ей первой мыслью было, что мне
достаточно разборчивых по части еды в доме. Сейчас мне вполне хватает думать
о том, что Оливер будет есть и что не  будет. Поэтому я попросила  Софи -  я
разговаривала с ней по-взрослому,  что ей нравится - я попросила ее отложить
осуществление своего  решения, которое я разумеется уважаю, на год или  два,
потому что сейчас нам довольно и того, что уже есть на столе.
     "Довольно  и  того,  что уже  есть",  -  повторила  она и засмеялась. Я
сказала это не специально.  Потом - поскольку я  разговаривала  с ней как со
взрослой - она оказала мне честь  ответить тем же. Она объяснила, что нельзя
убивать и есть животных,  и  как  только  ты это  понял,  не остается ничего
другого как стать вегетерианцем. Она  еще немного порассуждала на эту тему -
ведь, в конце концов, она же дочь Оливера.
     "Из чего сделаны твои туфли?" - спросила я, когда она закончила.
     "Мама",  - ответила  она, с  утомительным упрямством  ребенка,  - "я не
намереваюсь есть свои туфли".

     Оливер:   Рекомендуются  пробежки.  Кстати  вы  знаете  доктора   Робб?
(Возможно что нет, разве что вы  в том же bareau ivre"  что и  moi"). Добрый
Доктор произнес лишь  слово  - физические  упражнения, но мне послышалось  -
пробежки.  Должно быть  во мне незаметно развилась  сковывающая  подвижность
склонность  к обломовскому  дивану, так она сказала. Физические  упражнения,
согласно  новейшей  мудрости тех,  кто гадает  на  кофейной  гуще,  повышают
уровень  эндорфинов и таким образом  провоцируют  поднятие духа. Не  успеете
понять,  что  происходит,  а  у  вас  уже   снова  все  хип-хоп.  Quod  Erat
Demonstrandum".
     Боюсь,  мой  ответ не  был достоин Архимеда.  Я  не  расплескал  воду в
ванной,  впав  в  экзальтацию. Должно  быть я даже  заржал  от  отчаянья как
нервная поджарая свинка. Чуть позже я объяснил это так: хотя бы  то, что мне
придется облачиться  в тренировочный костюм,  от омерзительных кроссовок, до
омерзительной улыбочки, напялив нечто  о двух частях с обвисшими на  заднице
штанами и отвратительной молнией, уже понизит мой уровень эндорфина, а мысль
о том,  чтобы показаться в таком  облачении  средь  бела дня, хоть солнечный
свет  и   славится  тем,  что  поднимает  настроение,  представляется  столь
постыдной,  что мне бы  пришлось проковылять до  Касабланки и обратно просто
чтобы  восстановить  количество  этой  мифической  субстанции  до  исходного
низкого уровня. Quod Erat Demonstrandum, черт бы все побрал.  Куда - решайте
сами.

     Элли: То, что  я сказала о Стюарте - правда. Это не проблема, не что-то
серьезное,  не   какие-то   особенные  отношения.   Тогда  почему   все  так
неоткровенно?
     Мы вернулись из китайского ресторана и у меня было то настроение, когда
не знаешь  чего  хочешь,  когда хочется,  чтобы  кто-то  помог тебе  принять
решение.  Но он не захотел  мне помочь.  Или он не понял мое настроение, или
понял  и ему было  все равно, что  я  решу. А мне хотелось сказать:  слушай,
когда  мы  только  познакомились,  ты  вел себя  как  взрослый,  ты  отдавал
распоряжения, вроде  того, чтобы  заплатить мне  наличными или  чтобы  пойти
выпить.  А  сейчас ты  даже не можешь сказать  мне,  хочешь ли  ты  чтобы  я
осталась на ночь или нет.
     Я спросила: "Ну так что скажешь?" Мы были на полпути к спальне.
     "А что ты скажешь?" - ответил он.
     Я помолчала. Я  просто  помолчала.  Потом  я сказала: " Черт  возьми, я
скажу, что если  ты не знаешь,  чего ты хочешь, то я  скажу, что я собираюсь
отвалить домой".
     На  это  можно  ответить  по-разному,  но   по  моему  мнению  "хорошо"
котируется довольно низко. И  еще - можно  вести себя по-разному, но пойти в
туалет  помочиться,  когда  за  мной еще  не  успела  закрыться  дверь, тоже
котируется невысоко.
     На  следующее утро  я  в  студии,  мы обе  работаем,  но  неожиданно  я
срываюсь.  Вот Джиллиан, сидит  за  своим  мольбертом,  наклоняется  вперед,
регулирует  освещение,  она  сидит  в  профиль,  как  какой-нибудь  персонаж
Вермеера, черт  бы его побрал, а я  думаю: вот  что, извините, но разве вы и
ваш второй  муж, сам редкая фальшивка,  разве вы  не старались свести меня с
вашим первым мужем, даже не сказав мне, что вы с ним были женаты, и разве не
благодаря вашему мужу я познакомилась с этой сволочью, мистером Хендерсоном,
и когда, в конечном счете, я и правда стала с ним трахаться, разве вскоре не
не  стало более чем очевидно,  что хотя  его вполне устраивает  трахаться со
мной и вроде ему это даже нравится, все, о чем он до сих пор думает, это вы?
     Так что я ей все сказала. Именно так и сказала. Вы никогда не замечали,
до чего взрослые ненавидят слово  "трахаться"?  Моему отцу все равно, что  я
курю и у  меня может  быть рак, это  его  не  волнует, но  когда  я  однажды
сказала, что я трахаюсь с одним парнем,  он посмотрел  на меня так, словно я
настоящая  шлюха. Так, словно я  ни черта не  понимаю в  том, насколько  это
прекрасно заниматься любовью, как это было  у него  и моей матери, ла-ла-ла,
до  того  как  они расстались.  Так что я  специально сказала  "трахаться" в
разговоре  с  Джиллиан, но  она даже глазом не моргнула,  хотя  я на  это  и
рассчитывала, она просто очень  внимательно меня слушала и когда я добралась
до   слов,  что  Стюарт  совершенно  помешан  на  ней,  то  знаете  как  она
отреагировала?
     Она улыбнулась.

     Стюарт:  Это я прочел сегодня в газете. Действительно ужасная история и
я советую вам пропустить следующую страницу если у вас слабые нервы.
     Это  случилось в Штатах,  хотя  могло бы случиться где угодно.  Я  хочу
сказать, в Америке все просто кажется преувеличением. Ну как бы там ни было,
речь  идет  о довольно молодом  человеке,  лет двадцати, его отец  умер. Его
подружка  в это  время уехала отдыхать, и она конечно вполне логично решила,
что так как отец уже умер, а не при смерти, то она не станет прерывать отдых
и не станет возвращаться раньше времени, чтобы утешать своего бойфренда. Он,
возможно вполне логично, горько сожалел о  том, что  она не  осталась, и его
обида не прошла со временем. Это казалось ему  страшной  изменой. Так что он
решил  причинить ей  такую же боль, какую испытал  сам. Он хотел,  чтобы она
испытала такое же горе, какое испытал он, когда умер его отец.
     Вы уверены, что хотите продолжать? На вашем месте я бы  не  стал читать
дальше. Ну значит  он женился на этой девушке, они стали думать о детях, она
забеременела, родила ребенка,  он  выждал пока она  полюбит ребенка и  потом
убил его. Накрыл лицо  ребенка куском упаковочного полиэтилена  - у нас  это
называется  полиэтиленовая пленка -  и  оставил  его  задыхаться.  Потом  он
вернулся, снял полиэтиленовую пленку и перевернул ребенка лицом вниз.
     Я вас предупреждал, что будет ужасно.  Слушайте дальше. По-видимому,  в
течение  нескольких месяцев  мать  думала, что смерть наступила в результате
несчастного случая. Так  сказал врач. Но однажды ее  муж пошел в полицейский
участок и  признался в  убийстве. Как  вы считаете,  почему он  так  сделал?
Угрызения совести? Может быть. Не уверен, что я верю в угрызения совести. Не
очень верю, не тогда, когда я был этому свидетелем.  ОК, возможно частично и
это. Но разве это было сделано не для того, чтобы причинить еще большую, еще
более страшную боль своей подружке, теперь жене? Если она думала, что смерть
произошла в результате несчастного случая, то она могла обвинять в этом Злой
Рок или что-то  в этом духе. Но теперь  она знала, что дело не  в Злом Роке.
Это было умышленно. Ей умышленно причинили боль, причинил  боль тот человек,
который,  как  она  думала,  любил   ее,  убив  того,  кого  любила  она,  с
единственной целью сделать ей как можно больнее. Надо думать, что в тот  миг
жизнь не казалась ей сахаром.
     Разве не ужасный  поступок?  Я не  хочу  никого  оправдывать.  Но самое
страшное, что в чем-то и вполне логичный. Конечно, это ужасная логика.

     Оливер: Хлыст  ДНК. Должен признать,  я вполне доволен этим. Пришло  на
ум. Мужчины  (а так же и женщины). Существа, не имеющие разумного  основания
для существования. В былые  времена, во  времена мифов и героев, придумывали
себе  основания. Когда  мир  был  достаточно велик  для трагедии. А  сейчас?
Сейчас мы просто  бегаем по  опилкам манежа на цыпочках, подгоняемые хлыстом
ДНК. Что есть человеческая  трагедия для  сегодняшнего  выродившегося  люда?
Вести себя  так, словно мы обладаем  свободой воли, зная  при этом, что ее у
нас нет.

     Немного перца

     Анонимно: Тому, кого это касается, налоговый отдел 16-го района.
     Этим письмом сообщаю вам  о том, что Оливер Рассел, из дома номер 38 по
Роуд Дунстан, 16-го района избегает  уплаты налогов. Он  работает в компании
Лавка  Зеленщика  (главный офис  на  Риал  Роуд,  17)  в  качестве  водителя
микроавтобуса  и   получает  зарплату  наличными  непосредственно  от  главы
компании  Мистера  Стюарта Хьюза. Фактически  Рассел  и Мистер Хьюз являются
старыми друзьями.  Мы имеем основания полагать, что  Мистер  Рассел  недавно
получил  150 фунтов  наличными  от Мистера Хьюза. Мы также  имеем  основания
полагать, что Рассел занимается распространением пиратской видеопродукции, а
также распространяет  рекламные  проспекты  индийских  ресторанов  и  другие
товары.  Вы понимаете, что в сложившихся обстоятельствах я могу  подписаться
лишь как -
     Заинтересованный Представитель Общественности.

     Оливер: Доктор Робб  очень  мила, не правда  ли? Если "очень мила" хоть
что-то меняет.
     Она слушает, хотя мне и не хочется много говорить.
     Она говорит, что уверенность в том, что  лучше  уже никогда не станет -
составляющая часть депрессии. Я говорю, что уверенность в том, что лучше уже
никогда  не станет - вполне нормальное  и  естественное следствие  того, что
лучше не становится.
     Она спрашивает меня о потере либидо и я стараюсь отвечать галантно.
     Нет,  я стараюсь ей  угодить. Я отвечаю "да"  на все ее вопросы. Плохой
сон? Да. Рано просыпаетесь? Да. Нету интереса к жизни? Да. Рассеянность? Да.
Утрата либидо? Смотри выше. Плохой аппетит? Да. Слезливость? Да.
     Она   спрашивает,  много   ли  я  пью.  Не  достаточно,  чтобы  поднять
настроение,  отвечаю я. Мы  говорим о том,  о сем.  Похоже алкоголь является
депрессантом. Но она считает, что я пью недостаточно  много, чтобы  это было
причиной в моем случае. Разве это не угнетает?
     Она говорит, что солнечный свет помогает преодолеть депрессию. Я говорю
- а жизнь понятие противоположное смерти.
     Я понимаю,  что  я вынуждаю  ее  говорить  как  какой-нибудь  узколобый
бюрократ. Это не входит в мои намерения. Она  хороший и располагающий к себе
представитель  тех, кто гадает на  кофейной гуще. На самом  деле, если бы не
утрата либидо...
     Она спрашивает меня о смерти матери. Ну что я могу ответить? В то время
мне было шесть. Она  умерла, а потом мой отец  начал вымещать на мне то, что
она умерла. Избивал меня и все такое. Потому что я напоминал ему мою мать.
     Да, я могу сплести  обычные  виньетки далекой страны детства -  То, как
она целовала  меня  перед сном,  То,  как  она ерошила  мои волосы, Вечернее
купание у нас дома, - но какие из них действительно мои, а какие я стянул из
циклопедии  фальшивых   воспоминаний  в  настоящий   момент  я  не  в  силах
распознать.
     Доктор Робб спрашивает меня как  она умерла. Я отвечаю, что в больнице.
Нет, я ее не видел. Неделю она отводила  меня в школу каждое утро и забирала
меня из школы, а на следующей неделе ее опустили в землю. Нет, я не видел ее
в  больнице.  Нет,  я  не  видел ее  убранной  в  последний  путь, Еще более
прекрасной в смерти, чем при жизни.
     Я  всегда  думал, что  она  умерла от  сердечного  приступа, от чего-то
взрослого  и загадочного. Я задавался  вопросом "почему" и  "зачем" чаще чем
"как". А когда, уже позже, я спрашивал о подробностях, мой рыбообразный отец
начинал просто  подвывать  старой  песне  горя  и одиночества. "Она  умерла,
Оливер", - вот  все, что говорил этот старый ублюдок, - "и лучшая часть меня
умерла вместе с ней". В этом он был совершенно прав.
     Доктор  Робб  спросила меня,  самым деликатным и участливым образом, не
будет   ли  это  совершенно   невероятной  гипотезой,   полагать,   что  моя
давнопочившая мать наложила на себя руки.
     Тучи и правда сгущаются, вам так не кажется?

     Софи:  Как  только я  оказалась со Стюартом один на один, я осуществила
свой план. Я спросила могу ли  я поговорить с ним. Обычно  я так не говорю и
это заставило его прислушаться.
     Я сказала: "Если с папой что-нибудь случится..."
     Он перебил: "С ним ничего не случится".
     Я  сказала:  "Я  знаю,  я еще маленькая.  Но  если  с папой  что-нибудь
случится..."
     "То что?"
     "Ты будешь моим папой?"
     Я  внимательно  следила за ним пока  он думал  над моими словами. Он не
смотрел на меня, поэтому  он не видел,  что я внимательно за ним наблюдаю. В
конце концов он повернулся ко мне, обнял меня  и сказал:  "Конечно, Софи.  Я
буду твоим папой".
     Теперь  мне все  совершенно ясно.  Стюарт не знает, что  он  мой  отец,
потому  что мама никогда  не говорила ему об этом. Мама не признается в этом
ни  ему, ни мне. Папа всегда относился  ко мне как к своей дочери, но должно
быть  он что-то  подозревает,  ведь так? Поэтому он и ходит как  не  от мира
сего.
     Получается во всем виновата я.

     Стюарт: "А это что за чертовщина?"
     Оливер был взвинчен больше чем когда-либо за последнее  время. Он махал
у меня перед носом письмом так, что было совершенно  невозможно рассмотреть,
что это такое. Немного погодя он успокоился, или, что более вероятно, устал.
Я взглянул на бумагу.
     "Это из налоговой инспекции", - сказал я.  "Они интересуются,  нет ли у
тебя каких-то дополнительных источников дохода кроме того, что  ты получаешь
в Лавке  Зеленщика,  и  еще  -  не  подрабатывал  ли  ты  где-то до того как
устроился  на работу,  в  то  время,  когда  тебе выплачивалось  пособие  по
безработице".
     "Да  черт  побери я умею читать",  сказал он. "Может ты помнишь, что  я
переводил Петрарку  в то время, пока ты все еще водил обгрызанным пальцем по
странице, разбирая сенсационные банальности своего ежедневного гороскопа".
     Ну хватит, - подумал я.  "Оливер, ты же не уклонялся  от уплаты налога?
Ты должен понимать, что игра не стоит свеч".
     "Ах  ты  проклятый Иуда".  Он уставился на  меня, небритый, с  красными
глазами, так что выглядел он, честно говоря,  не очень хорошо. "Это ты донес
на меня".
     Это было уже слишком. "Иуда донес на Христа", - заметил я.
     "Ну и?"
     "Ну  и?" -  я немного подумал, или сделал  вид, что думаю.  "Может ты и
прав. Кто-то на тебя донес. Теперь давай рассуждать трезво. Как ты  думаешь,
что у них есть на тебя?"
     Он  заверил  меня, что не подрабатывал где-нибудь еще в  то время, пока
работал  на  Лавку Зеленщика,  потому что,  как он сказал, работая у нас,  к
вечеру  чувствуешь себя  выжатым как  лимон.  Но  это правда,  что раньше он
брался за мелкую незадекларированную работу, одновременно получая пособие по
безработице:  а именно распространял рекламные проспекты и работал на некого
таинственного мистера Бига, доставляя на дом видеокассеты.
     "Так или иначе, но я тебе об этом уже рассказывал".
     "Правда? Не припомню".
     "Готов поклясться, что  так". Потом он сел и  как-то сразу обмяк. "Боже
мой, я уже не могу припомнить, что и кому я рассказывал".
     Ну,  в  былые  времена  это  его  не  волновало.  Он   всегда  был  рад
рассказывать одну и ту же историю снова и снова. "Давай  попробуем  спокойно
во всем разобраться". "В  налоговой инспекции что-то есть на тебя. Но отдать
им должное, -  на этих словах Оливер  застонал,  - они заинтересованы лишь в
том,  чтобы собрать  неуплаченные  налоги.  Их  не  интересует  криминальная
сторона дела".
     "Просто прекрасно".
     "Думаю тебе следует больше беспокоиться о пособии. Если они захотят, то
они  могут прижать тебя как следует. Хотел бы я знать,  слышал ли  тот,  кто
донес на тебя, о горячей линии комитета  по  выплате пособий.  Это  было  бы
скверно".
     Оливер снова застонал.
     "И думаю  нельзя  забывать об НДС. Все это нелицензионное  видео  - это
входит в полномочия таможни и управления по акцизам. Они могут начать в этом
копаться. У них есть полномочия. Они обожают вламываться в дом в пять утра и
отрывать половицы. Будем надеяться, что этот шутник не знает  о  том, что  у
них есть горячая линия".
     "Проклятый Иуда", - повторил он.
     "Что еще? Возможно это  кто-то из офиса. Или может кто-то из водителей.
Просто подумай, кто это может быть, Оливер. Ты знаешь кого-нибудь,  кто тебя
ненавидит?" - бодро заключил я.

     Мадам  Уатт: Приехали  Софи и Мэри. Стюарт привез  их  на своей машине.
Конечно, я ничего не сказала.
     У  меня как всегда был лимонный пирог, они его любят. Но Софи  не съела
ни кусочка. Она сказала, что не хочет есть.  Я попросила ее попробовать хоть
немного, чтобы порадовать меня. Она ответила, что она слишком толстая.
     Я спрашиваю ее: "Где, Софи? Где ты толстая?"
     Она отвечает: "Вот здесь". И показывает  на свою талию. Я смотрю  на ее
талию.  Мне  она не кажется  толстой.  Мне лишь кажется, что ей  не  хватает
логики.
     "Это  просто потому, что ты сегодня туже  затянула пояс, чем обычно", -
говорю я.
     Нет, правда.

     Оливер: Я  прошаркал по дому и предпринял вылазку в нашу спальню, что я
делаю не часто. Спальня  на последнем  этаже  и из  окон  открывается вид на
улицу с  высоты  подъемного  крана. Я  уже  это говорил? Кажется  кто-то уже
говорил.  Кто-то  вам  обо  всем рассказывает, так? Здесь невозможно  ничего
сохранить в тайне, ни на единую наносекунду. Иуда под каждой подушкой.
     Извините,   я  ...  как  бы  там  ни  было.  Я  услышал  пронзительный,
безжалостный визг, раздававшийся где-то по соседству. С  толикой везения это
мог бы оказаться гигантский, генетически  измененный,  кровососущий шершень,
прилетевший с тем, чтобы нанести мне coup de grace". Но  все оказалось хуже.
Coiffeur" разделывался с араукарией  Миссис Дайр, нет, я  присмотрелся  - не
coiffeur,  а boucher". Циркулярная пила жестоко расправлялась с ее  смешными
пальцами, благородными руками, а потом и оголенным  стволом. Я почувствовал,
как мое настроение - то, что от него  оставалось - уходит как вода в ванной.
"Пусть ее  араукария  зеленеет будто лавровое  деревце", - казалось лишь миг
тому назад вознес я эту мольбу.
     Может это предзнаменование? Кто знает? В le  bon vieux temps", когда мы
весело катались  по  прошлогоднему снегу, предзнаменование не расставалось с
прилагательным  и было зловещим. Падающая звезда, прочертившая траекторию на
бархате небес, полярная  сова, всю ночь сидевшая на  ветке треклятого  дуба,
банальный вой волков на кладбище -  не всегда можно было догадаться, что они
предвещают, но было чертовски ясно, что это знамения. Теперь падающая звезда
- это  лишь сигнальная ракета, выпущенная  по соседству, полярную сову можно
увидеть  лишь в клетке, а волку приходится заново учиться  выть,  прежде чем
его выпустят в дикую природу. Предзнаменование беды? В этом царстве, где все
измельчало, разбитое зеркало предвещает лишь досадный  визит в магазин Джона
Льюиса за новым.
     Что  поделать. Наши знаки  и  знамения  становятся  более локальными, а
разница  между  предвестником и  тем, что он предвещает, сходит на  нет.  Вы
вступили в  собачье дерьмо - это и предостережение, и бедствие одновременно.
Автобус  сломался,  мобильник  не  работает.  Дерево срубили.  Возможно  это
означает только то, что означает. Что поделать.

     Софи: Свинья. Жирная свинья.

     Джиллиан: Этим утром мы не включали радио. И мы перестали разговаривать
с тех пор,  как у Элли случился срыв.  (Кстати - а что  вы об этом  думаете?
Разве не странно? Отку