жнике. Оттуда выпадает фотография, я  смотрю  на
нее, я говорю: "Стюарт, это кто?" Он: "А, это Джиллиан". Первая жена. Ну да,
конечно, почему бы нет и все такое. В бумажнике, а мы уже  два или  три года
как  женаты, ну что  ж  - почему бы нет? Я  никогда не видела ее  фотографий
раньше,  но  что  ж  такого- разве  это обязательно? "Стюарт,  ты хочешь мне
что-нибудь рассказать об этом?" - спрашиваю я.
     - Нет, - говорит он.
     - Точно? - говорю я.
     - Точно, - говорит он, - Я хочу сказать, что это Джиллиан.
     Он  забирает фото  и  кладет  его  обратно  в бумажник.  Естественно  я
записалась на прием к психоаналитику.
     Мы продержались минут восемнадцать. Я объясняю, что главная проблема со
Стюартом в  том, что он не хочет говорить о наших проблемах. Стюарт говорит:
"Это потому, что у нас нет никаких проблем". Я говорю: "Вот видите?"
     Так   мы  препираемся   некоторое   время.  Потом  я  говорю:   "Покажи
фотографию". Стюарт говорит: "У меня ее нет". Я говорю: "Но ты же носил ее с
собой каждый день все время пока мы женаты". Я конечно не знаю наверняка, но
он не отрицает.
     - А сегодня у меня ее нет.
     Я  поворачиваюсь   к   психоаналитику.   Она  а.)  женщина  б.)   самый
уравновешенный человек на свете и как раз поэтому в.) я выбрала ее для того,
чтобы она помогла  Стюарту немного  приоткрыться.  И я говорю  ей: "Мой  муж
таскает  с  собой в  бумажнике  фотографию своей первой  жены.  Это  цветная
фотография, немного  не в фокусе,  думаю, снято  откуда-то сверху  и  сбоку,
телеобъективом. На ней его  жена, его  бывшая жена, у нее испуганный вид, на
лице  кровь,  словно  ее избили,  на  руках ребенок. Честно говоря, когда  я
увидела  ее,  я  решила, что это беженка из зоны конфликта или что-то в этом
роде. Но это просто его бывшая жена, заплаканная, кровь на  лице, вот так. И
он носит эту фотографию с собой. И так все время пока мы вместе.
     Последовала  долгая  пауза. Наконец  доктор Харрис, которая  оставалась
совершенно  нейтральной,   не  выносила  никаких  решений  в  течение  почти
шестнадцати минут, говорит: "Стюарт, вы не хотите рассказать об этом?"
     И Стюарт  отвечает, в самой своей вызывающей  манере: "Нет,  не  хочу".
Потом он встает и уходит.
     - Что вы на это скажете? - спрашиваю я.
     Психоаналитик  объясняет,   что  по   правилам  оба   партнера   должны
присутствовать,  когда она  высказывает свое мнение или вносит  предложения.
Все, что я хочу услышать, это ее мнение, черт побери, просто мнение, но даже
этого не могу получить.
     Так  что я ухожу, и меня ничуть не удивляет,  что Стюарт  ждет  меня  в
машине и отвозит домой, по дороге мы обсуждаем дела в  ресторане.  Как будто
то, что  случилось, оставляет  его равнодушным. Думаю, в чем-то  так  оно  и
есть. Он просто хотел уйти.
     В тот же день,  чуть позже, я предпринимаю последнюю попытку. Я говорю:
"Стюарт, это ты ее ударил?"
     А он отвечает: "Нет".
     Я ему верю. Я хочу сказать, это очень важно. Я абсолютно доверяю ему. Я
просто не  знаю его. Что у него внутри? У нас было бы все прекрасно, если бы
мне не приходилось задавать себе этот вопрос.

     Оливер:  Помните Миссис Дайр? Моя консьержка и  Церберша из  служившего
мне насестом  дома 55 - через дорогу от дома новоиспеченной  четы Хьюзов (до
чего  мне ненавистно  это множественное число).  В  садике перед домом росла
переболевшая араукария, а калитка шаталась  и поскрипывала. Я хотел починить
ее, но миссис Дайр заявила, что  с калиткой  все в порядке. Но не со мной. Я
страдал  и она  ухаживала  за  мной.  Страницы ее собственной  жизни  к тому
времени замело время, ее голова держалась  на позвоночнике подобно тому, как
поникший цветок подсолнечника свешивается со своего стебля,  ее седые волосы
вновь  стали  песочного цвета. Бывало  я с грустной нежностью смотрел на  ее
успевшую появиться тонзуру - розоватую проплешину в румяной корочке.
     Внезапный страх: а вдруг она умерла, а вдруг там уже живет какая-нибудь
молодая пара,  они перекрасили ее желтую дверь, повесили на окна веселенькие
жалюзи и подстригли араукарию так, чтобы было  куда припарковать  просторный
семейный фургончик? Ну пожалуйста, пусть она все еще живет там, миссис Дайр.
Смерть  тех, кого мы  знали лишь вскользь, трогает струны души иначе: скорее
слышится челеста, чем тяжелый трубный зов, и все же это неоспоримая отметина
предательства безжалостного времени. Смерть тех, кто нам близок, относится к
"фактам  жизни",  которые так обожают  Гадающие На  Кофейной Гуще. Тогда как
смерть  тех, кто  лишь  едва  коснулся  партитуры  нашей  жизни,  заставляет
испустить болотный пузырек тлена.
     Молю Бога,  чтобы  миссис Дайр  оказалась еще жива.  Пусть ее араукария
зеленеет  будто лавр, а  подсолнечная головка  гелиотропно повернется в  тот
миг, когда рука Оливера коснется прерывистого звонка у ее дверей.

     Джиллиан: "Интересно, кто здесь раньше жил?" - сказала Софи.
     "Разные люди", - вот все, что я смогла придумать в ответ.
     "Интересно, что с ними стало?" - добавила она. Это не было вопросом, не
более чем то,  что она сказала перед этим,  но я  почувствовала  что  должна
защищаться. И  еще я почувствовала, что мне не хватает Стюарта:  он бы нашел
нужный  ответ. В конце концов  это он затеял  все это. Это он виноват в том,
что мы оказались в таком положении.
     Нет, это мы виноваты в том, что оказались в таком положении.
     Нет, это я сама виновата в том, что мы оказались в таком положении.
     Есть  способ справиться с  таким состоянием - выйти на улицу, взглянуть
вверх, потом посмотреть вниз. Вы представляете себе, что это за улица: сотня
или около того домов, по  пятьдесят с каждой стороны, соединенные в  блок из
двадцати пяти домов, поздний викторианский стиль, все похожи друг на  друга.
Высокие  узкие плановой постройки дома  из обычного лондонского желто-серого
кирпича.  Полуподвал,  три  этажа,  на  каждой  лестничной  площадке  еще по
комнатке.  Крошечный  садик перед домом,  задний  двор в  тридцать футов.  Я
говорю себе, что это лишь один из сотни  похожих друг на друга домов на этой
улице, один из тысячи в нашем районе, один из ста тысяч или вроде того домов
в Лондоне.  Так что разве номер на  дверях имеет  значение?  Ванная и  кухня
теперь выглядят  по-другому, внутренняя отделка поменялась,  я устрою студию
не на третьем этаже, как  раньше,  а на втором, так  что все будет  иначе, а
если  что-то будет напоминать мне  о  том,  что было  десять  лет  назад,  я
возьмусь за кисть. Благодаря девочкам дом ощущается по-новому. И мне кажется
завести кота неплохая  мысль. Все, что новое - хорошая мысль. Если вы хотите
сказать,  что я ухожу  от прошлого,  то возможно это и так. Но,  по  крайней
мере, я знаю, что делаю. Во всяком случае, это то, как начинает жить каждый.
Разве не так все  живут? Избегать чего-то,  уходить  от  чего-то,  держаться
подальше от некоторых тем. Это нормально, это по-взрослому, это единственный
способ жить, если полно дел, если есть работа, есть дети. Если ты молод, или
если у  тебя  нет работы,  или если ты  богат, если  у тебя есть время,  или
деньги,  или и то, и  другое, тогда  ты можешь позволить  себе - как  же это
называется?  -   конфронтацию  -  изучать  каждый  аспект  ваших  отношений,
задаваться вопросом - "а почему я поступаю именно так". Но большинство людей
просто живет как получается.  Я не расспрашиваю Оливера о его  проектах и не
спрашиваю  какое у  него настроение. В свою  очередь он не  спрашивает,  что
чувствую я - устала, растеряна,  измотана или  что-то еще.  Хотя может он не
спрашивает потому, что это не приходит ему в голову.
     Задняя дверь  выходит  в новенький патио, выложенный  красным кирпичом,
которого там раньше не было, старый газон - что смотрится вполне  нейтрально
и довольно  беспорядочные насаждения кустов  и  цветов. Вчера я  вышла туда,
чтобы срубить два  единственных куста, которые  я  помнила были посажены там
десять лет назад. Я узнала их потому, что посадила их сама: буддлея  - чтобы
приманить  бабочек  и Cistus ladanifer - еще  один жест оптимизма. Я срезала
их, а потом выкопала корни.  Я устроила  костер и сожгла их. Оливера не было
дома, он гулял с девочками, но когда он вернулся, то увидел, что я  сделала,
но ничего не сказал.
     Вот что я имею ввиду, понимаете?
     Кажется Стюарт предоставляет нас самим себе. Он прислал нам свиную ногу
в подарок на новоселье.

     Элли: Новая студия намного лучше. Более просторная, более светлая. Было
бы еще светлее, если бы студия была  этажом выше.  И не так  слышен  шум  из
других частей  дома. Хотя думаю поэтому они и  захотели  устроить спальню на
верхнем этаже. В любом случае, это не мое дело.
     Я только что закончила  картину Стюарта. Она не стала  выглядеть  лучше
после реставрации, это уж точно. То, что картина  все еще в студии, начинало
немного смущать меня.  Я поймала себя на том, что работаю с картиной  тогда,
когда Джиллиан  отсутствует. Однажды  она взглянула  на картину так,  словно
хотела сказать: "Дешевле сразу спалить это". Я  пробормотала  что-то, как бы
соглашаясь, и опустила голову. "Это мистера Хендерсона", сказала  я про себя
- на тот случай, если придется сказать это ей.
     Я  позвонила  Стюарту  на  мобильный,  как он  и просил.  Он  сказал  -
принесете и мы обмоем это. Не то чтобы приглашение,  не то чтобы приказание,
а просто некая констатация факта. Я сказала ему сколько это будет стоить.
     "Вы  бы  предпочли наличными", - сказал он. Опять тем же тоном. Меня не
заставляли, но  меня  и не спрашивали. Не  то  чтобы я  обиделась, просто  я
почувствовала, что он принадлежит к миру взрослых, а я нет. То,  как он себя
вел, должно быть кажется совершенно нормальным ему и многим другим людям, но
не мне. Полагаю, что к этому  привыкаешь, оправдываешь  это тем, что так  уж
жизнь устроена или чем-то подобным. Правда, я не уверена, что хочу привыкать
к этому. Когда бы то ни было.

     Стюарт: Свиньи очень  умные  животные.  Если  их  подвергнуть  стрессу,
например  если  собрать слишком много свиней в одном месте, то они  начинают
пожирать друг  друга. То  же  самое  делают  цыплята - не то  чтобы  цыплята
отличались  особенной  сообразительностью.  Но свиньи  испытывают  стресс  и
набрасываются друг  на друга. Они отгрызают друг у друга хвосты.  И  знаете,
что  делают в  таких случаях индустриальные фермеры?  Они купируют поросячьи
хвостики,  так что откусывать  становится  нечего, а иногда  и  уши. Еще они
подтачивают им зубы и продевают в нос кольцо.
     А теперь подумайте  - вряд ли все  это  способствует  снижению стресса,
так? Так же как и накачивание гормонами и антибиотиками, цинком и медью, так
же  как  то,  что их не  выпускают из свинарника в  поле и не дают  спать на
соломе. И тому подобное.  И  помимо  всего прочего стресс влияет на процессы
расслабления мускулатуры,  что в свою очередь влияет на вкус  мяса. Конечно,
на  это также  влияет то, чем кормят свиней. Те, кто работает в моем бизнесе
согласны, что  свинина это такое  мясо, которое проигрывает в своих вкусовых
качествах  в результате индустриальных  методов.  А  так как  мясо  не имеет
вкуса, то  покупатели могут  платить  меньше, что снижает уровень качества и
так далее. Если хотите знать, заставить покупателя платить больше за хорошую
свинину является для меня чем-то вроде Крестового похода.
     Это, точнее  вся ситуация  с  органическими продуктами, заставляет меня
задуматься вот  над чем  - а  как же мы? Разве с  нами не  происходит то  же
самое? Сколько народу живет в Лондоне? Восемь миллионов? Больше? В том,  что
касается  животных,  эксперты  по  крайней  мере  рассчитали  сколько  места
необходимо  каждому,  чтобы не  испытывать  стресса. Они  даже  не  начинали
производить  эти рассчеты  для людей  - а если и начали, то  об этом  ничего
неизвестно.  Мы просто живем  друг у друга на голове, в общей свалке - не от
сюда ли  сравнение со свинарником? -  и откусываем друг другу хвосты.  Мы не
можем представить себе,  что бывает иначе. И учитывая  наш уровень стресса и
то, чем  большинство  нас питается,  я  готов  поспорить,  что  на  вкус  мы
отвратительны.
     Послушайте, это не сравнение. В любом случае это  не одно  из сравнений
Оливера. Это просто логическое развитие мысли. В этом есть смысл, разве нет?
Органические человеческие существа - какая должно быть разница!

     Джиллиан: Я смотрю из окна ванной комнаты на сад. Прекрасное утро, лишь
воздух едва  пахнет осенью и  по-осеннему светит солнце.  Паутинка в  уголке
рамы поблескивает росой. Дети в саду. Играют. Сегодня такое утро, когда даже
множество  лондонских  двориков,  половина  которых  неухожена,  разделенные
низкими  желто-серыми  стенами,  несколько  чахлых  деревьев  здесь  и  там,
пластиковые турникеты для детей, когда даже такой  будничный ландшафт  может
показаться очаровательным. Я смотрю на детей,  они  носятся кругами, догоняя
друг друга, просто веселятся. Они бегают вокруг остатков костра.
     Я  думаю:  три дня назад я  срезала два куста,  которые мне  нравились,
которые  я  сама посадила, срезала из-за  того,  что случилось  в этом  доме
десять лет назад. Я выместила все на кустах. Я  их срубила, сгребла в кучу и
подожгла.   Тогда   это  казалось   мне   совершенно  разумным,  практичным,
логическим, обоснованным, необходимым решением. Сейчас, когда я  смотрю, как
мои дочери кружатся вокруг того,  что осталось  от  двух растений, которые я
решила наказать, это кажется мне чуть ли не поступком  сумасшедшего. Доктор,
я оставила своего  первого мужа, чтобы уйти ко второму,  а десять лет спустя
спалила буддлею и кистус. Чем вы можете объяснить подобное поведение?
     Я знаю, я  совершенно нормальна. Я  просто хочу  сказать, что  какое-то
маленькое, незначительное действие  -  действие которое никому не  причиняет
зла и никогда не причинит -  может сегодня показаться совершенно нормальным,
а на следующий день - полным безумием.
     Мэри  только  что  споткнулась и  упала  в золу.  Так как  Оливера  нет
поблизости, придется  спуститься  и  отряхнуть ее. По крайней  мере хоть это
нормально.

     Оливер:  Мой  первый  соседский  долг  - нет, скорее попытка  заглушить
экзистенциальную панику  - был визит в дом  номер 55. Окна все еще  отчаянно
страдали глаукомой,  в  садике перед домом араукария  тыкала  в  меня своими
ершиками.  Дверь все  того же  оттенка -  caca  de  dauphin. Никаких видимых
изменений  -  может  она  все  еще  жива?   Подушечка  уазательного  пальца,
пропутешествовав по  волнам  мышечной памяти, нашла верный  северо-восточный
угол, чтобы нажать кнопку звонка. Казалось пауза вот-вот разродится. Была ли
когда-либо беременность  столь истеричной?  Но  вдруг  я услышал  старческое
пошаркивание шлепанцев.
     Как  это бывает с теми, кого с детства не видел, Миссис  Дайр оказалась
даже меньше,  чем я ее  помнил. В  лучах солнечного света предстал  поникший
венец и перекрученная  конечность,  выглядевшая  так,  словно ей нанес визит
санитар. Чтобы  ей было легче меня вспомнить я  упал на колени как когда-то,
когда  я  предлагал  ей руку и сердце. Но даже в  таком положении моя голова
оказалась  слишком  высоко,  чтобы  можно  было  прильнуть  к  ее  плечу.  Я
идентифицировал себя, но увы, похоже это ей ничего не говорило. Молочные как
стекла глаза смотрели прямо на меня. Я стал было рассказывать о том, что она
могла помнить, разложил  инкрустированный столик  юмора, в  надежде привлечь
испытующий укол ее вилки. Но все  казалось тщетно. Если говорить  начистоту,
она смотрела на меня так, словно я  был цирковой собакой. Что ж,  по крайней
мере,  как  ни   как,  но  она  была  жива.  Я  поднялся  с  колен,  подобно
cavaliere-servente, и попрощался.
     "Одиннадцать двадцать пять", - сказала она.
     Я  взглянул на часы. К несчастью, она ошиблась на несколько часов. Но в
конце  концов, подумал я,  возможно такова природа времени - чем меньше  его
осталось,  тем меньше  заботишься  о точном подсчете.  И  только я решил  не
посвящать ее в то, что солнце уже перевалило за нок-рею  дворика,  когда она
повторила: "Одиннадцать двадцать пять. Столько вы должны мне за газ".
     После чего она развернулась на перебинтованных ногах и хлопнула дверью.

     Мадам Уатт: Стюарт говорит мне, что он рад тому, что вернулся в Англию.
     Стюарт говорит мне, что они теперь снова друзья.
     Стюарт  говорит  мне, что  Софи  и  Мэри очаровательные  девочки  и  он
практически чувствует себя их крестным отцом.
     Стюарт  говорит мне, что постарается найти работу для Оливера  в  своей
компании.
     Стюарт говорит  мне,  что он только  беспокоится  из-за  Джиллиан,  ему
кажется, что она много переживает.
     Конечно, я ничему из этого не верю.
     Но не так важно верю я или нет. Важно насколько Стюарт верит в это сам.

     Стюарт: И вот еще о чем я думал. Вы знаете, что я имею ввиду под  ДДН и
МСН?
     Не знаете?  А вам  следовало бы.  ДДН -  Допустимая Дневная  Норма. МСН
-максимальное содержание нитратов. МСН - это допустимое по закону количество
пестицидов в  продуктах, которые поставляют  с фермы. ДДН -  это  допустимая
доза  пестицидов, которые  человеческий  организм может потребить без ущерба
для себя. Оба показателя измеряются в мг\кг, то есть количество милиграмм на
килограмм. В ДДН килограммы очевидно относятся к массе тела.
     Так  вот о  чем я думал. Когда люди  живут вместе, то некоторые из  них
производят вещества, эквивалентные пестицидам, которые  опасны для остальных
людей. Например,  страшные  предрассудки,  которые пропитывают тех,  кто  их
окружает, и отравляют, портят им жизнь. Так что иногда я рассматриваю людей,
пары, семьи в терминах уровня пестицидов. Я спрашиваю себя, какой показатель
МСН у того парня, который постоянно насмехается и говорит гадости? Или, если
вы прожили  с какой-то  особой некоторое время, то  насколько  изменится ваш
показатель ДДН? А что  будет с детьми?  Ведь  в том, что касается поглощения
ядов, дети уязвимей и восприимчивей взрослых.
     Думаю у меня есть работа для Оливера.

     Софи: Вчера я обнаружила маму в комнате, что в задней части дома, прямо
над ванной, мы еще не  придумали как ее использовать. Она просто стояла там,
витала где-то далеко. Она даже не заметила меня. Было  немножко страшновато,
потому что обычно  она замечает  все. Но она немного странная с тех пор, как
мы переехали.
     Я спросила: "Мам, что ты делаешь?". Иногда я называю ее  мама, а иногда
просто зову ее мам.
     Она была за тысячу миль от меня. Потом она стала оглядываться и в конце
концов сказала: "Я думала в какой цвет покрасить стены".
     Надеюсь она не станет как не от мира сего как папа.

     Элли:  Я отнесла назад картину. Его квартира  выглядит в точности такой
же, только  на  столе  в  гостиной  около  двадцати  рубашек  в  пакетах  из
химчистки. Все  смотрится так, словно здесь живут  временно. Только если  бы
здесь  действительно   останавливались  на  время,   то  это   бы  выглядело
основательнее, если вы понимаете о чем я. Если бы у него были дела в Лондоне
и  он бы приезжал сюда работать на несколько месяцев,  он  бы остановился  в
одной  из тех квартир, рекламу которых можно найти  в  бесплатных  журналах,
которые подсовывают под  дверь. Трехкомнатная квартира,  стандартные люстры,
провисающие занавески, перехваченные ремнями,  безобидные гравюры на стенах.
Он понял, что я осматриваюсь.
     "Нет времени, правда нет", - сказал он. "Или может так - время есть, но
мне не хватает вкуса". Он еще немного подумал. "Хотя нет, ни  то, ни другое.
Скорее,  я  не  хочу  заниматься  этим  только  ради  себя. Мне это  кажется
бессмысленным.  Если  это только для себя,  то  я  хочу  заниматься  этим не
настолько  сильно, чтобы  мне  было по-настоящему  интересно.  Я  хочу чтобы
кто-то еще хотел. Думаю так".
     Он мог бы сказать  это так, что прозвучало бы п