, Эдит и... - Она запнулась,
и он понял, что она собиралась сказать "и по Райлю".
   - Он пишет мне, - сказал Киф тихо. - Он пишет мне с тех пор, как я учился
в прескул. - Он хотел было  показать  ей  журнал  "Уорлд  мэгэзин",  который
привез с собой, но решил, что сейчас не время.
   Она резко встала, глаза ее были прикрыты:
   - Пойдем в гостиную?
   Киф прошел за ней в другую комнату, не  зная,  как  восстановить  ушедшую
доверительность. Было совершенно очевидно,  что  она  не  хочет  говорить  о
Райле. Каким-то образом он был частью ее проблемы.
   Киф сел в голубое кресло. Она остановилась перед камином, чтоб подбросить
полено в огонь, а потом села в такое же кресло напротив.
   - Ты действительно веришь в то, что у нас нет выбора, - что мы не властны
изменить  наши  собственные  судьбы?  -  спросил  он,  стараясь  возобновить
прерванную беседу.
   - Нет, мы сами выбираем себе судьбу, - медленно  ответила  она,  -  но  я
также думаю, что иногда.., мы.., оказываемся в ситуациях, в которых не можем
выбирать. И еще - и это действительно так - иногда  мы  не  знаем  всего,  а
потому не можем решить, какое яблоко - самое лучшее. - Взгляд ее  говорил  о
том, что ею владели несчастливые воспоминания. Она больше разговаривала сама
с собой, нежели с ним. - Некоторые вещи - некоторые чувства - просто слишком
поглощают, подавляют. Они не оставляют пространства  для  выбора.  И  что-то
просто.., происходит, и нет никакой возможности остановить это "что-то". Оно
просто.., происходит вне зависимости от  наших  желаний.  -  Она  замолчала,
глаза ее уставились на огонь.
   Спустя довольно долгое время она продолжила:
   - Понимаешь, я думаю, что чувство  може